Читать книгу Шторм войны - Виктория Авеярд - Страница 4

Мой смех эхом отдается от стен цитадели и разносится над темными полями. Я сгибаюсь пополам, ухватившись за гладкий парапет и судорожно пытаясь вздохнуть. Ничего не могу с собой поделать. Смех берет надо мной верх. Гулкий, резкий, скрипучий. Давно так не смеялась. Шрамы обжигают болью шею и спину, но удержаться я не в силах. Я хохочу до боли в ребрах; наконец мне приходится сесть, прислонившись к холодному камню. Смех не прекращается. Даже когда я плотно сжимаю губы, взрывы хохота то и дело прорываются.

Никто здесь не слышит меня, кроме патрульных, и вряд ли их интересует девушка, которая хохочет одна в темноте. Я имею полное право смеяться, плакать или вопить, если вздумается. Мне хочется делать все это одновременно. Но смех побеждает.

Я смеюсь как сумасшедшая – возможно, я и правда сошла с ума. Уж точно у меня есть повод спятить после такого дня. С улиц Корвиума еще убирают трупы. Кэл выбрал корону, а не то, ради чего – как я думала – мы сражались. Обе эти мысли – кровоточащие раны, которые не в силах излечить никакой целитель. Раны, на которые прямо сейчас я не должна обращать внимания ради сохранения здравого рассудка. Единственное, что я могу – спрятать лицо в ладонях, стиснуть зубы и подавить этот идиотский смех.

«Бред какой-то».

Эванжелина, Кэл и я – мы поедем в Монфор. Какая ужасная шутка.

Я так и написала Килорну, который сейчас в Пьемонте, в безопасности. Он желает знать все – все, что я могу рассказать. Раз я убедила его остаться, он имеет право быть в курсе всех дел. И я хочу, чтобы он был в курсе. Хочу, чтобы кто-нибудь посмеялся вместе со мной и проклял всю это затею.

Я вновь мрачно хихикаю, прислонившись головой к камню. Звезды в небе напоминают булавочные головки; их свет затмевают городские огни и восходящая луна. Может быть, боги Айрис Сигнет смеются вместе со мной. Если они вообще существуют.

Может, и Джон смеется.

При мысли о нем у меня леденеет кровь, и безумное хихиканье разом прекращается. Этот проклятый новокровка-провидец где-то там. Он ускользнул от нас. Но что он намерен делать? Сидеть на холмике и наблюдать, как мы убиваем друг друга? Возможно, он – нечто вроде мастера игры, которому нравится подталкивать нас, расставлять по местам, вынуждая разыгрывать будущее, которое он выбирает? Будь это хоть в какой-то мере вероятно, я бы постаралась его разыскать. Заставила бы Джона защитить нас от гибельного исхода. Но это невозможно. Он почует мое приближение. Мы найдем Джона лишь в том случае, если он захочет быть найденным.

Я с досадой скребу ногтями лицо и голову. Боль понемногу возвращает меня к реальности. И холод тоже. Камень под спиной постепенно остывает, теряя дневное тепло. Тонкая ткань формы почти не защищает от холода, и сидеть, прислонившись к острому углу, совсем не удобно. И все-таки я не двигаюсь с места.

Двигаться – значит пойти спать. Вернуться к остальным, в городскую казарму. Даже если я скрою мрачную рожу и постараюсь прошмыгнуть мимо побыстрее, мне все равно придется общаться с Красными, новокровками и Серебряными. И, разумеется, с Джулианом. Представляю, как он сидит у моей койки и ждет. Но что он может сказать?

Наверное, он примет сторону Кэла. В конечном итоге. Когда станет ясно, что мы не позволим Кэлу сохранить трон. Серебряные исключительно верны своей крови. А Джулиан исключительно верен памяти покойной сестры. Кэл – последнее напоминание о ней. Джулиан не повернется к нему спиной, сколько бы он ни рассуждал про революции. Он не бросит Кэла.

«Тиберий. Зови. Его. Тиберий».

Больно даже мысленно произносить это имя. Его настоящее имя. В нем воплощено его будущее. Тиберий Калор Седьмой, король Норты, Пламя Севера. Я представляю, как он восседает на троне брата – в клетке из Молчаливого камня. Или он вернет то чудище из алмазного стекла, на котором сидел покойный король? Тиберий отстроит отцовский дворец. Королевство Норта станет прежним. Не считая Самосов, правящих в Разломах, все вернется к тому, каким было в тот самый день, когда я свалилась на арену.

Все, что произошло с тех пор, будет уничтожено.

Я этого не допущу.

И, к счастью, в своем стремлении я не одинока.

Лунный свет играет на черном камне, заставляя отделку башен и парапетов отливать серебром. Патрули проходят подо мной – солдаты, одетые в красную и зеленую форму. Алая гвардия и Монфор. Их Серебряные соратники, в цветах разных Домов, малочисленнее – и держатся вместе. Желтые Ларисы, черные Хейвены, красно-синие Айрелы, красно-оранжевые Лероланы. Нет цветов Самосов. Они теперь – королевский Дом, благодаря амбициям Воло и изрядному везению. Они не желают тратить время на такие заурядные занятия, как несение стражи.

Интересно, что думает об этом Мэйвен. Он так был сосредоточен на Тиберии… я могу лишь воображать реальный вес еще одного короля-соперника. Все вращалось вокруг Тиберия, пусть даже у Мэйвена, казалось, было то, о чем он мечтал. Корона, трон… я. Он по-прежнему чувствовал себя в тени брата. Это все Элара. Она скрутила его, изменила сообразно своим представлениям, что-то отрезав, что-то надстроив. Его мания питала жажду власти – и укрепляла положение самой Элары. Распространится ли это чувство и на короля Воло? Или самые темные и опасные желания Мэйвена ограничиваются нами? Убить Тиберия, вернуть меня?

Только время покажет. Когда Мэйвен нанесет новый удар – а он это сделает, я знаю. Остается лишь надеяться, что мы будем готовы.

Армия Дэвидсона, Алая гвардия, наша агентурная сеть… нас достаточно. Должно быть достаточно.

Но это не значит, что я пренебрегу мерами предосторожности.

– Когда мы отправляемся?

Хоть социальные взаимодействия прямо сейчас мне ненавистны, я все-таки умудряюсь выяснить, где живет Дэвидсон. Он устроился в административном секторе, создав своего рода штаб, в котором полно монфорских офицеров. И представителей Алой гвардии тоже, хотя Фарли сейчас там нет. Офицеры не удивляются моему появлению – они расступаются перед человеком, которого по-прежнему называют девочкой-молнией. Большинство заняты – пакуют вещи. В основном бумаги, папки, карты. Все это не принадлежит никому конкретно. Данные разведки, с которыми будут разбираться люди поумней меня. Возможно, они остались после Серебряных офицеров, которые занимали эти помещения до нас.

Ада, моя соратница, в центре событий. Она разглядывает каждый клочок, прежде чем его убирают, и все запоминает. Ее способность – идеальная память. Когда я прохожу мимо, мы киваем друг другу. Мы поедем в Монфор, а Ада, по распоряжению Фарли, отправится с рапортом к Командованию. Скорее всего, мы долго не увидимся.

Дэвидсон отрывается от своего пустого стола. В уголках косо прорезанных глаз появляются морщинки – единственный намек на улыбку. Несмотря на резкий, безжалостный свет в кабинете, Дэвидсон кажется красивым, как всегда. Изящный. Зловещий. Равный королю по силе, если не по титулу. Когда он жестом подзывает меня, я вздрагиваю, вспомнив, как он выглядел во время осады. Окровавленный, измученный, встревоженный. И полный решимости. Как и все остальные. И это меня слегка успокаивает.

– Ты проделала отличную работу, Бэрроу, – говорит он и кивком указывает в сторону центральной башни.

Я фыркаю.

– В смысле держала рот на замке?

Кто-то у окна смеется. Я оборачиваюсь и вижу Тайтона, который стоит, прислонившись к стеклу и скрестив руки на груди; как всегда, на один глаз у него свешивается белая прядь. Он тоже в чистой зеленой форме, которая, впрочем, ему слегка коротковата. И нет нашивки с изображением молнии, означающей, что он электрикон, как и я. Потому что это не его одежда. Когда мы виделись в последний раз, Тайтон с ног до головы был залит серебряной кровью.

Он барабанит пальцами по предплечью. Они – его оружие.

– А это реально? – спрашивает Тайтон вполголоса, глядя в сторону.

Дэвидсон внимательно смотрит на меня и качает головой.

– Честно говоря, я рад был это слышать, Мэра. Что ты готова составить мне компанию.

– Мне действительно интересно…

Премьер вскидывает руку, жестом останавливая меня.

– Не надо. Полагаю, лорд Джейкос – единственный здесь, кто что-либо делает из чистого любопытства.

Что ж, он прав.

– Чего ты ждешь от Монфора на самом деле?

Глаза Тайтона поблескивают, когда он наконец удосуживается взглянуть на меня.

Я вздергиваю голову.

– Только то, что вы обещали.

– Возможность переселиться? – в кои-то веки на лице Дэвидсона я вижу неподдельный испуг. – Ты хочешь…

– Я хочу, чтобы моя семья была в безопасности.

Мой голос не дрожит. Я пускаю в ход то немногое, чему научилась от покойной леди Блонос на уроках этикета. «Держи спину прямо, расправь плечи. Не отводи глаза».

– Сейчас идет настоящая война, – говорю я. – В ней участвуют Норта, Пьемонт, Озерный край – и вы тоже. Безопасности нет нигде. Но Монфор находится дальше всех, и, кажется, вы самые сильные, ну или, по крайней мере, надежно защищены. Полагаю, будет лучше, если я сама отвезу к вам своих родных. А потом вернусь и закончу то, что начали люди поумнее меня.

– Это обещание касалось новокровок, мисс Бэрроу, – негромко произносит Дэвидсон.

Суета вокруг почти заглушает его голос. В животе у меня что-то обрывается, но я стараюсь не терять уверенности.

– Я так не думаю, премьер.

Он наклеивает на лицо пустую улыбку, скрываясь за привычной маской.

– Вы считаете меня настолько бессердечным?

Шутка странная – но странен и сам Дэвидсон.

Он обнажает в улыбке ровные зубы.

– Разумеется, мы рады видеть ваших близких. Монфор почтет за честь принять их в число своих граждан. Айбарем, на пару слов! – добавляет он, повернувшись.

Из смежной комнаты выбегает мужчина, и я подпрыгиваю от неожиданности. Он как две капли воды похож на Раша и Тахира – близнецов-новокровок. Если бы я не знала, что Тахир в Пьемонте, а Раш в Археоне – они наши разведчики, – я бы подумала, что передо мной кто-то из них. «Тройняшки», – быстро догадываюсь я и ощущаю горечь во рту. Не люблю сюрпризы.

Как и у его братьев, у Айбарема темная кожа, черные волосы и аккуратно подстриженная борода. Я успеваю мельком заметить шрам на подбородке – тонкую белую полоску. Он тоже помечен – много лет назад какой-то Серебряный лорд оставил ему этот рубец, чтобы отличить от братьев.

– Приятно познакомиться, – говорю я и прищуриваюсь, глядя на Дэвидсона.

Он ощущает мое беспокойство.

– Да, да, это брат Раша и Тахира.

– В жизни бы не догадалась, – сухо отвечаю я.

Губы Айбарема раздвигаются в легкой улыбке. Он приветственно кивает.

– Рад наконец увидеть вас, мисс Бэрроу.

Он выжидающе поворачивается к премьеру.

– Что вы хотели, сэр?

Дэвидсон меряет его взглядом.

– Свяжись с Тахиром. Пусть передаст семье Бэрроу, что дочь заберет их завтра. И перевезет в Монфор.

– Есть, сэр, – отвечает он.

На мгновение его глаза стекленеют: сообщение идет от одного брата к другому. На это уходит лишь пара секунд, пусть даже их разделяют несколько сотен миль. Айбарем вновь склоняет голову.

– Готово, сэр. Тахир нас поздравляет. Вам будут рады, мисс Бэрроу.

Надеюсь, мои родители примут это предложение. Они не могут отказаться. Гиза жаждет уехать, мама тоже. Бри и Трами отправятся с ними. А вот насчет папы я не уверена. Особенно если он узнает, что я не останусь с ними. «Пожалуйста, уезжайте. Пожалуйста, я так хочу, чтобы вы жили спокойно».

– Поблагодари его, – бормочу я, все еще в замешательстве.

– Передано, – отвечает Айбарем. – Тахир говорит, вас ждут.

– Спасибо вам обоим, – вмешивается Дэвидсон, и не без причины. Братья обмениваются сообщениями с удивительной быстротой, хотя, когда они стоят рядом, выглядит это еще более жутко. Айбарем кивает и уходит.

– Если есть еще – не стесняйтесь, зовите, – произношу я, скрипя зубами.

Премьера не смущает мое раздражение.

– Больше нет, хоть я бы и не отказался, – со вздохом отвечает он. – Странные ребята эти трое. Обычно у Непримиримых есть аналоги всех Серебряных способностей, но до сих пор я не встречал никого вроде них.

– У них, кажется, мозги по-другому устроены, – замечает Тайтон.

Я многозначительно смотрю на него.

– Мне не нравится, как это звучит.

Тайтон жмет плечами.

Я поворачиваюсь к Дэвидсону, все еще ошеломленная, но не в силах отрицать, какой шикарный подарок он только что сделал мне.

– Спасибо. Я знаю, что вы управляете целой страной, и, возможно, для вас это пустяк, но для меня это очень важно.

– Ну конечно, – отвечает он. – То же самое я надеюсь сделать для других семей вроде вашей, как только появится возможность. Мое правительство в настоящее время решает, каким образом справиться с наплывом беженцев и как переселить Красных и новокровок, согнанных с места войной. Но вам – за то, что вы сделали и продолжаете делать, – мы готовы помочь вне очереди.

– И что же я сделала? Если серьезно? – эти слова вырываются у меня, прежде чем я успеваю удержаться, и мои щеки заливаются жаром.

– Вы оставили трещины в непроницаемой стене, – Дэвидсон говорит таким тоном, как будто указывает на очевидное. – Пробили броню. Сорвали засов, мисс Бэрроу. Осталось открыть дверь.

Он улыбается – искренне, широко, от уха до уха, блестя зубами. Премьер похож на кота.

– Очень хорошо, что благодаря вам претендент на трон Норты прибудет в Монфор.

Я вздрагиваю. «Это угроза?» Я быстро подхожу и упираюсь руками в стол. А потом говорю негромко и предостерегающе:

– Дайте слово, что ему не причинят вреда.

Дэвидсон не колеблется.

– Слово, – отвечает он тем же тоном. – Я не трону и волоска на его голове. И никто другой не тронет, пока Калор на моей территории. Даю вам торжественное обещание. Я не действую такими методами.

– Хорошо. Потому что было бы очень глупо убирать буфер между нашим союзом и Мэйвеном Калором. А вы не глупы, не так ли, премьер?

Кошачья ухмылка расширяется. Дэвидсон кивает.

– Юному принцу будет полезно повидать новые места, – говорит он, изящно приподняв седую бровь. – Страну без короля.

«Пусть увидит, что это реально. Что без короны и трона можно обойтись. Необязательно быть королем или принцем… если он не хочет. Но проблема в том, что, кажется, хочет…»

«Да» – это все, что я могу сказать. Все, на что могу надеяться. В конце концов, разве я не познакомилась с Тиберием в грязной таверне, когда он притворился обычным человеком, чтобы понять, что на самом деле представляет собой мир? Чтобы выяснить, какие перемены необходимы?

Дэвидсон откидывается на спинку, очевидно завершив разговор. Я тоже отступаю.

– Считайте, что ваша просьба удовлетворена, – говорит он. – И скажите спасибо, что сначала нам в любом случае пришлось бы заехать в Пьемонт, иначе я бы так легко не согласился перевозить тонну Бэрроу.

Он почти подмигивает.

Я почти улыбаюсь.

На полпути к казарме я понимаю, что меня преследуют. Позади, на извилистой улице, слышатся шаги, быстрые и ровные. В свете фонарей колеблются две тени – моя и чья-то еще. Я напрягаюсь – мне беспокойно, но не страшно. Корвиум полон солдат коалиции, и если кто-то здесь настолько глуп, чтобы предпринять покушение, пусть попробует. Я способна себя защитить. Под кожей вспыхивают искры, готовые вырваться на волю.

Я поворачиваюсь на каблуке, надеясь застать преследователя врасплох.

Эванжелина останавливается и ждет, скрестив руки на груди. Безупречные темные брови надменно подняты. На ней роскошные доспехи, из тех, что годятся для королевского дворца, а не для поля битвы. Короны, впрочем, нет. Раньше она проводила свободное время, мастеря тиары и венцы из подручных материалов. Но сейчас, когда Эванжелина имеет полное право носить корону, она обходится без нее.

– Я спокойно шла за тобой два квартала, Бэрроу, – говорит она, гордо вскинув голову. – Ты же вроде как воровка.

Безумный смех снова пробуждается, и я невольно фыркаю. Она привычно язвит – а все привычное сейчас так приятно.

– Ты не меняешься, Эванжелина.

Она сверкает улыбкой, похожей на лезвие ножа.

– Разумеется. К чему менять то, что и так идеально?

– Тогда, умоляю, не отвлекайтесь из-за меня от своей идеальной жизни, ваше высочество, – говорю я.

Продолжая усмехаться, я делаю шаг в сторону и освобождаю ей дорогу. Пусть раскроет карты. Эванжелина Самос тащилась за мной не для того, чтобы обмениваться оскорблениями. В зале совета она вела себя так, что ее мотивы стали вполне очевидными.

Она моргает – и слегка сбавляет тон.

– Мэра, – говорит она, уже мягче. Просительно. Но гордость не позволит ей сделать большего. Проклятая Серебряная гордость. Она не умеет кланяться. Никто и никогда не учил ее этому, и никто не позволил бы даже попытаться.

Хотя мы совершенно не похожи, я ощущаю прилив жалости. Эванжелина выросла при Серебряном дворе, она была рождена для того, чтобы интриговать и пробиваться наверх, сражаться с врагами так же яростно, как защищать от посторонних собственные мысли. Но ее маска далека от совершенства, особенно по сравнению с личиной Мэйвена. Я несколько месяцев читала по его глазам и теперь совершенно ясно понимаю, о чем Эванжелина думает. Она полна боли. Тоски. Она чувствует себя, как хищник в клетке, откуда невозможно вырваться. Отчасти я не прочь оставить ее в заточении. Пусть поймет, к какой жизни стремилась. Но я не настолько жестока. И не глупа. Из Эванжелины Самос может получиться могущественный союзник, и, если придется подкупить ее, дав ей то, о чем она мечтает, да будет так.

– Если ищешь сочувствия, ступай дальше, – буркаю я, вновь указывая на безлюдную улицу.

Моя угроза бессильна, но Эванжелина, тем не менее, щетинится. Ее глаза, и без того темные, чернеют. Насмешка надежно загоняет гордую леди в угол, вынуждая говорить.

– Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, – огрызается она, и края ее доспехов заостряются от гнева. – И знаю, что не заслуживаю его.

– Это точно, – фыркаю я. – Значит, тебе нужна помощь? Повод не ехать в Монфор вместе с нашей веселой компанией?

На лице Эванжелины вновь появляется язвительная усмешка.

– Я не такая идиотка, чтобы оказываться у тебя в долгу. Нет, я предлагаю сделку.

Я сохраняю спокойствие и не свожу с нее глаз. Подражаю серьезному, непроницаемому спокойствию Дэвидсона.

– Да, пожалуй.

– Приятно знать, что ты не такая тупая, как говорят.

– Так что же ты предлагаешь? – спрашиваю я, не желая затягивать. Мы летим в Пьемонт, а затем в Монфор уже завтра. И нам некогда бесконечно обмениваться шпильками. – Чего ты хочешь?

Слова застревают у нее в горле. Она прикусывает губу, сцарапывая зубами фиолетовую помаду. В резком уличном свете макияж Эванжелины больше напоминает боевую раскраску. Наверное, так и есть. Фиолетовые тени под скулами, которые должны придать чертам невероятную остроту, в сумерках кажутся болезненными. Даже блестящая пудра, придающая молочной коже гладкость, небезупречна. Эванжелина попыталась скрыть следы слез, но до конца это не удалось. Пудра лежит неровно, с ресниц осыпалась тушь. Броня смертельно опасной красоты пошла глубокими трещинами.

– Все очень просто, – я отвечаю на собственный вопрос, делая шаг навстречу. Она буквально вздрагивает. – Столько времени, столько интриг. И вот ты получила Тиберия. Твой третий шанс выйти замуж за короля Калора. Стать королевой Норты. Достичь всего, ради чего ты старалась.

Горло у нее вздрагивает, подавляя грубый ответ. Мы редко бываем вежливы друг с другом.

– Но ты хочешь вырваться, – шепотом продолжаю я. – Не желаешь идти путем, предназначенным тебе с рождения. Что случилось? Зачем отвергать все, о чем ты мечтала?

Эванжелина перестает сдерживаться.

– Я не обязана изливать тебе душу и объяснять причину!

– У этой причины рыжие волосы, и она отзывается на имя Элейн Хейвен.

Эванжелина сжимает кулаки, и пластины брони откликаются на прилив эмоций.

– Не говори о ней, – огрызается она.

Вот она, ее слабость – рычаг, который можно использовать.

Эванжелина быстро подходит. Она на голову выше – и умело пользуется своим преимуществом. Уперев руки в бока, блестя глазами и расправив плечи, она высится на фоне уличных фонарей, полностью накрыв меня своей тенью.

Я смотрю на нее, запрокинув голову.

– Значит, ты хочешь вернуться к ней. И что, ты думаешь, я могу расстроить ваш брак с Тиберием?

– Не льсти себе, – отзывается Эванжелина, закатив глаза. – Ты чем-то привлекаешь мужчин из рода Калоров, это так. Но я не питаю иллюзий. Кэл не расторгнет помолвку. Он – не Мэйвен. На его решение отвергнуть меня ты, несомненно, повлияла.

– Как будто ты в самом деле собиралась замуж за Мэйвена, – медленно говорю я.

Я знаю больше, чем она думает. Ее семья слишком легко приняла разрыв помолвки. Идея отделить Разломы возникла задолго до того, как я подтолкнула Мэйвена в ту или иную сторону.

Эванжелина пожимает плечами.

– Я и не собиралась становиться королевой после смерти Элары. Ой, извини, после того как ты ее убила. По крайней мере, она держала поводок. Контролировала его. Сомневаюсь, что теперь кто-то на это способен, даже ты.

Я киваю. Мэйвена Калора невозможно контролировать. Хотя я, несомненно, пыталась. Я ощущаю во рту вкус желчи при воспоминании о своих попытках манипулировать юным королем, играя на его извращенном пристрастии ко мне. А потом Мэйвен отверг Дом Самоса ради мира, ради Озерных, ради принцессы – такой же опасной, как Эванжелина, но, по крайней мере, вдвое хитрее. Возможно, Айрис Сигнет – тихая и расчетливая нимфа – ему вполне под стать.

Я пытаюсь представить, как он бежит из Корвиума в Озерный край. Белое лицо над воротником черно-красного мундира, синие глаза, горящие тихой яростью. Он направляется в незнакомое королевство, к незнакомому двору, где нет защиты в виде Молчаливого камня. Где ему нечего будет предъявить, кроме трупа Озерного короля. Мысль о том, что он потерпел такой великолепный крах, слегка утешает меня. Может быть, королева Озерного края убьет Мэйвена на месте, в наказание за то, что он принес в жертву жизнь ее мужа. Я не сумела утопить Мэйвена, когда у меня был шанс. Вполне вероятно, что это сделает она.

– И Кэлом ты тоже не сможешь управлять. Во всяком случае, чтобы результат меня устроил, – продолжает Эванжелина, поворачивая нож в ране. – Он не предпочтет тебя мне, когда на чаше весов лежит корона. Прости, Бэрроу. Кэл не из тех, кто отрекается от престола.

– Я сама знаю, из каких он, – парирую я.

Мы обменялись ударами, и обе попали в цель. Если моя жизнь пойдет так и дальше – если все, что я делаю, будет бередить рану, – сомневаюсь, что она в принципе сможет затянуться.

– Он сделал выбор, – говорит Эванжелина. Чтобы уязвить меня и настоять на своем. – Когда он вернет себе Норту – а он ее вернет, – я выйду за него. Скрепить союз, обеспечить Разломам выживание. Сохранить наследие Воло Самоса.

Эванжелина смотрит мне за плечо, в полутьму. По соседней улице проходит патруль – голоса и шаги солдат звучат негромко и спокойно. Судя по форме цвета ржавчины, это Алая гвардия. По большей части бойцы одеты в перешитые армейские комбинезоны со споротыми нашивками. Вряд ли Эванжелина что-либо замечает. Глаза у нее стекленеют, она думает о чем-то своем. О чем-то, что ей не нравится, судя по стиснутым зубам.

– А если ты за него не выйдешь? – спрашиваю я, возвращая Эванжелину к реальности.

Это простой и очевидный вопрос, но она бледнеет, явно шокированная самим предположением. Глаза у нее лезут на лоб, рот удивленно приоткрывается.

Цель у нас одна, хотя мотивы разные. Я позволяю ей говорить, вытягивая именно то, что хочу услышать. Будет лучше, если Эванжелина решит, что это ее собственная идея.

– Не будет никакой свадьбы, если Кэл проиграет, – с усилием выговаривает Эванжелина, глядя сквозь меня. Это – предательство Дома, своих цветов, отца… собственной крови. Я вижу, какая рана кровоточит в ее душе. – Если Кэл не станет королем Норты, отец не пожелает дарить меня ему. Если он проиграет войну за корону – если мы проиграем, – отец будет слишком занят борьбой за собственный трон, чтобы устраивать новую сделку. Или, во всяком случае, отсылать меня слишком далеко.

«От Элейн». Ясно, что она имеет в виду.

– Значит, ты хочешь, чтобы я помешала Кэлу победить?

Усмехаясь, она делает шаг назад.

– Ты многому научилась при Серебряном дворе, Мэра Бэрроу. Ты умнее, чем кажешься. Впредь я не стану тебя недооценивать. А тебе не стоит недооценивать меня.

Броня Эванжелины движется, обретая новую форму. Пластины изгибаются и ползут вдоль тела, как жуки, повинующиеся ее матери-анимозе. Каждая чешуйка напоминает движущееся черно-серебряное пятно. Эванжелина превращает свое облачение в нечто менее шикарное и более существенное. Настоящие доспехи, предназначенные для боя и более ни для чего.

– Когда я говорю, что мы должны остановить Кэла, то имею в виду ваш маленький кружок. Не знаю, впрочем, насколько «малы» Монфор и Алая гвардия. Но не могут же они всерьез поддерживать новое Серебряное королевство. Во всяком случае, если у них нет каких-то серьезных причин.

– А.

Сердце у меня сжимается. Эванжелина открыла карту, которую я предпочла бы оставить скрытой.

– Что ж… да. Не надо быть политическим гением, чтобы понять, что союз Красных и Серебряных таит в себе предательство. Я уверена, что никто из лидеров не доверяет друг другу, – ее глаза сверкают, когда она поворачивается, чтобы уйти. – Кроме, может быть, одного честолюбивого короля, – добавляет Эванжелина через плечо.

Мне это слишком хорошо известно. Тиберий доверчив, как щенок, он охотно следует за теми, кого любит. За мной, за своей бабушкой, а главное – за покойным отцом. Он гонится за короной ради этого человека, ради уз, которые до сих пор не расторгнуты. Уверенность, храбрость и упрямая целеустремленность придают ему сил на поле боя, но во всех остальных случаях они делают Тиберия слепым. Он может предугадать продвижение армий, но не чужие интриги. Он не видит – или не способен разглядеть – махинации вокруг себя. Он не умел этого раньше и не сумеет теперь.

– Он не Мэйвен, – бормочу я, обращаясь сама к себе.

Эхо голоса Эванжелины доносится до меня, отдаваясь от каменных стен.

– О да.

И в ее голосе я слышу отзвук собственных чувств.

Облегчение. И сожаление.