Читать книгу Убийство с продолжением - Виктор Юнак - Страница 1

Карамазов сквозь линзы своих тонких, в золотой оправе очков смотрел в окно из своего кабинета. Большое окно выходило на улицу Варварка, и Карамазов с удовольствием наблюдал, как девочка-экскурсовод, прикрывшись зонтом (слегка накрапывал дождь), рассказывала туристам об истории улицы, о культурном слое, из-за которого старый Английский двор, находящийся здесь почти полтысячелетия, оказался практически по самую крышу погружен в некогда ровную улицу, как по Варварке везли на казнь скованного в кандалах и запертого в клетке народного вожака Стеньку Разина (на протяжении нескольких десятилетий в честь него эта улица так и называлась), об одной из главных достопримечательностей центра Москвы – церкви Святой великомученицы Варвары, в честь которой, собственно, и назвали улицу. Толпа туристов, возможно даже и иностранцев, внимательно слушала, что-то спрашивала, фотографировала, прикрывая от дождевых капель окуляры фотоаппаратов.

Сорокасемилетний президент крупной коммерческой корпорации Карамазов таким образом отдыхал в редкие минуты, когда его никто не спрашивал, когда молчали телефоны и не беспокоила секретарша Анюта. Три года назад он переехал в этот новый офис и был этим очень горд. Его корпорация, которую он скромно назвал своим именем, правда, на импортный лад – «KARA – MAZOFF», непонятно для чего разделив фамилию на две части, процветала, а он сам гордился тем, что уже два года находится в первой двадцатке списка «Форбс» русских миллиардеров. А ведь всего лишь каких-то два десятка лет назад, во времена всеобщего хаоса он начинал свое дело с батареек «Varta», которые он с двумя своими друзьями-компаньонами, одолжив денег у знакомых и соседей, привез в Россию. И первая же партия батареек не просто окупила затраты, но и принесла хорошую прибыль. С этого и начался его бизнес. Он даже был рад, что его «почтовый ящик», в котором он проработал несколько лет после окончания мехмата МГУ, во времена горбачевской перестройки накрылся медным тазом и многие сотрудники вынуждены были переходить на собственные хлеба.

Карамазов – солидный, крепкого телосложения мужчина чуть выше среднего роста, шатен, с несколько поредевшей, но аккуратно причесанной шевелюрой, с густыми ресницами и серыми глазами, округлым лицом, классической красоты носом и маленькой, двух-трехдневной щетиной, за которой Карамазов тщательно следил весь последний год. Правда, неожиданно обнаружил, что в последнее время эта некогда полностью темная и густая щетина стала прореживаться сединой. Костюм его был со вкусом подобран и сидел на нем как влитой. Вот только галстуков он терпеть не мог, называл их не иначе как ошейниками. И лишь изредка, когда на тех или иных государственных или прочих важных приемах, где оговаривался жесткий дресс-код, он соизволял украсить свою шею галстуком-бабочкой.

Он всегда гордился тем, что коммерческая жилка, профессиональный нюх никогда его не подводили. Так, когда еще никто в России понятия не имел, что такое пейджер, он закупил у давнего своего приятеля из бывшей Чехословакии Карела Држевинека партию этих пейджеров и стал всовывать их каждому предпринимателю, объясняя, что за этим видом связи будущее. Некоторые, хоть и удивлялись, но покупали, иные просто по-русски посылали его подальше. Но жизнь показала, что он был прав. Затем появились компьютеры, мобильные телефоны… Фирма разрасталась. Один из двух его первых компаньонов отделился и открыл собственное дело, второй остался с ним и работал теперь в должности вице-президента…

От воспоминаний его отвлекла секретарша, спрашивавшая по селектору:

– Сергей Филиппович, к вам Дымов.

Карамазов отвлекся от созерцания, развернулся в своем глубоком зеленом кожаном кресле и, оттолкнувшись ногами, подъехал к столу из черного дерева, обшитому такой же, по цвету кресла, зеленой тканью. Снял очки, положил их перед собой и нажал на кнопку селектора.

– Пусть заходит.

Через несколько секунд половинка высокой деревянной двери с позолоченными ручками открылась и на пороге появился невысокий, коренастый, с широким мясистым носом и рыжими волосами, с пробивавшейся на самой макушке лысиной, руководитель сектора Дымов с зеленой кожаной папкой в руке.

– Что с тонометрами? – сразу же встретил его Карамазов.

– Сергей Филиппович, все нормально. Там была неувязка с накладными. Таможенники заблокировали всю партию, включая и тонометры. В нашем перечне указаны химические пробирки, а немцы обозначили их как медицинские. А медицинский сертификат мы пока еще не продлили.

– И что же здесь нормального? – удивился Карамазов, кивнув на стул у длинного лакированного приставного стола из все того же черного дерева. – Садись. Ты же понимаешь, что получатель уже нервничает? Мы и так задержали партию на два дня из-за поставщика.

Дымов выдвинул самый крайний, ближайший к Карамазову стул, сел, положил папку перед собой.

– Я отправил разбираться с таможней Никитину. У нее там уже связи налажены. Уверен, что сегодня же всю партию растаможат.

– Давай документы.

Дымов протянул Карамазову папку, тот надел очки в тонкой позолоченной оправе, положил папку перед собой, начал просматривать каждый лист. Через несколько минут поднял глаза на Дымова.

– Хорошо! Можешь быть свободен. И держи меня в курсе.

– Обязательно!

Дымов встал, поставил стул на место и направился к двери.

– Да, слушай, Михаил. Я тут на днях случайно встретил эту самую Никитину, спросил, что да как, есть ли вопросы, есть ли проблемы. Она мне ответила, что никаких особых проблем нет… – Дымов удовлетворенно кивнул головой и едва заметно улыбнулся. – Она сказала, что ей все нравится, но только начальник, то есть ты, после увольнения Страдзе загрузил ее и его частью работы, а зарплата при этом осталась прежней, и что получает она даже меньше, чем этот лентяй Бельский. Ты же понимаешь, что такими логистами, как Никитина, не разбрасываются?

– Да, конечно, Сергей Филиппович, но ведь, смею напомнить, что Бельский – ваш племянник…

– Потому и терплю этого лоботряса. Сестру жалею. А тебя прошу подготовить приказ, – в этот момент зазвонил один из мобильников Карамазова, разложенных им в ряд на краю стола, Карамазов скосил глаза на экран смартфона, вдел наушник в ухо, но свою мысль закончил:

– Да, приказ, что с первого числа зарплата Никитиной будет сто пятьдесят тысяч. Скажешь кадровику, что это я распорядился.

– Хорошо, Сергей Филиппович.

– А теперь свободен… Да, Кирилл, слушаю, – наконец ответил на звонок Карамазов.

Дымов неслышно вышел из кабинета, так же неслышно прикрыв за собой дверь.

– Сергей Филиппович, – кричал помощник Карамазова, – профессор Мышкин сказал, что с высокой долей вероятности это подлинная рукопись Достоевского.

– Во-первых, не ори так, у меня в ушах будто колокол звенит. Во-вторых, почему всего лишь с высокой долей вероятности, а не на все сто?

– Профессор говорит, что по скану определить стопроцентную принадлежность рукописи просто невозможно, – уже спокойнее продолжал Кирилл Сошенко. – Необходимо видеть нажим пера, подлинный цвет чернил, наконец, определить возраст бумаги – вы же понимаете, за полтора столетия бумага выцвела. И еще: Мышкин утверждает, что если это действительно Достоевский, то речь может идти о рукописи какого-то неизвестного ни одному достоеведу произведения. А ведь профессор, как вы знаете, один из ведущих специалистов в области достоеведения.

Карамазов задумался, барабаня кончиками пальцев по крышке стола.

– На когда назначен аукцион?

– На шестнадцатое.

– Так, сегодня уже двенадцатое… – Карамазов ненадолго задумался, Сошенко послушно молча ждал. – Ты вот что, Кирилл. Бери под мышку этого своего профессора и дуй с ним в Ниццу, найди этого антиквара-букиниста и упроси его, чтобы он договорился с аукционером показать оригинал рукописи.

Сошенко передал суть предложения находившемуся рядом шестидесятидвухлетнему седому, с аккуратно подстриженной такой же седой бородой, профессору Мышкину.

– Но это невозможно, – запротестовал Мышкин. – Я же, в конце концов, работаю, мне нужно отпроситься у директора института, объяснить ему причину…

– Послушайте, Виктор Алексеевич, вам ведь не каждый день предлагают отправиться на Лазурный Берег, да еще соприкоснуться с исторической рукописью великого писателя, как говорится, пощупать ее, подержать в руках.

Мышкин почесал подбородок, погладил бороду. Казалось уже давно потухшие и обесцветившиеся, глаза у него загорелись каким-то молодецким огнем.

– Ну, хорошо! Хотя бы один день у меня есть?

– Один день, я думаю, есть… Сергей Филиппович, профессор согласен.

– Отлично! Звони Анюте, пусть заказывает два билета до Ниццы. Надеюсь, загранпаспорт у твоего профессора есть?

– Есть, есть, – закивали одновременно Мышкин и Сошенко.