Читать книгу Рассказы из шкафа - Виктория Полечева - Страница 6

– Дура ты, Леська! Не нужна ты мне! Не моя ты судьба, а, знач, и я не твоя. Поняла? Худо тебе со мной будет.

– Сам ты дурак, Михась, – Леська насупилась и грубо смахнула пчелу, которая так и липла к Мишкиной макушке. – Что я уже, не могу сама решать, кто судьбой моей будет?

– Тьфу ты! – Мишка сплюнул кожуру от семечки на землю и ревниво притянул подсолнух к себе. – Говорю ж, дурная! Ну, чего ты губы дуешь, а?! Не понимаешь что ли? Судьба это большое, необъятное. То, что за тебя все решает.

– Как мамка твоя, что ли? – Леська зычно загоготала. Во дворе взвыл ее пес, Пират.

Мишка деланно замахнулся, пытаясь изо всех сил сдержать улыбку, лезшую на лицо.

– У-у-у, язык твой тоже дурной! Причем тут мамка моя, а?!

Леська подскочила с лавки, подбоченилась, нос задрала и тихо-тихо, чтобы в Мишкином дворе слышно не было, прошипела:

– Так и скажи, Михась, что это мамка тебе со мной ходить не разрешает.

Мишка тоже встал: не смотреть же на бабу смешливую снизу вверх. Еще и зубами из-под ногтей что-то выковырял: то ли землю, то ли сок от шелковицы. Это он для пущей важности время тянул. Чтоб поняла Леська, да не гоготала больше, не ребячилась.

– Да сто раз я тебе уже говорил, – Мишка даже вздохнул устало, как порой это батя делал после долгой работы. – Цыганка мне нагадала, что судьбу я свою в поезде встречу. В по-ез-де! – Мишка сложил пальцы щепотью, да постучал для убедительности по черной Леськиной макушке. – А с тобой мы где встретились, а?

Леська глаза сощурила, точно вспоминать собралась. Но долго думать не стала, не в том она настроении была, чтобы лишнюю минуту молчать.

– Так и не помню уже, Михась! Сызмальства с тобой на речку ходили!

Мишка растянул щербатый рот и радостно хлопнул в ладони:

– То-то, Леська! Поняла теперь, ну?

– Дура твоя цыганка, вот, что я поняла! – Леська деловито отошла к своей калитке, толкнула ее, но тут обернулась, и долго на Мишку посмотрела. Щеки ее отчего-то румянились, разгорались. А может, и свет такой был. На закате и не то покажется. – А ты хоть раз на поезде-то катался, увалень?

– Чего это увалень, Лесь? – Мишка приосанился, втягивая живот. – Ты чего обижаешь меня, а? Ну, не катался, так поеду скоро.

– Поедет он, как же. – Леська фыркнула, точно как ее кошка, Мурка. Та еще деловая животина была. – А денег где возьмешь? У мамки попросишь?

– А и попрошу, понятно?! – Мишка смахнул пчелу с рубашки и что-то совсем разгорячился. Кинул подсолнух в траву, под вишню, да и закричал пуще прежнего. – Попрошу! Ради судьбы не стыдно попросить!

– Мамке только своей про судьбу не рассказывай, ага. А то в доме запрет, никаких поездов не увидишь, Михась. Все, пошла я, умаялась. А ты стой тут, дурак, да о судьбе своей дурацкой думай!

Леська калиткой хлопнула, да из виду скрылась. Мишка хотел, было, прикрикнуть еще чего, повозмущаться, но уж больно быстро Леська в дом юркнула. А раньше ждала всегда у порога: не позовет ли обратно? Не поцелует ли? Видать, по правде обиделась, по-настоящему.

Михась затылок-то почесал, но улыбнулся. На что ему Леська вдоль и поперек изученная? Его судьба ждет. За-га-доч-на-я. Вот как. На поездах ездит, не то, что некоторые.

Мишка школу-то закончил, да так в селе и остался, не поехал учиться, как его старший брат. Смотрел через забор, как к Леське женихаться всякие полудурки ходят, а сам смеялся в кулак да и делал вид, что ничего не замечает. Леська за таких не пойдет. Она его ждет. Его и только. Дура, что с нее взять.

Через пару лет Леська что-то с Мишкой совсем говорить перестала, даже кивала через забор как-то сухонько, сдержанно. Мол, здравствуй, добрый сосед, видеть тебя только не хочу. Мишка все ее дурой называть и продолжал, но как-то боязно ему за нее стало. Уж, не оттого ли грустная да серая ходит, что в девках засиделась? Совсем, бедная, из ума выжила. Того гляди, и в старуху превратится. Хотел ей поначалу Мишка сам жениха подыскать, да среди друзей ни со своего села, ни с двух соседних никого достойного придумать не мог. Все какие-то Леське не подходящие.

А еще через год брат вдруг Мишку к себе вызвал, город посмотреть. Да написал: «На автобусе долго будет, ты до станицы доедь, Мишка, а там на поезд садись. Меньше, чем через сутки у меня будешь».

Мишка аж взвинтился весь, обрадовался. Забыл, что с Леськой теперь не друзья они. Хотел очень с ней поделиться, хотел, чтоб улыбнулась она ему еще хоть разочек. Заорал Мишка через двор:

– Слышь, дура! Еду я на поезде, Колька денег выслал!

Леська уткам воду наливала. Так и застыла с ведром, не обернулась даже. Тихо сказала, но Мишка услышал:

– Хорошо, Михась, езжай.

Через пару дней Мишка уж заволок свои баулы в вагон, наверх их сунул – чуть не переломился – да сел на нижней полке пассажиров других рассматривать. Сердце Мишкино в груди ухало так громко, что он колес почти и не слышал. Все смотрел, как птица хищная, на одного, на другого, на третьего. А на весь вагон – две девки всего. Ничего такие, не страшненькие, но даже Леська куда краше их будет. Мишка расстроился. Ух, если одна из них – судьба его, нельзя ее было получше вылепить что ли?

Часа через три Мишка решился к одной подойти, пошутил что-то глупое, а потом ляпнул невпопад про судьбу и про цыганку. Девка засмеялась так, высоко, визгливо, Мишка баб с таким смехом не любил. Посидел чуть с ней, да вернулся к себе на полку. Уж не эта судьба, это точно.

А вторая оказалась, что дерево. Мишка слово ей – молчит. Мишка ей анекдот, из последних же, смешной самый, – а она носом шмыгает, да глаза ручками трет. Мол, спать хочу, проваливай.

Мишка всю ночь крутился, уснуть не мог. Это ж надо-то, а. Он в поезде же? В поезде. Где судьба-то? Куда спряталась? Беспокойно Мишке было, боязно. Уж вставать скоро, уж выходить, а судьбы рядом и нет совсем. Уснул только, когда Леськины глазки-искорки вспомнил. Медовые, беспокойные. От них отчего-то всегда теплее становилось.

Мишку брат встретил, да все разговорить пытался, но Мишка все зевал да нос воротил. А потом у брата на квартире вдруг разревелся, как дите малое. Говорит, мол, думал, что судьба, а оно – вон как! Колька его спать уложил, да велел дурью не маяться. Выдумал еще, судьба.

Наутро брат Мишку разбудил да пристал с серьезным разговором. Родители, оказывается, волнуются, что Мишка в жизни неприкаянный – ни дела любимого, ни жены. Просили Кольку разобраться. А Колька что? Оставил Мишку у себя на месяц. Чтоб обживался тот, по сторонам смотрел. Может, кто и понравится.

А тут Кольке письмо из дома пришло, пока он на работе был. А внутри – что-то пухлое, с бантиком. Мишка не выдержал, открыл. А там листочек с ленточкой – Леська и его, и Кольку на свадьбу зовет. Приезжайте, мол, рада всем буду.

Мишку что-то аж тряхнуло. Не дождалась, дура! Она ж его любит, какие замужи! Конечно, не судьба он ее, это и ежу понятно, но не замуж же выскакивать из-за этого!

Мишка денег у Кольки выпросил на ночной поезд – и на вокзал. На верхнюю полку плюхнулся, да и не высматривал больше никого. Не до судьбы ему было. Может, в другой раз. Мишка ворочался, ворочался, пока его не позвал кто-то. Тихо так, вежливо:

– Молодой человек! Молодой человек!

Мишка обернулся. На нижней полке мужичок очкастый сидит, галстук расшнуровывает.

– Не спится? Не хотите чайку с медом? Мед хороший, домашний.

Мишка кивнул да слез. Мед он очень любил.

– Ой, – Мишка, позабыв на часок о Леське, зачерпнул еще ложку из янтарной баночки. – Вкуснотища! Вот в сам деле говорю – самый лучший мед!

Мужичок улыбнулся, его Петром Федоровичем звали, да еще одну банку из сумки достал.

– А я, знаете, Миша, бросил преподавание. Да, в институте раньше работал. Уехал в село, на мамину родину. Страсть у меня проснулась – к меду, к пчелам, к ульям. Это, знаете ли, как искусство. Ты с пчелами разговариваешь, помогаешь им, а они тебе вот – самый вкусный мед, – мужичок хохотнул. – Поначалу не задалось, а потом вот ничего. Как видите, сработались.

– Ох, и славно выходит! – Мишка облизал пальцы. – А как, не страшно, к улью-то, подходить? Я помню, как мелкий был, дикий улей нашел, домой приволок. Вот и визгу было! Всех пожалили, кроме меня. Меня они че-то и не трогают совсем. А на вас, небось, злятся. Вы ж городской, не сельский.

– Так я в защите, Миш! А так крышку открываешь – а там – целая жизнь. Ты смотришь на нее, и кажется, будто и вмешиваешься ты в нее, а вроде бы как – и нет. Ты и царь для них, и первый злодей, вот как, – мужичонка сверкнул глазами. И до того они у него яркими и свежими казались, когда он меде и пчелах говорил, что Мишка вдруг почувствовал, что и у него внутри что-то затеплилось, затрепыхалось.

– Да-а-а, интересно это, – Мишка задумчиво утер рот. – Но я бы не смог, наверное.

– Почему не смог бы? – Петр Федорович рывком снял очки. – Миша, хотеть главное! А там все сможете! Вы попробуйте только! Дело рискованное? Да! Пчелы капризные? Конечно! Ой, да столько проблем будет, столько бед, Миша, но если дело понравится вам, если душа к нему лежать будет, то ничего уж не страшно, Миш. Все по плечу.

Мишка по-дурацки улыбнулся, попрощался да и залез к себе на верхнюю полку. И все ему пчелы снились, да мед, текущий по его губам. Проснулся Мишка весь в поту, да расхохотался так, что перебудил полвагона.

С поезда кинулся сразу не к себе домой, а к Леське. А у нее уж Пашка сидит, жених новоявленный, обедает. Мишке навстречу встал, брови недовольно насупил, а Мишка отмахнулся от него только, да сразу к Леське шагнул.

– Чего приперся, одурелый? – Леська вроде как злиться должна была, а все же улыбалась. Больше месяца Мишку не видела, соскучилась, видать.

А Мишка на колени перед ней бухнулся да расхохотался.

– Дурной я, Леська, ой, дурной! Она мне про судьбу сказала, а я ж про бабу подумал! А она – не о бабе. О деле. Понятно тебе?!

Леська прищурилась, зарделась. На недовольного Пашку и вовсе смотреть не думала.

– И чей-то? Чей-то значит, а, дурной? Не нашел, что ли, в поезде судьбу? Ко мне приполз?

– Нашел, Леська! Нашел, как не нашел! Тока не баба это, а дело на всю жизнь, понимаешь, Леська? Я пчел разводить буду! – Мишка хлопнул себя по груди, словно хвастался тем, что получил орден.

– Ну, разводи, а я че? – Леська совсем уж красная стала и на два шага к Мишке подошла. Теперь сверху вниз на него смотрела, а он и таял.

– Так ты это, – Мишка закашлялся. – Со мной давай, ну!

– Ой, дурак ты, Михась! – Леська загоготала, низко, утробно. Так, как Мишка любил. – А судьба ж твоя куда делась?

– Нашлась, Леська. Теперь вся нашлась.