Читать книгу Стеклянный меч - Виктория Авеярд - Страница 7

Еда в основном простая – серая каша и тепловатая вода. Только рыба вкусная – свежевыловленная треска. У нее вкус соли и моря, совсем как у здешнего воздуха. Килорн удивляется рыбе, размышляя, какой сетью пользуются бойцы Гвардии. «Мы сами попались в сеть, идиот», – хочется крикнуть мне, но столовка – не место для таких слов. Здесь присутствуют и Озерные в своей темно-синей форме, молчаливые и сдержанные. В то время как люди Фарли, в красном, едят вместе с остальными беженцами, Озерные не присаживаются – они постоянно рыскают по помещению. Они напоминают мне сотрудников безопасности, и я ощущаю знакомый холодок. Остров Так не очень отличается от Археона. Разные фракции соперничают за власть, а я оказалась в самой гуще. А Килорн, мой друг, самый давний друг, кажется, не верит, что здесь опасно. Или, что еще хуже, он это понимает – и не беспокоится.

Я продолжаю молчать. Тишина прерывается только жеванием. Остальные внимательно наблюдают за мной, как им велено. Мама, папа, Килорн, Гиза… все тщетно притворяются, что не смотрят на меня. Парней нет – они по-прежнему у кровати Шейда. Как и я, они думали, что он умер, и стараются наверстать упущенное.

– Так как же вы попали сюда? – Слова застревают в горле, но я заставляю себя произнести их.

Лучше уж я начну задавать вопросы, прежде чем они напустятся на меня.

– По морю, – хрипло говорит папа, с шумом втягивая кашу с ложки, и посмеивается собственной шутке. Я тоже улыбаюсь, за компанию.

Мама толкает его в бок и с досадой цокает языком.

– Ты же понимаешь, что она имеет в виду, Дэниэл.

– Да уж не дурак, – ворчит папа и берет еще ложку каши. – Два дня назад, посреди ночи, на крыльце вдруг возник Шейд. Просто взял и возник. – Папа щелкает пальцами. – Ты в курсе, да?

– Да.

– Мы чуть не умерли от разрыва сердца, когда он вот так появился… живой.

– Представляю себе, – говорю я, вспомнив собственную реакцию.

Я решила, что мы оба умерли и унеслись далеко от этого безумия. Но, как и я, Шейд просто стал кем-то – чем-то – другим, чтобы выжить.

Папа продолжает, наконец дав себе волю. Кресло катается туда-сюда на скрипучих колесах от его энергичных жестов.

– Ну а потом, когда твоя мать перестала плакать, он взялся за дело. Начал совать вещи в мешок – всякое барахло. Флаг с крыльца, картинки, твою шкатулку с письмами. Честно говоря, никакого смысла в этом не было, но очень трудно требовать чего-то от сына, который воскрес из мертвых. Когда он сказал, что надо уходить – сейчас, прямо сейчас – я догадался, что он не шутит. Ну мы и ушли.

– А комендантский час?

Я прекрасно помню Меры – они как гвозди, вбитые в мое тело. Как я могу про них забыть, если мне пришлось озвучить их лично?

– Вы рисковали жизнью!

– С нами был Шейд и его… его… – Папа пытается подобрать слово и опять прибегает к жестам.

Гиза закатывает глаза: отцовские ужимки ей надоели.

– Он назвал это прыжком, помнишь?

– Именно, – подтверждает папа и кивает. – Шейд прыгнул вместе с нами мимо патрулей и оказался в лесу. Потом мы пошли к реке и сели в лодку. Грузы по-прежнему разрешают перевозить по ночам, и в итоге мы уж не знаю сколько просидели в ящике с яблоками.

Мама морщится при этом воспоминании.

– Гнилыми яблоками, – добавляет она.

Гиза хихикает, а папа почти улыбается. На мгновение серая каша в миске становится маминым рагу, бетонные стены – грубо отесанными бревнами. Семейство Бэрроу ужинает. Мы снова дома, и я снова Мэра.

Улыбаясь и слушая, я позволяю времени бежать. Мама болтает о всяких пустяках, так что мне не приходится говорить, и я могу поесть спокойно. Тех, кто пытается на меня поглазеть, она отпугивает, парируя взгляды, обращающиеся в мою сторону, гневным выражением лица, которое я знаю как никто. Гиза тоже играет свою роль, отвлекая Килорна новостями из Подпор. Он внимательно слушает, и сестренка прикусывает губу, радуясь его вниманию. Видимо, ее детская влюбленность еще не прошла. Остается только папа – он рассеянно уплетает вторую порцию каши. Он смотрит на меня поверх миски, и я проблесками замечаю человека, каким он был когда-то. Высокий, сильный, гордый… мужчина, которого я почти не помню. Он страшно далек от себя нынешнего. Но, как и я, как Шейд, как бойцы Алой гвардии, папа вовсе не такое сломленное, нелепое создание, каким кажется, несмотря на свое кресло, отсутствующую ногу и пощелкивающее устройство в груди. Он повидал больше битв, чем многие присутствующие, и протянул гораздо дольше. Он потерял ногу и легкое всего за три месяца до полной отставки, проведя на фронте почти двадцать лет. Многим ли удалось продержаться столько?

«Мы кажемся слабыми, потому что сами того хотим». Возможно, это сказал вовсе не Шейд, а папа. Я сама буквально только что обрела силу, а он скрывал свою с тех пор, как вернулся домой. Я помню его слова, которые услышала прошлой ночью, в полусне. «Я знаю, что такое убить человека». Не сомневаюсь.

Как ни странно, о Мэйвене мне напоминает еда. Не вкус, а процесс. В последний раз я ела, сидя рядом с ним, в королевском дворце. Мы пили из хрустальных бокалов, а у меня была вилка с перламутровой ручкой. Нас окружали слуги, и в то же время мы были очень одиноки. Мы не могли поговорить о предстоящей ночи, но я постоянно украдкой взглядывала на Мэйвена, надеясь, что не струшу. В ту минуту он придавал мне сил.

Я верила, что он выбрал меня – и революцию. Я верила, что Мэйвен – мой спаситель, мое счастье. Я верила, что он нам поможет.

Глаза у него были такие синие, полные нездешнего огня. В них пылало голодное пламя, жгучее и странно холодное, окрашенное страхом. Я думала, что мы боимся вместе – за наше дело, друг за друга. Как же я ошиблась.

Я медленно отодвигаю тарелку с рыбой. Хватит.

Царапанье миски по столу звучит для Килорна как сигнал тревоги, и он разворачивается ко мне.

– Все? – спрашивает он, глядя на недоеденный завтрак.

Вместо ответа я встаю, и он тоже вскакивает. Как пес, повинующийся приказам. Но не моим.

– Мы можем пойти в лазарет?

«Мы, можем». Я тщательно выбираю слова. Это дымовая завеса, которая заставит его забыть о том, кто я и что я.

Килорн кивает и улыбается.

– Шейд поправляется не по дням, а по часам. Ну что, Бэрроу, прогуляемся? – добавляет он, взглянув на свою названую семью.

У меня расширяются глаза. Мне надо поговорить с Шейдом, выяснить, где Кэл и какие у полковника планы на него. Хоть я и скучала по родным, они будут мешать. К счастью, папа все понимает. Его рука быстро движется под столом и останавливает маму, прежде чем она успевает заговорить. Они общаются без слов. Мама ерзает, и на ее лице появляется виноватая улыбка, которая не достигает глаз.

– Мы потом придем, – говорит она, имея в виду нечто большее, чем эти несколько слов. – Кажется, пора поменять батарейку?

– Блин, – громко ворчит папа, уронив ложку в миску с серым месивом.

Взгляд Гизы перебегает на меня, пытаясь понять, что мне нужно. «Время, пространство, возможность распутать этот хаос».

– А мне надо сшить еще несколько флажков, – говорит она и вздыхает. – Они у вас быстро заканчиваются.

Килорн со смехом отмахивается от этой добродушной шпильки и криво улыбается. Очень знакомо.

– Ладно, как хотите. Пошли, Мэра.

Хоть он и держится очень снисходительно, я позволяю ему идти первым. Я старательно играю свою роль – прихрамываю, держу глаза опущенными. Подавляю желание посмотреть в ответ на тех, кто разглядывает меня – на бойцов Гвардии, на Озерных, даже на беженцев. Опыт, полученный при дворе покойного короля, приносит мне пользу даже на военной базе, где я вновь должна скрывать, кто я такая. Раньше я притворялась Серебряной, невозмутимой и бесстрашной – оплотом силы и власти по имени Мариэна. Но она должна сейчас находиться рядом с Кэлом, в заточении, в несуществующей казарме номер один. Поэтому я снова становлюсь Красной, девушкой по имени Мэра Бэрроу, которую никто не боится и ни в чем не подозревает. Которая полагается на парня, а не на собственные силы.

Никогда еще предостережения папы и Шейда не казались столь ясными.

– Нога еще тебя беспокоит?

Я так стараюсь, изображая хромоту, что едва замечаю тревогу в его голосе.

– Все нормально, – наконец отвечаю я, поджав губы, словно от боли. – Бывало и хуже.

– Да уж, помню, как ты сиганула с крыльца Эрни Уика, – говорит Килорн.

В тот день я сломала ногу и несколько месяцев проходила в гипсовом лубке, который стоил нам обоим половину наших сбережений.

– Я в этом была не виновата.

– Если не ошибаюсь, тебя никто не толкал.

– Меня взяли на слабо.

– С ума сойти, кто же на это решился?

Килорн хохочет, когда мы оба минуем двойную дверь. Коридор за нею, очевидно, выстроен недавно – краска местами еще кажется сырой. Над головой мигают лампочки. «Плохая проводка». Я чувствую места, где электричество искрит и обрывается. Но одна линия энергии остается непрерывной – она течет по коридору налево. К моей досаде, Килорн поворачивает направо.

– А что там? – спрашиваю я, указав в другую сторону.

– Не знаю.

Он не лжет.

Лазарет на Таке не такой мрачный, как на подводной лодке. Узкие высокие окна открыты, так что помещение полно свежего воздуха и солнца. Белые халаты снуют туда-сюда между пациентами, у которых – что приятно – на повязках нет свежей крови. Слышатся негромкие разговоры, тихое покашливание, даже чей-то чих. Этот легкий шум не прерывают ни вопли боли, ни хруст костей. Никто здесь не умирает. «Возможно, все, кто мог, уже умерли».

Шейда нетрудно найти – и на сей раз он не притворяется спящим. Нога у него по-прежнему задрана, но она покоится на более удобном подвесе, а плечо заново перевязано. Повернувшись направо, он с мужественным выражением лица смотрит на соседнюю койку. Мне не видно, кто там. С двух сторон висят занавески, отделяя того, кто занимает койку, от остальных обитателей лазарета. Когда мы подходим, я вижу, что губы Шейда быстро движутся, шепча слова, которые я не могу разобрать.

Он замолкает, заметив меня, и я чувствую себя обманутой.

– Ты только что разминулась с громилами, – говорит он, отодвигаясь, чтобы дать мне место на койке. Сиделка подходит, чтобы помочь, но Шейд движением раненой руки отсылает ее.

«Громилы» – давнее прозвище наших братьев. Шейд в детстве был мелковат и часто служил боксерской грушей для Бри. Трами был добрее, но всегда подражал силачу-брату. В конце концов Шейд стал достаточно смышленым и проворным, чтобы избегать обоих – и научил тому же самому меня. Не сомневаюсь, теперь он отослал их, чтобы иметь возможность с глазу на глаз поговорить со мной – и с тем, кто лежит за занавеской.

– Они меня уже довели до ручки, – отвечаю я с улыбкой.

Для посторонних мы – просто болтающие брат с сестрой. Но Шейд все понимает, и его глаза темнеют, когда я подхожу к изножью кровати. Он замечает мою притворную хромоту и чуть заметно кивает. Я делаю то же самое. «Я поняла тебя, Шейд, шумный и милый».

Прежде чем я успеваю спросить про Кэла, раздается знакомый голос. Услышав его, я скриплю зубами и заставляю себя сохранять спокойствие.

– Как тебе остров, девочка-молния? – спрашивает Фарли с задернутой занавесками койки рядом с Шейдом.

Она свешивает ноги на пол и поворачивается ко мне, вцепившись обеими руками за одеяло. Боль искажает ее миловидное лицо, изуродованное шрамом.

От этого вопроса нетрудно уклониться.

– Еще не поняла.

– А полковник? Как он тебе нравится? – продолжает Фарли, понизив голос.

Взгляд у нее осторожный и непроницаемый. Невозможно угадать, чтó она хочет услышать. Поэтому я жму плечами и принимаюсь поправлять Шейду одеяло.

Ее губы искривляет нечто вроде улыбки.

– Он с самого начала производит сильное впечатление. Хочет доказать, что ни на секунду не ослабляет бдительности, особенно рядом с такими людьми, как вы двое.

Я немедленно огибаю кровать Шейда и становлюсь между Фарли и моим братом. К сожалению, я забываю, что надо хромать.

– Поэтому он забрал Кэла? – спрашиваю я резко. – Нельзя было оставлять такого воина на свободе, чтобы самому не выглядеть скверно?

Фарли опускает глаза, словно от стыда.

– Нет, – негромко отвечает она. Это звучит виновато, хотя я и не понимаю, за что она извиняется. – Полковник забрал принца не поэтому.

В моей груди расцветает страх.

– Тогда почему? Что он сделал?

Фарли не успевает ответить.

Странная тишина окутывает лазарет, заглушая разговоры медиков, стук моего сердца и слова Фарли. Занавески скрывают от нас дверь, но я слышу звук быстро шагающих ног. Все молчат, хотя несколько солдат салютуют, лежа на своих койках, когда шаги приближаются. Я вижу чьи-то ноги в щель между занавеской и полом. Черные кожаные ботинки, облепленные мокрым песком, которые с каждой секундой все ближе. Даже Фарли вздрагивает при этом зрелище и впивается ногтями в простыню. Килорн придвигается, наполовину заслонив меня собой, а Шейд изо всех сил пытается сесть прямо.

Хотя это – лазарет, полный раненых Красных, моих так называемых союзников, отчасти мне хочется призвать молнию. Электричество вспыхивает в моей крови – оно достаточно близко, чтобы я дотянулась до него, если понадобится.

Из-за занавески появляется полковник – его красный глаз полон гнева. К моему удивлению, пристальный взгляд полковника устремляется на Фарли. На некоторое время он забывает обо мне. Сопровождающие его солдаты – судя по форме, Озерные – напоминают моего брата Бри, только бледнее и мрачнее. Но в целом – груды мышц, высотой с дерево. И очень дисциплинированные. Они отработанным движением становятся по бокам от полковника, в ногах кроватей Шейда и Фарли. Сам полковник стоит посередине, заблокировав Килорна и меня. «Он доказывает, что у него все под контролем».

– Прячешься, капитан? – спрашивает полковник, поигрывая занавеской, которая окружает койку Фарли.

Она ощетинивается, услышав оскорбление. Когда он громко цокает языком, Фарли заметно съеживается.

– Ты достаточно умна, чтобы знать, что присутствие публики тебя не спасет.

– Я старалась сделать все, о чем вы просили, – и трудное и невозможное, – возражает она.

Ее руки дрожат, но не от страха, а от гнева.

– Вы оставили мне сотню солдат, чтобы победить Норту – целое государство. Чего вы ожидали, полковник?

– Чтобы ты привела обратно побольше, чем двадцать шесть!

Это жестокий упрек.

– Я ожидал, что ты окажешься умнее семнадцатилетнего мальчишки. Я ожидал, что ты защитишь своих людей и не станешь бросать их на растерзание Серебряным волкам. Я ожидал большего от тебя, Диана, гораздо большего, чем ты сделала!

Диана. Это удар на добивание. Ее настоящее имя.

Гневная дрожь сменяется стыдом – Фарли превращается в пустую оболочку. Она смотрит себе под ноги, не отрывая глаз от пола. Я хорошо знаю это выражение. Так выглядит сломленная душа. Если ты заговоришь, если двинешься, то упадешь. Фарли уже начинает колебаться, изничтоженная полковником, его словами и звуком собственного имени.

– Это я ее убедила.

Отчасти мне хочется, чтобы мой голос дрожал – пусть этот человек думает, будто я его боюсь. Но я повидала кое-что похуже, чем какой-то солдафон с кровавым глазом и скверным характером. Похуже и пострашнее.

Я осторожно отталкиваю Килорна и двигаюсь ближе.

– Это я была за Мэйвена и его план. Если бы не я, ваши люди остались бы в живых. Их кровь на моих руках.

К моему удивлению, полковник лишь посмеивается.

– Мир не вращается вокруг тебя, Мэра Бэрроу. Солнце не садится и не встает по твоей команде.

«Я имела в виду другое». Но даже мысленно эти слова звучат глупо.

– Не бери на себя чужие ошибки, – продолжает он и вновь поворачивается к Фарли. – Командовать ты больше не будешь, Диана. Хочешь возразить?

На одно короткое, ослепительное мгновение кажется, что она возразит. Но тут же Фарли опускает голову, уходя в себя.

– Нет, сэр.

– Лучшее решение, принятое тобой за последние несколько недель, – отрывисто произносит полковник и разворачивается, чтобы уйти.

Но Фарли еще не побеждена. Она вновь поднимает глаза.

– А как же моя миссия?

– Миссия? Какая миссия? – Полковник, кажется, скорее заинтригован, чем сердит. – Его здоровый глаз живо обращается на нее. – Мне не известно о каких-либо новых приказах.

Фарли переводит взгляд на меня, и я ощущаю странное родство. Даже потерпев крах, она еще продолжает сражаться.

– У мисс Бэрроу есть интересное предложение, которым я намерена заняться. Надеюсь, командование согласится.

Я почти улыбаюсь ей; это заявление, сделанное в лицо такому противнику, придает мне храбрости.

– Что за предложение? – спрашивает полковник, расправив плечи.

С близкого расстояния отчетливо видны кровавые завитки у него в глазу. Они медленно дрейфуют, как облака на ветру.

– Я получила список имен. Это Красные, как мой брат и я, родившиеся с мутацией, которая дала им… особые умения. – Я должна убедить его, должна. – Их можно разыскать, сберечь, обучить. Они Красные, но такие же сильные, как Серебряные. Они способны сразиться с ними в открытом бою.

В моей груди клокочет рваное дыхание, которое дрожит при мысли о Мэйвене.

– Король знает про этот список, и он, несомненно, убьет всех, если мы не найдем их первыми. Он не оставит в живых столь мощное оружие.

Полковник несколько секунд молчит. Он размышляет, двигая челюстью. И теребит пальцами тонкую цепочку, которая уходит под воротник. Я мельком замечаю золотые звенья у него между пальцев. Это дорогая вещь, которой не бывает у солдат. Интересно, у кого он ее украл.

– И кто дал тебе этот список? – наконец спрашивает полковник ровным голосом, который трудно разгадать. Для солдафона он удивительно ловко скрывает свои мысли.

– Джулиан Джейкос. – Слезы наворачиваются на глаза при этом имени, но я не позволю им скатиться.

– Серебряный, – с усмешкой произносит полковник.

– Он сочувствует нам, – немедленно возражаю я, ощетинившись. – Его арестовали за то, что он спас капитана Фарли, Килорна Уоррена и Энн Уолш. Он помогал Алой гвардии, он был заодно с нами. И возможно, из-за этого он погиб.

Полковник покачивается на каблуках, продолжая хмуриться.

– О, твой Джулиан жив.

– Жив? Он еще жив? – потрясенно переспрашиваю я. – Но Мэйвен сказал, что убьет его…

– Странно, не правда ли? Странно, что король Мэйвен оставил в живых изменника… – Полковник явно наслаждается моим удивлением. – Очевидно, Джулиан никогда и не был твоим союзником. Он всучил тебе список, чтобы ты передала его нам и чтобы Гвардия бросилась на бессмысленные поиски, которые приведут ее в очередную ловушку.

«Кто угодно может предать кого угодно». Но я отказываюсь считать Джулиана предателем. Я достаточно хорошо его понимаю – и знаю, кому он верен по-настоящему. Мне, Саре и всем, кто способен бросить вызов королеве, убившей его сестру.

– И даже если – ЕСЛИ – список верен и это имена других… – Полковник пытается подобрать слово, не особо стараясь быть деликатным. – …Существ вроде тебя, что тогда? Мы сумеем опередить лучших агентов короля, охотников, которые быстрее и сильнее нас? Мы попытаемся организовать массовый исход тех, кого сумеем спасти? Откроем школу уродов имени Бэрроу и потратим много лет, чтобы научить их драться? Мы перестанем думать обо всем остальном – о страданиях людей, о детях-солдатах, о казнях… ради них? – Он качает головой, так что на шее у него напрягаются толстые мышцы. – Война будет кончена, и наши тела успеют остыть, прежде чем мы хоть чего-то добьемся, согласившись на твое предложение.

Он смотрит на Фарли, накаляясь.

– То же самое скажут все члены командования, Диана, поэтому, если только ты не хочешь снова выставить себя дурой, советую помалкивать об этом.

Каждое его слово – как удар молота, который вбивает меня в землю. В чем-то он прав. Мэйвен действительно пошлет своих лучших людей, чтобы выследить и убить тех, чьи имена в списке. Он постарается держать дело в секрете, и это его замедлит, но не фатально. У нас, несомненно, имеются и другие задачи. Но если у какого-нибудь человека, похожего на меня и на Шейда, есть хоть один шанс, разве мы вправе ему отказать?

Я открываю рот, чтобы сказать это полковнику, но он вскидывает руку.

– Больше ничего не желаю слушать, мисс Бэрроу. И, прежде чем вы успеете свысока намекнуть, будто я пытаюсь вам помешать, вспомните свою присягу. Вы дали клятву служить Алой гвардии, а не личным мотивам.

Он обводит рукой комнату, полную раненых солдат. Все они пострадали, сражаясь за меня.

– А если их лиц недостаточно, чтобы вас угомонить, вспомните о своем друге и о том положении, в котором он здесь находится.

«Кэл».

– Вы не посмеете причинить ему вред.

Кровавый глаз полковника темнеет, делаясь багровым от ярости.

– Посмею – чтобы защитить своих людей.

Уголки его глаз приподнимаются. Это намек на улыбку.

– Как посмели и вы. Не ошибитесь, мисс Бэрроу. Пытаясь добиться своего, вы уже навредили многим, и в первую очередь принцу.

На мгновение кажется, что кровь застилает мои собственные глаза. Все, что я вижу, – красная пелена бешенства. Искры вспыхивают на кончиках пальцев, танцуют под кожей, но я стискиваю кулаки и сдерживаюсь. Когда пелена пропадает, над головой мигают лампы – это единственное свидетельство моей ярости. Полковник ушел, предоставив нам кипеть в одиночестве.

– Спокойней, девочка-молния, – произносит Фарли, и ее голос мягче, чем я когда-либо слышала. – Все не так плохо.

– Неужели? – выговариваю я сквозь стиснутые зубы.

Страшно хочется взорваться, выпустить наружу свою подлинную суть и показать этим слабакам, с кем они имеют дело. Но тогда я, в лучшем случае, окажусь в камере, а в худшем – получу пулю. И мне придется умереть, зная, что полковник прав. Я и так уже причинила много вреда, и всякий раз – самым близким людям. «Но я думала, что это для пользы дела, – говорю я себе. – Ради будущего».

Вместо того чтобы посочувствовать мне, Фарли выпрямляется, садится и наблюдает, как я исхожу гневом. Пристыженная девочка, какой она была минуту назад, исчезает с пугающей быстротой. Еще одна маска. Она подносит руку к шее и вытаскивает золотую цепочку, такую же, как у полковника. Я не успеваю удивиться этому совпадению, поскольку замечаю, что на цепочке что-то висит. Шипастый железный ключик. Не нужно спрашивать, что он отпирает.

Казарму номер один.

Фарли, с ленивой улыбкой на лице, беспечно бросает его мне.

– Ты сейчас поймешь, что я прекрасно умею отдавать приказы… и совершенно не умею их выполнять.