Читать книгу Четвёртая осень. Поэтический дневник - Виктория Травская - Страница 4

Ну вот послушай,

Откуда зависть?

С ночной кукушкой

Не состязаюсь

И у чужого

Огня не греюсь,

Но, как изжога,

Чужая ревность.

Да ведь любая

Меня такую

И засыпая

Перекукует.

И будет пресной,

Скупой и скушной,

Но – ты хоть тресни! —

Ночной кукушкой.

Своя рубашка

Роднее телу,

И так ли важно,

Чего хотела

Душа, летая

В чужие дали,

Раз как влитая

(Бери, что дали!)

Живёт, покуда

Кому-то надо,

В его, паскуды,

Координатах.

Вся Вечность уложилась в год.

В начале Слово – и осеннее

Творенье неба, звёзд и вод,

Распятие и воскресение.

Но бремя этого креста

Мне, верно, что-то помогло ж нести,

Раз полюбилась простота

Во всей её безмерной сложности,

Раз я не сгинула тогда,

Нагая, грешная и сирая,

И сок запретного плода

По венам весело пульсирует.

Ире

В тихой задумчивой улице

Время течёт не спеша

И за окошком сутулится

Робкая чья-то душа —

Только бы часики тикали,

Лето сменяла зима,

Только бы теплились тихие,

В мальвах и флоксах дома.

Впадающим в благочестивый раж

Витиям верить не прикажешь сердцу.

На каждую назойливую блажь

Я потихоньку закрываю дверцу —

Я оставляю вежливым лицо,

И пресными – заученные речи:

Они моё переднее крыльцо,

Учтиво подготовленное к встрече.

Вы думаете, видите меня,

А это лишь парадные покои,

Сама же я взлетаю на коня

И в даль нетерпеливою рукою

Горячего пускаю скакуна,

Как дерзкий и скептический Онегин…

И слышу за спиною: «Как она

Наивна в неуместной этой неге!»

Ты среди прочих заметен,

Как под страницей печать.

Должен быть кто-то на свете,

С кем хорошо помолчать.

Кто-то настолько отважный,

Чтоб оставаться собой.

Кто-то, которому важен

Ты абсолютно любой.

Тот, кто не дует на воду,

Зная, когда горячо.

Перетасует колоду.

Молча подставит плечо.

Держит в смертельном раздрае

Пульса неровную нить.

Рядом, у самого края,

Сядет с тобой покурить.

Ветром распахнуты двери,

Травы в холодной росе…

Кто-то останется верен,

Если оставили все.

Пространство очертания ломает,

А зависть недоверчива и зла,

За истину тот ракурс принимая,

Что видится из дальнего угла

Осень неуверенно ступает.

В ветхом ридикюле вороша,

Роняет на дорогу, как слепая,

Сотни ради медного гроша —

И падают хрустящие банкноты

Под ноги неразборчивой толпе.

И воробьи на проводах, как ноты

Задумчивой сонаты о судьбе.

10.09.20

Выберешь минуту – напиши мне.

Это медитации сродни:

Скинув каблуки, сидеть в машине,

Глядя на вечерние огни,

Слушая сигналы сообщений,

Складывать их стопкой, словно том

Ревности, прощаний и прощений,

Чтобы перелистывать потом,

Смаковать любимые страницы,

Выдержанным запивать вином…

Это снится. Это просто снится.

Я всего лишь наслаждаюсь сном.

Не читай по линиям ладони:

Как бы ни был меч его остёр,

Редкое пророчество догонит

Этот непоседливый шатёр.

Тетива, натянутая туго,

Делает невидимой стрелу

Нас послали из тугого лука

К цели, не рассчитанной в пылу

Битвы между этими и теми,

Меж которых, проклятые, мы.

Мы другие и всегда не в теме,

В шаге от тюрьмы и от сумы.

И Судьба задумалась об этом

С замершей для росчерка рукой.

Самый тёмный час перед рассветом —

У тебя как раз теперь такой!

Люби меня, не мудрствуя лукаво,

Не жертвуя, не предъявляя права

На жертву в доказательство любви.

Жизнь коротка, и так ли уж нелепо

Быть для кого-то воздухом и хлебом,

Божественным безумием в крови?

Люби меня рассеянной и мрачной,

Рассерженной, разбитой и невзрачной,

Бесхитростно, как я люблю тебя.

Без памяти, без отдыха, без цели

Владеть душою, заключённой в теле —

Владеет только Дьявол, не любя.

Люби меня без тысячи условий,

Не верь наветам, не лови на слове,

Не чахни, как над златом, надо мной.

Мы налегке пришли сюда однажды

И, возвращаясь, Там предстанет каждый

Увенчанным любовию одной.

И был бы ты негром преклонных годов,

Склероз и подагру лелеял —

Тебя уважала б я только за то,

Что суть отделяешь от плевел.

Февраль, я плакать не умею,

По крайней мере, не вовне.

Не потому, что я умнее

И что-то высохло во мне,

Но есть такая передача,

Когда, цепляясь за строку,

Я режу сердце и не плачу,

А кровью тёплою теку,

Которой, кажется, довольно

Для нас обоих иногда.

И наплевать, что это больно,

Раз это кровь, а не вода!

Ты, главное, живи! Ни городу, ни миру

Не погасить твоей кочующей звезды.

Погаснут, отшумев шутихами, кумиры,

А твой усталый свет, не знающий узды,

Меняя на лету созвездия и страны —

Подстрочный перевод с забытых языков —

Диктует письмена, которые не странны

Тому лишь, кто и сам не ведает оков.

Ты, главное, живи, и медленная Лета

Не высадит тебя на дальнем берегу,

Покуда ты не дал искомого ответа,

Покуда я тебя у сердца берегу,

Покуда твою нить наматывают Парки,

Твоим веретеном играя так и сяк…

Я развела костёр в моём осеннем парке,

И надо, чтобы он до срока не иссяк.

Незаживающую язву

Прожгла на темени мечта,

Невыносимость постоянства

И кажимостей суета.

Но и за все богатства мира,

За славословий липкий мёд

Моя надтреснутая лира

Для посторонних не поёт.

Пешком под стол я не ходила никогда.

Была мала, а после молода,

Но стол был вровень мне, когда пошла —

Не поместилась, вот и все дела!

В любом строю торчала тонкою свечной,

Везде меня дразнили каланчой,

Но если я смотрела свысока,

То только потому, что высока.

И всё равно носила каблуки —

А вы хоть удавитесь, дураки!

Как будто иначе нельзя

Свою территорию метить,

Опять приглашают в друзья

И те, и другие, и эти…

Ведь кто-то глядит в монитор,

На статус, покрой и размер твой,

Как старый маньяк из-за штор

Тайком наблюдает за жертвой.

Но, в хитросплетениях строп,

Опять десантируюсь мимо —

Усталый седой мизантроп

С ухватками злобного мима.

Я встала вообще не с ноги —

Скатилась по жёлобу с крыши!

Добавьте меня во враги:

Оно веселее и тише.

Почему-то не старею,

Вопреки годам и датам.

Кот залез на батарею —

Лето кануло куда-то.

Жирной мухой бьётся в окна

Перепуганное время.

Это, видимо, зевок, но

Нет меня в твоём гареме.

И тебя, недогероя,

Не видать в моей когорте.

Кто-то ради землю роет,

Но тебя оно не портит:

Я не складываю в стопку,

Не считаю штабелями.

Всё бессмысленное – в топку,

Всех нарциссов с кобелями!

Среди груд пустой породы,

В отработанных отвалах,

Неприметный самородок

Я полжизни добывала.

На цепочке под одеждой

Терпкой вишней счастье зреет —

Не поверх, а скромно между.

Оттого и не старею.

Едва забрезжила земля,

И той нет.

Застанет солнце у руля —

И тонет.

Смеются чайки: берег там,

Он близок!

Но, видно, я не капитан,

А призрак,

Который выпадет росой

Однажды,

И слижут с губ меня, как соль —

От жажды.

Послушай, друг… Я часто ошибаюсь,

Но не теперь.

Немногие входили, улыбаясь,

И в эту дверь.

Входили беззаботно и внезапно

В случайный бар,

Чтоб сказанное выдохнуть назавтра,

Как перегар,

Чтобы лечить подобное подобным —

Ну, или чтоб

Почистить карму внутривенно-дробно,

И хоть Потоп!

Я счёта не веду своим потерям,

Зачем оно?

Вы, развлекаясь, даже не вспотели,

И вам смешно.

А я себя швыряла в эту прорубь,

Не зная дна.

Мне было мелко, мутно и не в пору.

И я одна.

Наверно, лучше не питать иллюзий,

Ведь это Сеть —

Большой гамак, в котором этим людям

Ещё висеть…

Никто не умеет прощаться.

В отраву добавленный мёд

Не даст ни единого шанса,

Что выпивший легче умрёт.

Он слово, которого звуки

Не значат уже ничего.

И как ни протягивай руки,

Они не отыщут того,

Которого ты окрестила

(Посыл очевиден и глуп)

Коротеньким прозвищем милым,

Как выдох насмешливых губ.

Оно растворилось в пространстве,

Упало на землю росой,

И ты воротилась из странствий

Такой же, как вышла, босой.

Растратив последние пени

И вычерпав сердце до дна,

Взошла по холодным ступеням —

И села на верхней,

Одна.

О наши юные уста,

Наивные в своих пороках,

Не затвердившие урока

О соразмерности креста!

Покуда опыта печать

Не защитила наши тайны,

Мы открывали их случайно,

От невозможности молчать.

Но каждый миг неповторим,

А мы с тобою – в этом прав ты —

Часами что-то говорим,

Не обронив и слова правды.

И всё лукавые слова

Не более чем тень признаний:

Узорами иносказаний

Простая вышита канва!

«Я не верю идеалам!»

На рассвете, по-кошачьи

Затаясь под одеялом,

Тихо мается душа, чьи

Бестолковые порывы,

К сожалению (краснею!),

Как бы ни были добры вы,

Устранимы только с нею.

Отпусти меня, отпусти!

Надоело греметь цепями.

Я хотела бы жить в пути,

Но не вырваться от себя мне:

Моё место – до крика «стой!»,

До прозрачных границ под током.

Я уйду, как ушёл Толстой,

Неожиданно и жестоко,

За собой не захлопнув дверь

Не собрав вещей – до того ли! —

Как однажды уходит зверь,

Чтобы хоть умереть на воле.

Но как пережить эту пагубу злую?

Зачем же, зови не зови,

Меня разбудили твои поцелуи

И жгучая жажда в крови?

Сначала это было важно —

Держать последний свой редут

Во мраке ветреном и влажном,

В уверенности, что придут,

Что мы ещё сшибёмся лбами,

Плюясь картечью резких фраз,

С потрескавшимися губами

И сердцем, опустевшим враз.

Но даже это ожиданье

Рассеял медленный рассвет.

Владыка не пришёл за данью,

Ни слова не изрёк в ответ,

Не снизошёл до жалких пеней

И, так как всё предусмотрел,

Решил, что это преступленье

Не стоит выпущенных стрел.

Великодушно не забрал он

Серёжек наших и колец,

И поутру, подняв забрало,

Я осознала, что конец.

Да и наскучило уже мне

Тоску вычерпывать со дна,

Изобретая возражения,

Которым грош теперь цена.

Ни в зависти, ни в злобе

Огонь мой не зачах —