Читать книгу Я убью тебя завтра, моя королева - Виктория Янковская - Страница 2

Тишина ночи окутывала меня, так же, как и во сне, обрушиваясь молчанием пустого неба и холодной немотой коридоров, не нарушаемой даже электрическим шорохом включенных неонов.

Мое измученное бессонницей тело распласталось по диагонали кровати, занимая почти все свободное пространство.

Вновь и вновь закрывая глаза, спустя несколько мгновений я открывал их, чтобы встретиться с этим невыносимо-белым, назойливо-ослепляющим потолком.

Слишком идеален.

Чрезмерно.

От этого пресловутого совершенства и собственного бессилия мои зубы скрежетали, разгоряченная кожа зудела жаром, который накрывал волнами, словно издеваясь и напоминая: стоит лишь уснуть, и я не буду чувствовать ничего.

Если бы.

Мое измученное бессонницей тело распласталось по диагонали кровати, занимая почти все свободное пространство.

Вновь и вновь закрывая глаза, спустя несколько мгновений я открывал их, чтобы встретиться с этим невыносимо-белым, назойливо-ослепляющим потолком.

Слишком идеален.

Со стоном повернувшись на кровати, я бросил взгляд в открытое настежь окно, еще питая слабую, как у стремящегося убить быка матадора, надежду завлечь ночную прохладу.

Если бы так просто.

Влажное от пота постельное белье прилипло к моему телу, вызывая неприятное, даже тошнотворное ощущение.

Проводя рукой по прессу, я чувствовал необходимость застыть или растаять, испариться, только бы не слышать своего удушающего дыхания, что каждый раз застревало в глотке раскаленным шаром.

Не чувствовать мокрую материю, столь охотно принимающую меня в свои маняще-тонкие объятия.

Не улавливать навязчивого передвижения стрелок наручных часов, лежащих на прикроватной тумбочке. Тиканья изредка прерываемого моими сокрушенными вздохами.

Не видеть, как иссиня-черное небо переходит в кофейную гущу, облизывая сероватым облаком смога безупречные зеркальные здания на окраине Города Грехов1.

Скорей бы день, когда восток озарит восходящее в зенит июньское солнце. Его тихая, томная лучезарность – мое спасение.

По крайней мере, до наступления сумерек, которые лишь кажутся такими соблазнительными и таинственными.

Однако я скажу тебе по секрету, что в них нет ровным счетом ничего особенного, кроме страданий каждой из миллиарда душ, желающей сквозь надуманную боль одиночества прочувствовать извращенное удовольствие и общность с другими миллиардами таких же уникальных душ.

Ты слышишь меня?..

Влажное от пота постельное белье прильнуло к твоему телу.

Кто ты? Где ты? Почему ты?

Не знаю.

И все те же синие вены я чувствую под полупрозрачной кожей, которой бы позавидовала перламутровая луна.

Отбросив ненужную подушку в противоположный угол комнаты, где она приземлилась на не менее идеальное белое кресло, я отвернулся к стене.

Моя бессонница – это северное сияние ночи.

Ночи, бесстрастного существа, порождения мира и антипода дня.

Прохладная поверхность дарит незабываемые минуты обманчивого облегчения.

Всего одно мгновение.

Или полумгновение.

Стена вновь горяча, как моя рука.

Проводя ладонью по шее, смахивая блестящие капельки пота, я считаю дни своего побега от того всепоглощения, что находится за этими стенами.

За бесчисленным количеством стен, где я побывал на протяжении некоторого времени и побываю вскоре.

Зачем? Опасен. Таким был ответ специалистов, мастеров своего дела.

Что ж, мир подавился мною.

Ты слышишь меня?

Хмыкаю – конечно, нет.

Но ты здесь: я чувствую это, а потому – знаю2.

Бессмысленно теперь упоминать водолеев древности, понимаешь?

Уверен, тебе незачем, а Он сегодня вновь придет.

И как его выгонишь?

На кончике своего языка я почти мог ощутить линии твоего пустого запаха, повторяющие очертания пышущего лихорадкой тела.

Ты угасаешь в свете фонарей, проникающем сквозь призрачные жалюзи твоей супружеской спальни.

Ты повернулась на бок, и у своего уха я почти чувствую твое утрудненное дыхание, рваное и тяжелое, словно насильно, руками, ты пытаешься ухватить воздух перед собой и протолкнуть его в черные от курева легкие.

Думаешь о предательстве, измене и лжи? Слишком предсказуемо.

Правда, я вижу, ты хочешь удивить меня.

Меня ли?

Неконтролируемый удар ладони по девственно-белой стене, и ноющая боль распространилась в пальцах, пленяя разум.

Это надо исправлять. Я еще в состоянии чувствовать.

Они всего лишь спутницы, сестры, сверстницы, одинокие завистливые гостьи, навещающие нас изредка, хотя некоторым эти дьяволицы служат уделом на всю жизнь, лишь однажды испив человеческой крови.

Мы сами с радушием открываем им двери наполовину сгнивших душ.

В таком случае какая разница в сумятице споров «О завладении людскими сердцами» этих злобных королев: ненавидеть на килограмм меньше или миллиграмм больше?

Снова.

Повернулась на кровати, и легкое одеяло – в сторону, ты закидываешь на него ногу.

Тяжелый вздох. Тебе тоже это не нравится. Усни, усни, наконец.

Мы сможем отдохнуть, чтобы завтра ночью опять начать эту молчаливую безызвестную борьбу, становясь немыми и малоспособными, когда в ход идут убийственные ощущения и чувства.

Что мне делать, если ты находишься у меня под кожей, бежишь по моим венам и артериям, приливаешь к лицу по тонким капиллярам?

Из моего мозга ты медленно распространилась по органам, клеткам, которые не могут надышаться оскверненным кислородом, и попала в кровь.

Ты как вирус, штамм, метастазы…

В последнюю секунду я сдерживаюсь от произношения абсолютной истины своего блуждающего сознания, при всем этом не менее банальной и смехотворной.

Подожди, скоро придет время, и ты узнаешь ее.

Если, конечно, не отпустишь или не отступишь.

Обнаженный, я сбросил лишнее, раздражающее меня покрывало.

Обернув вокруг бедер тонкую, слонового цвета простынь, даже в сумраке я увидел проступающие влажные пятна там, где мое тело соприкасалось с почти невесомой материей.

Ты смотришь на запад, мне прямо в затылок.

От столь пристального, несуществующего сосредоточения твоего прожигающего взгляда мысли становятся еще более хаотичными, грязными.

Мое существование все сильней напоминает мемуары, написанные неразборчивым почерком неизвестного автора.

Я забываю свою жизнь вплоть до этих дивных моментов, до этих опасных сюрреалистических снов, которые забирают с собой мое блеклое чувство действительности того, что происходит.

Все слиплось так болезненно и грустно: я не вижу, где сон, которого без устали жду, а где голодная явь.

Быстро потянувшись за пачкой сигарет, хвастая перед нами двумя, я зажигаю ядовитую палочку волшебного никотина.

Один вдох, второй – и грудь наполняется ускользающим дымом. И процент смол – восемь десятых – шрапнелью разлетается внутри. Я выпускаю ее кольцами или выдыхаю носом, оставляя в воздухе на несколько секунд растворяющиеся полосы.

Нечувствительность, долбанная нечувствительность.

Ничего, совершенно ничего не чувствую.

Сигаретный дым запросто попадает в легкие и точно так же, без проблем, без преград выходит. От него остается необъяснимый запах в комнате.

Сколько раз я читал о том, что ощущает человек, предаваясь этой роскоши – неважно: толстые ли кубинские сигары, крепкие мужские или тонкие дамские ментоловые сигареты… расслабление, легкая дымка и головокружение?

Сколько раз я наблюдал эту картину: сверток, зажатый между пальцами, и пепел, что небрежно стряхивают в стеклянную пепельницу… расслабление, эйфория, забытье?

Черти адовы, почему я никогда не чувствовал так?

Ох, я и забыл, у тебя есть на это ответ.

Почему я всегда ощущаю что-то другое?

Лифт. Скольжение стальных канатов мерное и рассчитанное до мельчайших ворсинок времени.

Ты все-таки уснула.

Сейчас мне тоже хочется отправиться в царство Морфея, ведь я слышу твое дыхание, слегка утрудненное температурой, нечастые всхлипы и метания по кровати.

Тишина вновь проглотила меня.

Она, как нерушимая пустота, заставляет бежать, укрываться, прятаться, а сама затягивается, будто старый курильщик в экстазе, и нас затягивает.

Я ненавижу ее, ненавижу этот пустой сон, который повторяется в моей голове сотни раз, словно кадр внезапно остановленной кинопленки.

Останови меня!

Цифры вновь мелькают на табло, создавая иллюзию настоящей работы и движения вверх. В душной кабине вновь нечем дышать, и, облокотившись на металлический поручень, я слышу твой, такой же бездушный, металлический голос.

Что со мной случилось? Предсказуемо.

Почему я? Забавно.

Когда все начало катиться в наш личный ад, разделенный кем-то на двоих? Смехотворно.

Конец мира близок, и мы погибнем? Это, конечно, мило, но довольно жалко.

Теперь, в этой тесной кабине, я наклоняюсь к тебе.

Поверь, я знаю, что это ты. Более некому делить со мной этот тихий ужас.

Твой аромат щекочет нос, и я провожу ним вдоль твоей шеи.

Почему так невозмутима?

Всегда предвосхищаешь мои действия, но мы ведь можем вдвоем сыграть в поднадоевшую настольную игру, несмотря на осведомленность о ее исходе… когда откроются эти тяжелые железные створки, когда… а они откроются в момент моей блестяще, или не очень, исполненной роли – я сделаю то, что должен. Ты – королева моих кошмаров.

Грубо отталкивая, прижимаешь меня своей хрупкостью к асфальту стены. Проводя пальцами, я совершенно не чувствую дрожи, сотрясающей тебя, лишь мои руки, судорожно пытающиеся попасть под летящий шифон. Прильнув ко мне всем телом, так, чтобы я чувствовал каждый нужный изгиб, вновь издеваешься надо мной. Твои губы завораживают своей несимметричностью, и, касаясь своей верхней губой, несколько большей, чем нижняя, моего рта, ты наконец-то… дышишь.

Мне становится больно, ты забираешь весь воздух, однако по-другому нельзя. Правда?

Причина номер один. Я убью тебя завтра, моя королева – потому что «завтра» никогда не наступит, мы вечно замкнуты в опостылевшем «сегодня». Но, как говорится, живи так, словно предсмертный час уже начинает трубить в фанфары, и учись, руководствуясь тем, что тебе отмерена бесконечность.

В этом падении отныне заключается моя бесконечность.

Почему бы нам не прочувствовать вкус разбитых ладоней, плотность наших тел и неограниченность глупости?

Кто-то скажет, что мы сумасшедшие. Да они не знают, что такое сумасшествие в действительности.

Не будем их слушать. Они несут бред.

Просто запомни, что разрушить меня необходимо до основания, утопающего в пепле, а взамен я сладко завершу твое существование. Вдохни ртом отголосок моей ярости, поскольку имя мне – Голод.

А ты… Хорошо, свое имя назовешь позже.