Читать книгу Любимые - Виктория Хислоп - Страница 10

Темис решила, что Фотини упала без сил, когда направлялась именно к ним домой, возможно желая попросить поесть. До этого она ни разу не приближалась к их жилищу.

Два дня спустя Темис набралась мужества и сил вернуться в дом Фотини. А вдруг мать ищет пропавшую дочь?

Панос пошел с сестрой, именно он и постучал в дверь. Через пару секунд появилась небольшая щель.

– Кто там? – спросил мужской голос.

В те дни по другую сторону двери мог запросто оказаться немецкий или итальянский солдат.

– Мы ищем кирию Каранидис… – неуверенно произнес в темноту Панос.

Дверь открылась шире, выглянуло мужское лицо. Похоже, человек испытал облегчение, увидев двух греков.

– Кирия Кара…? Та, которая жила здесь?

– Да, она, – сказала Темис. – С дочерью.

– Вы ее видели? – спросил Панос.

На лице мужчины появилось смущение.

– Я никого не видел. Хотите зайти?

Темис крепче сжала руку брата, и они ступили внутрь. Книги Фотини все еще стояли на полке. Даже ее школьный портфель был возле кровати. Те же тарелки, единственная сковорода – все на своих местах.

Темис разрыдалась.

– Все ее вещи здесь, – тихо, сквозь слезы, сказала она. – Все как раньше.

– Подруга моей сестры умерла. Несколько дней назад, – пояснил Панос незнакомцу. – Она жила здесь.

Втроем они сели за кухонный стол. Темис заняла свое привычное место.

Незнакомец заметно нервничал.

– Наверное, мне стоит объяснить, почему я здесь. Я солдат, точнее, был солдатом. Когда нашу роту распустили, я вернулся домой и увидел, что там немецкие офицеры. Что мне оставалось? Я бродил по улицам. Как и многие другие. У нас ничего не было.

– Знаю, – сказал Панос. – Повсюду раненые солдаты, и даже они живут на улицах.

– В итоге я стал искать место для ночлега, а люди подсказали мне, что в этом районе пустуют дома.

Он замолчал.

– Я понял, почему так случилось, когда пришел сюда несколько дней назад. Но я нуждался в крыше над головой. Сейчас холодно. Чертовски холодно…

Темис молча слушала и всхлипывала. Разговор поддерживал Панос.

– Вам незачем оправдываться.

– Я Маноли, – представился мужчина и вымученно улыбнулся.

– А я Панос, это Темис. Ее подругу звали Фотини. Как вы понимаете, она жила здесь…

– Да. Темис, мне жаль вашу подругу. Ужасное, ужасное время.

– Мы не знаем, вернется ли мать Фотини. Не знаем, что случилось с ней. Но если она объявится, не передадите ли вы ей, что приходила Темис Коралис?

– Конечно. Правда, я не знаю, надолго ли останусь здесь. Я хочу снова сражаться. Как еще избавиться от этих мерзавцев?

Наступила тишина. Панос порылся в кармане пальто и вытащил табак. Темис знала, что брат курит – от него шел запах табака, – но где брат его взял, оставалось для Темис загадкой.

Он скрутил сигаретку и передал Маноли. Тот расцвел, словно ему вручили мешок золота.

Панос скрутил себе еще одну и подался вперед.

– Мы можем кое-что сделать, – еле слышно продолжал он. – За кулисами, если вы понимаете, о чем я.

Похоже, Панос решил довериться этому человеку. Опасно признаваться, что ты участвовал в шпионаже и Сопротивлении, но чутье говорило ему, что он встретил соратника. Маноли сражался в Албании, рискуя жизнью, а в награду получил нищету и пристанище в чужом доме. На его лице читались ярость и отчаяние.

Темис следила за тихим разговором мужчин, переводя взгляд с одного на другого, но ей не терпелось уйти отсюда. Ей было невыносимо сидеть в этом доме, где больше нет ее подруги. Пока брат и незнакомец строили планы, Темис подошла к кровати. Возле нее лежал портфель Фотини.

Кирия Каранидис могла вернуться, не стоило забирать его, но Темис отчаянно хотелось иметь что-нибудь на память о Фотини. Девушка провела рукой по гладкой коже. Возможно, внутри есть вещица, пропажу которой не заметят? Темис расстегнула портфель.

Там лежала потрепанная тетрадь. При виде аккуратного почерка Фотини на обложке, ее имени, класса и названия школы у Темис сжалось сердце. Открыв тетрадь, она прочла несколько стихотворных строк, которые Фотини, должно быть, переписала вопреки запрету матери. Они были из поэмы Рицоса «Эпитафия».

Все знания, чувства и чаяния Фотини пропали даром. Но вдруг они теперь существуют где-то еще? Впервые за шестнадцать лет Темис столкнулась с хрупкостью жизни.

Темис сунула тетрадь под пальто, прижимая к сердцу. Она не станет смотреть все сейчас, но со временем перевернет все страницы до одной и прочтет каждое слово.

Подняв голову, Темис увидела, что мужчины встали и пожали руки, договариваясь о новой встрече.

Она не слышала, что Маноли тайком сообщил Паносу:

– На прошлой неделе тело матери нашли на улице. Мне сказал сосед.

Панос знал, что сейчас неподходящее время рассказывать о таком Темис. Сестра и так столкнулась с невообразимым горем. Темис не следовало знать, что нормальные похороны стали редки, а тело матери Фотини, скорее всего, присоединилось к другим в общей могиле. Он лишь надеялся, что мать и дочь после смерти оказались недалеко друг от друга.

За несколько месяцев только в Афинах умерло от голода около пятидесяти тысяч человек. Холод и нехватка продовольствия свились в смертельную петлю. Многие дети в последние часы своей жизни рылись в отбросах, ища еду, или лежали на улицах, покрытые вшами, не в силах даже шевельнуться. Люди уже не удивлялись такому и, перешагивая через умирающих, шли дальше. У каждого прохожего были свои дела: достать продукты, заглянуть в бесплатную столовую или позвать швею, которая перешила бы старое пальто на новое. Никто не смел задерживаться. Всех заботило собственное выживание.

Много дней Темис не вставала с постели, и бабушке пришлось уговаривать ее поесть.

– Всего одну ложечку, милая. Ради меня.

Маргариту раздражало, что бабушка разговаривала с Темис как с малышкой. Старшая сестра сильно ревновала к младшей, а придя домой, не могла понять, почему Темис так горевала из-за своей «подружки-беженки».

– Оставь ее в покое, – говорила Маргарита бабушке. – Она просто добивается внимания. Если захочет, поест.

Даже перестав спорить из-за политики, Маргарита все равно придиралась к Темис. Однажды девушка увидела, что сестра свернулась на кровати в позу эмбриона, и вспомнила о поведении матери много лет назад. Маргариту охватили стыд и злость.

Темис ела мало, а вот аппетиты парней росли. Кирия Коралис по одному продавала украшения, чтобы купить еды, и вскоре в шкатулке осталась одна-единственная вещь.

В конце весны Кирия Коралис наконец достала серьги с рубинами, а потом, без вины или сожаления, направилась на площадь, чтобы продать их. Каждое проданное украшение сокращало имущество невестки, но увеличивало шансы детей на выживание. Получив деньги, кирия Коралис заверила себя, что сын бы это одобрил.

Несколько месяцев Маргарита не имела возможности залезть в бабушкин комод. А за последние недели все стало еще сложнее, ведь Темис почти не покидала квартиру. В тот день бабушка вышла из дома, а сестра спала в соседней комнате, и тогда Маргарита воспользовалась случаем.

Она немедленно почувствовала неладное. Небольшая шкатулка, некогда наполненная сокровищами, стала слишком легкой. Она оказалась пустой. Пытаясь совладать с накатившей тошнотой, Маргарита стала рыться в маминой одежде. Может, украшения вывалились из шкатулки и затерялись среди складок шелка и шерсти? Словно обезумев, она раскидала по полу блузки, юбки и шарфы, подбрасывая их в воздух, чтобы проверить, не выпадет ли что-нибудь.

Когда Маргарита проверила последнюю вещь, в замочной скважине заворочался ключ.

Кирия Коралис вошла в квартиру, нагруженная сумками с продуктами. Продав украшения, она сразу же отправилась за мясом и картофелем. Задержись она всего на несколько часов, и цены могли вырасти, поэтому требовалось истратить драхмы как можно быстрее.

Внучка вылетела из спальни в коридор, держа в руках открытую шкатулку. Выглядела Маргарита огорченной, она уже приготовилась сыпать обвинениями.

Кирия Коралис приготовила объяснение на этот случай.

– Все в банке, pedimou, – сказала она. – Когда немцы уйдут, я заберу их назад. Нельзя терять бдительности.

– Но разве здесь не безопасно?

– Когда немцы на каждой улице? И итальянцы? Они и того хуже.

– Но…

Кирия Коралис перешла в наступление:

– А ты знаешь, что иногда они заселяются в чужие дома? Считаешь, они станут раздумывать, брать ли наши ценные вещи или нет?

– Я знаю, йайа. Но пока нас никто не тревожил…

– А на улице! – добавила кирия Коралис. – Ты знаешь, как опасно на улице, агапе му! Даже несколько отчаявшихся людей представляют опасность.

Хотя она соврала насчет драгоценностей, но воровали не только немцы и итальянцы. Иногда и греки шли на преступление. Рассказывали, как грабители срывали часы с запястья, кулоны с шеи. Голод вынуждал людей совершать отчаянные поступки. Что оставалось мужчине, если его жена не могла накормить малыша грудью? Разве мог он стоять в стороне, когда и мать, и ребенок голодали, находясь на грани гибели. Богатые оставались богатыми и могли служить источником пропитания для других.

Кирии Коралис удалось успокоить внучку, и та смирилась, поверив, что однажды получит драгоценности назад. Маргарита уверяла себя, что как только войска «оси» уйдут, начнется новая, блестящая жизнь: бриллианты, шелка, чулки и походы в «Зонарс». Как никогда, она желала все это заполучить.

Недавно она устроилась продавщицей в дорогой магазин женской одежды в Колонаки, и ее надежды выросли. Даже в такие мрачные времена находились женщины, которым хватало средств на красивые платья, да и многие немецкие офицеры отправляли подарки женам домой.

Маргарита быстро поняла, что поцелуй с иностранцем может принести пару чулок или даже губную помаду. Перед зеркалом она оттачивала свою фирменную улыбку, располагавшую к дальнейшему общению, а изучив несколько журналов, довела ее до совершенства. Когда драгоценности к ней вернутся, она лишь увеличит шансы зажить так, как всегда мечтала.

Шли месяцы, а оккупация не заканчивалась. Никому из семейства Коралис не нравилось, что действующее правительство Афин, как и находившееся в ссылке, не пыталось приблизить страну к свободе. Как и боялась кирия Коралис, Панос вместе со многими другими присоединился к Национально-освободительному фронту, ЭОН – сопротивлению оккупантам. Младшего внука возмущало, что пострадали все сферы жизни страны, и только эта организация могла хоть что-то сделать.

– Сперва нас оккупируют, затем крадут продовольствие, – рычал Панос на брата, когда они сидели за столом.

В подтверждение своих слов юноша указал на их скудный ужин. Танасиса недавно зачислили в полицейскую академию, где иногда кормили, поэтому тем вечером он не был голоден. Девочки ели молча, слушая споры братьев. Панос говорил без остановки.

– Мало им того! Немцы вымогают у нашего правительства средства! А ты говоришь, что эти люди наши друзья!

Но Танасис твердо стоял на своей позиции. Его мнение не переменилось, даже когда стало известно о нелепых «заемах» – немцы потребовали у греков денег, чтобы покрыть стоимость оккупации. Он по-прежнему поддерживал правительство коллаборационистов, не подвергая сомнению их поступки, и верил, что однажды брат смирится с немецким влиянием в стране.

– И тебе, и окружающим стало бы проще, принимай ты вещи такими, какие они есть.

– Но ведь даже Цолакоглу[13] хочет урезать платежи! – возразил Панос.

Это была правда: даже премьер-министр вышел из терпения и требовал от немцев снисходительности.

Темис не вступала в споры. Панос говорил об огромной несправедливости. И Фотини стала одной из многих в Афинах, кто умер той зимой от голода. Греция находилась на грани гибели.