Читать книгу Одиннадцать секретов Кэтрин Алвайс - Виктория Фибер - Страница 5

Меня зовут Кэтрин Алвайс. Можно просто – Катерина. Но это в редких случаях. Для большинства людей я – Кэт или Кэтрин. На самом деле я не всегда была такой – опошленной девушкой с неопределенным образом жизни, пропитавшим всё моё сгнившее нутро. Когда-то (обожаю добавлять «когда-то» к любому своему рассказу – это придаёт моменту частицу трагичности и чувство утраты) я была девушкой с очень сильной мечтой и имевшей вокруг себя любящих людей. Тем не менее, я никогда не ценила то, что имею – именно поэтому я добавляю каждый раз «когда-то» к поэмам о потерянном прошлом.

Родилась я в России, а точнее в самом её сердце – в Москве. Я до сих пор не могу понять, отчего я теряла столько времени, находясь в этом гадюшнике, который душил меня изнутри, при этом имея возможность смотать удочки и дать стремительного дёру. В какой бы стране вы ни жили, никогда не слушайте людей, которые имеют честь восхвалять этот третий Рим. Слишком много напускного пафоса, проявляющегося в дымке романтического настроения, которая окутала рассказы туристов, однажды побывавших там. Всё до единого слова – чудовищное враньё из уст тех, кто даже не понимает, что врёт. И это самое печальное. Я всегда любила Россию, но никогда не любила Москву, что пропиталась насквозь энергетикой животных инстинктов самосохранения и выживания.

Конечно, каждый имеет право на мнение. Пусть продолжают рекой литься сказки о духовном начале России в Москве, о духе свободного русского народа, а так же о медведях, играющих на балалайке около Кремлёвского дворца… я в этом участвовать не буду никогда. Лучшее, что я могу сделать – промолчать.

Я всегда была единственным ребёнком в семье. Мой отец по национальности еврей – Авраам Алвайс, мама русская – Наталия, девичья фамилия Соколова. Впрочем, это не столь важно, поскольку они свели счёты с жизнью, когда я была пятилетней девочкой, и имена – единственное, что осталось в моей памяти от них. Автокатастрофа произошла, когда водитель вез их в аэропорт. Они должны были улететь Израиль, на какой-то местный праздник. Как я догадывалась, мама поддерживала иудейскую культуру, и потому всегда и во всем следовала за отцом.

На машине был номер – 011, поскольку для отца это число было счастливым. Две единицы или одиннадцать означают чрезмерность в чём-либо, как я выяснила годами позже. В иудаизме это число, наверное, тоже что-то значило, но в итоге число не помогло, и мои родители отправились на тот свет.

Мне рассказывали, что я плакала. Что я ругалась на Бога, за то что тот забрал родителей. «У тебя должны быть свои родители, зачем ты крадешь чужих?» – кричала я. Это действительно печально, когда близкие уходят слишком рано. Но когда я выросла, то поняла, что мне повезло потерять их тогда, потому что в более зрелом возрасте это бы сильно повлияло на мою психику. А в возрасте пяти лет, когда я ещё только начинаю понимать происходящее, это не страшно. Раз я ничего не помню, то всё таки справилась с потерей.

Значительное время меня воспитывал дедушка, отец моей матери. За десять лет он оказал на меня должное влияние. Вот уж кто настоящий патриот, так это он – Геннадий Васильевич Соколов. Именно он настоял на том, что бы в паспорте я значилась в качестве Екатерины – настоящее старорусское имя, как он любил повторять. А ещё он любил напевать мне на сон грядущий вместо обычной колыбельной «Выходила на берег Катюша…». Не слишком подходящее выступление на ночь, но я всегда засыпала под нее очень быстро.

Когда мне исполнилось пятнадцать, Геннадий Васильевич отправился к моим родителям на тот свет, оставив мне весьма солидное наследство. Я искренне надеюсь, что родители и дедушка увиделись. И хотя мой дед был ярым атеистом, несмотря на свой нескончаемый русский патриотизм, это не помешало моему мировоззрению сложиться несколько иначе: Я верила и верю в Бога, пусть и живущего вне религиозных бредней.

Характер предприятий дедушки меня не интересовал. Бизнес родителей был распродан, и вложен во всё, чем занимался дедушка, а так же в недвижимость, поэтому я не знала, чем занимались мои родители. И меня это незнание в принципе устраивало, ведь мечтала я совсем о другом.

В шестнадцать лет я окончила частную Московскую школу и поступила – ну наконец-то! – заграницу, а точнее, в Англию, поскольку владела английским языком на более чем высоком уровне. На тот момент у меня был опекун – Люся, вторая жена моего дедушки, которая, по сути, не являлась мне кровным родственником. Но, несмотря на отсутствие родственных уз, она любила меня всем своим старческим сердцем. Жаль, но я в своё время так и не ответила ей взаимностью. У меня в то время была гнусная привычка избегать взаимности, и любить тех людей, что с радостью готовы были вытереть об меня свою – пардон! – задницу. Что они, впрочем, и делали.

Я не сразу почувствовала истинный траур в сердце, когда Люся ушла из жизни. Мне едва исполнилось девятнадцать, и единственное, что я ощутила в полной мере – свободу, заключавшейся в беспрепятственной возможности распоряжения своим временем и деньгами. Мне казалось, что передо мной открыты все дороги на свете – вот тогда то и начала зарождаться моя раскрепощённая Кэтринская натура. Я взялась за привычку ходить по вечеринкам богатеньких английский детишек, которые ни сколько не ограничивали себя в трате средств. Вечеринки были весьма пафосного содержания с не менее пафосным контингентом с саркастическим названием «английские лорды». Я очень быстро влилась в этот бурный поток жизни, хотя не располагала столь огромными средствами, которыми располагали мои «друзья». Такие знакомства открылись мне благодаря моему необычайному уму. Нет, я не страдаю от завышенной самооценки, и у меня действительно редкий склад ума, о чем ещё говорили моим родителям при их жизни психиатры и психологи, которые со мной занимались. «Ребенок-индиго» – так меня называла долгое время мама, и эти слова я прекрасно запомнила. Детский врач, Инна Анатольевна Варнус, которая наблюдала за моим здоровьем с самого рождения, вообще утверждала, что я вундеркинд, но мне это слово никогда не нравилось, хотя я всегда чувствовала себя далеко впереди всех моих ровесников, причем во всём. Именно поэтому я, выросшая на идее того, что я умнее 99,9 процентов окружающих людей, спокойно анализировала любого, и действовала исходя из своего же анализа. А ещё я отличный психолог и стратег, способный за чёртову долю секунды прокрутить в голове море информации, и выдать нужное моментально. Всё это в своей совокупности и привлекало, и отталкивало одновременно окружающих меня индивидов, и потому я никого не оставляла равнодушным, что позволило влиться в тусовку.

На любой вечеринке я была душой компании. И хотя на каждой пати-хард было немереное количество народа, я не прилагала никаких усилий для того, что бы внимание доставалось по большей мере моей персоне. Я умела привлечь парней, которые при первом знакомстве со мной полагали, что испробуют кусок моего пирога на раз и два. Бедняги вскоре осознавали, что никого пирога им не досталось, зато доставалось мне – внимание, интерес, шквал влюблённых глаз, романтических ужинов, вроде поездок на частном самолёте на другой конец Земного шара, уважение, привилегии… перечислять можно бесконечно. Факт остаётся фактом – меня уважали даже девушки, чьи парни так стремительно кланялись мне в ноги и наслаждались одним лишь моим присутствием рядом с ними.

Моя гордыня никогда не играла мне на руку. Полагать, что я заслужила всё это за то, что я лучше всех и во всём, было нелепо, и так по-детски.