Читать книгу На грани - Вильям Богуславский - Страница 10

– Нина, – делился Звягин, – я тебе рассказывал о сборище во дворе. Уверен, что там можно найти подходящих людей. Раньше я их колол, а теперь нужны целые. Налей флягу – пойду внедряться и вербовать боевой отряд.

– Не нравится мне эта затея, – сказала Нина, – может найти что-то без уголовщины?

– Значит – бежать без оглядки.

…Звягин пришел во двор в самую рань. За столом никого не было. Он уселся и стал ждать. Неожиданно с какой-то стороны приблизился бомж, узнать недолго: обросший волосами, в лохмотьях, ударил запах мочи и перепревшего пота.

– Ты чего тут сел? – уставился он на Звягина, ощерив рот с парой зубов.

Звягин усмехнулся:

– Где захотел, там сижу.

– А сидало ты принес, а коробы брал?

– Где брать? – приподнялся Звягин.

– Не скажу, шукай сам!

Звягин покачал головой, молча достал бутылку и поставил перед собой.

– Цэ шо?

– Самогон.

– Не треба ничего нести! Налый трошкы!

Откуда-то появилась баночка, и он протянул ее.

– Для знакомства! – сказал Звягин. – Молча достал флягу и положил перед собой.

– Золотый человик, спасы господы, налый шэ трошкы!

Звягин ещё подлил в баночку. Тот с маху выпил. Упал на колени.

– Ше трошкы!

– Тебя как зовут?

– Желвак назвали, хай як хотять!

– Давно бомжуешь?

– Давно, с Броварив я, хату забрав сельсовет.

– Где ночуешь?

– Э, не скажу! Забереш, не скажу!

– Ладно, – сказал Звягин, – давай еще плесну.

Со стороны магазина стали появляться люди. Подходили к столу, раскладывали что-то съестное, ставили бутылки, чаще вино «Биле мицне», именуемое – «Биомицин».

К Звягину подсел толстый, низкого роста человек, явно еврей. Будто они были давно знакомы, заговорил:

– Длинная очередь, чем дела хуже, тем очередь за вином длиннее. У вас что-то другое?

– Самогон, – сказал Звягин.

– Не будем спешить, подождем Хрома. Ему нравится выпить в компании. Вы, я вижу, тут недавно.

– Впервые.

– А я здесь ежедневно. Мои окна вон с того дома выходят сюда. У меня больная мама, и я должен за ней ухаживать. Меня зовут Ефим, но тут сразу приклеят кличку. Тут я – Финя. Как вас зовут?

– Эдуард.

– Эдик – хорошее имя, но Хром что-то вам придумает. Остряк!

– О, Игорь Николаевич, здравствуйте! – Ефим поднялся и протянул руку, подошедшему высокому худому изможденному человеку, его Звягин вспомнил: он держал тогда речи перед сидящими за столом.

– Как мама?

– Спасибо, Игорь Николаевич. Слава богу!

– Он единственный помнит, – сказал Ефим Звягину, – интеллигентнейший человек, профессор, преподавал в университете, если бы не алкоголизм! Видели руки? Анекдоты про него рассказывают. Принимал экзамены. Ему на стол графин с водкой, до конца экзамена он его осушит, но спуску никому не давал. А речи произносит – перлы! По любому вопросу. Радиоприемник у него – подарок! Все знает! Вообще – фантазер!

Компания заметно оживилась. Звягин увидел приближающегося человека, вернее двух: один тащил на себе другого.

– Кого-то Хром несет? – Сказал Ефим.

– Подставьте коробки! – скомандовал названный Хромом, осторожно укладывая свою ношу. – Подобрал в канаве за магазином. Полечим!

Только сейчас Звягин обратил внимание на небольшой рюкзак за спиной у этого Хрома. Он его снял, покопался и достал бутылочку.

– Нашатырь! Необходимая вещь. Налейте в кружку воды, и семь капель! Но сначала массаж!

Он с силой стал растирать уши бедняге, тот вначале не реагировал, а потом стал изворачиваться, кривиться, мычать, но, похоже, очнулся.

– Пусть полежит, съедет с орбиты! А мы выпьем!

– Хром, человек угощает самогоном, – сказал Ефим, – зовут Эдуард, стесняется. Игорь Николаевич, с его разрешения и вам налью!

– Всегда спасибо! – сказал Игорь Николаевич.

Хром посмотрел на Звягина.

– Ты, я вижу, перину давил, а чего к нам?

– У сестры пока живу, а готовится выгнать, – ответил Звягин.

– Пей из моей, я не брезгливый. – и Хром протянул свою кружку Звягину, – а впредь готовься. Первым делом найди кружку, как мою, из нержавейки, поменяй свои шкрабы на военные ботинки. Рюкзак приготовь, мыло не забудь, плёнку метров пять, деньги не проси, проси хлеб!

– Твои наставления бесполезны, – сказал Игорь Николаевич, – от твоих учеников на километр разит.

– Желвак, – крикнул Хром, – что мне из-за тебя репу морщить. Иди, облейся бензином, чтобы по-человечески пахнуть! А Игорю Николаевичу налейте по каемку, он еще не в кондиции!

Звягин слушал и наблюдал, Хром привлек его сразу больше других, заметно было, что он хоть и прихрамывает, но жилист и физически крепок. Кроме того, его повадки выдавали человека, побывавшего в тюрьме, и наколки на руке это подтверждали. Но, если вор, непонятно почему он здесь, малин, наверно, в Киеве предостаточно. Надо быть осторожным и себя не выдать.

– Самогон, уверен, горит! Уважил! – сказал Хром, – Загладим вином!

Пьяный, уложенный на коробках, поднял голову и сел.

– Тебя как звать? – спросил его Хром. – Иди к столу!

– Павел, Паша.

– Опохмелись Паша, где ночуешь?

– В мастерских, закрылись, я там работал, а сторож на ночь пускает. Меня знали. Там у меня над входом в один из корпусов мой лозунг висит:

– Сам сочинил? – спросил Хром

– Я, меня там поэтом считали.

– Своей хаты нет?

– Была! – он оживился, видно было, что приходит в себя. – Мамину квартиру после ее смерти продал, жена – хочу жить только с мамой – с тещей, значит. Ну, выпивал! Скандалы, теща, думаете, про них зря анекдоты сочиняют!?

– И как до канавы дошел?

– Длинная история.

– Нам спешить некуда. Выпей.

Он приосанился, видно было, что это совсем еще молодой человек.

– А что. Расскажу, мне вот, на сердце тоска. У нас в мастерских долгое время работал настоящий скульптор – Семен Грачев, я что, ремесленное кончал, а он Строгановское училище. Его работы и в Париже, и в Москве. Хороший был человек. Ко мне обратился незадолго до смерти. Ты сможешь, напиши, как мой отец спасся. Я, когда без работы остался, решил, попробую, напишу! А история такая. Рядом Дарница, и мало кто знает, что когда немцы взяли Киев, тысячи военнопленных загнали за колючую проволоку в Дарницком лесу. Это вот, рядом, левый берег. Вышки, пулеметы. Малейшее неповиновение – расстрел.

Он говорил спокойно, неторопливо, без запинок.

– !Пять дней не давали ни воды, ни еды. Люди гибли, обглодали кору деревьев, съели траву. Сейчас там памятники стоят. Убили за все время не меньше шестисот тысяч человек. Так вот, в один день шестнадцать тысяч военнопленных ринулись на прорыв, снесли проволочные ограждения. Все это под пулеметным и автоматным огнем. Только четыре тысячи сумели уйти. Отец Грачева тоже. Он с группой добрался до наших, воевал, был ранен, прошел всю войну до конца. Я вроде очерка написал. Ездил на место лагеря, тексты на памятниках интересные, узнал еще киевлян, которые о лагере знали, о тех, кто остались живыми. Очень мне хотелось уважить посмертную просьбу Семена Грачева. И самое худшее: понес я этот очерк в центральную газету «Луч». В отделе писем сидит невзрачный человек, взял мою рукопись.

– Мы посмотрим!

Я эту газету каждый день бегал, покупал. И вот, открываю – статья большая, другое название, только мое написанное. Все, как я писал, но фамилии другие, автор какой-то Иванов. А о Грачеве совсем мало. Я в эту редакцию прибежал. «Как это понимать? Сую газету. Отдавайте мой материал! А он – то, что вы сообщили: давно известно! Этот автор осветил тему глубже!

Я готов был этого шибздика убить!

– А вы сверяли свой текст с напечатанным? – спросил Игорь Николаевич.

– Он мне мой текст не вернул, Сказал: не сохраняем!

– У меня черновик остался, а кому доказывать. Запил я.

– Плагиат – тоже проблема. Беззаконие полное! – сказал Игорь Николаевич.

– Готов был убить! – повторил Паша.

– Давно гуляешь? – спросил Хром.

– Больше полугода. Тут такое дело – с тещей связано. Парикмахерша! Меня иначе, как Бандера, не называла. Дед мой из Тернополя. Без задних мыслей рассказал, а она мне навесила. Чуть что – Бандера! Я что, фашист? Националист? Дед мой до Берлина дошел! Пухом ему земля. И до того она меня довела, что к жене я потерял всякий интерес.

Павел замолчал.

– Пацана Сашку, жалко, но вырастет, поймет! Все на её совести – скотине безрогой! А было так. Вернулся я с работы, веселый, в настроении, а она с порога – Бандера! Снова набрался! Как тебя земля носит!?

Я ее резко отодвинул, отлетела она в сторону, а я ушел, в чем был, и не вернусь! Пусть помнят Бандеру!

– Я понимаю. Я так понимаю Павла, – порываясь, чтобы обнять его, выкрикивал Ефим, – когда плюют тебе в самую душу, тут такая ярость подымается, что убить хочется. Когда нечем донять, так сказать, бьют по самому больному! По себе знаю. Я в молодости одного жлоба чуть не убил. Из Москвы приехал мой одноклассник Эдик Барк – известный художник. Тогда стиляги появились, и Эдик в моде, так сказать, пиджак с накладными плечами, брюки дудочкой. А на лацкане пиджака знак члена Московских художников: палитра в красках и кисть наискосок.