Читать книгу Вспомни меня. Книга 1 - Виктория Мальцева - Страница 13

На следующий день отлива нет. Вернее, он есть, но совсем не такой, какой нам нужен. Вода отходит всего на несколько метров, а моллюски у самого края прибоя не живут: сколько бы мы ни рыли, даже там, где есть углубления, под ними ничего нет.

– На приливы и отливы влияют Луна и Сонсе, –  задумчиво вспоминает Умник. – Поэтому их часьтота и сьтепень меняюся в зависимоси от дня месяца и времени суток.

Я понимаю две вещи:

Первая. Альфа соображает и ориентируются на ходу.

Вторая. Он не знал, когда будет отлив. Если бы знал, придумал бы, как запастись провизией.

Можно же, например, было организовать нечто вроде хранилища для моллюсков в песке и регулярно поливать их водой? Вечно они бы там не прожили, но до следующего обеда протянули бы наверняка. Для такого смекалистого парня, как Альфа, подобное решение – просто раз плюнуть. Так почему же он не додумался до него? Потому что не знал графика и протяжённости приливов и отливов в этой местности.

Парни придумали охотиться на рыбу при помощи заострённых копий. Сделать такое копьё сложно – нет достаточно острых инструментов. Всё, что мы можем себе позволить – это раковины от вчерашних моллюсков. На одно такое копьё у меня уходит несколько часов, но оно оказывается не самой сложной частью операции. Здесь обитает плоская рыба, которая зарывается в песок. Некоторые особи достигают такого внушительного размера, что теоретически попасть в неё заострённой частью копья должно быть не так и сложно. На деле же получается это даже не у всех парней. Вода настолько ледяная, что мне приходится каждые пять минут выбегать на сушу и согревать ступни, закапывая их в нагретый солнцем песок. Спустя два часа безрезультатной беготни туда-сюда, я понимаю, что мой единственный шанс поесть сегодня – это лес.

– В лесу живёт медведь! –  напоминает Цыплёнок.

Её глаза раскрыты так широко, что похожи на тарелки с небесно-голубыми донышками.

– Я помню. Но если мы не будем есть хотя бы раз в сутки, силы добывать еду быстро закончатся. Ты думаешь, кто-то из этих людей накормит тебя?

Она бросает взгляд в сторону парней на берегу. Эта группа отделилась от остальной по очень простому принципу – каждый из них смог поймать рыбу. Некоторым удалось сделать это дважды.

Они без зазрения совести взяли из лагерного костра огонь, развели на удалении собственный, словно подчеркнув, что делиться не намерены, и теперь запекают на углях рыбу.

– Думаю, поделятся с нами. Мы же вчера все вместе откапывали моллюсков.

– Да, но каждый съел то, что выкопал.

– Не каждый, –  уточняет она, но я не обращаю на это внимания.

В общем, в лес я иду одна. На этот раз пробираюсь осторожно и изо всех сил вглядываюсь в стволы деревьев в надежде вовремя разглядеть тёмную шерстяную спину. Сейчас лето – полно ягод. Медведь не голодный, а значит, не должен нападать, если только его не напугать.

Я обнаруживаю у себя отличную память на места и умение ориентироваться. Вчера, не отдавая себе в том отчёта, я вела нас с Цыплёнком вдоль склонов и выступов – по ним гораздо легче ориентироваться, нежели по стволам деревьев, которые все похожи друг на друга.

Но по мере продвижения вперёд меня не покидает ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Я это чувствую. И когда отчётливо слышу хруст сломанной ветки позади себя, мгновенно прячусь за толстый ствол дерева. Я жду минут пять и выглядываю – никого. Через минуту выглядываю ещё раз – никого.

Но мне не могло показаться. И это ощущение чужого взгляда на затылке – это всё не просто так.

Проходит ещё около десяти минут, но никто не появляется.

Будь это животное, думаю, оно бы уже сдвинулось с места. Значит, человек? Можно вернуться назад и обыскать деревья. Но что, если этот кто-то сильнее меня? Что, если он не просто наблюдает за мной? Что, если он… чего-то хочет?

Я напрягаю память, пытаясь найти такое место, где можно было бы исчезнуть из поля зрения преследователя хотя бы на время. Спустя минуту в моей голове готов план. Главное теперь –  оказаться там быстрее, чем решится напасть тот, кто идёт за мной.

До покатого скалистого склона удаётся добраться уже минут через десять бега, настолько быстрого, что я дышу с трудом. Дыхание срочно нужно успокоить, иначе преследователь услышит меня раньше, чем должен потерять из виду. В том месте, где склон образовывает острое ребро, я карабкаюсь вверх до выступа –  за ним и спрячусь. Делаю это, практически задыхаясь – страх и тревожность не дают держать под контролем баланс сил.

Очутившись наверху, я зажимаю рот обеими руками и максимально растягиваю вдохи и выдохи через нос. Это помогает. Моё дыхание становится нормальным и бесшумным как раз к тому моменту, когда из-за стволов сосен и кедров появляется тот, кого я жду.

Это человек. Мужчина. И я его знаю. Это… Избитый, которого все в лагере теперь называют Хромым. Он действительно прихрамывает на одну ногу, и я даже знаю почему – однажды увидела. На ней у него здоровенный синяк. Сустав тоже опух и кожа вокруг него лилово малиновая, как если бы по нему очень сильно ударили… чем-нибудь. Другой ногой, например, обутой в большую белую кроссовку.

Хм, думаю. Он шёл за мной по пятам. Что бы это могло значить?

Выяснять сразу мне как-то не хочется. Хоть и хромой, он всё равно вдвое больше меня. Ну, пусть не вдвое, но больше и сильнее. К тому же, ведёт себя этот парень странно. Ни с кем не сближается, держится обособленно, но ест жадно, много и всегда успевает. Очевидно, ему тоже ничего не удалось поймать, и он решил, что я знаю, где можно достать другую еду.

Он долго ходит кругами вокруг и прислушивается. Причём делает это настолько… по-звериному, что в какой-то момент его уши и впрямь начинают казаться волчьими.

Я вспоминаю, как Альфа, вновь уходя утром на поиски пропавших, окликнул меня, и когда я подошла, сделал шаг, чтобы быть ещё ближе, и прошипел на ухо: «Держись от него подальше!». Ему не нужно было показывать пальцем. Я хорошо поняла, кого он имел в виду. Возможно, в том числе и по этой причине не бросила своё копьё на берегу, а взяла с собой.

И я ложусь плашмя, прижимаюсь всем телом к камню – рано или поздно он додумается поднять глаза. Мой выступ здесь не один, и подняться на него не так и просто. Мне повезёт, если Хромой не догадается, что я здесь, или сделает вид, что не догадался – с больной ногой забраться сюда ему будет сложно, а у меня есть пути к отступлению.

Внезапно я покрываюсь мурашками, у меня даже волосы дыбом встают: как же он гнался за мной с настолько больной ногой? Как же это вообще возможно? Или ему действительно очень сильно было нужно меня догнать? Зачем?

А солнце, тем временем, выползает из-за склона и постепенно заливает площадку, на которой я прячусь. Кожа на лице и руках снова начинает печь, и я не придумываю ничего лучше, чем лечь лицом вниз и спрятать под себя руки. Белая ткань футболки, прикрывающая мою спину и плечи – это конечно не стопроцентная защита, но лучше, чем ничего. Может, вот он, его план? Притворяться, будто не знает где я, пока не изжарюсь заживо или спущусь сама?

Но у него, похоже, нет никакого плана. Он словно мается – бродит от склона к лесу и обратно, иногда садится на землю, и, обняв колени руками, раскачивается. От этой картины мне становится не просто страшно… Когда не знаешь, чего ожидать – это всегда самое жуткое.

Внезапно из лесу доносится хруст и шуршание. Слышу это не только я, но и Хромой. Он даже привстаёт, словно охотящийся зверь. И в одно мгновение ока срывается в направлении шума.

И даже теперь я не доверяю обстоятельствам. Что если он воспользовался этим шумом, чтобы обмануть меня и сделать вид, что ушёл?

Выступы на этом склоне выглядят преодолимыми, и я решаю подняться выше – может быть, даже на самый верх – насколько хватит сил и проходимого пути.

У меня получается. Уже полчаса спустя я стою на вершине скалы. Перед моими глазами завораживающая картина: лес, не густой, потому что выживающий на скалистой местности, наша маленькая речка, собирающая в себя все окрестные ручьи, заснеженные макушки гор вдали и океан позади меня, отделённый пройдённой полосой хвойного леса. Отсюда мне легко видны все ореховые деревья в округе – будто зная наперёд, что голод теперь – это постоянный спутник, я запомнила, какого цвета были листья дерева, которое однажды уже накормило меня. Их форму не увидеть с этого расстояния, но цвет и текстуру кроны вполне можно. Я выбираю самое большое и самое близкое ко мне дерево, такое, добраться до которого было бы проще и быстрее всего. Солнце уже не так сильно палит кожу, оно словно устало за долгий день и теперь льёт свой золотисто-оранжевый свет только туда, куда достанет.

Мой мир настолько прекрасен, что даже голод становится не таким острым и требовательным. Страх растворяется в золоте света, в изумрудной зелени лесной шубы, одевающей склоны гор. Я вижу источник треска и шуршания, избавившего меня от выматывающей осады Хромого – крупную, скорее, круглую медведицу и двух медвежат. И я вновь думаю о своих близких.

Тоска – вот это слово. Я испытываю её почти постоянно. Особенно тяжело по ночам, днём легче, потому что днём голова и руки заняты добычей еды.

Мне удаётся найти много орехов, но я беру ровно столько, сколько помещается в завёрнутый подол футболки так, чтобы обе руки были свободны. В одной у меня заточенное для ловли рыбы копьё – мало ли, для чего ещё оно могло бы мне пригодиться в лесу, а в другой дубина. Я не случайно на неё набрела, а долго искала подходящую. С таким вооружением чувствую себя увереннее и свободнее.

Все остальные опавшие орехи, ещё не найденные ни людьми, ни животными, я закапываю под деревом. Вторую закладку делаю неподалёку от лагеря – с другой стороны ручья, в песке на пляже. Почему-то пляж всё же кажется мне самым безопасным местом, невзирая даже на ночное происшествие с Хромым.

Цыплёнок получает от меня десять орехов, но съедает только пять. Другие пять бережно заворачивает в край своей футболки. Я даже не спрашиваю, зачем, вернее, для кого.