Читать книгу Отражения - Виктория Левина - Страница 12

Перед самым началом учебного года меня вместе с Наташей родители отослали в пионерский лагерь, в последнюю смену.

– Немного дисциплины тебе не помешает! – категорично изрёк папа и хулигански подмигнул мне. Сам же рассказывал мне о своём «бурном» детстве!

В лагере мы были в самом младшем отряде и поначалу чувствовали себя не совсем комфортно среди других учеников первых классов (мы-то идентифицировали себя с народом постарше!). В нашем отряде отдыхали в основном дети из близлежащих сёл, потому что лагерь был богатый, «колхозный», содержавшийся на совхозные деньги. Сельские детишки уступали городским в образовании и в «градусе самомнения», но к концу смены все сравнялись в неистощимом стремлении сорвать «тихий час» и обмазать мордашки товарищей зубной пастой, в тайной слежке за романтическими привязанностями ребят постарше и в попытках пробраться на танцы для «взрослых» отрядов.

Я, как всегда, участвовала в самодеятельности: что-то читала со сцены, что-то пела. Голос у меня тогда был таким низким, что я бы определила его как «детский бас». Я басила так невыносимо громко и самозабвенно, что бедным слушателям, находящимся поблизости, приходилось затыкать уши! А мне непременно нужно было петь – я изводила всех своим басовитым воем!

Скорее всего, саму себя я не слышала, иначе поставила бы под сомнение свою принадлежность к певческому сословию. Дома, во время родительских песнопений, голос мой хорошо вписывался в привычные репертуарные номера, и меня похваливали. Но когда я рвалась исполнять сама тягучие хиты тех лет со сцены, полагаю, это было невыносимо! Тем не менее, концертная бригада лагерных чтецов, вокалистов и танцоров ездила по окрестным сёлам с концертами, скрашивая себе достаточно унылую и однообразную лагерную жизнь. Естественно, я была среди этих лихих путешественников-гастролёров.

Моя Наташа, при всей своей скромности и замкнутости, опять умудрилась влюбиться. На этот раз её выбор пал на нашего старшего пионервожатого Женьку. А я с преданностью верного Санчо Панса собирала для неё количество знаков внимания, взглядов и слов с его стороны… Женька, скорее всего, нас вообще не замечал. Он был влюблён в старшую сестру Наташи Люду, которая, будучи уже студенткой первого курса пединститута, работала в том же лагере.

надрывалась радиола на летней танцплощадке. Мы, «салажата», пытались вытанцовывать на сцене, пока нас не прогоняли спать, и с завистью смотрели на «старших», краснеющих от приглашений и робких касаний во время танца.

Ах, это предчувствие любви! Ах, эти первые биения сердца! Но как там папка сказал? «Ты калека. Любовь не для тебя. Тебе только учёба!» А жаль…

Так что идти в школу не хотелось. А хотелось мечтать о взрослой жизни и вздыхать по поводу объекта своих увлечений, которого, увы, не было даже на горизонте… Эх, жизнь моя жестянка!

Первое сентября настало неотвратимо. Тело, подросшее за лето и поздоровевшее от плавания и велосипедных кроссов лучше, чем от ненавистных лечебных массажей и грязевых обёртываний, с трудом втиснулось в форму, сшитую мамой ещё в начале каникул. Из-под коротенькой юбочки клёш торчали непропорционально длинные ноги, одна заметно короче и тоньше другой… Мальчишеская стрижка с непослушными вихрами как нельзя лучше подходила хозяйке всего этого роскошества!

– Возьми букет, я только что нарезала в саду! – кричала мне вслед мама.

Я неохотно вернулась. Ох уж мне эти букеты для нелюбимой учительницы!

В классе произошли перемены. Появились новые интересные ученики. Помню девочку Женю – очень милую, спокойную, воспитанную. У неё была мама-писательница, которая опубликовала книжку о девочке Жене. Как это тогда меня поразило: живая, настоящая писательница и её героиня – вот они, рядом! Маму Жени приглашали в школу на открытые уроки, и я с восторгом и благоговением внимала рассказу писательницы о том, как она долгой полярной ночью (папа Жени нёс службу на Крайнем Севере) создавала своё произведение о дочери.

Потом была ещё противная девочка Нина. Она мне сразу категорически не понравилась, когда заявилась на первый урок по природоведению и принесла с собой готовый немецкий ширпотребовский гербарий! (Её отца только что перевели служить из Германии на Украину.) Мы-то свои гербарии собирали сами, всё лето бегая по полям и лесам.

Не знаю, какое чувство искажённой социальной несправедливости во мне взыграло, но только на перемене я подошла к ней и дала тумака. Меня поддержали некоторые одноклассники. А Нина, глотая слёзы обиды и несправедливости за своё коммерческое вложение, побежала в учительскую жаловаться мамаше, которая преподавала в нашей школе.

Что тут началось! Вызвали милиционера, на меня составили акт о нападении на бедную девочку-одноклассницу, отвезли в детскую комнату милиции. Вызволил меня из беды, как всегда, папа. Он замял скандал, выписал что-то для школы, поговорил со мной о выборе форм протеста, в случае если меня что-нибудь возмущает. Прошло очень много лет, а мне до сих пор почему-то не стыдно за ту оплеуху!

Девочка Нина в классе не прижилась, и её срочно перевели в другую школу.

Была у нас в классе очень яркая девочка с явными задатками лидера – Валя Волкова. Она росла в простой семье работяг. Её отец пил, за дочкой не слишком следили, и она училась так себе, но личностью была неординарной. Слово её в классе было законом! Её слушались все благодаря обострённому чувству справедливости и сильному характеру, которые были заложены в этой девочке.

Так вот, Валя относилась ко мне с уважением, и это разбило лёд между мной и одноклассниками. Мы проводили много времени на лужайке, раскинувшейся перед домиком приятельницы, затевали разные «тимуровские» дела, играли в лапту и другие уличные игры.

– Пап, мам! Мы хотим устроить гайдаровский штаб у нас в сарае, можно? – и все чистили, драили старый дровяной сарай, оклеивали его стены стенгазетами и плакатами, ходили по домам, предлагая помощь фронтовикам и пожилым людям.

Этот период школьной жизни запомнился мне интересным и деятельным. Я впервые в жизни чувствовала себя хорошо среди других ребят, воспринимала себя такой, как все.

Через много лет я случайно встретила Валю в автобусе. Она сильно постарела, расплылась, страдала от больных ног. Чувство благодарности захлестнуло меня! Мы обнялись и расплакались…

– Эй, постой-ка! А почему ты всё-таки перешла в другую школу? Я слышала, что-то такое там говорили…

– Эх, Валюха! Это не для слабонервных! – отшутилась я.

О моём переводе, о моём практически бегстве в другую школу я обязательно расскажу. Именно тогда впервые в жизни я столкнулась с ненавистью по расовому признаку…

– Жидовка! Мы тебя встретим одну в переулке и ноженьки твои хромые переломаем! – хрипел мне в лицо, изгаляясь на все лады, Виталька Мельников, одноклассник и антисемит. – А убежишь в другую школу, найдём тебя и там. Все-все будут знать, что ты жидовка!

Наивный! Когда он пришёл с двумя десятками подпевал-куклуксклановцев в новую школу для одарённых детей со спец-классами, куда я действительно перевелась из-за всей этой мрази, и попытался рассказать о моей «роковой» тайне, то с удивлением обнаружил, что школа в основном состояла из этих самых… которых он и его друзья так ненавидели…