Читать книгу Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции - Виктория Хислоп - Страница 7

[8]

Атанасия, чье имя означает «бессмертие», выросла среди пыли и шума Афин. Она любила свой город, и ее не мучило любопытство увидеть, что находится за его пределами. Однако тем воскресным утром она отправлялась в деревню Аркадию, что за Космасом, еще выше в горах. Там родился ее отец и появилась на свет она сама – двадцать восемь лет назад.

Григорис Малавас умер, когда ей было два года, и она его не помнила. Это имя редко упоминалось, пока она росла. Никаких фотографий, никаких свидетельств о его существовании не сохранилось. Была только она. Она одна после него и осталась. Год назад умерла мать, и когда Атанасия убирала ее квартиру, она обратила внимание, что в шкафу нет ни одной траурной вещи, а среди бумаг – ни одного документа: ни свидетельства о браке, ни свадебной фотографии, ни письма, в котором два их имени стояли бы рядом.

У Атанасии не сохранилось воспоминаний о деревне. Ее мать уехала оттуда после сороковин по отцу, и вопроса о возвращении никогда не возникало. Даже для того, чтобы отметить первую, или третью, или какую-нибудь иную годовщину смерти Григориса Малаваса. «Его брат сделал все, что нужно», – без излишних комментариев сказала мать Атанасии много лет спустя. Так она узнала, что у нее есть дядя. Хотя жив он или нет, не было известно.

А теперь, когда ей исполнилось двадцать восемь, этой независимой женщиной овладело любопытство. Ее мучили вопросы, на которые она не получила ответов (точнее, вопросы, которые она так и не задала), и она решила наведаться в Аркадию – узнать, правда ли все то, что пишут и говорят об этом месте. Убедиться, действительно ли оно самое красивое на земле. Она ехала по петляющей дороге, забираясь все выше в горы, и вот ей показалось, что деревня уже неподалеку. Атанасия остановилась, чтобы восхититься видом селения внизу, полюбоваться на гору Парнон. Сделала глубокий вдох, и чистота, прохлада и свежесть воздуха чуть не обожгли ее легкие.

Этот ландшафт вдохновлял многих художников, но ни один из них не сумел передать очарование той картины, что простиралась вокруг.

Атанасия десять или пятнадцать минут стояла, упиваясь этой красотой. Тут росли сосны, платаны, вдалеке высились кедры. В этом месте словно сосредоточилась вся сила жизни, взрывная мощь природы являла себя во всей красе. Деревья были покрыты густой листвой, зеленой, желтой, золотой; ветки гнулись под тяжестью орехов, ягод и веселых птиц, прилетевших полакомиться ими.

Атанасия подняла взгляд и увидела водопад, который обрушивался в реку со стометровой скалы. Шум мощного потока – вот единственный звук, который она здесь слышала. У нее под ногами росли крохотные поздние цветы, похожие на изящные звездочки, и она стала ступать осторожнее.

Время шло. День только начал клониться к вечеру, но солнце уже коснулось гор, и Атанасия с неохотой села в машину. Однако через несколько поворотов пришлось резко нажать на тормоз: дорогу перекрыло козье стадо с добрую сотню голов. Впереди шагал человек, который шикал и кричал на своевольную козочку, решившую прогуляться и взбиравшуюся по скале. За пастухом следовала крепкая женщина – и плечи у нее были пошире, чем у него. Она повернулась, и Атанасия почувствовала всю силу ее недовольного взгляда. «Ничего – подождешь!» – было написано на суровом лице горянки.

В правой руке у нее была длинная палка, которой она направляла животных, а в левой она держала за задние ноги какое-то маленькое существо, похожее на зайца. Атанасия опустила стекло и увидела, что существо слабо сопротивляется. Она поняла, что это не заяц, а козленок, на его шкурке все еще оставался матовый послед, кровь сочилась из лона матери, которая цокала копытами впереди, уже забыв о своем чаде. Природа не знает сентиментальности.

Атанасия дождалась, когда отставшая от стада коза, пошатываясь на нетвердых ногах, догнала остальных, и поехала дальше.

Через несколько километров она увидела деревню; над крышами беленых домиков, прилепившихся к склону, поднимался дымок. Каменные стены сияли в солнечных лучах, и она представила себе мерцание горячих язычков пламени в очаге.

Она оставила машину под развесистым платаном на площади, где главенствовала громадная церковь с величественной колокольней, возвышавшейся над деревенскими постройками. Атанасия, в силу привычки, пошла к храму. Не помолиться, а поставить свечку за упокой души матери. Обнаружив, что дверь заперта, молодая женщина направилась через площадь к кафе – их было несколько, и перед каждым стояло чуть ли не по сотне стульев. Какое странное безлюдье, подумалось ей. Почему ожидалось столько народу, но никто не пришел?

Огромное пространство площади, высоченная колокольня – и никого вокруг… В этом было такое несоответствие, что от прохладного воздуха, который всего час назад живительной волной вливался в легкие, у нее мурашки бежали по коже.

Несмотря на огромное количество стульев перед каждым кафе, табличка «Открыто» висела на двери лишь одного заведения.

Она вошла, но двое мужчин, игравших в тавли[9], не обратили на нее внимания. Ни один из них даже глаз не поднял. В зальчике было тепло от металлической печки. Наконец Атанасия услышала щелчок последней кости по доске, хлопок крышки и мужской голос:

– Ти телейс? Что вам угодно?

Мысли ее смешались. Она смотрела на каштаны, которые жарились на огне, они разогревались и трескались.

– Кофе, будьте добры, – с сахаром, глико.

Он молча приготовил кофе с сахаром. Второй посетитель вышел.

Атанасия в ожидании оглядывалась. Всюду, казалось, лежал слой пыли. Шкафчики и полки были битком набиты всякой всячиной. Она увидела радиолу пятидесятых годов, камеру, два охотничьих ножа, потрепанные журналы, кофейник со щербинкой, кувшин с драхмами, бывшими в ходу до появления евро, и черно-белую фотографию троих мужчин, стоявшую в рамке. Там был даже старый, заржавевший револьвер, висевший на крючке. Каждый из этих предметов когда-то имел цену и значение, а теперь казался никчемным хламом. Она поймала себя на мысли: захаживал ли ее отец в это кафе и смотрел ли на эту коллекцию, нынче ставшую рухлядью.

– Что привело вас сюда?

– В Аркадию? – спросила она.

Едва начавшийся разговор прервало появление близнецов лет пяти в сопровождении отца. Мужчина и рта не успел раскрыть, как хозяин налил ему в стакан прозрачную жидкость. Тот залпом осушил его, стукнул им о стойку бара, и хозяин тут же налил посетителю новую порцию. Бутылку оставили на стойке. Тем временем мальчики, одетые в одинаковые зеленые тренировочные костюмчики из нейлона, принялись дразнить канарейку в клетке, которая стояла в углу. Один из них водил вверх-вниз по проволоке клетки ключом от отцовской машины, ему нравились и скрежет, и страх крохотной птички. Другой перескакивал с ноги на ногу, при каждом прыжке подталкивая столик под клеткой, который раскачивался из стороны в сторону. Отец не обращал на детей внимания. Сыновья нашли себе занятие, и он мог насладиться выпивкой.

Широкоплечий бородатый хозяин поставил перед Атанасией чашку. На десять процентов она была наполнена жидкостью, а на девяносто – гущей: таков кофе по-гречески. К нему был подан стакан холодной воды, и Атанасия выпила его.

Несколько секунд спустя грек вернулся, сел рядом с ней, подтащив стул и оседлав его, словно это был конь, затем очистил несколько поджаренных каштанов и бросил на стол вместе с шелухой. Молодая женщина увидела выползающую личинку и поморщилась от отвращения. Казалось невероятным, что личинка выжила в огне.

– Зачем же вы сюда приехали?

Таким тоном не вопросы задают, а допрашивают, подумала она.

– Моя семья, точнее, мой отец – родом отсюда.

Хозяин кафе чистил каштаны и жевал их, не проявляя интереса к ее ответу.

– После его смерти моя мать уехала из деревни, – добавила она. – Я бы хотела увидеть его могилу.

– А фамилия у вас какая?

– Малавас.

– Я тоже Малавас. Яннис. Нас тут много таких. – Он продолжал очищать каштаны и есть. Затем хрипловатым голосом произнес: – Это не означает, что мы близкие родственники. – Когда он говорил, крошки вылетали из его рта.

– А где мне найти кладбище?

– Вверх по холму за площадью, примерно через полкилометра. Идите, там слева увидите.

Он закурил, долго смотрел на нее, так что ей стало не по себе, а потом ушел за стойку.

– По крайней мере, вы можете не сомневаться, что найдете его там, – сказал он. – Если кого похоронят в этой деревне, то он там и остается. Места всем хватает.

Она положила евро на стол и вышла. С удовольствием вдохнула свежий воздух. Ей успели надоесть и гвалт, поднятый двумя неслухами, и табачный дым, который владелец бара, казалось, намеренно пускал ей в лицо.

Деревня, как и прежде, оставалась мертвой, но ландшафт за ней казался еще красивее. Дорога на кладбище была обсажена старыми каштанами, их упавшие плоды хрустели под ногами. Атанасия поднималась все выше, оглядывала окрестности. В бесконечность тянулись холмы и горы в изумрудных и золотистых тонах, на небе не было ни облачка.

До кладбища она добралась через пятнадцать минут и удивилась, увидев широко открытые, словно для нее, ворота. Все надгробия были из белого мрамора, на многих стояли величественные статуи. На каждой могиле – фотографии, стихи, подношения. Ничуть не похоже на Первое афинское кладбище. Незадолго до кончины ее матери умерла очень известная, легендарная певица, и Атанасия вместе с матерью ходила в некрополь – положить цветы на могилу знаменитости. Атанасию тогда поразило грандиозное надгробие, и потому не менее пышные и мастерски выполненные каменные обелиски в этой дальней деревне вызвали у нее удивление.

Что ж, место вечного покоя содержалось в значительно лучшем состоянии, чем деревня, из которой она сюда пришла. Здесь царили аккуратность, упорядоченность, кладбище было ухоженное. Старые памятники явно чистили регулярно, даже те надгробия, под которыми люди упокоились больше полувека назад, выглядели как новенькие. Она нигде не заметила привычного выцветшего шелка искусственных цветов. На каждой могиле лежали свежие букеты, в основном гвоздики, розы и лилии, и Атанасия чувствовала их аромат.

Она не ожидала, что здесь так почитают усопших и лелеют память о них, но не меньше ее потрясло осознание того, что мертвецы числом превосходят живых.

Яннис Малавас не обманул ее. Она видела десятки могил с этой фамилией и немало с таким же именем, как у ее отца, хотя не нашла ни одного памятника с датой его смерти. Дату она запомнила. А фотографии на могилах ничего ей не говорили – она не знала, как выглядел отец. У матери не было снимков покойного мужа.

До сумерек бродила Атанасия по аллеям между обелисков и плит. Она не питала сентиментальных чувств к отцу, которого не знала, но многие надгробия с фотографиями, стихами и дарами умершим тронули ее. Полчаса ходьбы по кладбищу – и ее вдруг поразил тот факт, что она читает только мужские имена. Было несколько молодых, трагически погибших в юности, несколько умерших в зрелые годы, но в основном здесь лежали семидесяти- и восьмидесятилетние. Ряд за рядом, ряд за рядом.

Стемнело – и Атанасия поняла, что пора уходить. Она не нашла того, что искала, но у нее возник вопрос: где женщины? Она решила вернуться тихими улочками на площадь, пустынность которой уже не так удивляла. Женщины отсутствовали не только на кладбище среди мертвых, но и среди живых.

Несколько магазинов теперь были открыты. Атанасия прошла мимо лавки мясника, который за окном орудовал топориком для разделки туш. Двое мужчин несли подносы с булочками из пекарни; в бакалейной лавке хозяин обслуживал тощего юнца.

Когда она свернула на площадь, время приближалось к восьми. Ей попалась на глаза видавшая виды машина. Грязная. К лобовому стеклу была прилеплена написанная от руки бумажка: «Такси». Атанасии понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что ее «микры» нет на месте. Женщина моргнула. Она не сомневалась, что оставила машину под платаном, а теперь ее там не было.

Она без колебаний направилась в кафе – спросить хозяина, не видел ли он что-нибудь. Теперь там находилось несколько мужчин, они в основном сидели за разными столиками, и Атанасия почувствовала устремленные на нее взгляды. Все посетители были приблизительно ровесниками ее отца.

Она подошла к бару и с волнением принялась ждать, когда появится Яннис Малавас. Он, казалось, исчез, хотя перед всеми клиентами стояла выпивка.

Наконец он вышел откуда-то из задней двери. Лицо его ничего не выражало, будто он видел Атанасию впервые и не разговаривал с ней совсем недавно.

– Моя машина исчезла… – пробормотала она, ожидая хотя бы капельку сочувствия. – В деревне есть полицейский участок?

Хозяин кафе кивнул и буркнул:

– Полицейский вон там сидит.

Полицейским оказался тот самый отец близнецов. Он, судя по всему, продолжал опустошать стакан за стаканом.

– Но он не на службе, – возразила Атанасия.

Полное безразличие грека встревожило ее.

Может быть, она сумеет найти в Афинах того, кто приедет за ней? Или рано или поздно туда пойдет рейсовый автобус? Желание поскорее уехать отсюда охватило ее.

– У вас есть телефон?

– У нас старый таксофон, – сказал владелец кафе, показывая в угол. – Только он не принимает евро.

Евро были в обращении уже несколько лет, но он даже не позаботился о том, чтобы переделать телефон.

– Так как?..

– Ничем не могу вам помочь. – Грек пожал плечами и повернулся к ней спиной.

– А такси? – Она была близка к отчаянию.

– Не в такой час, – сказал сидящий в углу человек, которого она не заметила прежде.

Атанасия оглядела безразличные лица. Их враждебность была вполне ощутима, в воздухе плотно висели дым и молчание.

«И это жители рая?» – спросила она себя. Атанасия вспомнила о единственной женщине, которую видела сегодня, и поняла, что эта пастушка, чтобы выжить, должна была преобразиться в мужчину. Возможно, все остальные женщины давно отсюда уехали. Как ее мать.

Атанасия знала: выбора у нее нет. Нужно как можно скорее выбираться отсюда.

Когда появилась луна, она бросилась прочь. Аркадия – не место для женщин.