Читать книгу Соло - Виктория Александровна Миско - Страница 10

Служебный вход

Оглавление

Надя остановилась перед широко расставленными руками начальника Суда. Пожилой мужчина старался не смотреть ей в глаза и заслонял собой дверь.

Несколько узких ступеней вели на это крыльцо, на котором часто курили присяжные в перерывах между слушаниями. Со стороны дороги служебный вход скрывали часто посаженные деревья, и лишь вытоптанная тропинка напоминала о том, что эта ржавая дверь ещё кого-то интересует.

Здесь всегда гулял ветер, и обычно Надя пользовалась другим входом. Но сегодня было необычное утро.

Сегодня она оставила машину в соседнем дворе, подошла сбоку, в тени деревьев, и старалась не думать о том, что прямо сейчас люди на площади встречают её сына.

На крыльце Надю уже ждал Николай Евгеньевич в своей форменной одежде с золотым судейским значком, который блестел на солнце, будто бы говорил: «Я главный, сегодня тебе придётся вспомнить об этом».

– Я сказал «уходи», – повторил мужчина, но в его голосе не было и намёка на строгость, – разве мы вчера не договорились?

Надежда Соло мотнула головой и посмотрела в сторону площади.

«Представь, что это обычный день», – накануне именно такой совет ей дали. Николай теребил в руках рамку с фотографией и много говорил. Но из всех слов Надя запомнила только эти, потому что он и сам в них не верил.

В ответ она засмеялась. Он замолчал.

Надя молчала, оттягивала время, как могла. Мужчина опустил руки вдоль туловища и подошёл ближе. В масштабе маленького крыльца он сделал всего полшага, которые дались ему с огромным трудом.

Николай Евгеньевич очень старался быть строгим. Очень. Всё утро он настраивал себя на этот разговор, но всё равно растерялся. Давно нужно было поговорить с ней по душам, а он не мог себе этого позволить. Надя заслуживала большего, но и он боролся за свою репутацию не просто так.


Недавно начальнику Суда исполнилось семьдесят лет.

Он был сутулый, седой и бледный под стать своему возрасту, но во всём его теле продолжала существовать невидимая сила. Мужчина, как никто другой, умел требовать, хвалить и наказывать. К нему прислушивались. Николай Малеев работал в Суде уже тридцать лет и за это время стал городской легендой, но потерял больше, чем приобрёл.


– Полагаю, ты приехала на машине… – рассеянно произнёс мужчина, стоя слишком близко.

Надя кивнула, глядя в сторону площади. Она прекрасно понимала, как сложно ему даётся этот разговор, она жалела его, она очень хотела бы всё это прекратить, но нарочно молчала.

Она заслуживала большего.

– Значит ты видела машину Тома, – было непонятно, вопрос это или утверждение. – Он здесь, Надя. Это к лучшему.

Эта фраза была припрятана, как козырь в рукаве. Большего Николай просто не мог дать. Но ничего не получилось.

При упоминании этого имени плечи Нади медленно поднялись и опустились. Она выдохнула и посмотрела на начальника Суда, и по взгляду этих прекрасных карих глазах Николай понял, что сказал что-то лишнее. Сморозил чепуху.

Надя покачала головой.

На ней был форменный пиджак с серебряной эмблемой Суда, который она накинула поверх строгого повседневного платья. Старик грустно улыбнулся. Как сказала эта молодая женщина двадцать пять лет назад «Я никогда не появлюсь в Суде не в форме», так и продолжала держать своё слово.

Это была та черта, по которой Николай и выбрал её из всех претендентов на должность главного Судьи: она всегда говорила прямо о своих принципах и никогда их не нарушала. Надежда Соло соблюдала Кодекс от начала и до конца.

«И вот, – подумал мужчина, – она пришла, хоть и знает, что родственникам подсудимого нельзя присутствовать на заседании ни под каким предлогом».

– Прошу, Надя, уходи.

– Надя, – женский голос заставил её резко обернуться, и густые каштановые волосы хлестнули начальника Суда по лицу. – Надя!

Николай в негодовании обхватил голову руками.

«Только не это, пожалуйста. Я не выдержу».

Женщина в форме присяжного стояла в тени деревьев и смотрела прямо на них. Мужчина зло сощурился и замахал руками, умоляя её говорить потише. На площади ещё оставались люди из отдела контроля Министерства, а Николай очень боялся за свою репутацию.

По правилам он сразу должен был заявить о Наде. Здесь были все признаки превышения допустимого уровня отрицательных эмоций. «Мать на пороге здания Суда, где проходит заседание по делу её совершеннолетнего ребёнка», – так и было написано в Кодексе.


– София! – прошипел Николай, когда женщина поднялась на крыльцо. – Почему вы не в зале?!

Женщина испуганно посмотрела на Надю, пытаясь понять, насколько несчастной та себя чувствует. От этого зависело, что она позволит чувствовать самой себе.

Надя видела Софию, но сил бросать вызов и снова тягаться в любви, больше не было. Она просто отметила, как поседели её иссиня-чёрные волосы, собранные в тугой пучок.

– София!.. – снова вклинился начальник Суда. – Присяжным нельзя опаздывать на заседание!..

– Я не смогла пройти через толпу, и.. – она не отрывала глаз от Нади, – … ведь судья Соло ещё здесь, значит, заседание не началось…

– Она здесь, потому что она не будет судить сегодня, – раздражённо воскликнул мужчина и взмахнул руками. – Что в этом непонятного! Это правила, ПРАВИЛА! И по ним вам, София Франкс, нужно уже быть в зале!

– Это правда, – кивнула Надя

За её спиной редела толпа, качались деревья. В Городе начиналось утро.

София всё смотрела на статную женщину, стоящую перед ней. Она до сих пор чувствовала вину. За то, что так привязалась к её ребёнку. За то, что не смогла его найти, помочь. Ей, себе, им.

Две женщины отчаянно старались не встречаться друг с другом все эти пять лет, которые каждая из них потратили на поиски. Судьба сталкивала их в окраинных больницах, на заправке возле автострады или в грязных хостелах, но за всё это время они обменялись друг с другом меньшим количеством слов, чем за сегодня. Говорить об этом было нельзя, слишком опасно, слишком больно.

И сегодня Надя поняла, что простила незнакомой женщине то, что те сделала поиски чужого ребёнка своим смыслом. Она простила ей то, что та его не нашла, не помогла. Ни себе, ни ей, ни им.

«Просто для учителя нет чужих детей».


– Он вернулся, – голос Нади дрогнул, и София поняла, что невозможно сегодня быть несчастнее, чем эта женщина.

– Это неправильно… – она повернулась к Николаю и умоляюще свела брови. – Неправильно, что мать не может увидеть своего ребёнка, разве нельзя…

– О, прошу! – начальник Суда в негодования закатил глаза и строго указал на дверь. – Прошу вас, София, идите! Там сегодня министерский представитель, всё очень-очень-ОЧЕНЬ серьёзно!

София виновато посмотрела на Надю.

– Иди, – кивнула она, и Николай Евгеньевич с облегчением выдохнул.

– Ты справишься? – София вдруг протянула руку в утешительном жесте, но вовремя остановила себя. – Думаешь, я должна быть там?..

– Я бы всё за это отдала, – холодно сказала Надежда и шагнула на ступеньки. – Но сегодня он сам себя во всём обвинит.

– Надя! – София отчаянно замотала головой. – Что ты говоришь, зачем?!

– Вот в таких решениях и познаются родители, – продолжала Надя, глядя под ноги. – Мы остаёмся рядом, даже когда всё катится к чёрту. Мы тащим их назад. Мы верим в их светлое будущее сильнее, чем они сами в него верят. А ты…

– Всё, баста! – Николай нервно подтолкнул присяжную Франкс к двери.

– Я вытащу его, слышишь?

В ответ женщина хмыкнула, пожала плечами.

– Ты пытаешься спасти свою веру в этот мир, а не моего сына.

Николай взглянул на часы и почти завопил от своей беспомощности. София зашла внутрь, и он с силой закрыл за ней дверь. Надя продолжала стоять на ступенях спиной к нему.

Этому холодному, сильному мужчине было очень её жаль. Он ведь тоже был родителем, он тоже любил и терял. Он был человеком. Они были так похожи.


Николай Малеев знал Надежду Соло ещё студенткой.

Двадцать пять лет назад он принял её на работу в свой Суд, а на днях рекомендовал Министерству как кандидата на место начальника Суда после своей отставки. Он боялся в этом признаться, но привязался к Наде. Он не имел на это права, но восхищался её мудростью и принципиальностью.

Николай Евгеньевич мог бы как-нибудь ей помочь, но Кодекс давно стал для него выше человеческих отношений. Служба заменила ему семью, дружбу и совесть. И, собравшись с силами, он вытянул руку в сторону служебной парковки. Ветер коснулся его холодных пальцев.

– Уходи, прошу, иначе… – сглотнул он, – ты знаешь.

Надя и не собиралась оставаться здесь дольше.

Она молча спустилась с лестницы, сделала глубокий вдох. Город пах как-то необычно, в воздухе висело напряжение. Надя постаралась вспомнить сына: его юношескую весёлость, лёгкость жить. Таким она его помнила. Что она упустила?

С фотографии, вклеенной в дело, на Надю смотрел уставший, опрокинутый взрослый. Таким он и хотел стать, чтобы помериться с ними силами? Он, что же, совсем её не любил?

«Ты выиграл, Леон».

Сегодня был первый надин выходной за долгое время, и она хотела навестить старшую дочь. Но планы рухнули, как только она открыла папку с предстоящим делом, как только увидела фотографию сына, прочитала фамилию человека, который обнаружил это преступление. А потом город оглушил гудок поезда, и люди ринулись на площадь.

Всё вдруг перестало существовать, замерло, затаило дыхание в ожидании надиной реакции. Леон вернулся домой, но вернулся не так, как она себе представляла.

Он всегда всё делал не так.

«Уходи, уходи».


Когда Надя повернула в сторону служебной парковки, Николай поправил золотой значок на своей груди и вдруг крикнул.

– Надя, здесь представитель Министерства! Я должен соблюдать Кодекс. Я ДОЛЖЕН, слышишь?

Она слышала.

Николай снова вспомнил о чемоданах в своём кабинете и покачал головой, отгоняя вредные чувства. Ему ещё предстояло пройти несколько детекторов – до и после заседания, так что сейчас для мыслей об уходе в отставку было не самое подходящее время.

Он уже давно научился это контролировать. Такая профессиональная деформация, необходимая для выживания.

Больше ни престиж, ни величина зарплаты, ни социальный пакет для всей семьи не умаляли то, чем он пожертвовал, когда сел в высокое кожаное кресло в отдельном кабинете. Да, он мечтал об этом, но тогда он был глупым мальчишкой из бедной семьи, который только недавно стал отцом. Что ещё они от него ждали?! Что он откажется?!

Тогда это казалось зна́ком свыше. Должность начальника Суда сделала его семью привилегированной ячейкой общества, а заодно превратила всю их жизнь в неподъёмную груду из сожаления, грусти, отчаяния и безысходности. Они не имели права об этом говорить, они должны были молчать об этом сильнее остальных.

Пепел.

То, что происходило в огромной серой коробке за его спиной, больше не давало ему никаких ответов и никаких оправданий. Когда-то и Николай верил в справедливость, больше – сегодня – нет.

Заступая на эту должность, он не думал о том, что однажды захочет уйти. Он не знал, что сделать это будет так непросто.

В Министерстве Николай числился как «особо опасный для общества» за свои частые контакты с негативными человеческими эмоциями, и поэтому он жил в здании Суда, а после увольнения должен был отправиться на долгосрочный карантин в закрытый город.

Долгосрочный карантин – это значит провести остаток жизни в изоляции от общества, лишиться всех контактов со своей семьёй. И хоть Николай и сделал шаг к этому очень давно, на большее он был не готов.

Он до сих пор боялся позвонить в Министерство и сказать, что уходит. Он надеялся, что за хорошую эмоциональную репутацию его не никуда не отправят, что отпустят домой. Он искал другие пути, он даже предложил Министерству Надю на место начальника Суда.

И там обрадовались. Надежда Соло давно была им интересна.

Может быть за это его не отправят в закрытый город, и он успеет обнять жену?

Николай не был плохим человеком, но он слишком легко нарёк Надю своим преемником, слишком просто пожелал ей эту злополучную должность. Странно?

Соло

Подняться наверх