Читать книгу Список женихов - Виктория Александер - Страница 4

– Не могу поверить, что ты это сделала! – Роберт, граф Уэстон, откинулся на спинку обитого парчой кресла, которое он много лет назад объявил своим, и забарабанил пальцами по крышке стола с видом еще более угрюмым, чем обыкновенно. – Ты даже не сочла нужным обсудить это с нами.

Кристофер, виконт Каммингс, скрестив руки на груди, прислонился спиной к каминной полке и смотрел на Джиллиан лишь чуть менее мрачно, нежели Робин.

– И не доставила нам удовольствия присутствовать при вашей беседе. Это могло быть весьма интересно.

– Именно поэтому я и не хотела, чтобы вы присутствовали, – возразила Джиллиан. – Что касается сути проблемы, то я ее уже с вами обсудила. – Она направилась к бюро, рывком выдвинула ящик, достала два листка бумаги и помахала ими. – Вот ваш совет.

Мужчины переглянулись, и Джиллиан недовольно сдвинула брови. В другое время эти молчаливые переговоры позабавили бы ее. Но сегодня она была не склонна ожидать от друзей детства ничего иного, кроме безоговорочной преданности и твердой поддержки.

– Мы не могли предположить, что ты затеяла это всерьез, – пробурчал Кит.

– Если бы я не думала об этом всерьез, зачем бы я стала просить каждого из вас снабдить меня списком потенциальных мужей?

Кит снова обменялся с Робином быстрыми взглядами. И было в этих взглядах нечто, что заставило Джиллиан по-иному оценить их помощь.

– Бог мой, мне бы следовало сразу понять! – Она посмотрела на листки у себя в руке. – Это была шутка? Розыгрыш?

Кит неловко заерзал.

Робин ответил, пряча глаза:

– Не вполне, но…

– Теперь мне все ясно. – Джиллиан переводила взгляд с изящного почерка Робина на с трудом читаемые каракули Кита. – А я-то удивлялась, с какой стати вы из всех мужчин в Лондоне выбрали именно этих.

– А чего ты еще ожидала? – раздраженно спросил Робин. – Нам не понравилась твоя идея. К тому же, говоря откровенно, найти подходящего тебе кандидата в мужья очень нелегко.

– Это тебе не в «Таттерсоллз»[1] отправиться и выбрать лошадку подходящих кровей, – поддержал Робина Кит.

– Кроме того, мы до сих пор не рассматривали мужчин с точки зрения их пригодности к двойной упряжке.

– Уму непостижимо, кого вы включили в список! – сердито воскликнула Джиллиан. – Чего стоит один виконт Рейнолдс, широко известный за игорными столами…

– И поэтому он постоянно нуждается в деньгах, – с самодовольной ухмылкой перебил ее Кит. – Прекрасная кандидатура!

– Но не для меня. – Джиллиан снова обратилась к списку. – У маркиза Данстейбла девять человек детей…

– И ему необходима жена, – назидательно произнес Робин.

– Ему нужна гувернантка, – фыркнула Джиллиан. – Наследник у него уже есть.

– Так, понятно. – Робин откашлялся. – А ты обдумывала эту проблему, Джиллиан? Возможность иметь детей?

– Уверяю тебя, что это главный предмет моих размышлений, – еле слышно произнесла она.

– В таком случае…

– Но вовсе не тот, который я хотела бы обсуждать сейчас. А намерена поговорить я вот о чем, – сказала Джиллиан, вчитываясь в текст списка и неодобрительно качая головой. – Взгляните на другие имена. Один слишком стар, другой слишком толст! Я не потерплю мужа, единственную страсть которого составляет еда. Так, вот у этого подмоченная репутация, а я не желаю перевоспитывать кутилу.

– Постой, но ведь не все же они такие. – Робин встал, подошел к Джиллиан и взял у нее список. – Чем, например, нехорош лорд Ранли?

Джиллиан подняла глаза к потолку.

– Он полный идиот. Господь вложил в его голову не больше разума, чем барану.

– А лорд Харкин?

Джиллиан посмотрела на Робина с недоверием.

– Он едва достает мне головой до подбородка. К тому же если уж мне суждено всю жизнь созерцать макушку мужа, то я предпочла бы видеть на ней волосы.

– Но это же мелочь, – пожал плечами Кит.

– Ты не мужа ищешь, – добавил Робин. – Ты ищешь святого.

– Святого, которому нужны деньги! – Джиллиан скрестила руки на груди. – Шелбрук вполне подходит.

– Даже если он и не вертопрах, каким был когда-то, то уж далеко не святой, – возразил Робин.

– Скорее он похож на раскаявшегося грешника. Это же неестественно, что его больше никогда не видят за игорным столом. Долгие годы его имя не связывают ни с одной женщиной. Я часто вижу его на светских приемах, но он держится очень замкнуто. Его унылая физиономия и отрешенный взгляд напоминают мне о многострадальных поэтах, которыми ты, Джиллиан, постоянно окружаешь себя. – Кит сощурил глаза с таким видом, словно последнего факта было бы достаточно, чтобы предать мужчину анафеме. – Ему нельзя доверять.

– Он вовсе не такой отрешенный, как ты думаешь, – тихо произнесла Джиллиан. – Кстати, если он так не по душе вам обоим, зачем вы его включили в список?

– Я не знал, что он есть в списке у Робина, – поспешил сказать Кит.

Робин бросил на него недовольный взгляд.

– У меня не было ни одного хоть мало-мальски подходящего имени.

– Вот как? Значит, ты выбирал мужчин из числа толстых, старых и глупых и полагал, что это приемлемые кандидаты?

– Я считал, что никто из них не годится, – сказал Робин.

– Включая и Шелбрука. – Кит покачал головой. – Кто в здравом уме мог подумать, что ты предложишь мужчине жениться на тебе?

– Но ведь речь идет не о любви, – с печальным вздохом сказала Джиллиан. – Это всего лишь соглашение, не более того. Брак просто позволит довести дело до конца.

– То есть получить огромную сумму. – Робин посмотрел на Джиллиан очень внимательно. – Признаться, я разочарован. Никогда бы не подумал, что ты поддашься подобному искушению!

– В таком случае ты во мне ошибался, – немного резким тоном ответила Джиллиан – сказалось напряжение последних дней, и она с трудом держала себя в руках.

Прошла всего неделя с тех пор, как поверенный ее двоюродного деда явился к ней с известием о наследстве. Джиллиан никогда не видела Джаспера Эффингтона, младшего из трех братьев ее дедушки. Все трое покинули Англию задолго до рождения родителей Джиллиан, намереваясь разбогатеть в Америке, и это им удалось.

Два старших брата обзавелись семьями, которые и унаследовали их состояния. Жена Джаспера умерла бездетной, и второй раз он не женился. Джиллиан не знала подробностей его жизни. По словам поверенного, Джаспер пожелал, чтобы его огромное состояние перешло к ней, прекрасно понимая, что младшему из детей, а тем более женщине, особо не на что рассчитывать.

Однако Джаспер не был настолько великодушен, чтобы оставить наследство незамужней женщине, даже вдове. В завещание было включено условие, что Джиллиан должна к тридцатому дню своего рождения выйти замуж.

– Сомневаюсь, что Чарлз одобрил бы это, – сказал Кит.

Робин бросил на него выразительный взгляд.

– Чарлз предпочел бы, чтобы она сама распоряжалась своей жизнью.

– Я так и делаю, – сказала Джиллиан, однако при воспоминании об утраченном счастье острая печаль пронзила ей сердце.

Чарлз, Кит, Робин и она росли вместе и крепко подружились еще до того, как поняли разницу между мальчиками и девочками и их участью в жизни. Связи, сложившиеся в детстве, сохранились до сих пор, но Робин и Кит были ее самыми близкими друзьями, а Чарлз завладел ее сердцем. Они поженились после ее первого лондонского сезона, и радость совместной жизни так запечатлелась у Джиллиан в памяти, что ни один мужчина с тех пор не вызывал у нее серьезного интереса.

Джиллиан до сих пор глубоко и остро сожалела, что не смогла отговорить Чарлза от решения купить офицерский чин в армии, но оба они были молоды и убеждены в своей неуязвимости. К ее бесконечному отчаянию, они ошиблись.

– Я сама распоряжаюсь своей жизнью, – повторила Джиллиан, точно не зная, кого она хочет убедить.

– Чарлзу едва ли пришло бы в голову, что ты можешь выйти замуж за такого человека, как Шелбрук, – настойчиво проговорил Кит.

– Мы знаем, что он предпочел бы.

Робин сделал паузу, потом кивнул Киту, который вздохнул и с видимой неохотой подошел к другу. Мужчины уставились на Джиллиан с таким видом, словно ожидали смертной казни, а она была палачом.

– Чарлз хотел бы, чтобы один из нас сделал шаг вперед, – с глубоким вздохом изрек Робин.

– Смело. – Кит расправил плечи. – И невзирая на обстоятельства.

– Обстоятельства? – Джиллиан смотрела на них во все глаза и старалась не расхохотаться: оба выглядели такими… такими… покорными.

– Вот именно. – Робин вздернул подбородок. – Законный брак.

– Неразрывные узы, – выдохнул Кит. – На всю жизнь.

Какое-то мгновение Джиллиан раздумывала, уж не предложить ли одному из них выбрать ужасную судьбу, на которую, как они свято верили, она намеревалась обречь свою жертву. Но ведь эти двое – ее самые близкие, любимые друзья…

– Я вовсе не требую, чтобы один из вас на мне женился.

На лицах обоих мужчин появилось выражение, сходное с тем, какое, должно быть, бывает у получивших помилование за минуту до казни. Они были так предсказуемы и зачастую здорово докучали Джиллиан, но она любила их как братьев – по правде сказать, Робин и Кит были ей даже ближе, чем родной брат. Их радостные физиономии вызвали у Джиллиан искреннюю улыбку, и настроение ее значительно улучшилось.

– Это достаточно сложно хотя бы потому, что одному из вас пришлось бы устраниться. И потом, как мне решить, кого выбрать?

Робин выступил вперед с самым серьезным видом.

– И все же мы готовы сделать это, Джиллиан. Если ты этого хочешь. Каждый из нас.

– Только не я! При одном только виде алтаря я утратил бы рассудок. – Кит затряс головой. – Я очень люблю тебя, Джиллиан, и всегда буду любить, но даже ради тебя я по доброй воле не…

– Кит, замолчи, пока я не покраснела от твоих льстивых заверений, – сухо прервала его излияния Джиллиан.

– Ясно. – Кит кивнул Робину. – Как раз потому я и не мог бы. – Достаточно скверно находиться сейчас рядом с ней – все равно что иметь властолюбивую сестрицу, которая то и дело приказывает тебе поправить галстук, требует, чтобы ты хорошо вел себя за столом и танцевал с женщинами, похожими на лошадь. – Пока еще я в крайнем случае могу сбежать в свой собственный дом.

– Но у тебя нет сестры, – нахмурился Робин.

– Я в ней и не нуждаюсь. У меня есть Джиллиан.

– Ну, мы ее навсегда лишимся, если она осуществит свой нелепый замысел. Шелбрук не принадлежит к тому типу мужчин, которые склонны позволять жене весело проводить время в обществе двух холостяков, независимо от того, сколько времени они с ней были друзьями.

– Чепуха, Робин, – произнесла Джиллиан, в глубине души будучи совершенно в этом не убеждена. – Мое замужество ни на йоту не изменит наших отношений.

– Посмотрим, – раздумчиво протянул Робин. – Я не знаю его лично, мне известна лишь его репутация, и я полагаю, что он скорее всего человек порядочный. Определенно не такой бездельник, каким был его отец.

– Он вечно ходит в поношенной одежде, – сообщил Кит таким тоном, словно одно это великий грех, не заслуживающий прощения.

Джиллиан и сама это заметила, но считала, что такая черта скорее свидетельствует в пользу Шелбрука. Он явно не растрачивал свои небольшие доходы на себя.

– Ясно, что Шелбрук даст согласие на этот брак, – сказал Робин.

– Он не дал согласия, – поспешила возразить Джиллиан. – Во всяком случае, пока не дал.

– Я уверен, что даст, – мрачно заявил Кит.

– Однако… – снова заговорил Робин, предварительно бросив гневный взгляд на Кита, который в ответ только передернул плечами, – однако я никак не возьму в толк, почему ты, Джиллиан, готова на любые неприятности, чтобы заполучить это наследство.

– Это очень большие деньги, – ответила она вызывающе, понимая, что объяснение звучит сегодня не многим убедительнее, чем вчера вечером.

Робин и Кит смотрели на нее выжидательно, а Джиллиан хотелось только одного: отколотить их хорошенько, как она не раз делала в детстве.

– Только вы двое могли бы меня понять, как никто другой. Должна сказать, что я разочарована. – Джиллиан стиснула руки и усилием воли постаралась говорить спокойно. Она была не готова сообщить старым друзьям, что за ее планом скрывается не что иное, как желание независимости. Главным образом потому, что план этот перед ней самой вырисовывался весьма туманно и, при детальном рассмотрении, пожалуй, казался глупым. – У вас не вызвало бы недоумения желание мужчины добиться финансовой независимости. Почему же вы не можете понять меня?

– Потому что мы тебя знаем, – многозначительно ответил Кит. – Ты никогда не скрывала своего мнения о тех, кто вступал в брак только ради денег, титулов или карьеры.

– И ты вышла замуж за Чарлза, потому что любила его, – подхватил Робин. – Да и всегда говорила, что если и выйдешь замуж снова, так только по любви.

– Обстоятельства вынудили меня изменить свою позицию.

– Не думаю, что твоя семья одобрит это, – сказал Робин, в упор глядя на Джиллиан. – А что говорит Томас об этом драконовском условии завещания?

– Он о нем не знает. Ни один из членов моей семьи не знает. И не узнает в дальнейшем. – Джиллиан ответила Робину не менее твердым взглядом. – Ты об этом ни слова никому не скажешь. И ты тоже, – обратилась она к Киту. – Если мы с Шелбруком достигнем соглашения, я предпочту, чтобы все, включая и членов семьи Эффингтон, считали, что брак заключен не по какой-либо иной причине, а исключительно…

– По любви? – договорил за нее Кит с откровенной насмешкой.

– По взаимной привязанности, – непререкаемым тоном заявила Джиллиан. – Или по иной не менее важной причине, из-за которой люди вступают в брак.

– Я обещаю молчать, но вплоть до самой свадьбы не премину считать, что твое решение безрассудно, – сказал Робин. – Запомни мои слова, Джиллиан: ты об этом пожалеешь.

– Возможно, но пожалею в приятном состоянии финансовой свободы, – с веселой улыбкой возразила Джиллиан. – Впрочем, довольно об этом. Поскольку вы упомянули Томаса, пойдем посмотрим, какой пейзаж он мне прислал. Он никогда особенно не разбирался в искусстве, но эта вещь просто великолепна!

С этими словами она направилась через комнату к картине. Робин и Кит послушно пошли за Джиллиан и наперебой принялись высказывать свое одобрение. Полотно и в самом деле было замечательным – идиллическое изображение сельской Англии, исполненное в приглушенных зеленых тонах с яркими проблесками золотого солнечного света. Картина, полная жизни, – художник, без сомнения, вложил в свое творение сердце и душу.

«Можно сказать, что живопись выражает не душу человека, но душу Бога», – пронеслось внезапно в голове Джиллиан.

Дрожь пробежала у нее по спине, и она непроизвольно смяла листки, которые держала в руке.

– Ты скверно выглядишь. – Томас Эффингтон, маркиз Хелмсли, удобно расположился в старом, потертом кресле, небрежно вертя в руках стакан с бренди. – Снова всю ночь работал?

– Да нет, – рассеянно ответил Ричард и нанес на холст почти микроскопический лазурно-голубой мазок. – Я немного подремал перед рассветом.

– И вернулся к мольберту с восходом солнца.

– Угу.

Ричард отступил назад и критическим взором окинул полотно.

– Ты чертовски много работаешь.

– У меня нет выбора, – пробормотал Ричард. – Я должен это закончить.

То была в лучшем случае полуправда. Он, разумеется, хотел закончить картину: чем скорее она попадет в руки торговца, тем скорее будет оплачена. Еще полудюжина неоконченных работ требовала завершения. Кроме того, работа неизменно улучшала его способности думать логически.

Томас подавил вздох сожаления.

– Я все-таки до сих пор не пойму, почему ты настаиваешь на сохранении инкогнито. Ты мог бы войти в моду.

– Весьма тебе признателен, но я предпочитаю, чтобы граф Шелбрук не стал pet du jour[2]. – Ричард взял намоченную в скипидаре тряпку и вытер ею кисть. – К тому же, судя по твоим словам и по тому, что я слышал от других, а также по высоким ценам, которые начинают давать за мои картины, успех уже достигнут.

– Вероятно, однако это не твой успех, – назидательно проговорил Томас. – Художника, обретающего растущую славу, зовут Этьен Луи Туссен.

– К вашим услугам, милорд.

Ричард сделал театральный поклон.

– Если бы публика узнала, что Туссен на самом деле граф…

– Тогда бы все пропало, – перебил Томаса Ричард и бросил кисть и тряпку на исцарапанный, покрытый пятнами разноцветных красок стол. – Мы с тобой уже спорили на эту тему ранее, и мои взгляды не изменились. Более того, мое желание сохранить свое подлинное имя в тайне только укрепилось.

На лице Томаса появилось хорошо знакомое Ричарду упрямое выражение – он явно намеревался продолжить спор.

– Но послушай, теперь, когда произведения Туссена так хорошо продаются…

– …тем больше причин хранить секрет, – спокойно завершил фразу приятеля Ричард. – Ну посуди сам, Томас. Задумайся хоть на минуту. Графы играют в карты. Графы охотятся. Графы скачут верхом. Графы пускают на ветер семейные состояния и теряют доброе имя, и в свете никто не придает этому ни малейшего значения. Однако графам не положено заниматься каким-либо делом с целью честно зарабатывать на жизнь, не положено эмигрировать в нецивилизованные страны в погоне за удачей. И ни при каких обстоятельствах им нельзя становиться у мольберта. Это занятие для девочек, пока они учатся в школе, или для пожилых особ женского пола, если им надо убить свободное время. – Ричард поднял брови. – Общество относится к подобной деятельности графов точно так же, как к сочинению стихов маркизами.

– Я ничего не публиковал, – пробормотал Томас и неловко поерзал в кресле.

– И ты никому не рассказывал о своих попытках, не так ли? – рассмеялся Ричард.

– Да, но мои творения не идут ни в какое сравнение с твоими картинами.

– Да ну? Что ты имеешь в виду?

Томас приподнял стакан в шутливом приветствии.

– Твои произведения совершенны. А мои стихи – сплошная чепуха.

Ричард снова рассмеялся, но не стал возражать. Томас пописывал стишки со школьной скамьи, но, несмотря на все усилия, так и не создал за эти годы ничего значительного.

– Если бы мои стихи чего-то стоили, я не замедлил бы выкрикивать их, стоя на крыше.

– Да, но ты маркиз и наследник титула герцогов Роксборо, все деньги и влияние семьи Эффингтон в твоем распоряжении. Ты можешь заниматься чем хочешь. А мне надо восстанавливать имя и репутацию. Я зависим от капризов моды и от своих заработков. Неужели ты всерьез полагаешь, что произведения графа можно продать за ту же цену, что и творения загадочного француза?

– Наверное, нет.

– Здесь не может быть никаких «наверное». Мои работы никем не будут приняты всерьез, если я поставлю под ними собственное имя.

– Твоя гордость вынуждает тебя к молчанию не меньше, чем все остальное.

– Проклятая гордость, – произнес Ричард с горьким смехом. Он мог подшучивать над всем этим наедине с Томасом, но его задевало, что способности, высоко ценимые в неизвестном художнике, в человеке из высшего сословия в лучшем случае будут снисходительно приняты за дилетантство. – Но, знаешь, история, которую мы, а вернее, ты сочинил насчет Этьена Луи, мне очень нравится.

– Признай, что я проделал замечательно тонкую работу. – Томас улыбнулся и сделал глоток бренди. – Не то чтобы это было так уж трудно. Вовремя ввернутое пояснение, уместное замечание, и…

– Voila![3] – Ричард произнес это слово с подчеркнутым французским акцентом. – Перед нами Этьен Луи Туссен, единственный уцелевший отпрыск знатной французской семьи, казненной во время революции. Он был вывезен из страны преданными слугами и теперь проводит дни, занимаясь живописью со страстью, свойственной его предкам, а ночи, ах, mon ami[4], его ночи…

– Это был блестящий штрих, – сказал Томас, улыбаясь еще шире.

– В самом деле блестящий! Для человека, которого никто в глаза не видел, репутация прекрасного любовника – истинная удача.

– Благодарю тебя. – Томас пожал плечами с преувеличенной скромностью. – Каждый делает что может. Должен заметить, что все вышло очень забавно. Я смог оценить это, когда подслушал разговор женщин, обсуждающих чары неотразимого Этьена Луи. Жаль, что я не слышу подобных разговоров о графе Шелбруке. Не настало ли время подыскать для тебя подходящую пару?

Знает ли Томас о наследстве Джиллиан и условии его получения?

– Последнее, в чем я нуждаюсь именно теперь, – это еще одна женщина. Сестры, да еще тетушка… право, вокруг меня более чем достаточно женщин. К тому же подходящую невесту, которая пренебрегла бы моими финансовыми затруднениями, найти нелегко. – Ричард умолк. Если Томас в курсе дела о наследстве, то сейчас самый подходящий случай упомянуть об этом. Но друг молчал, и Ричард заподозрил, что тот ничего не знает о предложении сестры. – Довольно о женщинах, Томас, иди сюда и посмотри.

– У тебя огромный талант, мой друг, – негромко произнес Томас. – Твое мастерство совершенствуется с каждой картиной. Эта вещь чудо как хороша.

– Не просто хороша, а великолепна!

– Твоя скромность так же велика, как и талант.

– Скромность бесполезна, когда живешь, укрывшись в тени другого имени.

– Я хотел бы, чтобы ты позволил мне поговорить с Джиллиан. Она обладает большим влиянием в обществе и никогда не выдаст твою тайну.

Голос Томаса звучал чуточку слишком безразлично. В свете происшедшего накануне вечером Ричард почти забыл о том, что одна из его картин принадлежит теперь Джиллиан, и поддержал разговор с той же деланно безразличной интонацией, как и Томас.

– Ах да, овдовевшая красавица леди Джиллиан. Однако, как я уже говорил, мне нет необходимости осложнять жизнь отношениями с еще одной женщиной, даже если она может быть весьма полезной. Повторяю, я не хочу, чтобы ты посвящал свою сестру в мои дела. Ведь ты уважаешь мои желания, не так ли?

Помолчав, Томас ответил:

– Да… Разумеется.

– Ты не рассказывал сестре о моем творчестве?

– Нет… Никогда.

– И не просил пригласить меня на один из ее вечеров?

– Конечно, нет!

– Значит, не ты посоветовал ей пригласить меня на вчерашний прием.

– Вчерашний? Конечно, нет. – Томас нахмурился. – А ты там был?

– Да, был, но…

– Она пригласила тебя? И ты пришел. – Лицо у Томаса просияло. – Я считаю, что это большая удача.

– Почему?

– Ну, это очевидно… – Томас помолчал. – А чье имя стояло в билете?

– Графа Шелбрука. Приглашение пришло через моего поверенного.

– Клянусь, что не имел к этому никакого отношения!

– Верю. – Ричард занялся последней кистью, которую следовало очистить, но краем глаза наблюдал за Томасом. – Это был интересный вечер.

– Вот как?

– Обилие увлекательных дискуссий, необычные гости и к тому же одно странное совпадение.

– Да? – с явным смущением произнес Томас.

– Только ты один можешь себе представить мое удивление, когда я обнаружил в гостиной один из своих пейзажей.

– Одну из твоих картин?

– Это, да в придачу неожиданное приглашение на вечер, – ну, тебе, конечно, понятно, что я начал гадать, не раскрыт ли мой секрет.

– Конечно. – На лице у Томаса было написано мрачное предчувствие. – Так и оказалось?

– Вовсе нет. Но я был поражен, услышав сведения, совершенно для меня неожиданные. – Ричард доверительно приблизился к Томасу, словно собирался сообщить ему нечто особо секретное. – Тебе известно, что у леди Джиллиан есть еще брат, помимо тебя?

Вид у Томаса был самый растерянный.

– О чем ты? У Джиллиан нет больше братьев.

– Нет? – Ричард широко раскрыл глаза в ироническом изумлении. – По крайней мере еще один должен быть.

– Откуда?

– Но это же очевидно, старина! – Ричард, выпрямившись, устремил на Томаса пронизывающий взгляд. – Если у нее только один брат, тогда братом, который послал ей мою картину, должен быть ты. А мы оба знаем, что ты никогда не поступил бы против моего желания и не сделал этого.

С минуту Томас стоял молча с видом человека, все еще держащего в руке топор, но отрицающего, что это он срубил дерево, которое лежит у его ног.

– Черт побери, Ричард! – Он одним глотком допил бренди. – Ты бы никогда об этом не узнал, если бы Джиллиан не пригласила тебя в свой салон. Кто мог предвидеть такое?

Ричард приподнял брови, явно ожидая продолжения.

– Так и быть, я покаюсь. – Томас широкими шагами подошел к старому, расшатанному столу, заставленному глиняными кувшинами для красок, заваленному тряпками и прочими атрибутами живописца, и нашел среди всего этого бутылку не особенно хорошего бренди. – Я должен был что-то предпринять. Так больше не могло продолжаться.

– Томас, – угрожающе произнес Ричард, но Томас пренебрег предупреждением.

– Нет, уж на этот раз выслушай меня. Ты проводишь целые дни и большинство ночей, занимаясь живописью в этой чертовой дыре…

– Послушай, дыра, конечно, убогая, но не такая уж плохая. Кстати, принадлежит она тебе.

– Ничего хорошего в ней нет! – отрезал Томас. – Когда ты не занимаешься писанием своих картин, то посещаешь какие попало светские приемы просто для того, чтобы выбирать объекты для твоих портретов…

– И эти, как ты выразился, объекты очень даже хорошо платят, – снова перебил приятеля Ричард.

– Само собой, платят они хорошо. Ты пишешь по памяти, в которой примечательным образом не удерживаются слишком длинные носы, пятна на физиономиях или нездоровый цвет лица. – Томас налил себе еще бренди и протянул бутылку Ричарду. – А когда уезжаешь из Лондона, ты творишь в деревне, занимаясь совершенно абсурдными делами вроде того, что помогаешь своим арендаторам убирать урожай…

– В это время года – сеять.

Ричард вынул из стакана несколько тонких кистей, смутно припоминая, что где-то тут у него был другой стакан, вполне приличный, потом бросил их на стол, пересек комнату и взял бутылку.

– Не имеет значения. Ты или в поле, или лазаешь через заборы, или пытаешься починить крышу Шелбрук-Мэнора…

– Должен же кто-то это делать.

– Да, но не обязательно ты! – Томас перевел дух и продолжал: – Джиллиан может рекомендовать твои работы…

– Работы Туссена.

– …твои работы людям, которые в состоянии обеспечить тебе карьеру. На твои картины появится спрос. Ты сможешь требовать за них сколько пожелаешь. – Томас протянул свой стакан Ричарду. – У тебя наконец будут деньги, на которые ты сможешь нанять работников починить крышу или сделать что-нибудь другое.

– Очень хорошо.

– Очень хорошо? – Томас подозрительно сощурился. – Что ты хочешь сказать этим твоим «очень хорошо»? Я и раньше предлагал подключить Джиллиан, но ты отказывался в неопределенных выражениях. Почему же ты теперь не возражаешь? Что ты задумал, Ричард?

– Ровным счетом ничего. Просто набрался ума-разума, вот и все. Ты прав: леди Джиллиан может оказать большую помощь в моих делах.

Что сказал бы Томас, узнай он, какую огромную помощь собирается оказать Ричарду его сестра, согласись тот на ее авантюру?

– Я прав? – На губах у Томаса появилась слабая улыбка. – Разумеется, прав.

– Итак. – Ричард отпил большой глоток бренди, стараясь не сравнивать его с тем прекрасным напитком, который пробовал прошлым вечером. – Расскажи мне о ней, об этой твоей сестре.

– Ну… сестра как сестра. Сам понимаешь, у тебя же есть сестры. – Томас пожал плечами. – Даже не знаю, что тебе сказать. Она очень неглупая и даже красивая… для ее возраста…

– Очень красивая.

– Упрямая и волевая, вся в Эффингтонов.

– А почему она снова не вышла замуж? – спросил Ричард таким тоном, словно не придавал этому особого значения.

Томас молча уставился в свой стакан, некоторое время размышляя над ответом.

– Видишь ли, она очень любила Чарлза. Любила с детских лет. Его гибель нанесла ей крайне болезненный удар. – Томас поднял глаза. – Джиллиан очень долго не могла прийти в себя после смерти мужа. Родители беспокоились, что она уже никогда не станет такой, как была.

– Она со временем пришла в себя, но мне кажется, стала более замкнутой и сдержанной, чем прежде.

Томас согласно кивнул.

– Невозможно угадать, что Джиллиан думает или чувствует. Во всяком случае, для меня это так. Быть может, ее друзья…

– Уэстон и Каммингс?

– Они трое, нет, четверо, включая Чарлза, можно сказать, выросли вместе. Я частенько думал, уж не в них ли причина того, что Джиллиан не выходит замуж вторично.

Ричард повращал в руке стакан с бренди, светло-янтарная жидкость обволокла стеклянные стенки.

– Как я понимаю, ее муж даже не успел стать наследником семейного состояния.

– Ей чертовски не повезло. Джиллиан заслуживала лучшей участи. Она получает помощь от семьи, но сумма эта не слишком велика. Мать мучается из-за того, что она не принимает большего. Я сам не понимаю, в чем тут дело. Джиллиан редко говорит об этом, но я подозреваю, что она предпочла бы совсем ничего не брать.

– Ясно, – негромко отозвался Ричард, припомнив пылкие рассуждения Джиллиан прошлым вечером. Быть может, она попросту тяготится милосердием родственников и как раз по этой причине так желает получить наследство американского деда.

– Мне пора уходить. – Томас взглянул на новую картину. – Я полагаю, эта вещь еще не совсем готова для того, чтобы я взял ее с собой.

– Да, она как следует высохнет только к концу недели. Тогда ты ее и заберешь. Я ожидаю, что она принесет достаточно денег, чтобы расплатиться с прислугой в Шелбрук-Мэноре за три месяца, не меньше.

– Ты мог бы также приобрести новый смокинг. – Маркиз с неодобрительной гримасой посмотрел на стакан у себя в руке. – И бутылку бренди лучшего качества.

– Кажется, ты без особых возражений пил и этот.

– Уж не обижайся, но я пил его исключительно из вежливости.

Томас прикончил напиток и поставил стакан на стол.

– Верное доказательство настоящей дружбы, – насмешливо проговорил Ричард.

Но Томас и в самом деле был его самым близким, а говоря по правде – единственным другом и соучастником заговора. Оба дружили со школьной скамьи, но редко виделись до тех пор, пока не умер отец Ричарда. После этого они возобновили знакомство и стали близки, как родные братья.

Этьен Луи Туссен появился на свет три года назад, когда Ричард бился над тем, чтобы превратить запущенное родовое имение в процветающее. Именно Томас первый предложил, чтобы Ричард попытался использовать псевдоним ради получения дохода от продажи картин, в котором в тот период времени отчаянно нуждался.

Теперь Томас переправлял полотна Ричарда поверенному, а тот в свою очередь доставлял их торговцу произведениями искусства. Оплата проделывала обратный путь тем же конспиративным способом. Оба приятеля были убеждены, что только такой засекреченный путь обеспечивает анонимность Ричарду.

– Томас, не забудь, прошу тебя, на этот раз вычесть из гонорара, который останется после уплаты комиссионных, деньги за аренду помещения.

Томас закатил глаза. Вопрос об аренде тоже вызывал между ними бесконечные споры.

– Это помещение стоило мне меньше, чем я когда-либо платил за приличную лошадь. Я могу себе позволить…

– И тем не менее я не…

– Ладно, ладно, понял.

Томас вздохнул с видом вынужденной покорности и направился к выходу.

– Ты мог бы по крайней мере позволить мне найти для тебя более приличное обиталище.

– Это меня полностью устраивает – и здесь отличный свет. К тому же, – с усмешкой добавил Ричард, – я полюбил эту, как ты выражаешься, чертову дыру. Она вполне соответствует моему образу жизни.

То была огромная комната, занимающая весь верхний этаж торгового здания в не слишком фешенебельном, но вполне приличном районе на окраине деловой части города. Она служила и студией, и домом, удовлетворяя запросы человека, живущего в одиночестве. Сестры и тетка Ричарда постоянно проживали в сельской местности, в фамильном замке Шелбрук-Мэнор, но работа требовала присутствия Ричарда в Лондоне. Семья не проявляла интереса к источникам его пока еще небольшого дохода, и Ричарда такое положение дел более чем устраивало.

Томас купил дом без ведома друга и с неизменной настойчивостью утверждал, что арендная плата за остальные помещения здания давным-давно перекрыла расходы на покупку всего дома.

– Твоя проклятая гордость в конце концов тебя погубит, Ричард.

– Увидим. – Ричард посмотрел другу в глаза. – Настанет день, когда я возмещу тебе все траты.

– Я в этом не сомневаюсь. И не сомневаюсь, что окажись ты на моем месте, то сделал бы для меня то же самое. – Томас уже открыл дверь, но внезапно повернулся к Ричарду и озабоченно спросил: – А как у тебя сейчас с финансами?

– Было бы лучше, если бы я мог работать быстрее. – Он небрежно передернул плечами с видом полной уверенности в своей правоте. – Тогда бы я получал больше, в особенности за те портреты, на которых я избегаю изображать наименее приятные черты внешности.

– Именно благодаря этому Этьен Луи добьется успеха. – Томас рассмеялся, и Ричард присоединился к нему.

Друзья обменялись еще несколькими замечаниями, и Томас отбыл.

Настроение у Ричарда мгновенно испортилось. Разумеется, продажа картин дает возможность оплачивать часть счетов, но даже при том, что цены на его полотна растут, этого недостаточно. В расстройстве чувств Ричард обеими руками взъерошил волосы. Получается, что независимо от того, чем он занимается и насколько упорно работает, у него нет сколько-нибудь значительного улучшения дел по сравнению с тем, что было год назад. Или два. Или пять. Крупная сумма денег – вот что ему необходимо, причем поступление должно быть единовременным, а не частями и со значительными перерывами, как это происходит теперь, сильно ограничивая его финансовые возможности.

Предложение Джиллиан решило бы все его проблемы, но он не может безоговорочно принять ее условия. Если они поженятся, это должен быть брак во всех смыслах слова – на меньшее он не согласен.

Ричард снял законченную картину с мольберта и бережно прислонил к стене. Джиллиан говорила, что не знает, сможет ли она кого-нибудь снова полюбить. Ричард не сомневался в своих способностях завоевать благосклонность женщины, однако слишком важные вещи для них обоих были поставлены на карту, чтобы рисковать.

Прошло немало времени с тех пор, как граф Шелбрук мог считаться покорителем сердец многих леди в Лондоне. Теперь ему для настойчивого ухаживания недоставало терпения, и не было стремления ни к чему более серьезному, нежели чисто физическое влечение, быстро вспыхивающее и столь же быстро угасающее. Но тем не менее он не утратил до сих пор искусства нежной страсти, которому был обязан в молодости своей репутацией прекрасного любовника, хотя в последние годы ему нечасто приходилось применять его.

Скандальная мысль, промелькнувшая у него в голове вчера вечером, все еще пряталась где-то в глубине сознания; то было скорее неясное намерение, и притом не слишком благочестивое. Поведи он себя как ловелас, каким был когда-то, он не просто был бы вычеркнут из списка Джиллиан, но изменил бы ее мнение о себе как о подходящем супруге. Ричард с сожалением вздохнул. Он подозревал, что назад дороги нет – его характер слишком сильно изменился, и, по правде говоря, к себе прежнему он относился с чувством раскаяния и неприязни.

Джиллиан не была невинной девочкой, только-только со школьной скамьи; не была она и перезрелой девицей, жаждущей во что бы то ни стало выйти замуж. Она, возможно, могла бы дать согласие на подлинный брак из желания получить наследство, но при одной мысли о ее возможном нерасположении к нему Ричарда начинало мутить. Как же завоевать ее? Это требовало долгих и мучительных размышлений.

Он рассеянно выбрал из груды в углу большой загрунтованный холст и поместил его на мольберт. Ему необходим точный план, вот в чем все дело.

Лучше всего начать работать. Ничто так не помогало ему думать, как погружение в новую картину, словно сам акт творчества высвобождал более практическую часть разума для решения возникшей проблемы. Да и деньги нужны. В данный момент его наличность даже слегка не приближалась к шестистам тысячам фунтов, восьми, или сколько их там, кораблям и обширным земельным угодьям в Америке.

Ричард смотрел на чистый холст, и замысел будущей картины постепенно вырисовывался в его мозгу. Пейзажи вошли в моду, и не трудно будет продать еще один, но по какой-то необъяснимой причине сейчас Ричарду захотелось написать портрет.

И перед его мысленным взором стояло только одно лицо.