Читать книгу 48 минут, чтобы забыть. Осколки - Виктория Юрьевна Побединская - Страница 3

Я кричу изо всех сил, но с губ не срывается ни звука. Сердце колотится так, будто сейчас задымится. Перед глазами мелькают провода и толстые иглы. Я отчаянно пытаюсь вырваться, но не могу.

Секунды, минуты, часы – время затягивает в темные топи, и я тону, погружаясь все ниже под воду. Она смыкается над головой, смертельной отравой проникая в разум. Глубже и глубже.

Чьи-то руки трясут меня за плечи.

– Виола, с тобой все в порядке?

Словно металлический дождь, предметы с резким звоном падают на пол. Стекло разбивается, разлетаясь на сотни осколков. Шум оглушает на секунду, ударяет по ушам. Звук приносит боль, будто пытается залезть под кожу, проникнуть в кости и разорвать сознание на тонкие ленты.

Глухие удары отражаются от стен, покрытых белой керамической плиткой.

Я пытаюсь пошевелиться. Но не могу.

На запястьях широкие кожаные ремни.

Перед глазами вспыхивает образ: седеющий мужчина в военной форме. Внутри поднимается паника. Он собирается причинить мне боль. Он уже причинял мне боль раньше.

Не могу объяснить, но я это точно знаю… Не могу сбежать…

Не могу…

Дождь.

Стук разбивающихся о бетон капель.

Звук хлыста.

Все внутри сжимается.

Я падаю, падаю, падаю…

А потом становится тепло.

Я в безопасности.

Дома.

Чьи-то руки гладят мое лицо, губы касаются нежно. Тонкие, длинные пальцы обхватывают запястья.

Я касаюсь подушки щекой, проваливаясь в воздушные облака. Кто-то шепчет мое имя…

– Дыши, просто дыши, – чей-то низкий голос пытается вывести из забытья. – Сейчас станет легче.

– Уводи ее, быстро! Арт, помоги мне!

Сознание трескается, расходится по швам, превращаясь во вспышки холодного света и боль. Как же больно! Комок раскаленной стали взрывается у меня в висках, и сотни металлических игл вонзается в голову.

– Хватит! Хватит! Хватит! – умоляю я. Пусть это прекратится!

Я бегу по коридору, не оборачиваясь. На потолке отчаянно мигают лампочки, мерным треском создавая белый шум, и мне хочется разодрать кожу, чтобы только избавиться от этого звука. Толкаю со всех сил тяжелую металлическую дверь, она со скрипом открывается, и мир заливает солнечный свет…

– Виола, посмотри на меня! – Я с трудом разлепляю глаза. Надо мной нависает Шон, удерживая за плечи. – Ты меня слышишь?

Его сильные руки трясут меня, словно шёлковый платок на ветру, и я пытаюсь произнести сухими потрескавшимися губами: «Хватит». Потому что хочу только одного – чтобы меня не трогали! Чтобы никто не прикасался ко мне!

Свет от висящей на потолке люстры совсем тусклый, но даже он ослепляет, и я крепко зажмуриваюсь, спасаясь от жжения в глазах. С губ слетает тихий, почти не слышный стон, и Шон, опускаясь рядом со мной на колени, аккуратно кладёт руку мне на голову, прижимая к своей груди. Его сердце бьется так громко, что я чувствую стук щекой.

– Как ты, говорить можешь?

Я киваю, хотя не в состоянии произнести ни слова. Пытаюсь встать, но ноги будто набиты ватой и, потеряв равновесие, ускользаю из его рук и падаю. Шон успевает меня подхватить и усаживает в кресло.

– Ты точно в порядке? – обеспокоенно интересуется он. – Потому что по виду не скажешь.

Фрагменты воспоминаний вновь врезаются в голову мучительным каскадом образов и тело сотрясает дрожь. Я вытираю рукавом пот со лба, заодно убирая с лица взмокшие пряди, и осматриваюсь, стараясь успокоиться. Арт, вытянувшись в струну, опирается рукой на тумбу, словно ожидая моей реакции или нового приступа. Глаза Ника широко распахнуты. Как и пару минут назад, он сидит на кровати и прижимает к боку полотенце.

Головокружение проходит быстро, и я уверяю парней, что со мной все в порядке. Но в порядке ли?

***

Плюхнувшись на кровать, я крепко обнимаю подушку. Арт с Ником вернулись в свой номер и уже наверняка спят. На двери в ванную щёлкает замок, и Шон выходит оттуда в облаке пара, вытирая посеревшим полотенцем волосы.

В комнате царит полумрак, если не считать тусклого света ночника на прикроватном столике, но я все равно отчетливо вижу его крупную фигуру. Он присаживается на свой матрас и аккуратно складывает полотенце у самого края.

– Как ты? Голова не болит?

Я дотрагиваюсь до висков, слегка массируя, и провожу пальцами по волосам, пытаясь придать им некое подобие причёски. Хоть в нынешней ситуации внешний вид должен интересовать меня меньше всего, я чувствую желание выглядеть если не привлекательно, то хотя бы прилично. Ведь если сегодня днем Шон был просто незнакомцем, теперь он стал парнем, которому я хочу понравиться.

– Вроде нормально, – отвечаю я и сажусь по-турецки, поправляя потрепанное покрывало. – Это было похоже на вспышку. Как будто фрагмент из прошлого, нарезанный из кусочков разных кинопленок, склеенных вместе, но не совсем чёткий.

– Наверное, это хорошо, да? – нерешительно поднимает он на меня глаза. – Значит, воспоминания возвращаются?

Я пожимаю плечами:

– Мне кажется, мы никогда по-настоящему ничего не забываем. Моя жизнь всё еще там, – дотрагиваюсь я пальцем до виска, – но погребена под ментальными развалинами. Кто-то специально разрушил всё внутри, я в этом уверена. Вопрос только кто? И зачем?

Шон откидывается назад, опираясь на руки, и внимательно меня разглядывает. В желтом свете лампы я замечаю несколько широких шрамов на его груди. Ник тоже говорил, что его ранили не впервые. Что это – настоящие боевые отметки или следы военных экспериментов, о которых парни ничего не помнят?

– Знаешь, с одной стороны, я мечтаю, чтобы тебе больше не было мучительно больно вспоминать, но с другой – хочу, чтобы ты меня помнила. Я, наверное, эгоист? – Небольшое смущение пробегает по его лицу, но он моментально его прячет.

– Ты не эгоист, – улыбнувшись уголками губ, отвечаю я. – Обещаю, что постараюсь вспомнить. «А если не вспомнить, то узнать заново», – добавляю мысленно.

Шон укладывается на кровать и, сложив руки за голову, глядит на растрескавшийся потолок.

– Артур не звонил? Как там Ник? – спрашивает он.

– Нет. – Я подтягиваю сумку к ногам, высыпая её содержимое на кровать и принимаюсь внимательно рассматривать. – Кстати, я хотела поговорить с тобой про Ника…

– А что с Ником?

– Тебе не кажется странным, что он один из вас? – спрашиваю я, повернувшись к Шону. – Разве солдат может выглядеть таким образом? Пирсинг, татуировки, его прическа. Ты же понимаешь, о чем я? Ни в одном военном подразделении не станут такого терпеть.

– Да, я тоже об этом подумал, – взъерошив свои коротко стриженные волосы, отвечает он. – Но у Лаванта такой же жетон, как и у нас. И он тоже ничего не помнит.

– Или притворяется, что не помнит, – бурчу я, перебирая содержимое сумочки и рассматривая каждый предмет, потому что хочу узнать, кто она – я. Вряд ли состав косметички может много сказать о хозяине, но нужно хоть чем-то занять руки. – Мне кажется, не стоит ему доверять.

– Что ты предлагаешь? Выгнать его?

– Не знаю, но надо быть осторожными.

– Он один из нас, Ви, а солдаты своих не предают, – бровь Шона дергается вверх, словно осуждая.

Я демонстративно закатываю глаза. Господи, до чего же Рид правильный! И наивный!

– Шон, не все такие, как ты.

Я открываю кошелёк и вытряхиваю оттуда все содержимое. Внутри одного из отделов лежит небольшая фотография, и я подношу её к лицу, внимательно разглядывая.

Тут я еще совсем девчонка, худая, несуразная, с забавным хвостом на макушке. Ссутулившись, я стою возле старого каменного фонтана, часть бортов которого разрушена временем, а основание затянуто коркой малахитово-зелёной плесени. Рядом со мной четверо мальчишек не старше двенадцати. Пасмурное небо, затянутое низкими грозовыми тучами, создает гнетущее впечатление, но несмотря на погоду, все весело улыбаются в камеру. Ребята одеты в одинаковую защитную форму и коротко подстрижены. Я узнаю как минимум трех из них! Прищурившись, я рассматриваю их лица, пытаясь отыскать черты сходства со взрослыми версиями.

Шон, как и сейчас, выше остальных. Он смотрит прямо в камеру, улыбаясь своей фирменной широкой улыбкой. Ник, в отличие от себя нынешнего, выглядит почти нормально. Одна его рука перекинута на плечи Арта, а кисти замотаны белыми бинтами. Кавано же, помимо светлых волос, выдают светящиеся круглые глаза с расходящимися от них лучиками и фирменные ямочки на щеках, придающие парню вид шкодливого младенца. Но мой взгляд останавливается на четвёртом мальчике. У него темно-русые волосы и широкие густые брови. Он стоит ближе всех ко мне, и я с удивлением обнаруживаю, что держу его за руку, переплетая пальцы.

Странно, что из всех фотографий, которые могут храниться в бумажнике, я выбрала эту. Бессмыслица какая-то! Я со стоном падаю назад на подушку, закрывая лицо ладонями.

– Ты в порядке? – Шон осторожно прикасается к моей руке, будто хочет успокоить, но на самом деле скорее опасается моей реакции. «Клянусь, если он ещё хоть раз спросит все ли в порядке, я его ударю», – мысленно раздражаюсь я, но, убирая руки от лица, мило улыбаюсь и киваю. Тут же, в ответ на моё лицемерие, в голове раздается голос: «Мы с тобой абсолютно одинаковые. Вот почему я вижу тебя насквозь. Никто из нас не показывает свою истинную сущность. Так что мы оба притворяемся». Чёртов Ник! Я отмахиваюсь от его слов, как от назойливой мухи.

Шон наклоняется вперед, опасаясь нового приступа, и не сводит с меня глаз.

– Взгляни, – протягиваю ему фотографию и ожидаю реакцию, покусывая губы. Пару минут он молча рассматривает карточку, не произнося ни слова. Его губы поджаты в раздумьях. И пока он анализирует ситуацию, я прихожу к выводу: все, что делает этот парень, имеет цель и необходимость. Каждый его дальнейший шаг планируется заранее. Каждое слово тщательно продумывается и взвешивается. Словно цель всей его жизни – ни минуты не потратить на лишние действия или пустые рассуждения.

А я не такая. Мне кажется, что не такая. Но не зря ведь говорят, что противоположности притягиваются?

– Зато мы теперь знаем, что Николас действительно один из нас, – возвращая мне фото, Шон откидывается обратно на подушку. – По крайней мере, в том возрасте он выглядел нормально.

Я фыркаю.

– Прекрасно! Но когда я окажусь права, не говори, что я тебя не предупреждала!

Шон вздыхает, а я поворачиваюсь на бок, подкладывая руку под голову, и пользуюсь возможностью получше его рассмотреть.

– Ты что-нибудь помнишь из своего детства? Родителей, друзей, может, свою собаку?

– Нет. – Шон протягивает руку к ночнику, выключая его, и комната погружается в темноту. – Такое чувство, будто я только родился. Сразу взрослым. Звучит глупо, но это так.

– А вот Ник помнит, – намеренно делая ударение на имени, говорю я.

– Снова ты за свое, – усталость явственно проступает в его голосе.

Ну почему так? Миллион вопросов, как пчелиный рой, атакует мой разум, Рид же, как остров невозмутимости, молча продолжает пялиться в потолок.

– Подумай сам, ведь это странно, что у меня в кошельке лежит ваше фото. Ни отца, ни матери. А фотография многолетней давности. Что-то важное случилось тогда… в детстве. И Ник единственный его помнит.

– Я не знаю, Ви, – кажется, терпению приходит конец. – Спроси его сама, раз уверена, что он помнит.

– Пф-ф, несмотря на то, что сейчас я не доверяю своей памяти, словам Ника я не доверяю ещё больше!

– Давай спать, – произносит Шон, зевая. – Через пару часов рассвет, а утром надо решить, что делать дальше. Поговорим после.

Он прав. Мой разум сейчас так устал, что вряд ли я смогу заставить его разобраться в случившемся. Возможно, в предложении Шона обратиться к Нику есть разумное зерно. Вдруг тот и правда что-нибудь расскажет. «Конечно, если подфортит нарваться на его хорошее настроение, – думаю я, натягивая повыше одеяло. – А если уж совсем повезет, то, может, он даже врать не будет».

«Ладно. Выясню завтра», – решаю я, ставя окончательную точку на своих размышлениях. Откидываюсь на подушку, наполнитель в которой свалялся колом, и пытаюсь заснуть. Ворочаюсь с боку на бок, считая ребрами впивающиеся пружины, но сон так и не идёт. После обнаруженной очевидной связи между мной и ребятами я еще больше задумываюсь о четвёртом парне. «Где он сейчас? Все ли с ним в порядке? А вдруг он тоже был в поезде, и мы просто разминулись?»

Я закрываю глаза, мечтая, что утром проснусь в своей постели (где бы она ни была), а все произошедшее окажется дурацким сном. Перед глазами ещё несколько мгновений мелькают мутные образы, а потом разум отключается.

Вокруг совершенная темнота, пахнет затхлостью и моющими средствами. Я оглядываюсь по сторонам, но вижу лишь контуры предметов, так как в помещении совершенно отсутствуют окна. Вокруг меня огромными горами возвышаются баки и металлические стойки со сложенными на них вещами. Я делаю пару шагов и, спотыкаясь о швабру, тихо ругаюсь себе под нос. Пустое ведро, упав, с гулким стуком откатывается к стене.

Услышав громкий хохот, я поворачиваю голову и вижу очертания парня. Да, судя по низкому смеху, это определённо должен быть парень. Он сидит на полу, прижавшись спиной к двери и согнув ноги в коленях.

– Я вижу, ты успокоилась.

– Уверен? – Я пихаю подошву его ботинка носком своего. – Это все еще твоя вина, что мы заперты тут. Возможно, на всю ночь. Все потому что кое-кто внезапно захотел пообжиматься в студенческой прачечной? – наиграно спокойно говорю я и тут же добавляю: – Надеюсь, хоть мальчикам, в отличие от нас, сейчас весело.

– О, им определённо весело, – ухмыляется он. – В компании девчонок из института искусств тем более. Они наверняка уже в кинотеатре.

– Где должны были быть и мы, – поправляю я. – Если бы не твоя вечно ищущая приключений задница.

– Прекрасная задница, должен отметить.

– Спорно.

Медленно подхожу ближе, и парень опускает ноги, вытягивая их перед собой. Я сажусь сверху и чувствую, как он проводит руками по моей спине, задирая свободную футболку вверх и касаясь кончиками пальцев ребер.

– Слишком поздно извиняться, уже слишком поздно1, – откинув голову назад, начинает петь он, совершенно безуспешно пытаясь подстроиться под ритм, но так фальшивит, что, поморщившись, я закрываю ему рот рукой и начинаю смеяться.

– Хватит, прошу, – умоляю я, крепче прижимая пальцы к его губам, отчего последние слова становится невозможно разобрать. – Я, конечно, люблю тебя, но, умоляю, прекрати. Ты ужасен.

– Скажи еще раз. Я люблю слушать, как ты произносишь это.

– Что именно повторить? Что ты ужасен?

– Ты знаешь, что… – довольно улыбается он.

– Я. Люблю. Тебя, – шепчу я, с придыханием проговаривая каждое слово.

– Я тоже тебя люблю. С ума схожу. – Мягкие губы касаются моих, осторожно прикусывая нежную кожу, и сильные руки притягивают ближе. – Кажется, ты сказала, что готова на все? – Его губы перемещаются на скулы, затем на подбородок и, оставляя невесомые поцелуи, возвращаются к уголкам моего рта. Этот парень целует намеренно медленно, дразня и растягивая каждое мгновение. Кожа тут же покрывается мурашками, и я, наслаждаясь ласковыми прикосновениями, улыбаюсь.

Второй рукой он касается ладонью моей щеки, поглаживая её. Я слегка прикусываю его палец, решив немного поиграть.

– Я бы с гораздо большим удовольствием посмотрела сегодня вечером обещанный фильм.

Он смеется, затем склоняется ко мне и прижимает губы к уху.

– Лгунья, – шепот обдает кожу волной горячего воздуха.

Его губы пробегают по моей шее, осыпая ее легкими поцелуями как раз под ухом, и кажется, что комната вращается подобно карусели в парке развлечений.

Я нахожу подол его рубашки и начинаю стягивать ее через голову.

– Сегодня я командую, – тоном, не терпящим возражений, заявляю я.

– Есть, мэм, – парень шутливо отдаёт мне честь.

Он стягивает с меня футболку, бросая её в сторону, и скользит пальцами под бретельки бюстгальтера. Тянет их вниз по моим рукам, полностью снимая его. Мы одновременно тяжело вздыхаем.

«Безумие».

Это первое слово, которое приходит на ум, когда мужские руки, задирая одежду, касаются голой кожи, кружа, лаская и рисуя на ней узоры. Именно так я бы рассказала о нас, если бы писала книгу. Мне нравится, как мы цепляемся друг за друга, бросая вызов. Эта сумасшедшая химия возбуждает.

Кончики его пальцев словно связаны невидимым нитями со струнами моего тела, и я со стоном зажмуриваюсь.

«Жадность».

Это слово стало бы вторым, о котором я думаю, когда влажный язык пробегает по моей губе, и я, сжимая пальцами жесткие мужские волосы, тянусь навстречу. Нет больше его. Нет меня. Есть только жар и воздух, который мы делим на двоих. Его язык, его губы, его пальцы, тянущие за волосы.

Дыхание раскаленной волной опаляет кожу. Опустив левую ладонь на мою грудь, он стонет, а правая рука тут же проскальзывает под юбку.

– Пожалуй, это мы снимать не будем, – шепчет парень, отодвигая тонкое кружево в сторону, дразня и распаляя ещё больше. Наверное, третье слово – «слабость».

Я выгибаюсь ему навстречу и прикрываю глаза. Хотя какой в этом смысл? Темнота полная.

– Тише, – выдыхает он. – Твой отец убьёт меня в самом прямом смысле этого слова, если кто-то донесет, чем мы здесь занимаемся.

Я слышу, как расстегивается ремень, шуршат брюки и разрывается обертка презерватива. Металлическая пряжка звонко ударяется о каменный пол, эхом отражаясь от стен.

– Скажи это себе, потому что в прошлый раз из нас двоих ты стонал громче.

Я чувствую его ухмылку, сильные руки впиваются в мои бедра, привлекая ближе.

– Не может быть, – говорит парень, качая головой и вплотную прижимает к себе, чтобы я отчетливо почувствовала его возбуждение. – Уверен, ты первая проиграешь. Спорим? – с вызовом шепчет он.

– Продуешь, – специально раззадориваю я, требовательно прикусывая шею парня.

Вдох. Выдох.

Прикосновения становятся требовательнее, заставляя сильнее выгибаться парню навстречу. Я закрываю глаза, откидываю голову назад, чувствуя, как волосы рассыпается по спине, и остаемся только он и я. Я и этот парень. Он шепчет, как скучал, наматывает волосы на пальцы. Целует меня, дышит мной, любит меня. Так же, как и я его.

В тишине слышны лишь наши тяжёлые вздохи, сталкивающиеся в немом противостоянии и растворяющиеся в темноте маленькой тесной комнатки. Я стараюсь сдерживать себя, но это оказывается труднее, чем казалось на первый взгляд.

– Настало время играть по-крупному, – разносится низкий шепот, и широкая ладонь скользит вниз по моему животу.

– Это нечестно.

– Правила обсуждают на суше, Веснушка. – И его язык встречается с моим, властно заявляя свои права.

Плевать, что я потеряла контроль. Тело напряжено, как струна. Одно движение – и лопнет. Один лишь вздох, который растворяется в моем протяжном стоне. Мы целуемся жестко и глубоко, и как только парень понимает, что победил, стонет, толкается вперед еще пару раз, и где-то в самый разгар бури наслаждения выдыхает мое имя.

– Господи! Что ты со мной творишь! – задыхаясь, произносит он и прижимается щекой к моей груди, слушая ритм успокаивающегося сердца.

Несколько минут никто из нас не нарушает тишины, мы просто ровно дышим в объятиях друг друга. Я пропускаю его волосы сквозь пальцы и целую в макушку.

– Ты негодяй, – с упреком произношу я, но из объятий не выпускаю. – В честном поединке я бы тебя обыграла.

Он ухмыляется, очерчивая большим пальцем на моей груди круги.

– Значит, честно играть явно нет резона.

Я наклоняюсь к его уху и с вызовом шепчу:

– Может, тогда реванш?

Болезненный импульс в висках заставляет распахнуть глаза. Я кручусь, запутавшись в простынях, не сразу понимая, где вообще нахожусь.

Мне жарко, а постель липнет к телу. Я поворачиваю голову и, глядя на мирно спящего на соседней кровати Шона, понимаю, что вчерашний день был правдой. Крепко зажмурившись, замираю без малейшего движения, надеясь вновь погрузиться в сон, чтобы узнать, что будет дальше.

Воспоминания еще окружают, но словно туманная дымка, уже начинают рассеиваться, и я хочу собрать их, как утреннюю росу в ладонь, закрыть и запечатать в разуме.

Я видела все так четко, так правдоподобно. Что, если это был не сон? Вдруг это действительно случилось?

Со мной. С нами.

Я подношу руки к лицу, до сих пор ощущая, как от его прикосновений к телу все внутри трепещет. Поворачиваюсь и, разглядывая спящего друга, улыбаюсь широко, как никогда. Неужели мне действительно так повезло?

Я натягиваю одеяло повыше и прячу глупую улыбку.