Читать книгу Проклятые замки - Виктория Глигорова - Страница 5

Изначально Франтишек предложил разместить Марека в пристройках для слуг, объяснив это тем, что наемному персоналу, кем с того момента стал художник, не следует жить вместе с членами семьи. Роберт пожал плечами. Такое отношение к человеку, которого он приглашал как гостя, ему не очень нравилось, но еще меньше ему хотелось начинать спорить с братом – если тот что-то решил, переубедить его не представлялось возможным. Они уже было отправили Марлу, которая все это время крутилась в приемной позади них и вытирала полки, худо-бедно заставленные безделицами, готовить комнату для художника, как вдруг столкнулись с возражениями Каролины. Юная графиня села на край кресла Роберта и начала убеждать его, что художник приглашен в Квиливитр в качестве гостя, поэтому бесстыдно и подло отправлять его спать вместе со слугами, толкаться с ними по утрам и страдать от бессонницы, выслушивая их храп. Она добавила, что сразу испытала к юноше нечто вроде человеческого сострадания, так как сама она незнатного, низшего происхождения, и будет только счастлива от того, что окажет своеобразное покровительство похожему на нее человеку.

Слова Каролины с досадой отозвались в сердце Франтишека. Он, который ждал ее внимания и заботы почти два года, стоял, разлученный с нею темно-коричневым дубовым столом, и слушал, как она печется о другом, едва знакомом человеке, беспокоится о его комфорте и даже призывает в союзники Роберта. Впервые за два года брака мужчина явно ощутил в голове огонь, по силе и боли напоминающий терновые путы ревности. Если до этого Каролина не покидала дом и могла беседовать только со слугами, его родителями и редкими гостями, не вызывающими в ней особого интереса, то сейчас что-то начало меняться. Порой Франтишек подозревал, что рядом с ним Каролину удерживает исключительно отсутствие других вариантов для проживания, иначе она давно бы уже испарилась из его жизни. Теперь эта мысль овладела им всерьез. Но, испугавшись, что сейчас он взорвется и покажется ей ревнивым мужланом, из-за чего окончательно отвратит ее от себя, Франтишек решил тихо согласиться с ее прихотью. Как только все покинули приемную, он остался один и выместил гнев на стол, шлепнув по нему тяжелой ладонью и сметя на пол все, что там лежало.

Марек поселился в Малой Башне, на этаже под спальнями Каролины и Франтишека, и не сказать, что не был рад подобной перспективе. Тут же его комнату наполнило множество безвкусных предметов гардероба и необходимых рисовальных принадлежностей. Марла, по мнению многих слуг, сразу положила глаз на нового обитателя замка.

Тот тоже не терял времени зря. По лицу Марлы он сразу понял, что такая служанка может стать для него либо верной союзницей, либо заклятым врагом – люди, подобные ей, не умеют быть кем-то посередине. Судя по тому, как быстро они сошлись и даже внешне отдаленно казались похожими, она выбрала первое. Жалованье, назначенное за развлечение госпожи мазней по холсту, более чем покрывало расходы на инструменты и моральную компенсацию для юноши, поэтому он с удовольствием крутил в голове воображаемую сумму и уже представлял, как отсчитывает кроны в элитных местах сборища аристократов. За месяц и несколько недель пребывания в Квиливитре художник понял, что представляют из себя проживающие там люди. Марла – темная лошадка, в каждую дырку затычка, которая в глубине души недолюбливает хозяев, особенно Каролину, потому что та обращается с ней как с низшей прислугой и не очень-то спешит взять в близкие подружки. Константин и Аннета, которых он видел не столь часто, напомнили ему два вековых дуба, которые захватили корнями всю окружающую территорию, не давая расти и подниматься молодым деревьям, но, к сожалению, сами давно сгнили внутри и превратились в труху. Франтишек Лишка – существо, которое хотело бы казаться добрым, скрывая от других не самую гуманную душу, но в результате таких попыток выглядело разве что глупо. Очевидно, он не обладал никакими особенными талантами, не был красив и искусно галантен, не рассуждал о музыке, собственно говоря, являлся обыкновенной посредственностью. Заросший подбородок и грубоватая одежда демонстрировали его неухоженность. Роберт сразу понравился художнику хотя бы тем, что из всех Лишек выглядел самым своеобразным и непосредственным человеком. Да, старший брат во многом уступал младшему! Душа Роберта казалась более глубокой и притом абсолютно естественной. В нем не было фальши и присущего дворянству лицемерия. Все, что он говорил и что делал, без сомнения, было истинным и напрямую отражало его мысли.

Творческий гений Марека позволял ему быстро распознавать таких же тонких натур. И пусть он ощущал некую напряженность и, можно сказать, легкую неприязнь Роберта в свою сторону, это заставляло уважать нового знакомого еще больше, потому что Гавран, несомненно, догадывался о причинах такого отношения.

Марек думал, что сумел разгадать и Каролину. Но можно ли разгадать ту, кто вовсе не представляет из себя никакой загадки? Здесь нужно всего лишь умение наблюдать. Всякое ее чувство неизменно находило отражение в движениях бровей или губ, взглядах или неосторожно брошенных фразах. То, как по утрам она хлопала дверью спальни, уже многое говорило о ее настроении на весь день. Художник даже с улыбкой прикинул про себя: будь Каролина женой Роберта, а не Франтишека, Квиливитр окончательно бы умер от тоски. Будучи ровесниками, эти двое дружили, но никакое другое чувство не могло их связывать. Брак Каролины напоминал бурю: сначала она ссорилась с мужем, шокируя Аннету и досаждая шумом Константину, затем Франтишек пытался помириться с женой, и в итоге раздосадованный уходил куда-то прочь. Каролина заметно повеселела в обществе художника – с новым человеком в этом доме ей будто приоткрыли окно, впустили свежесть и проредили сонный тяжелый воздух.

Отведенное для занятий рисованием место в замке было расположено на самом верху Малой Башни. Каролина еще давно полюбила прятаться там ото всех. Всегда нежилая, верхняя комната обладала арочным потолком и служила разве что сборищем старого хлама, которому Аннета больше не могла найти применения. Теперь там стояли мольберты, висели холсты, а повсюду валялись кисти, грифели и тюбики с красками. Так как госпожа предпочитала или нежиться в постели, или просто скрываться от мужа и свекрови до самого полудня, занятия назначили на вечерние часы. Из-под кисти Каролины уже вышли несколько картин: ваза с амарантами, чайник и блюдце с выпечкой, овчар Цезарь, но ни ученица, ни ее наставник не остались искренне довольны результатами. Их отношения между собой казались еще более сложными: оба демонстрировали незаинтересованность, безразличие и даже немного презрение к друг другу, но для обоих это являлось всего лишь своеобразным способом стать ближе, достучаться до собеседника. С момента встречи в замке между ними образовалась невидимая связь, вызванная то ли общим нищим и безрадостным прошлым, то ли же искусственно созданная одним из них и инстинктивно одобренная вторым. В тот день они вновь встретились за рисованием. Было еще светло, но солнце уже заметно шло к закату. Стены, отделанные темным деревом, создавали несколько мрачную атмосферу с немного неестественным запахом древесины и лака. Ее рассеивали оранжевые солнечные лучи, пробивающиеся сквозь решетки стрельчатого окна. Смешиваясь с темнотой комнаты, они становились мягкими, теплыми и обволакивающими.

– Вам приятно здесь находиться?

Каролина сидела на стуле перед мольбертом, а Марек в тот момент как раз наклонился над плечом ученицы и, придерживая ее руку своей, помогал ей верно водить черным грифелем по холсту, вырисовывая нужные очертания будущей картины. От его кафтана всегда сильно пахло одеколоном, и этот аромат с каждым днем все больше впитывался в деревянные стены комнаты, избавляя их от легкой вони прелости.

– Мне приятно здесь находиться, – ответил он, немного приблизившись к ее уху. – Мне приятно находиться везде, где есть вы. Просто мне приятно ваше общество.

Последняя фраза была сказана тихо, практически шепотом, отчего грудь Каролины внезапно покрылась мурашками. Она инстинктивно хотела потереть ухо о плечо, но вдруг задела волосами щеку Марека. Рука замерла в воздухе, и вместе с его рукой потянулась к талии. Каролина испытала невообразимый трепет от таких заурядных прикосновений, и ей хотелось вскочить и закричать, но не от отвращения, а от разрывающих ее тело приятных чувств. Марек наклонился еще ближе, и она почувствовала его дыхание где-то в области своего рта. Ее губы приоткрылись, готовые к тому, что сейчас художник ее поцелует. Но тут он резко выпрямился и вернул ее руку к холсту, черкнув грифелем по нему. Каролина захлопала ресницами и даже покраснела.

– Кривая вышла, неправильная, – заметил Марек. – Продолжайте, продолжайте, не отвлекайтесь.

Каролина постаралась сосредоточиться на наброске.

– А художники все такие?

– Какие – такие?

– Развращенные, – в ее голосе звякнул металл.

Марек немного растерялся и в недоумении попробовал поймать ее взгляд.

– Почему вдруг развращенные? Кто вам такое сказал? Это вы меня так обзываете развращенным?

– Да, вас. Сейчас вы чуть было не соблазнили замужнюю даму.

– Возможно, замужняя дама была не против оказаться соблазненной?

– Да, не против. Возможно, замужняя дама только и ждет, чтобы ее соблазнили.

Лицо Марека запылало. Он не ожидал, что Каролина окажется столь прямолинейной, но это еще сильнее пробудило его вожделение. Когда женское проявление страсти облагалось общественным табу, такие слова вызывали скорее страх и торможение, но только не у него.

«Она подразумевает меня? – подумал он. – Или имеет в виду любого мужчину?»

Урок рисования ненадолго продолжился в тишине. Только грифель в руках отрывисто шуршал по холсту, и можно было услышать тяжелое и напряженное дыхание молодых людей.

– Почему вы молчите? – прервала молчание Каролина. – Скажите, что вы обо мне думаете.

– А что я должен о вас думать?

– Ну, например… что я грязная и испорченная.

– Я так не думаю, – покачал головой Марек.

– Зато я так думаю.

– И каково это: самостоятельно ставить на себе клеймо?

– Забавно. Тебе не так больно слышать, что ты распутна, когда сама давно так считаешь.

– А вы уверены, что вы распутны?

– В мыслях – безусловно. На деле – нет.

– Никто не несет наказания за мысли.

– Это вы где такое вычитали?

– Это фраза на латыни. Выражение крылатое.

– Откуда вам знать латынь? Вы простой художник.

– Я хватаюсь за любую возможность в этой жизни.

– Попасть в этот дом – тоже своеобразная возможность?

– В какой-то степени.

– Значит, вы здесь не только потому, что очень хотите кого-то научить рисовать?

– Я вообще не хочу вас учить рисовать, Каролина, – внезапно отбросил ее руку Марек. – Я считаю, что таким вещам научить невозможно – они идут прямиком из сердца. И если там пусто, то ничего и выйти не сможет. Это талант, дар: вы либо можете, либо нет. Посмотрите, – он постучал пальцами по холсту, – я объясняю вам, как сделать пропорциональный контур, но как только отпускаю вашу руку, все идет вкривь и вкось.

Каролина понимающе кивнула.

– Я знаю, что плохая ученица и неумеха. Я вообще сомневаюсь, что чему-то научусь в этой жизни, не только рисованию. Благодарю за честность! Вы не такой лицемер, как другие.

– Простите, – он испугался, – я не хотел вас обидеть, не понимаю, как это вырвалось.

– Не за что извиняться, вы сказали то, что думаете. Вот что, Марек – говорите мне «ты».

– Хорошо, Каролина.

– Я видела в театре некую картину, подписанную Мареком Г. Она называлась «Видение». Признаться, она так тронула меня, до глубины моего черствого сердца, что я чуть не разрыдалась посреди холла. Словно с меня счистили острым ножом внешнюю затверделость, и открылось нечто живое, пульсирующее. Я знаю, что это твоя картина: я поняла это, как только тебя увидела. Только ты мог ее нарисовать. Я даже смею думать, что ты рисовал именно меня.

– Почему тебя? – смутился Марек.

– Потому что так выглядит моя душа.

– Душа?

– Душа.

Она в порыве вскочила со стула и впилась поцелуем в его губы, схватившись за воротник его кафтана. Марек беспомощно замахал руками в воздухе, но скоро сдался, прижав ее голову к своей. Кафтан упал на немного пыльный пол; осталась только рубашка. Не разнимая поцелуя, они прошли несколько шагов и опустились на диван. Следом к кафтану полетела заколка из прически Каролины. Ее темные кудрявые волосы рассыпались по плечам. Марек спустил ниже рукава платья с и так глубоким декольте и принялся целовать ее шею. Она засмеялась, то ли от щекотки, то ли от переполнявших тело и душу эмоций. Но вдруг Каролина неожиданно для обоих грубо схватила его за волосы и оттолкнула от себя. Марек не был готов к полету вдоль дивана и слегка стукнулся о его мягкое ребро затылком. Он растерянно посмотрел в глаза Каролине. В них сквозили испуг и отчаяние. Она тяжело дышала; трясущимися руками натянула платье, как было, уронила голову в ладони и горько разрыдалась.

– Каролина?..

– Оставь меня, оставь! Ты такой же, как и Франтишек! Вы ничем друг друга не отличаетесь, только лица разные, я про всех вас!

– Кого – вас?

– Вас! Покупателей и соблазнителей девушек!

Марек вздохнул и легонько стукнул кулаком по дивану. Поведение Каролины его обескуражило и совсем запутало. Еще четверть часа назад она кокетничала и флиртовала с ним, теперь же обрушила на его голову упреки.

– Ты сначала выпытывал, насколько я распущена, а потом сам принялся за меня! Что, с такой уже не убудет, правда? Я все равно испорчена! – она продолжала плакать. – Я испорчена тем, что сплю с человеком, который мне отвратителен! И это почему-то моя вина, а не его, что он не видит, как я его ненавижу!

Марек сообразил, в чем дело, и принялся утешать подругу.

– Я думала, что ты видишь мою душу, – закончила рыдать Каролина.

– Но я знаю тебя совсем недолго.

– Я знаю тебя не больше. Тогда почему я вижу твою?

– И что ты видишь? – ему стало интересно.

– То, что ты мог быть чище и лучше. Но почему-то стал темнее, – потерянно объяснила Каролина. – А еще, ты здесь не просто так. Я чувствую, что кто-то подстроил твой визит. И это не Роберт. Кто-то хотел, чтобы ты попал в наш дом. Зачем? Что тебе нужно?

Марек почувствовал, как его шея покрывается испариной.

– Твой ответ дал мне понять, что ты совсем меня не знаешь.

– Ты стараешься вызвать во мне влюбленность и страсть к тебе, но не ради меня самой. Меня пугает это. Я ведь знаю, что меня невозможно любить, – ее голос звучал обиженно и безнадежно.

– Нет, ты ошибаешься.

Марек с нежностью заправил ее локон за ухо, а затем прикоснулся губами к безвольно ослабшей кисти Каролины. Она несколько мгновений наблюдала, как он задумчиво поглаживает ее пальцы своими. Кожа его вдруг показалась ей ледяной, и она, отняв руку, выбежала прочь из комнаты, оставив юношу наедине со своими мыслями. Художник еще какое-то время растерянно смотрел, как в последних лучах солнца медленно кружатся небольшие пылинки вековой трухи Квиливитра.