Читать книгу Отражения - Виктория Левина - Страница 10

Как же это здорово – катить на велосипеде, ощущая под туго накачанными шинами полотно бесконечной дороги! Велосипед – это, оказывается, такая вещь, которая позволяет передвигаться куда захочешь и когда захочешь, пусть и крутя педали одной ногой, пусть и с трудом забираясь на сиденье и останавливаясь, заваливаясь на бок и нередко падая! И всё равно, сидя с прямой спиной в седле, нестись по дорогам и обочинам с немыслимой скоростью намного приятнее, чем переваливаться по-утиному с креном на левую сторону.

Какое же счастье подарило мне новое открытие! Слава создателям этого чуда инженерной мысли! Слава моему старшему брату, одарившему меня долгожданной и столь необходимой свободой передвижения! Слава моим чудесным немолодым родителям, давшим мне другие возможности, без которых свобода была бы невозможна! Они позволили мне садиться на большой, «взрослый» велосипед брата, едва дотягиваясь здоровой ногой до педалей, и с замиранием сердца махали вслед своей самовольной и своенравной доченьке, не подавая вида, как же они волнуются, пока в проёме калитки не покажется измазанное грязью (а иногда и слезами), но счастливое лицо (вечно сбитые коленки и счёсанные об асфальт локти не в счёт!), упиваясь моими бродяжьими рассказами и радуясь моей пусть всё ещё немного ограниченной свободе передвижения, которую я обрела в то первое каникулярное школьное лето…

– Когда вернёшься?

– Не зна-а-а-ю-ю-ю!

Любимый старший брат Валерка только вернулся из армии, срочно устроился разнорабочим на стадион, заработал денег и купил мотоцикл, а я вскочила на оставшийся по наследству его «взрослый» велосипед. Он был огромным для моего восьмилетнего тела и вначале казался неподъёмным. Пришлось попотеть, чтобы сдвинуть его с места, но постепенно я, исхитрившись дотянуться до педалей единственной здоровой ногой, сумела поехать…

И больше меня было не удержать: только я, дорога, педали и ветер!

– Ну и где тебя носит целый день? – у мамы в глазах стояли слёзы. – Я уже не знала, что и думать… Не евши с утра, а заявляешься под вечер… Погоди, вот я папке скажу!

Но папка, довольный и счастливый моей внезапной мобильностью, только смеялся.

– Я ездила в Смелу к тёте Даше.

– ?

Немая сцена.

– Как?! Тридцать километров туда и столько же обратно!

– Угу! Как здорово! Да вы не волнуйтесь! Подумаешь, тридцать километров! Зато как тётя Даша была рада!

В глазах до сих пор стоит испуганное тёткино лицо, когда она увидела меня в проёме ворот своего частного смелянского дома… Покрытая пылью длинной междугородней трассы, я счастливо рассыпалась рассказами о проделанной половине пути перед испуганной родственницей, умяла вкуснейший борщ, поцеловала любимую двоюродную сестру Милку и вскочила на верного железного друга, чтобы отправиться в обратную, почти трёхчасовую дорогу…

Тётя Даша жила со своим мужем дядей Лёней, старовером и книгочеем. Их дом располагался в Смеле рядом с имением графьёв Бобринских. Как я писала чуть выше, она состояла с ними в тайном родстве. Дядя Лёня был серьёзным, степенным мужчиной, не склонным к разговорам, в отличие от своей темпераментной супруги, которая целые дни проводила, выясняя отношения и устраивая бурные ссоры и столь же бурные примирения со своей сестрой Гашей, жившей по соседству.

– Ну, будьмо! Щоб пилось и Глось! – заканчивались все разборки между тётками. И белёсый украинский самогон из сахарной свёклы лился в гранёные стаканы до следующей бури.

У моей тётки Гаши, которая тоже являлась отпрыском графа Бобринского, были удивительно удачливые дети. Впоследствии все они «выбились в люди». Муж тётки, дядя Ваня, побывал в фашистском плену, вернулся домой со сломленной психикой после сталинских лагерей и, прожив совсем немного в кругу семьи, умер.

Тётя Даша, старшая из сестёр, и сама имела троих очень удачливых детей – моих двоюродных брата и двух сестёр. Старший сын был прокурором Краснодарского края, средняя сестра вышла замуж за полковника генштаба, а младшая и самая моя любимая, Милка, – о ужас! – предпочла еврея и связала с ним свою жизнь! Конечно же, произошёл такой «мезальянс» против воли родителей. Милка смело бросила всё и убежала из отчего дома к своему обожаемому Гришеньке! Нужно отметить, что он был не просто евреем, а одним из самых «продвинутых» и известных «подпольных» бизнесменов того времени! Кстати, Гришка всегда говорил, что его учителем и «гуру» был мой папка…

– Умнее человека не встречал! – скажет он мне спустя многие годы, когда мы случайно пересечёмся в Евпатории. Я приеду туда лечиться и остановлюсь в частном секторе. К тому времени я уже окончу институт и буду замужем. И вот однажды под окном скромной хрущёвки вдруг появится чёрный лимузин, из него с трудом выйдет необъятный Гришка и пыхтя поползёт по лестницам на пятый этаж без лифта…

– Чтобы двоюродная сестра моей любимой жены жила в этом клоповнике! Собирай вещи, будешь жить у нас! – он примется бросать в сумку мои вещи. – Дочка Яна приезжает по путёвке и селится здесь! Это же надо было придумать!

В дверях покажутся испуганная хозяйка квартиры и ещё три женщины, получившие койки в той же комнате.

– Что подумает обо мне Ян?! – будет неистовствовать Гришка.

– Но как ты узнал? – оторопело спрошу я.

– Ха, как я узнал, она спрашивает! Тебя будут лечить у меня дома лучшие главврачи!

А потом он посадит меня за стол в своём шикарном доме, даст в руки листок бумаги и карандаш:

– Пиши, пиши всё до копейки: зарплату, платежи за коммуналку, расходы на еду и прочее. Пиши всё! Я хочу понять, как можно жить семьёй на две ваших зарплаты!

Потом он будет долго сидеть над листочком, изучать мои записи, задумчиво смотреть на меня и говорить:

– Счастливые вы люди, наверное… Я бы так не смог…

Я наберу для храбрости воздух в лёгкие и выпалю вопрос, который уже давно вертелся у меня в голове:

– Гришка! А ты сидел?

Он разразится хохотом, и толстый его живот будет колыхаться в такт приступам смеха.

– Конечно сидел! – ответит он и, увидев ужас в моих глазах, добавит: – Полчаса. Пока не позвонили из Совета министров. Знают, что один сидеть не буду. Пол-кремля за собой потяну! Ты вот что, знай: отец твой – большая голова! Если бы не его коммунистические принципы, далеко бы пошёл. Я его учителем своим считаю – по творческому подходу, по вращению шестерёнок в голове. Да только он и дверной ручки у государства не возьмёт. Ты со своим мужем тоже мыслишь узко – где это видано: жить на зарплату молодого специалиста! Впрочем, если захотите – возьму в бизнес, только моргни! В знак уважения к Яну. В Америках будешь жить!

Эх, Гриша, Гриша! И чего я тогда к тебе не прислушалась?

А в то время, о котором я сейчас веду рассказ, красавица Милка, крепко обняв и поцеловав меня, вложила мне в руку узелок пирожков «на дорожку», проводила до калитки и долгодолго махала вслед удаляющейся гостье, пока мой велик не скрылся за углом…

Дома, рассказав о своей поездке потерявшим дар речи папке и мамке и наскоро выпив несколько стаканов насыщенного вкуснейшего домашнего компота, я натянула купальник и, накинув поверх какую-то широкую пляжную тунику, опять впрыгнула на велосипед и понеслась «на косу» купаться, пока не зашло солнце.

«Идти на косу» значило идти купаться на Днепр, на искусственную песчаную косу, протянувшуюся параллельно берегу. Её намыли во время строительства Кременчугского водохранилища. Ширина Днепра в этом изгибе достигала тогда четырнадцати километров – противоположного берега видно не было. По фарватеру реки оставались мелкие островки, на которых было так чудесно отдохнуть после часа плавания в быстрой днепровской воде!

Плавать я научилась сразу и плавала с увлечением и самоотдачей (в воде хромота не мешала!). Обычно я шла по белейшему и чистейшему плёсу до такого места, где открывалась необъятная даль Днепра, сбрасывала лёгкую одёжку наземь, привязывала к прибрежным кустам велосипед, который с трудом ехал по хрустящему «сахарному» песку, и бросалась в прохладные желтоватые воды! А потом плыла и плыла до какого-нибудь островка: то на спине, то уткнувшись лицом в воду – и без сил падала на берег. Мне нравились сюрпризы. А потому я испытывала настоящее удовольствие, когда поднимала голову и, прищурившись, оглядывалась вокруг, чтобы оценить, куда же меня занесли волна и кураж…

Возвращалась я обычно уже затемно, как раз к обильному столу. Смыв в летнем душе пыль дорог и днепровский крупный песок, я принималась уплетать за обе щёки вкуснейшую родительскую стряпню и, почти проваливаясь в сон от усталости и впечатлений прожитого дня, слышала сквозь дрёму любимые украинские песни, видела грозди винограда и ягоды вишни над огромным летним сколоченным в саду столом…

Как же чудно пели мама с братом!

Брат мой вырос настоящим красавцем с голубыми глазами и густыми, пушистыми ресницами. Он учился в пединституте на физкультурном факультете, был прекрасным футболистом и капитаном местной футбольной команды, а впоследствии стал тренером. Его считали завидным женихом.

Как же мы были привязаны друг к другу! Брат любил подхватить меня на руки, усадить на мотоцикл и укатить в свою компанию, к своим друзьям, где я чувствовала себя как рыба в воде, несмотря на разницу в возрасте! До сих пор, общаясь по скайпу с Валеркой, я передаю привет друзьям его юности и моего далёкого детства.

После таких прогулок возвращались мы обычно поздно, валились с ног и тут же погружались в сон. Завтра ждал новый день волшебного лета. Даже книжки были на какое-то время отброшены в сторону. Каникулы – время для отдыха, а «подтягивать» мне было нечего – первый класс закончен на «отлично»!

По утрам Валерка придирчиво оглядывал велосипед, подкачивал шины – и жизнь снова трубила в фанфары! И конечно, я тут же устремлялась навстречу приключениям и новым ощущениям. Так однажды…

– Родители разрешили тебе стричь косу? – подозрительно спросил меня пожилой еврей, работавший в городской парикмахерской возле «магазина Фефера», куда я пришла избавляться от надоевшей до умопомрачения косы!

– При чём здесь родители? Стригите!

Волосы были толстыми как проволока и, заплетённые в косу, не поддавались никаким ножницам! Он с трудом «отпилил» мне её, чертыхаясь в процессе, непрерывно язвил по поводу родителей этой «шиксы», которые, как недоумки, послали дочь состригать такие чудесные толстые русые волосы. В итоге парикмахер оставил на затылке сантиметровую «стерню», а в руки отдал состриженную косу. Глядел он на меня при этом осуждающе-укоризненно.

Чуть позже мама, плача и причитая, привела стрижку в некое подобие порядка. Но теперь по всей голове волосы мои имели длину новобранца… Зато я была счастлива: наконец у нас с братом были похожие причёски!

– Пошить тебе новое платьице? Я тут кое-какой фасончик подсмотрела, – мама глядела на почти лысую голову, сбитые коленки и сама понимала неуместность своего предложения.

Я презрительно сплюнула сквозь зубы, как делали все мои друзья-пацаны из переулка, натянула кепку (наконец-то коса не мешала!) и вылетела на велике на свободу. Меня ждали улицы, дороги, плёсы и лесные опушки на крутом и высоком правом берегу Днепра!