Читать книгу Шакал - Виктор Улин, Виктор Викторович Улин - Страница 6

Обедали все вместе. И ужинали тоже.

Коля и тут бежал заранее, занимая место в длинном ресторане. Где все-таки стояла не такая жара, как на открытой террасе у бассейна.

В первый раз мальчик захватил столик возле стеклянной стены, отгораживающей ресторан от коридора.

Место оказалось удачным: тут меньше толкались, никто не проносил над головами тарелок. Не бегали дети; и сам их отвратительный визг, стоящий под сводом, здесь казался тише.

Еда в этом отеле по качеству мало отличалась от пляжа. Впрочем, так считал Верников. Другие постояльцы накладывали полные тарелки и казались вполне довольными. Если говорить точно, еды хватало, но она была невкусной. С его точки зрения вовсе несъедобной. Предлагались в разных видах макароны, вермишель, яичницы и колбасы, всяческие котлеты. В обычной жизни Верников никогда не прикасался к такой дряни, составлявшей основной рацион его соотечественников. Хотя и немцы с удовольствием ели бесконечные колбасы и запеченные шарики из фарша. Он же тщательно обходил все раздачи прежде, чем находил себе что-нибудь пригодное: кусочки курицы, тушенной с овощами, или разваренную без соли рыбу. И всегда накладывал много трав, которые не только разжигали аппетит, но иллюзорно насыщали.

Вот и сейчас они обедали на прежнем месте.

Верников отыскал жареное филе индейки и медленно отщипывал по кусочку.

Анохины же набрали горы макарон, политых ядовитым кетчупом. И турецкие колбаски, выпеченные в форме разрезанных пополам сосисок.

Перед Сергеем стояло два полных бокала пива. Верников пива не любил и практически не пил, особенно в жару. Как ни странно, в такую погоду слабый алкоголь оказывал на него неприятное воздействие. Из всех турецких напитков он выбрал коньяк. Его, конечно, следовало именовать бренди, однако Верников упорно держался за слово «коньяк», поскольку напиток был лучше и крепче других. И наливая большую пузатую рюмку граммов на двести, запивал еду, как водой.

– Ты почему так мало ешь? – строго спросила Ирина, сравнив порции.

– Я всегда ем столько, – пожал плечами Верников. – К тому же в этом пятизвездном борделе есть по большому счету нечего.

– Как это нечего? – она показала свою тарелку.

– Ну знаешь… Я макарон и в России не ем.

– Макарон не ешь?! А чем вы с Леной питаетесь?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Питаемся. Но не макаронами. Я их не выношу. А также сосисок и прочей перемолотой дряни, которой здесь в избытке.

– Тогда тебе надо было ехать не сюда, а в «Гольф-клуб», – вставил Сергей, отпив из бокала. – Я в инете смотрел – там несколько кухонь по выбору.

– Мне вообще надо было родиться не здесь и не сейчас, – махнул рукой Верников.

– И все-таки, Костя – чем вы питаетесь? – продолжала Ирина.

– Чем… Мясом. Нормальным. И рыбой. И морепродуктами. И всяческими оливками.

– Так у вас, наверное, все деньги на еду уходят?

– Ну не все… – он вздохнул. – Но многие. Но что еще остается из удовольствий… еда да выпивка.

– Кстати, о выпивке, – сказал Сергей. – Как ты можешь в такую жару пить коньяк?

– Только его и могу. От пива мне плохо.

– А мне плохо от одного вида твоего коньяка, – вставила Ирина.

– Напрасно. Попробуй и поймешь, что в жару самое то.

Ирина протянула руку, осторожно, словно очень горячий предмет, взяла рюмку Верникова, полную на треть. Отпила глоток, поморщилась и вдруг улыбнулась, распробовав вкус.

– А знаешь, в самом деле здорово! Сначала обжигает, потом так хорошо…

– Правильно. Так и должно быть. Хоть и турки, но коньяк у них хороший.

– И главное, градус верный.

– А что – может быть неверный? – засмеялся Сергей.

– Конечно. Каждый крепкий напиток имеет свой оптимальный градус. Водка – сорок, это Дмитрий Иваныч Менделеев в докторской диссертации доказал. Коньяк – сорок два. Если меньше, уже не тот вкус. Джин – сорок три, а лучше сорок семь.

– Неужели два-три градуса могут иметь значение?

– Как ни странно – да.

– Дядя Костя, а можно я тоже попробую? – вдруг спросил Коля.

– Сиди, тебе еще рано, – отрезала Ирина, не выпуская из рук коньячную рюмку.

– Тогда я пойду. Меня друзья звали в бассейн после обеда…

– Если только бассейн, – строго сказала она. – Никакого моря. После еды нельзя.

– В бассейн. Только в бассейн, – заверил Коля.

Его сдуло, как ветром. И через пару секунд он уже бежал за стеклянной стеной к выходу. Верников проводил его взглядом. Потом посмотрел в другую сторону. Прямо напротив стола в ряд лавок вклинился медпункт – белый кабинет с красным крестом и полумесяцем. Там принимал отельный доктор.

Весь в белом, вплоть до великолепных кроссовок, он напоминал дорогой унитаз.

– Ой, Костя… Я весь твой коньяк выпила.

– Неважно, – усмехнулся Верников. – Я сейчас себе еще попрошу.

– Надо к бару идти… Давай я схожу.

– Сиди, мне сейчас принесут… Bitte, ein Moment, herr Ober! – поднял палец он, когда мимо пробегал турок-официант.

– Ja, Bitte? – остановился тот.

– Ein viermalige Konjak, Bitte.

– Vier Konjak?

– Nein. Ein Konjak, aber vier Dosen in eines Glas.

Поняв, что нужно, турок умчался дальше со своим подносом. Вскоре вернулся, поставив перед Верниковым рюмку, до половины налитую коньяком.

– Vielendank, herr Ober, – поклонился Верников. – …Вот видишь, быстро и без физических усилий.

– Дааа… – протянул Сергей, молча наблюдавший все это. – Как ты назвал официанта?

– Herr Ober.

– А почему? Ober – это же по-немецки полковник?

– Полковник – Oberst. Ober – сокращенное от Oberkelner. То есть «старший официант». Гитлеровское, кажется, нововведение. Заигрывание с низшими слоями служащих.

– Откуда ты знаешь немецкий?

– В школе учил. И вообще полезный язык.

– Но как тебе удалось так быстро получить заказ? Другие сами ходят, турки им ничего не носят.

– С помощью языка, Ирина. И еще благодаря черной памяти Адольфа Алоисовича.

– Какого… Алоисовича? – не понял Анохин.

– Урожденного Шикльгрубера, более известного как Гитлер.

– А причем тут Гитлер?

– При том, что сапоги Вермахта вбили уважение в немецкому языку во всю Европу и половину Азии. Так глубоко, что не выветрилось до сих пор.

– Да ну… – Сергей махнул рукой. – При чем тут Гитлер, язык… Просто официант вежливый попался.

– А ты попробуй по-английски что-нибудь ему закажи, – усмехнулся Верников. – По-русски и не пытайся, они русского в этом отеле не знают.

– Ну… – Анохин пожал плечами. – Я вообще-то… Технический язык знаю, компьютерный. Но бытовой разговорный… Вряд ли.

– Скажи лучше, что не знаешь вообще ничего, – с неожиданной язвительностью добавила Ирина. – А так легко, как Костя, вообще не сможешь говорить. Ни на каком языке. Чего уж там.

– Да ладно. Если надо, я и вам закажу, – утихомирил ее Верников.

– Слушай, а ведь ты и в магазине можешь по-немецки поговорить, да? – Иринины глаза неожиданно вспыхнули.

– Могу, конечно. Что в этом сложного? Кстати, цена для немца окажется меньше.

– Ну это уж ты загнул, – возразил Сергей. – Из области мистики.

– Давай сходим вечером в маркет, тут поблизости, и сам убедишься.

– А я здесь тебя хотела попросить. Тут в одной из лавок какие-то травы турецкие продаются… А хозяин по-английски двух слов связать не может…

– Спросить можно, но зачем тебе травы?

– Так натуральные же лекарства. Жена моего папы говорила, что у него рак подозревают. Все лучше таблеток…

– Как говорит мой друг Ульянов относительно лечения серьезных болезней народными средствами – «Лечатся лекарствами; травами – травятся».

– Слушай, этот твой Ульянов… Ты столько про него рассказывал. Он кто, я забыла?

– Хороший человек. И врач от бога. Доктор медицинских наук. Кандидатскую, кстати, защищал по абортам. И до сих пор делает их лучше всех в городе. У него руки невесомые. Так что ты имей в виду, если что…

Верников усмехнулся, быстро посмотрев на Ирину.

– Ты знаешь, – она засмеялась. – К сорока годам я наконец научилась не беременеть.

– Правда? – серьезно переспросил Верников. – Знаешь, а вот я перестал беременеть гораздо раньше.

И все трое захохотали, весело и дружно.

– Ты не отнекивайся, у тебя сын растет, – вдруг сказал Сергей.

– Почему это «у меня». У нас, между прочим… Вот, Костя – Анохин в последнее время полностью дистанцировался. «Твой сын», «у тебя растет»… Ты что имел в виду?

– А ты сама подумай.

– А, это… Между прочим, я Коле недавно презервативы купила и объяснила, как пользоваться, – слегка покраснев, призналась Ирина. – А то действительно к твоему Ульянову придется кого-нибудь отправлять.

– Или в ЗАГС вести, – вредным голосом добавил Сергей.

– А ну тебя, Анохин. Вот возьму и брошу, и уйду от вас вообще, живите вдвоем, как хотите.

Ирина замолчала, нехорошо сверкнув глазами, и снова потянулась к Верниковскому коньяку.

– Ох, ребята… – заговорил Верников, чувствуя, как опять начинает зреть скандал. – Без вас бы я пропал. Все-таки здорово, Сергей – в аэропорт приехали, машину ты там оставил, назад без проблем вернемся. Ну, конечно, мы бы могли и на моей «восьмерке» поехать. Но не поместились бы все четверо с багажом.

– Да уж, – подтвердила Ирина. – Багажа у нас много. И в основном – мой, как Анохин ни сопротивлялся.

– Вот я и говорю. Ко мне не полезло бы, а в твою «Карину»…

– Не «Карина», а «Калдина», – поправил Сергей. – Это другого класса автомобиль.

–…Не знаю вообще, зачем Анохину понадобился этот гробовоз!

– Как зачем? Сели все вместе, и весь багаж поместился.

– Сергей правильно говорит, – поддержал друга Верников. – Большая машина бывает нужна в самый неожиданный момент.

– Кстати ты, Костя, почему машину не сменишь? Не надоело тебе на задрипанной «восьмерке» кататься?

– Я к ней привык. К тому же не всем везет, как тебе. Не все – генеральные директора фирм. Скромному ветеринару хорошая машина не по карману.

Верников, конечно, говорил неправду. Он давно мог сменить машину, если бы поднатужился. Но не испытывал в этом необходимости. Как-то незаметно подступил возраст, когда модель и новизна автомобиля утратили свою ценность.

– А кредит?

– Какой кредит? Я же по сути частник. И ничем не обеспечен.

– А ты разве в клинике не числишься? – удивилась Ирина.

– Числюсь. Не только числюсь, но и работаю. Но платят три копейки. А главный доход – это кошки. Их я на выезде лечу. Почти круглосуточно.

– А зачем тогда в клинике? Если платят мало?

– Честно говоря – для интереса. Кошки кошками, а туда порой таких животных доставляют… Вот недавно бабка из деревни утку привезла. В корзинке. Со сломанной лапкой.

– И что? – спросила Ирина.

– Шину наложил, забинтовал. Сейчас, наверно, бегает – не угонишься.

– Но жить все-таки можно?

– Именно, что жить можно. Не больше. Не забывайте, мне еще алименты по первому браку платить.

– У тебя там сын? – уточнила она.

– Сын и дочь. Дурное дело нехитрое, – невесело усмехнулся Верников.

– И… И долго тебе еще платить?

– Лучше не спрашивай.

– Слушай, Костя, – вспомнил Сергей. – У тебя же, помнится, когда-то своя фирма была. «Кошки-собаки», или как там?

– Да. «Кот и пес». Очень давно. До кризиса. Когда недоумки в золотых цепях напокупали заграничных собак по десять тысяч долларов. А кормили по-российски – объедками. Вашими любимыми макаронами. И собаки стали болеть… Вот тогда в самом деле было золотое время. Тогда, кстати, мы с Леной и квартиру сумели купить. Но то давно прошло. После кризиса все рухнуло.

– Да… – задумчиво протянула Ирина.

– Кто-то обанкротился, кто-то просто исчез. А тысячедолларовые собаки вышли на помойки…

– Вот это выражение. Ну прямо Борхес!

–…И быстро превратились в обычных русских дворняг.

– А сейчас? Нельзя открыть новую фирму?

– Можно, конечно. Можно вообще все. Но ты сам прекрасно знаешь, что период начального рынка прошел. Капиталов у меня нет, а мелкий бизнес в России никогда не будет жизнеспособным. Азия-с… Вот и работаю в ветеринарной клинике при сельхозинституте. Можно было бы в какой-нибудь другой – но платят везде одинаковые гроши. А тут привычка – учился там, диссертацию защищал и все такое…

– У тебя и диссертация есть? – поразилась Ирина, точно они не дружили десять лет.

– Была.

– В смысле – «была»?

– В смысле, что сейчас от нее толку нет. Защищался я вообще по телятам. Тогда казалось – перспективная зоотехническая тема. Потом деньги минимальные сделал на собаках. А сейчас выживаю на кошках. Вот такой расклад, – подытожил Верников, сделав большой глоток коньяку и зажевав душистой турецкой травкой.

– Слушай, Костя… – Ирина внимательно посмотрела на него. – Скажи…

– Скажи, ты сильно жалеешь по тому времени? Докризисному?

– Сильно, – коротко ответил он. – Хотя бы потому, что тогда я был еще почти молодой. И ловил на себе женские взгляды…

– Да я серьезно, а ты все шутишь!

– Так и я серьезно… Деньги сейчас не те. И вообще все не то. Тогда… Тогда впереди маячила неясная, но определенная надежда. А сейчас – только яма с… экскрементами. Которая с каждым днем становится все глубже. Но работа… Честно скажу, собак я не очень любил.

– Почему? Лечить сложно?

– Да нет, с кошками сложнее. Просто уж больно паскудные твари.

– Ну, доктор Верников, ты даешь! – захохотал Сергей. – Первый и лучший друг человека – паскудная тварь?

– Вот именно. Собака слишком давно приручена и впала в сильную зависимость от человека. И в общем утратила черты самостоятельного вида. Бездомная кошка возвращается к дикому состоянию в первом поколении потомства. А любую бродячую собаку помани колбасой – она подбежит и руку тебе оближет. В доме она полностью перенимает черты хозяина и становится похожей на человека. Поэтому я собак и не люблю.

– Не любишь за то, что похожа на человека? Странно…– сказала Ирина.

– Да, – жестко ответил Верников. – Потому что я не очень люблю людей. Точнее сказать, я их очень не люблю.

– Смелое заявление, – откомментировал Анохин.

– Именно так. Человек – «венец творения» – самое поганое из существ. Мерзкое и подлое, к тому же наделенное саморазрушающим сознанием. Рождающим иллюзию необоснованного превосходства над остальным животным миром. И так далее.

– Господи, Костя…– Ирина прижала руки к щекам. – Что ты такое говоришь…

– Говорю, что есть. Если бы я любил людей – стал бы простым врачом. Я в ветеринары пошел не из-за того, что не смог поступить в нормальный мединститут, и так далее. А по убеждению. Лечить животных – благороднее, чем людей.

– Но христианский долг…

– Я не христианин, – отрезал Верников. – Я не верю в бога. Но мне не хочется сейчас об этом говорить. После обеда на сытый желудок портить кровь разговорами о боге… Да пошел он к черту.

– Это точно, – сказал Сергей. – Что-то мне не удается официанта позвать. Схожу-ка я сам за пивом…

Он поднялся, отдуваясь после обильной еды, и ушел к бару.

– Ты очень хорошо выглядишь, – сказал Верников Ирине, чтобы сгладить резкость последних слов. – Вчера на ужине на тебе было такое красивое платье… Ни у кого такого нет.

Он не врал. Длинное вечернее платье из тонкого, золотисто-коричневого шелка вчера мягко струилось по телу женщины, подчеркивая достоинства и скрывая недостатки. Завершая ансамбль, руку украшал браслет из непонятного материала такого же цвета. Рыжие густые волосы поражали идеальной укладкой, словно час назад она и не плескалась в море.

– Наденешь его сегодня вечером опять?

Ирина молча улыбнулась, не отвечая.

– Хотя ты и так сама красивая женщина в этом отеле.

– Спасибо, Костя, – она нежно коснулась его руки. – Ты единственный мужчина, который это заметил.