Читать книгу Соло - Виктория Александровна Миско - Страница 8

С того дня, как Леон ушёл по этим улицам на поиски приключений, прошло пять лет. Тогда он знал, что однажды придётся вернуться, но никак не представлял своё возвращение, не строил ожиданий. На это просто не было времени и сил.

Он просто знал, что вернётся, и был к этому готов.

Леон прижался к прохладному стеклу автомобиля и ясным взглядом посмотрел на знакомые городские пейзажи.

Увиденное казалось ему нереальным, будто бы кадр за кадром ему показывали то, из чего он стремительно вырос и что так же быстро разлюбил. Поездка больше походила на какую-то компьютерную игру, и Леон, который не спал всю ночь, уже не старался собраться с мыслями.

Бесполезно.

Он просто возвращается домой.

Автомобиль проехал большой перекрёсток и свернул на узкую торговую улицу. Жалюзи на окнах были опущены, мокрые стулья стояли на столиках закрытых кафе.

Город казался безлюдным, и Леона это никак не смущало. Было раннее утро, и ему было глубоко всё равно, пора или нет жителям приниматься за работу.

Парень вырос в этом городе, и понимал, каким событием может стать его возвращение. Не так сложно догадаться, что все будут ждать «сына судей Соло» с таким неидеальным образом чувств.

Он не оправдал их ожиданий, но, что ещё страшнее, он напомнил людям, что так было можно. Убежать, когда было совсем невмоготу. Им не хватило смелости.

Водитель, которого было видно через прямоугольник толстого коричневого стекла, громко выругался, и Леон посмотрел на дорогу.

По пешеходному переходу медленно шёл пожилой мужчина в серой шляпе. Он нарочно не торопился, и, поравнявшись с машиной, встретился взглядом с пассажиром.

Он посильнее запахнул тонкий плащ, его руки дрожали. Мужчина смотрел на Леона несколько секунд, и парень точно не знал, видит он его или нет, но всё равно поднял руку в жесте приветствия.

Водитель громко посигналил, и старик, дёрнув плечом, зашагал дальше. Леон успел заметить, как на его губах застыла растерянная грустная улыбка.

Супермаркет закрыт, Леон. Они все там, ждут тебя.

Эрл шёл в сторону своего дома, и от одного вида этого пожилого человека, Леона на пару призрачных секунд почувствовал себя дома.

Всего на пару секунд, пока автомобиль с громким гулом не помчался дальше, прибавляя скорость. На экране навигатора высветилось предупреждение о задержке, и водитель заторопился, осыпая проклятиями «старого идиота».

С дедушкой Эрлом Леона связывало много тёплых воспоминаний. В детстве он любил читать и часто приходил в его книжную лавку, где пахло сыростью, пылью и солёными крекерами.

На стеклянном прилавке рядом с допотопным кассовым аппаратом всегда лежала открытая пачка печенья, и Эрл, вручая сдачу, всегда угощал ими посетителей. Из вежливости мальчик всегда отказывался. Всегда, кроме того дня пять лет назад, когда он пришёл за книгами для своего «путешествия».

– Возьму несколько, – тонкими пальцами Леон нырнул в шуршащую упаковку и вытащил несколько квадратиков печенья. – Вкусное?

– Ооочень, – протянул Эрл и одарил его улыбкой с парой золотых зубов.

– Тогда возьму.

– Голоден?

– Придётся поголодать, скорее всего, – бросил Леон через плечо, открывая дверь книжного магазина.

– Скажу твоей маме, чтобы лучше тебя кормила, – пожилой мужчина залился тёплым смехом.

Тёмное помещение наполнилось мягким звоном колокольчиков, и эти звуки теперь всегда напоминали Леону о доме. Где бы он ни был.

Автомобиль приближался к Центральной площади, и улицы становились всё более оживлёнными.

Леон рассматривал прохожих, и вдруг так отчётливо вспомнил голос матери, взгляд её карих глаз. Откинувшись на сиденье, парень растерянно уставился перед собой. Он впервые за утро задумался о родителях.

Любимыми словами матери были «Дом там, где нас любят», любимыми словами отца – «Ты же мужчина, держи свои чувства под контролем». И если первые слова Леон берёг в сердце всё детство, вторые засели в нём незадолго до побега. «Путешествия», – поправил он себя.

Мозг старательно не подпускал эти воспоминания.

У него была семья, дом, но в путешествии это никак ему не помогало, а, наоборот, всё усложняло. Леон нарочно сделал эту часть своей жизни бессмысленной, и сегодня уже не был уверен, имело ли это смысл хоть когда-нибудь. Хоть для кого-нибудь.

Леон о многом постарался забыть, а что-то с лёгкостью вычеркнул из памяти, кроме взгляда карих глаз матери. Это он запретил себе вспоминать, потому что тогда бы ни за что не сбежал. А теперь вот вспомнил. Видимо, было пора.

Мама была его непреложной истиной. Только вот та бетонная коробка, построенная родителями, не заменила ему их любовь. Увы.

Главные надежды, которые Леон не оправдал, были надежды отца. Филипп достаточно пережил с двумя дочерьми, поэтому когда, наконец, родился сын, он хотел выдохнуть, расслабиться, больше не переживать за чьи-то чувства, не отвечать ни за чьи эмоции. Ему говорили (он слышал), что мальчики умеют (должны) держать эмоции под контролем, но он посмотрел в глаза новорождённого сына и увидел, что это правило не работает.

Мальчик был открыт миру, всем его радостям и несчастьям, и Филипп ему этого не простил. Он запрещал всё, на что хватало сил. Он хотел развить в сыне жестокость, равнодушие, потому что так понимал мужественность, так понимал безопасность.

Но Леон рос и с ним становилось всё сложнее. В отличие от средней дочери он не отвечал жёсткостью на жёсткость, а просто уходил из дома: сначала гулял до полуночи, потом возвращался под утро, а в четырнадцать собрал вещи и уехал.

Жители города прозвали Леона «ёжиком» за стрижку и характер и считали, что этот парень просто неправильно воспитан. «Выбился из рук родителей», – так они это назвали, но никто не задумался о том, что эти руки просто никогда не держали его ласково, принимающе.

Его главным оружием стала ненависть к этой взрослости, которой наделяют себя старшие, когда учат тебя жизни, когда говорят тебе, каким ты должен быть. Его раздражало, что родители не хотят двигаться навстречу, что не принимают этот равнодушный мир, но и не пытаются его изменить.

Только вот ненавидел Леон так же сильно, как и любил, и это было самым сложным. Вот, почему всё это время, он не вспоминал о своей семье. И вот, что из этого вышло.

Он надеялся, что уйдёт и станет собой, что там ему это позволят. Но оказалось, что пяти лет катастрофически мало, когда четырнадцать лет до этого тебе затыкали уши, чтобы ты не услышал, о чём говорит твоё сердце.

Родители были не виноваты в том, что ему пришлось заговорить с тем незнакомцем в баре. Они были не виноваты, но он их винил.

Машина остановилась возле здания Суда, и Леон вслед за конвоирами вышел на площадь. Воздух пах детством, и парень поморщился, и все это заметили.

Он неуверенно шагнул на громоздкие мраморные ступени. Охранник вытолкал с лестницы пару зазевавшихся зрителей, и на площади воцарилась тишина. Леон видел, какая там собралась толпа. Они ждали его.

Чего они ждали?

Леон чувствовал взгляды каждой клеточкой своего тела и не ощущал себя дома. Они не были его домом, они никогда его по-настоящему не любили.

Люди смотрели на него без тени того милосердия, которым любили хвататься, Леон боялся обернуться и взглянуть им в глаза. Конечно они знали, что этим всё и закончится.

Леона окружил гул голосов, из которого было невозможно понять, о чём говорят, но парень и так догадывался. Он слишком хорошо знал этих людей и, если постараться, даже мог расслышать знакомых. Но напрягать слух не хотелось, ему не хотелось тратить на это силы.

Охранник отогнал подальше от лестницы самых любопытных жителей, и тогда конвоиры встали по бокам подсудимого и синхронно шагнули вверх по ступеням. Леон ненароком посмотрел назад: с кем-то из присутствующих он обсуждал новости, когда подрабатывал разносчиком газет, кто-то угощал его бесплатной выпечкой, когда Леон работал доставщиком, кого-то он даже считал своим другом.

Сегодня все эти люди пришли сюда и заполнили собой огромную площадь, по которой маленьким мальчиком Леон Соло гонял мяч. Они пришли сюда не для того, чтобы его поддержать. «Что ж, всем привет», – прошептал парень, и один из конвоиров заметил заминку в движении и окликнул его.

– Слышишь? Ты!

Часы на здании Суда показывали восемь утра.

Мужчины в форме переглянулись и остановились на несколько ступеней выше Леона. Спускаться им было не положено по протоколу. Молодой конвоир посмотрел на старших по званию и повернулся к подсудимому.

– Соло!

По протоколу было запрещено озвучивать имя и фамилию прибывшего в Суд, но молодой практикант растерялся. Он безумно боялся сделать что-то не так и поэтому сделал это.

Жители не сразу узнали подсудимого: он подрос, его волосы стали длиннее, на лице появилась щетина. И когда тихий голос конвоира накрыл площадь, отозвался эхом в густой кроне деревьев, люди вдруг синхронно замерли и затаили дыхание. Их догадки подтвердились: этот парень на ступенях Суда – всё-таки тот самый Леон, сын судей Соло. Конечно, они знали, что этим всё и закончится.

В резкой тишине кто-то из толпы громко воскликнул. Леон медленно поднялся, поравнялся с конвоирами, и они вчетвером зашагали дальше. Практикант сутулился, стараясь стать незаметным, на лице старших по званию не дрогнула ни одна мышца. Вот, что значит профессионализм.

Люди на площади переглядывались, хотели увидеть ю эмоции соседей и напомнить себе, что собственные чувства нужно тщательно скрывать. Они вспоминали, как когда-то по своей человеческой доброте угощали этого странного паренька выпечкой или сигаретой, как они шли ему на помощь.

Накажут ли их за это?

В этот раз никто не стал раздавать ярлыки и нарекать Леона «преступником», но никто и не заступился за него. Каждый вдруг вспомнил о себе, о своей семье и не смог отделить радость за свою спокойную жизнь от искреннего сочувствия.

Людям необходимо напоминать, кто они и что для них по-настоящему дорого, от чего они никогда не откажутся.