Читать книгу Из жизни уральского человека - Виктор Владимирович Виноградов - Страница 3

После следственных действий разрешили похоронить останки. Было это 21 июля (в день, когда он принимал первый бой на берегу Буга); теплое лето 1955 года. Пришло много народа – случай небывалый – хоронили скелет.

И весь этот народ перебывал в нашем доме. Мать потом целую неделю отмывала, отскабливала половицы, стол, скамейки-табуретки, а я подкрашивал все, что попадалось на глаза: пол, лестницу, окна, калитку. Братишка тоже мазался краской – выкрасил забор. Вот в эти дни, когда присаживались отдыхать или перекусить, я начинал один и тот же разговор – как, кому продать металл драгоценный. Сколько можно выручить? На пятый день мать наконец-то пришла в себя и смогла вникнуть в мои вопросы.

– Я сама это сделаю. У меня есть с отцовских времен знакомые скупщики.

– Мам, а как платит Наташка, что в аптеке работает? Меня к ней Зойка направляет.

– Пройдоха она, совести совсем нет. Меньше всех платит. Не ходи к ней – завлечет в постель, а потом выманит за бесценок. Это ее основное занятие вот уже на протяжении семи лет. С четырнадцати лет начала этим заниматься. Всем улыбается, всем мила, как будто, а в голове – одно – урвать, обогатиться во что бы то ни стало.

– Понял. Не пойду к ней. Ну, а сколько, как ты думаешь, с этого можно будет получить. Мне надо на поездку в Пермь, на учебу на целый год. Хватит?

– Думаю, хватит. И на часы, и на костюм выходной и спортивный, и на младшего хватит, а то в обносках твоих ходит.

Подумала немного и: – займусь этим попозже – зимой. Не буду навлекать на тебя, на твой поход, пусть думают, что это от старых отцовских запасов. Сходил в тайгу, побаловался немного и ладно. Многие пробуют да все впустую. Вот Зойка бы только не проболталась – сходи к ней поговори.

Вот так успокоила она меня. А впереди еще целый год учебы в десятом классе.

На следующее утро встретил Зойку на верхних перекатах, она блеснила. Правильно я догадался. Отец ее уже сделал блесну и она первый раз пробует ее. К моему приходу был один ленок. Хорошо для этого времени года.

Показала мне блесну с тройником на конце. Мне показалась она красивой.

Как говорят все рыболовы – на серебряную блесну бросаются все рыбы даже в самое неклевое время. Похвалил я отца, блесну и Зойку. Потом сразу стал говорить о необходимости молчания по поводу моего похода – мол она ничего не знает, а этот самородок она купила у кого-нибудь. Пусть сама придумает – у кого. Или отец ее раздобыл.

Известно, что у нас в поселке о таких походах и удачах всегда молчат.

Все с детства усваивают это правило. Поэтому Зойка сразу так и сказала:

– молчала, а иногда мычала я откуда это у меня. Так что не волнуйся. На, лучше попробуй забросить.

Эта идея мне понравилась и я взял в руки ее спиннинг. Тоже делал ее отец. Катушка «Киевская» (самое лучшее в России в эти годы), леска 0,5 мм, а удилище черемуховое. Можно, но только на два сезона – потом высыхает и становится хрупким. Зато дешево.

Сделал первую пробную попытку, затем еще одну пробную, тренировочную и наконец прицелился под самые камни на середине реки. Блесна долетела почти до намеченного места. Плюхнулась и я сразу начал сматывать, тянуть блесну в пол-воды и тут же хапок рыбы. Мощно кто-то сопротивлялся. Оказался небольшой (на два килограмма) таймень. Отдал его Зойке, а сам пошел с удочкой на хариусов выше по течению.

Рыбачил два часа, поймал всего-навсего одиннадцать штук. Зойка стояла все еще там же – ниже переката. В улове у нее было четыре ленка и мой таймень. Она, конечно, значительно перерыбачила меня. Домой пошли вместе.

Приглашала в клуб на танцы, в кино – это, видимо, была попытка развеять меня после похорон. До этого и мои одноклассники неоднократно звали в волейбол играть, городки и прочие детские забавы. А у меня как отрубило что-то – ничем не могу развлекаться. По-моему, я даже разучился улыбаться. Я настроился еще один месяц отдыха работать в кузнице. Сегодня среда, ничего, завтра схожу в мастерские к директору, а послезавтра на работу.

Директора я ждал не менее двух часов, пока не кончатся у него все совещания, пятиминутки, планерки, разборки. Принял он меня спокойно, как старого знакомого, который пришел поговорить о домашних проблемах, которые можно решить только с его помощью. Это ему привычно.

Я выложил ему свою просьбу.

– Молодец, нам как раз нужны рабочие руки. Завтра сможешь выйти? Платить будем, с выработки, не как ученику, а как нормальному рабочему, который работает всерьез. И пожал мне руку.

Очевидно, он предупредил обо мне Николая Степановича (тот самый кузнец), потому что не было никакого удивления, умиления, а сразу наметил фронт работ. Дал рукавицы, показал на большие щипцы, чтобы я держал раскаленную заготовку. Дым, искры, шипение закаливаемого в воде металла; некоторые детали закаливали в масле и тогда масло загоралось. Копоть. Для меня пока была загадка – почему некоторые в воде, а другие в масле. Только в университете через много лет я точно узнал, в чем дело, а Николай Степанович мог только сказать, что так положено для разных марок сталей.

У него был собственный справочник – большая картонка на которой он химическим карандашом ярко (когда-то), крупно написал пять марок сталей, которые он обычно применяет; температуру закалки, отпуска и: – вода, масло или воздух. О карте технологического процесса никто тогда не слыхал.

Три дня до выходного пролетели незаметно. Устал. В воскресенье отсыпался, мылся в бане – вчера в субботу не было сил ни на что. Мать топила вчера баню, она с братишкой помылась, а я сегодня снова разжег топку и быстро прогрел.

Начинаю понимать, почему взрослые люди не спешат на волейбольную площадку и даже не садятся за домино, а бездумно смотрят вдаль. Потом присмотрелся – за домино садятся уже пенсионеры, неработающие инвалиды.

Взрослые, работяги отдыхают! Хотя бы половину воскресенья тянет посидеть вообще без всяких телодвижений. Даже рыбалка – и то … тяжело думать о ней. Во второй половине дня я начал читать книгу – «Повесть о настоящем человеке». Читал до самого вечера. Не спеша, попивая чаек с малиновым вареньем. Сморила и книга. Спать.

Зато в понедельник встал, а рот широко улыбается.

– Ты чего, – спросила мать, собирая мне завтрак.

– Сегодня сам ковать буду – шкворень расплющивать буду, а Николай Степаныч будет держать. Дай мне что-нибудь посытнее, например, два яйца, как Николай Степаныч и кусок сала. Иначе молот не поднять.

Вот оно настоящее дело – пускай пацаны на берегу семечки лузгают, да в волейбол режутся.

Работал я до 25-го августа. Пять дней на отдых хватит. Заработал, конечно, меньше, чем Николай Степаныч, но намного больше, чем ученики, подмастерья. Хорошая добавка к моим приисковым.

Десятый класс это, конечно, серьезное дело, если хочешь дальше учиться. А я уже твердо наметил для себя – да, поеду в Пермь, в университет, а вот на какую специальность – не знаю. Там видно будет. Поэтому я налегал на все дисциплины. В итоге на экзаменах по всем предметам получил четверки. Это был хороший результат в нашей школе – почти лучший ученик. Да притом спортсмен – бегал на все дистанции, прыгал во все стороны, метал все, что давал учитель физкультуры – гранату, копье, диск, ядро, бегал на лыжах впереди всех.

За зиму мать продала все мои находки, купили все нужное на первый случай и, главное, часы (Чистопольские «Полет»); на очень дорогие не хватает денег). Решили – много денег я с собой не возьму – опасно, а лучше она будет мне ежемесячно делать переводы по почте.

Летом, сразу после окончания школы, я еще один месяц работал в кузнице, к вступительным экзаменам не готовился, а только выяснил (мама выяснила) когда надо приезжать на вступительные экзамены. Приезжать надо было двенадцатого июля. Дорога до Свердловска – два дня, от Свердловска до Перми – сутки. Итого выезжать надо девятого июля.

Дорога прошла как в тумане, было много красивых пейзажей, мрачных деревень и рабочих поселков. На осмотр Свердловска времени не было – только вокруг вокзала и пересадка на поезд до Перми. Поезд местного значения и много лучше, чем серовский. Приехал на Пермь-2, так на вокзале начертано. Значит, где-то есть Пермь-1. Ну, ладно, будет время – узнаю.

Пермь-2 и окрестности. К большой радости оказалось, что университет находится всего в четырехстах метрах от вокзала. На привокзальной площади сразу влево в тоннель под железнодорожной веткой, идущей на Пермь-1, еще через сто метров – направо и вдоль ботанического сада еще сто метров, и вот видны почти черные старинные четырехэтажные корпуса университета. Четыре корпуса и общежитие.

Иногородних абитуриентов селили без разговоров в ближайшем общежитии. Имелись и другие где-то далеко. До экзаменов оставалось три дня. В эти дни планировались встречи с преподавателями, профессорами разных факультетов, а также экскурсия по университету – аудитории, лаборатории, библиотеки, ботанический сад. Рот не закрывался от удивления после школьных классов.

Уже на следующий день была назначена встреча с преподавателями в актовом зало. Народу было – не протолкнуться. Я оказался в первых рядах – где-то в пятом ряду по центру.

На встречу с абитуриентами пришли доцент кафедры теоретической физики к.ф.-м.н. Гершуни, зав. каф. физики металлов д.т.н. Айзенцон, зав. кафедры общей физики д.ф.-м.н. Кадыров, зав.каф. литературы и русского языка проф. Виноградов И.В., зам. декана механико-математического факультета, зам. декана химического факультета, к.х.н. Мишина Е.К., ботаничка (ихтиология, зоология) и др., которых не запомнил.

Первой выступила женщина-химичка, сказала что-то о важности и перспективности науки химии и большее я не запомнил. И тут же она ушла по своим химическим делам или в центральный универмаг за крепдешином.

Второй выступал профессор Виноградов И.В., по виду сухопарый под 180 сантиметров, узкоплечий с округленной спиной, с тонкой язвительной улыбочкой на губах (с которой он сидел до и после выступления в президиуме); говорил, что, не зная русского языка, никто не сможет написать даже заявки на изобретение, не то что жить в цивилизованном обществе, а, не зная произведений, например Э. Золя, или Флобера, или Достоевского, то не позволительно жить на земле, а не то, что ставить эксперименты по химии и физике. Почему-то запомнилось, что он с упоением говорил о научных изысканиях пушкинистов, достоеведов, толстововедов, благодаря которым мы сейчас знаем с кем, когда и сколько раз трахался Л.Толстой или Пушкин, какую котлету они любили на обед; сколько и когда проиграл в карты Достоевский, кому оказался он должным. Потому что все эти действия писателей двигали их мысли и перо.

После этих слов одна субстильная будущая студентка возвестила:

– Хочу быть виноградововедой и всю жизнь посвятить изучению трудов и мотивов жизни и творчества великого филолога Виноградова И.В.

На что профессор сказал: – О, юная абитуриенточка, будьте добры, зайдите в мой кабинет сегодня в 18:45.

– Зачем?

– Для собеседования.

Третьим выступил д.т.н. Айзенцон. Начал он с того, что рассказал, как он три года учился на филологическом факультете, перечитал тысячу книг великих мастеров слова и не увидел ни одной дельной мысли в них. Поэтому он перешел на физический факультет изучать физику металлов. И здесь-то он почувствовал материю, понял, что он занимается плотной осязаемой материей, делом, а не эфемерными образами. При этом он, в отличие от сухаря филолога В.И.В., был веселым, жизнерадостным, остроумным толстячком.