Читать книгу Эффект бумеранга. Часть вторая - Виктория Падалица - Страница 9

Роман.

После неудачно состоявшегося свидания в воскресение я упорно ожидал хоть какой-то мизерный намек на то, что Дарья больше не держит на меня зла и обид, и теперь лед тронется. Ничего при этом не предпринимал, чтобы растопить лед, никаких путей наладить связи с Дарьей не искал, ни граммулечки не поспособствовал тому, чтобы судьба с ее чудесами нежданно-негаданно повернулась ко мне передом, а не тем выпуклым местом, что я регулярно наблюдаю в течение лет десяти, как минимум.

И что в итоге я получил этим, никому не нужным отсиживанием и отмалчиванием? Ни звонка от Дарьи, ни сообщения, даже знака вопроса не прислала или точку. Ни ответа, ни привета, как говорится, я не заслужил. Спросила она пару раз у моей матери, правда, где я и почему отсутствую на фирме, и на этом ее беспокойство методично закончилось. А про тот вечер, когда я кое-как, в полуобмороке и с одним открытым глазом преодолел четыреста километров в пургу, и подавно не спросила. Как я тут, выжил ли, а может копыта отбросил, Дарью, к сожалению, не интересовало, от слова, совсем. Потому я и запретил матери распространяться о том, где я и что со мной.

Обидно, конечно. Да, я плохо с ней обошелся когда-то давно, признаю это и не отнекиваюсь. Но ведь Дарья сама мне намеки кидает без конца, чтобы я приставал и не унимался, и чтобы перед ней отплясывал с бубном, напрочь лишившись трезвого рассудка. Нравится ей так, да ради Бога, попляшу, ведь это того стоит. Я на все готов, лишь бы она сжалилась и перестала видеть во мне врага.

Когда она разок заявила, что ненавидит меня, это заявление непередаваемо как шокировало. По большей части, из-за того, что Арина очень похожа на меня. Потом, некоторое время понаблюдав за Дарьей и ее переменчивостью во взглядах, я понял, что верить ее словам незачем, ведь то, что Дарья говорит, как правило, по большей части расходится с делом. Дочь она нашу любит, а это значит, что она не может ненавидеть меня. Я просто уверен в этом. Но при этом Дарья воюет сама с собой. Наверное, ей стыдно думать, что такой урод, как я, может остаться в ее сердце, и если не уже, то когда-нибудь точно там обоснуюсь. Надеюсь на сердце, а вот другие части ее тела, хоть и великолепного и до одури манящего, не так важны для меня. Вряд ли мне все это светит цельным набором, как я думал. Максимум, на что смогу Дарью уломать, так это разовый секс, и то накачать ее придется перед этим до состояния полного отключения мозгов.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему Дарья не проявила ни малейшей заинтересованности ко мне после того случая. Ей хотелось узнать, что со мной, но она стеснялась. А я все равно ждал, когда она решится и переступит через грань стеснения. Она стесняется того, что испытывает ко мне, и это вполне логично. Меня же долго не отпускало то ощущение, когда она легонько и несмело обняла меня, когда в снегу с ней стояли на коленях и когда я ее успокаивал. Приятно мне было. Конечно, щупать Дарью в немного ином контексте тоже по-своему приятно, хоть и крайне мучительно, потому что приходится держаться в узде, чтобы хуже не сделать. Но принять знак внимания от нее было для меня чудом, подаренным даже не самой Дарьей, а кем-то свыше. Стоял с ней, держал ее крепко, гладил, а сам радовался тому, что чувствую ее, и она не противится. Да и плевать было на то, как я выгляжу и насколько все было запущено. И потом было плевать, отроется ли у меня глаз или вытек уже, поскольку тот как опух и закрылся еще в машине, так и не хотел открываться еще пару дней.

Главное, я смог до нее достучаться и надеялся, что теперь она начнет воспринимать меня иначе. Она преодолела страх и открылась мне. А это значит, что у меня появился шанс стать к ней ближе.

А Дарья поступила своенравно: камушки свои оставила в салоне и упорхнула. Я думал, она просто шипеть умеет и огрызаться, а на деле оказалось, она та еще пронырливая канарейка в боксерских перчатках. Если верить приметам, Дарья обязательно прилетит обратно, раз оставила у меня то, что принадлежит ей.

Возможно, она ждала первого звонка от меня, но я, как бы не мечтал ускорить момент нашей встречи, не решался этого сделать. Тревожить ее попросту не хотел и навязываться тоже. Пусть посидит, подумает, на что идет и что дам ей я, как только мы станем законными супругами.

Брак мне необходим не только из-за Арины, о которой я думал и думаю день и ночь. Я вижу, что Дарье лучше, когда она находится со мной рядом, а не когда ее кто-то другой пытается тащить в свой мир, непонятный ей и совсем ненужный. И оттого, что ее тащат туда, она чахнет и пытается забиться в угол, чтобы ее не трогали. Она знает, что ей нужно, где-то под коркой это есть. Ей просто никто не дает думать и поступать так, как ей надо. А кто-то другой постоянно маячит между ней и мной… и других этих слишком много развелось, пора бы начинать их отсеивать.

Еще вопрос с Женей надо решить по-хорошему, чтобы он понял и отвязался от нее. Он не знает, что у нас с Дарьей есть дочь, и не узнает об этом до тех пор, пока Дарья живет не со мной. Пока я не могу ее защитить, находясь далеко, придется молчать и мне, и другим, особо болтливым бабулькам затыкать рты, иначе случится страшная беда.

Женя, конечно, отойдет от той правды быстро, но перед тем уничтожит Дарью, и это в лучшем случае. Он не признает слово «изнасиловать» и никогда его не поймет. Для него существует только понятие «взять», а грубо или нежно, зависит от обстоятельств. Сам же мне предлагал выбрать любую, какая приглянется и заставить ее быть со мной, и не нужно для того каких-то особых ухаживаний или слов. Все до банальности просто: увидел, захотел, схватил и понес.

Знаю я давно, что за братом моим грешки, так сказать, рукоприкладные водятся; не раз видел его побитых бабенок, которые получают тумаков, но все равно продолжают за ним бегать, а он чешет об них руки с поводом и без. Несметное количество телок, получающих вовсе не ласку, окружают Женю, как султана, а он гарем себе развел и довольствуется каждой по очереди: то унизит, то оближет, то побьет, то полюбит… Все зависит от его расположения духа и с какой ноги он встал с утра.

Удивляет тот факт, что Дарья с Женей несколько месяцев продержалась в отношениях и не убежала, и он ее не выбросил и ни разу не показался в истинной красе, не считая сцены истерики в ее квартире. Даже замуж ее позвал. Значит, чем-то Дарья отличается от других его женщин, об которых ему более привычно вытирать ноги, нежели сказать приятное слово, и Женя просто так не отвяжется.

А мне-то что с того? Не захочет сам, так я ему помогу. Не признаю брата своим конкурентом никогда и ни за что, а вот бывший муж Дарьи может кое-где наследить как раз перед тем моментом, как Дарья будет принадлежать мне на законных основаниях.

Быстрее бы жениться и забрать Дарью с Ариной к себе, тогда и наступит спокойное время, уж я об этом позабочусь. Но как приблизить это время, если я далеко от Дарьи и не знаю, какие еще пути следует искать в моём случае. Поступком своим, исказившим мораль и нравственность, как отражение человека уродует кривое зеркало, я сам себя загнал в рамки «ни шагу в сторону», из которых не вылезти так просто, чтобы их не разломать, но и прекращать движение для меня означает смерть.

Только одна надежда и остается, что Дарья простит меня за все. Простит и придет сама. Но снизойдет ли это хоть когда-нибудь? Я не знаю, но буду стараться, чтобы этот момент наступил до моей кончины. Желательно бы…

Разумеется, я не рассчитывал на заботу со стороны Дарьи или на какие-то кардинальные изменения наших с ней отношений в ускоренном темпе после того вечера. Да и после свадьбы не особо надеялся, что она даст доступ к своему телу и душе. Но помечтать-то об этом можно. Мечтать я люблю. Никто не запретит, тем более, то, что есть в моей голове, так и останется в моей голове. Вот и буду представлять себе, что у нас с Дарьей вполне нормальные отношения, хоть то, что происходит между нами сейчас, назвать отношения можно, но с большой натяжкой, при этом закрыв глаза и махнув рукой на очевидную ложь.

Я не из тех людей, кто берется за дело, не зная, чего следует ожидать впоследствии, да и в моем возрасте рисковать всем уже глупо. Но я решился и женюсь на той, которую совершенно не знаю. Помню лишь, какая она наощупь и как с ней хорошо. Чутье подсказывает, что я поступаю правильно. Но то, что Дарья ветреная и непостоянная, меня коробит, как мужчину, который, в принципе, не признает измен и никогда не пойдет на это сам.

Мотается Дарья от одного к другому, туда-сюда, туда-сюда. Разве такую женщину я ждал? Видимо, верные женщины не созданы для меня. Одно радует, Дарья хотя бы не встала в позу и не восприняла мое предложение о браке в штыки, а я был готов к тому. Понимает, что я ее буду обеспечивать с огромным удовольствием и никогда не прогоню.

Ну и где здесь чувства? Снова те же грабли, что и с Вероникой…

А мне же кажется, что я не зря притормозил перед Дарьей восемь лет назад. Запала та девка мне в душу, и вот уже сколько времени, как живет там. Я ее нарисовал такой, о какой мечтал, потому как не знал, какая она есть на самом деле. Мы ведь незнакомы с ней были. Только и знал, что ее зовут Дарья.

Чувства к ней грели мое сердце годами, и потому я не хотел и не мог переключаться ни на кого другого. Зачем мне кто-то, если у меня есть та, которая живет со мной, и пусть внутри, но она же есть. Зачем мне другая, если есть она? Я не хочу и не буду изменять, это подло. Пробовал отвлечься чем-то другим, увлекался науками, углублялся во всякие мелочи касательно работы, но не выкинуть ее и не забыть. Она стала частью меня.

До сих не могу устаканить в голове, что та самая мадам, из-за которой я давно потерял покой во снах, вернулась в мои будни, и это спустя восемь лет пустоты и одиночества.

Вспоминая снова и снова нашу встречу в прошлом году, когда Дарья вошла в кабинет с отчетом, меня пронизывает то чувство, которое никак нельзя ассоциировать с агрессией. Скорее, обидой за то неосязаемое, чего я бы хотел от нее получить и чего она мне не даст, как бы я не просил. Не могу быть уверен, что никогда, но пока что точно рассчитывать на позитивную отдачу с ее стороны глупо.

Понимаю, что Дарья поступила правильно, выместив на мне зло и ни в коем разе не осуждаю ее. Я не помнил, что говорил ей тогда, восемь лет назад, потому что и себя толком не помнил, настолько был пьян. А она взяла и напомнила все в подробностях. Это было больно и стыдно слышать.

Я прежде никому не говорил подобных гадостей, а в тот раз как будто не я это был, а кто-то другой вместо меня. Не помнил, да. Но я-то знаю, что сделал. Как не пытались меня убедить психиатры в том, что это всего лишь плод моего воображения, я знал, что совершил. Молча кивал психиатрам, делая вид, что соглашаюсь с ними, а на самом деле стоял на своем. Не мираж то был вовсе.

Виноват я, и дочь моя единственная и, судя по всему, последняя – тому главное подтверждение. Обидно, что Арина получилась именно так. Но лучше уж так, чем никак. Думаю, Дарья со мной в этом солидарна, хоть и натерпелась тогда, да так, что до сих пор отойти не может.

Знаю, что виноват именно я, и нет мне прощения, но ведь Дарья дала мне зеленый свет после всего, если уж разбирать ситуацию по косточкам. Она не сказала о том, простила ли меня, но я чувствую, что близок к этому. Был бы еще ближе сейчас, если бы не одно «но» – она вывела меня из игры в самый важный момент. И то некое обстоятельство, так некстати оборвавшее мои дальнейшие планы, много чего подпортило, и по причине его я с каждым днем отдаляюсь от них обеих.

Отдушина тому безумному ожиданию, которое связало мои старания по рукам и ногам, посетила меня во вторник вечером.

Мама позвонила тем вечером и сказала, что Арина сейчас у нее. Рядом с ней моя дочка сидит, к бабушке в гости пришла, альбом с моими фотографиями смотрят.

Я тут же попросил передать ей трубку, хоть и не был готов к первому в жизни разговору с дочкой. Но раз такой шанс мне предоставлен самой судьбой, не имею права его упустить.

– Привет, Арина. – выдавил я с нарастающим волнением в голосе.

– Здравствуйте, а кто вы?

Елки-палки… Да папа я твой… Папа я! Но как сказать об этом, чтобы было правильно, и чтобы Арина не бросила трубку? Мне стыдно ужасно, что я столько лет не знал о дочери, не видел, как она растет, и понимаю, что она вполне может обижаться на меня за это. Я не хотел, чтобы у моего ребенка была травма и ощущение брошенности, и не допустил бы этого никогда, и все бы отдал сейчас, чтобы получить возможность вернуться на восемь лет назад. Но я действительно не мог предугадать, что она есть. Я бы сел в тюрьму и вышел бы, скорее всего, только сейчас, и не факт, что Дарья подпустила бы Арину ко мне. Но я бы знал хотя бы, что она есть. Жаль, что время не повернуть вспять. Но все поправимо. Уверен.

Держусь молодцом для нее, а сам чуть ли не плачу от счастья. Нет, кажется, я плачу. Я реально плачу! Слезы сами по себе текут, не могу их остановить, а главное, не хочу и не стану.

Доченька моя родная… Я говорю с дочкой! Господи, спасибо тебе за такой подарок! Это самое лучшее, что произошло в моей жизни! Да, я не видел тебя, дочь, не нянчил, не радовался твоему первому шагу, но слышал первого слова, никогда не обнимал тебя и не держал на руках. Боже, сколько же я упустил… Обязательно наверстаю!

Слышу ее тонкий, напоминающий писк резинового утенка, но не по годам серьезный голосок. Деловой подход у нее от меня. Моя ты родная! Я не могу говорить спокойно. Дочку свою слышу! Впервые в жизни слышу! Боже, я с ума сойду сейчас! Как бы сдержать эмоции, чтобы ее не расстроить? Что Арина подумает обо мне, если ее папа разнылся по телефону, а теперь сидит и шмыгает, кое-как отвечая ребенку дрожащим голосом… Надо бы успокоиться.

Мама моя подсказывает ей, папа, мол, твой на проводе сейчас. Я слышу это и даже дышать не хочу, чтобы не упустить ни единого слова дочери.

– Папа Валера? Это правда вы?

Папа Валера?

И тут я запнулся. Удивился, не солгу. Но объяснять, что я не Валера и распинаться, что никогда им не был, не стал. Не время для этого. Какая разница, Валера или не Валера? Хоть Бонифацием, хоть Леопольдом буду, только бы слышать родную дочь постоянно. Это мой ребенок. Мой ребенок! Господи, я отец! Завтра же пойду в собор и отблагодарю тебя за счастье! Я-то думал, что ты меня наказываешь, а ты меня вознаградил. Видимо, выстрадал я все отведенное на трудном жизненном пути, а теперь настало белое время, и ты сжалился, открыв мне глаза. Наказал тем, что утаил, и спустя семь лет, дал мне смысл жить. И это счастье, пока я жив, уже не закончится и не уйдет.

– Я, доченька. Это я, папа твой. Прости меня, что не нашел тебя раньше. Расскажи хоть, как ты там? Как дела твои?

Я молча и очень внимательно слушал то, о чем говорила Арина. Она рассказывала мне, как живет, в каких отношениях с мамой, бабушкой, дядей Колей и дядей Женей. Чувствую, что дочь рада, что я появился; она изредка смеется, но так задорно у нее выходит, что я и сам не перестаю улыбаться, хоть и реву, как девчонка, но беззвучно.

Вот бы увидеть ее улыбку сейчас. Жаль, что по видеосвязи у нас не получится пообщаться. А причина тому – моя рожа, вся в синяках, ссадинах и шрамах, которую я мажу не переставая, а толк от того есть, но малый.

Спасибо тебе, Дарья, и за дочь, и за то, что не даешь с ней увидеться… Да и дело не только в том, что Дарья очень хорошо постаралась отдалить наше с Ариной знакомство, а потому я медлю. Я и сам решился сводить шрамы, что мешают показаться перед ребенком. Не хочу, чтобы Арина меня испугалась. Но проблема заключается в том, что это дело не одного дня; потребуется несколько сеансов лазерной терапии, чтобы шрамы, более-менее, но все-таки стали незаметными. Время для этого нужно, а его снова нет. Хоть что-то смогу за эту неделю успеть, а уже на следующей буду действовать по ускоренной программе.

– Прости, милая, но я не смогу приехать и в воскресение. Но обещаю, что на следующей неделе мы обязательно свидимся. Скажи, что тебе принести, какой подарок? В понедельник к тебе приду домой. Хорошо?

– Хорошо. Я подожду, а вы ничего не несите. Выздоравливайте и приходите к нам. Я вам рисунки свои покажу! Мама тоже по вам скучает и очень обрадуется. Купите ей розы, она очень их любит.

– Куплю, конечно. Арин, можно тебя попросить кое о чем? Не говори маме, что я звонил, ладно? Я позвоню твоей бабушке завтра, чтобы с тобой снова поговорить, и буду звонить каждый день. Пусть это останется нашей маленькой тайной. А то мама будет ругаться, что ее никто не спросил, а мы тут сами без нее такое дело ответственное проворачиваем. Мы ее потом удивим все вместе, и ей будет очень приятно.

– Я не скажу. Обещаю. Только и вы не уходите больше служить. Пообещайте, что не уйдете, даже если вас позовут.

– Никогда не уйду, клянусь, чем хочешь. Более того, скоро вы с мамой переедете ко мне. Люблю тебя и целую очень крепко и считаю дни до нашей встречи. И ты считай, пять их осталось. Только не обижайся на меня больше, и в понедельник я…

И тут мама перехватывает трубку, что-то шепотом мне тараторит и сразу отключается. Понимаю, что в этот момент в комнату зашла Дарья и что она точно не была в курсе того, что мы только что провернули за ее спиной.

Прождав какое-то время и не получив от нее гневного сообщения и звонка, я окончательно убедился в том, что мы не спалились. Все прошло гладко.

Дело сделано, первый разговор с Ариной состоялся. Осталось только выбрать удобное для нее время и звонить лишь в тот момент, когда Дарья будет на работе и перед тем, как она забирает дочь из садика или дома творчества. Может, с моей стороны подло и своенравно так поступать с матерью моей дочери, но пусть лучше она об этом не знает. Пока что не знает…

В который раз убеждаюсь в том очевидном, что женщине не нужно все рассказывать. Надо недоговаривать и умалчивать о главном до поры до времени. Это, в конечном итоге, пройдя все круги ада и скандалов ни о чем, обернется в пользу мужчины, и женщина поймет тот незаковыристый мотив молчания.

Я же как оптимист-новичок, постепенно привыкаю надеяться на лучшее и только лучшее. Не ради себя стараюсь, не ради Дарьи. У меня есть, кому отдавать все хорошее, что осталось во мне и что останется после меня. У меня есть дочь и вот-вот будет жена. Самому не верится! Я самый счастливый человек на этой планете и не устану об этом говорить себе каждое утро, когда буду подходить к зеркалу и смотреться в свое, прежде ненавистное отражение.

А в среду меня ожидало двойное счастье или несчастье, тогда еще не знал, чем кончится все это, а потому и поступил опрометчиво, позабыл, чем чревата доброта. Дарья решила сделать сюрприз и свалилась на меня, как снег на голову в середине знойного лета – так же нежданно и слишком хорошо, чтобы быть правдой. Не мог нарадоваться тому, что она решилась простить меня.

Сама пришла. Пришла и осталась. Вела себя непринужденно, смеялась, не возражала, что я перед ней и так и сяк кочевряжился. Даже намек дала на то, что хочет, чтобы мы с ней перешли на другой уровень общения, максимально тесный. И вроде бы желание наше обоюдно с виду было. И зачем только Дарья дала так думать и позволила ее раздеть, если оттолкнула в тот момент, когда я почти в нее вошел? Думает, мне легко так просто взять и остыть. Нет, не легко. И ей этого не понять.

Думал я, гадал, что мог сделать не так, и пришел к выводу, что мало ей было визуального контакта. Связь я с ней потерял, пока сосредоточенно занимался ее тисканьем, а думал, что сделаю этим только лучше, чтобы она лишний раз не кривилась при виде моего шрама, потому и предложил закрыть глаза и свет немного притушил. Ну и зря я так сделал. Ей нужно в глаза мне глядеть, и тогда все получится. А нужно ли ей это?

Посмотрю, что скажет она в понедельник, и позвонит ли сама до того дня. Если нет, тогда я меняю тактику и, действуя в обход Дарье и ее капризам, логичность которых никак не разгадать и не предугадать, когда ее бзик случится в очередной раз и по какой причине, налаживаю контакт с Ариной. Арине это нужно так же, как и мне. И плевать, захочет того Дарья или нет, надоело тянуть время и ждать, когда она там что-то надумает и сопоставит. Я не доживу до того заветного дня, когда Дарья согласится меня принять как мужа, а не как кошелек, вечно ей обязанный за то, что она родила от меня ребенка. Цацки цацками, но ведь счастье не в цацках, а в понимании. Компромиссы нужно искать, и тогда будет все хорошо.

Ну тварь она неблагодарная, да еще какая мстительная, понял я в четверг утром, когда Дарья смылась, и ни «спасибо», ни «пока», ни «пошел ты» не сказала. Фыркнула себе под нос что-то, что показалось ей остроумным, хвостом махнула и пошла. А мне ли жаловаться, ведь такую я сам выбрал. Ничего уже не изменить. Моя будущая жена стерва, которая выходит за меня из-за денег. И последняя в этой жизни. Так уж я решил. Вот потому и не жалуюсь. Перевоспитаю голубушку, и никаких любовников не потерплю, и ей не дам даже думать о других. Некогда станет, я ей покажу с огромным удовольствием, от чего она отказывалась, и она поймет, что зря.

В этот раз не будет так, как было с Вероникой. Дарья внутри совсем на нее не похожа, но ежовые рукавицы мне все-таки надо доставать из дальнего ящика и шлепать ее первое время. Уверен, так и придется сделать. Ну что ж, немного поболит попа ее, зато эффект появится. Шелковой Дарья у меня будет, и даже знаю, когда именно, потому что в этот раз я возьмусь за нее основательно и уже не отпущу.

Быстрее бы приступить к заветному… Понедельник, ну почему ты не завтра? Так и хотелось позвонить Дарье и сказать, чтобы прощалась со своими заскоками, потому что с понедельника у нее начнется другая жизнь, с которой ей придется смириться. Еле удержался, чтобы не позвонить. Не буду пока что подтрунивать над ней и злить. Она же успеет подготовиться и вставить мне очередные палки в колеса. Пусть мой ход в игре, за которым неизбежно последует «шах и мат» станет для Дарьи большим сюрпризом, который в корне изменит ее пассивное существование.