Читать книгу Естествознатель. Книга 2. Тернистый путь - Виолетта Орлова - Страница 12

Глава 11 Или за свою свободу бороться надо с собой

Оглавление

На следующий день Артура и Тэнку разделили, погнав каждого выполнять обязанности, предписанные господином Ролли. По какой-то причине старый армут предпочел дать Тэнке более простую работу, чем Артуру, однако клипсянина этот факт отнюдь не успокаивал, ибо после разговора с Лэком он понял одно: девочку впоследствии собираются отправить на какое-то другое, более сложное испытание, поэтому ее стараются не мучать с самого начала.

Артур же с первого дня прочувствовал все прелести выматывающих работ в шатре, ведь обязанностей было бесчисленное множество. Рабы переносили на себе тяжелые ящики с товаром, который господин Ролли выставлял на продажу, тщательно убирали территорию, начищали фонтаны, переносили в огромных ведрах питьевую воду, чтобы на кухне всегда имелся запас для готовки, обслуживали семью Ролли и выполняли множество других заданий, которые непрерывно сменяли друг друга. К концу дня мальчики изматывались так, что, почти не чувствуя своих ног, приползали к месту ночлега и, даже не дождавшись пока на их натруженные руки наденут кандалы, проваливались в глубокий сон. В суровом распорядке дня этих несчастных юношей существовал лишь один кратковременный перерыв на отдых, когда рабы могли выпить стакан молока, заменявший им скудный обед.

Господин Ролли сам очень часто наблюдал за работой, строго контролируя качество ее выполнения; старый армут вел праздный образ жизни, и у него вполне хватало времени на подобное созерцание. Мужчине чрезвычайно нравилось смотреть, как на его глазах, подобно гигантскому муравейнику, растет его империя. Хозяин внимательно оценивал каждого мальчика и прикидывал, насколько эффективен тот или иной работник. Армут также решал вопрос о наказаниях, если ему казалось, что допущены какие-то грубые нарушения или проявлена халатная небрежность к своему труду.

Впрочем, бедные юноши не знали такого понятия, как небрежность, ибо она каралась слишком сурово. Даже секундная остановка или промедление стоили им удара плети, которыми их лениво одаривали надсмотрщики, являвшиеся рабами, но более высокого ранга, если так можно выразиться. Удивительное дело, но эти, тоже, в общем-то, бесправные люди без всякого понимания и милосердия могли истязать своих подчиненных, считая их ниже себя. Рабская философия проявляется не только тогда, когда ограничена личная свобода человека, но еще и тогда, когда он сам начинает видеть в других таких же рабов и относиться к ним соответственно.

Господин Ролли иногда любил сам раздавать еду своим рабам. В эти моменты он разговаривал с каждым, делал замечания и давал какие-то советы. Мужчине нравилось общаться со слугами, ибо в этих разговорах он неизменно чувствовал собственное превосходство. Сегодня старый армут особенно внимательно наблюдал за новичком: Артур вроде бы и выполнял свою работу, однако без должного рвения, и даже, как показалось господину Ролли, с каким-то легким оттенком пренебрежения.

Более того, дерзкий юноша совершенно не откликался на новое имя и, когда армут обращался к нему, наглец упорно делал вид, что не слышит его. Старый армут мечтал наказать мальчишку, чтобы тот, наконец, осознал, в какое положение он попал. Но пока для серьезного наказания на его счету имелось маловато оплошностей. В настоящий момент армут ограничивался лишь тем, что давал юноше самую тяжелую работу, какую только мог придумать его изощренный ум.

Наконец, наступило долгожданное время обеда, и рабы стали робко подходить к господину Ролли, желая получить свою обеденную порцию. Когда Артур брал стакан с молоком, его руки так сильно дрожали от непривычного перенапряжения, что он едва не разлил весь свой и без того скудный обед.

– Как тебе рабочий день, Бат? Утомительно? – с издевкой поинтересовался армут, насмешливо глядя на свое новое приобретение. Однако дерзкий юноша наглым образом проигнорировал эту фразу, сделав вид, что ничего не слышит. Господин Ролли добродушно улыбнулся. Мужчина понимал, что рано или поздно он все равно сломает строптивца, приближать же этот момент смысла не было. Одинаковые раболепные физиономии своих подопечных порою сильно раздражали его, особенно когда ему хотелось разнообразия. С этим же новым рабом он вполне может поиграть до тех пор, пока забава ему не надоест. Впрочем, хозяину все равно хотелось наказать его за дерзость, и этот момент вскоре наступил.

Один из рабов, Лэк, отличился, ибо совершил непростительную небрежность, разбив фарфоровую тарелку с гербом мануфактуры Ролли. За этот возмутительный проступок армут приказал надсмотрщику дать ему пять ударов плетью. При этом хозяин как обычно, громко ругал мальчика. Это было необходимо по нескольким причинам: во-первых, внушение для других рабов, во-вторых, наука для самого наказуемого. Господин Ролли краем глаза заметил, что во время гневной брани Артур прекратил работу и остановился, пристально глядя на сжавшегося в совершенном испуге Лэка. И было в его глазах нечто такое, что сразу натолкнуло старого армута на мысль о том, как можно, наконец, проучить нового раба. Господин Ролли вразвалку подошел к юноше и сказал:

– Слушай внимательно, Бат. Лэк только что совершил непростительный проступок и должен получить справедливое наказание. Я бы хотел, чтобы его осуществил ты. Возьми плеть и накажи Лэка. Таким образом, ты поймешь, насколько важно неукоснительно следовать всем моим приказам.

Артур с каким-то удивлением посмотрел на старого армута, словно в первый раз осознав, что обращаются именно к нему.

– Давай же, Бат, не заставляй меня ждать, – ворчливо проговорил господин Ролли, видя, что юноша замер в нерешительности.

– Я не буду этого делать, – наконец сухо произнес Артур.

Господин Ролли довольно ухмыльнулся, так как раб прямиком угодил в ловушку, специально для него подстроенную.

– Вот как, и почему же? – с наигранным любопытством поинтересовался старый армут, с наслаждением вглядываясь в лицо своего строптивого слуги. Юноша презрительно молчал, не считая нужным что-либо пояснять. Понимал ли он, что армут нарочно его испытывает? Да, в некоторой степени Артур это понимал. Но тем не менее он не мог перешагнуть через себя и ударить или унизить другого человека. Он считал, что лучше ему самому перенести наказание, чем подвергать испытанию своего друга.

– Хорошо, Бат, как хочешь. Мы не будем наказывать Лэка, но тебе следует кое-что уяснить. Мои приказы обычно выполняются беспрекословно. Ты только что нарушил это простое правило, за что должен ответить.

Господин Ролли видел, как остальные рабы в страхе озираются на своего хозяина; они понимали, что последует за этими его словами и, возможно, втайне жалели новичка. А может, просто боялись оказаться на его месте, как знать.

Артур же безразлично пожал плечами, словно вполне принимал такое положение вещей.

Господин Ролли лениво щелкнул пальцами, подзывая другого раба.

–– Принеси охотничий кнут, обычной плети этому наглецу, видимо, недостаточно!

Раб тут же испарился, стараясь как можно быстрее выполнить приказание.

– А ты… Долой рубашку, быстро! – тихо велел армут, в упор глядя на Артура. Юноша постарался придать своему лицу безразличие, когда нарочито медленно снимал с себя рубашку. Клипсянин хорошо понимал, что последствия от кнута будут гораздо более плачевными, чем от плети, которую использовали надсмотрщики. Страх на секунду возобладал над ним, затуманив сознание. Что если он не справится, покажет свои страдания, не сможет сдержать слез? Не легче ли было выполнять все приказы беспрекословно, вести себя, как другие, не лезть на рожон? При этом юноша отчетливо понимал, что только выказывая безразличие и бесстрашие, он психологически побеждал своего мучителя. Для него это было важнее боли, которую ему придется претерпевать.

– На землю! – вновь отчетливо скомандовал господин Ролли. Артур медленно подчинился приказу, предупредительно положив рубашку под лицо, чтобы мучитель не видел его глаз во время истязания. Хотя, может, это будет не так уж и больно, как ему кажется… Однако когда в воздухе просвистел хлыст и опустился на его голую спину, бедному юноше показалось, что кожу прожигают каленым железом. Он не смог сдержать тихого стона и дрожащими руками вцепился в рубашку, словно она могла хоть как-то спасти его от боли.

Клипсянин чувствовал, что кнут нанес ему глубокую рану, из которой сразу же хлынула горячая кровь, заливая благоустроенную дорожку. А потом было еще много вспышек боли, резких и оглушающих, когда его тело сильно вздрагивало и тут же замирало, в изнеможении. Несчастному казалось, что пытка длится вечно, и он уже не верил в то, что дотянет до конца. Сознание то уходило от него, то вновь возвращалось, подобно морским волнам; ему мерещилось, что он захлебывается в воде, ему нечем дышать, а потом коварное течение вновь прибивало его на берег, и он приходил в себя, совершенно измученный и обессиленный. Из его глаз струились слезы, которые он был не в состоянии сдержать. Наконец, воцарилась какая-то странная зловещая тишина, и удары прекратились. Песок под ним был залит его собственной кровью.

– Раны глубокие, их теперь надо зашивать, – нерешительным голосом произнес раб, который все это время наносил тяжелые удары. В глубине души ему было жаль юношу, подвергнувшегося такому суровому наказанию. Теперь у бедняги может начаться лихорадка, раны будут рубцеваться и чесаться, причиняя невыносимые страдания, и он, вероятнее всего, на время будет отстранен от общественных работ.

Господин Ролли удовлетворенно хмыкнул, глядя на строптивца, беззащитно лежавшего на земле. Медленно приблизившись к Артуру, мужчина грубо перевернул его на бок острым носком своей туфли. Лицо раба было белее снега, несмотря на сильный загар, а голубые глаза блестели от слез.

– Прости, Бат, но это еще не все, – с деланным сожалением проговорил старый армут, с полным безразличием глядя на избитого юношу.

– До вечера ты будешь прикован кандалами к дереву, а все остальные будут смотреть на тебя и набираться ума и послушания. Вечером тебя отведут к врачу; он же даст тебе воды.

Так как Артур продолжал молчать, никак не отреагировав на данную тираду, господин Ролли лениво ударил его ногой в живот, заставив юношу сжаться от новой вспышки боли. Затем мужчина, подумав, что и так уже достаточно наказал наглеца, хлопнул в ладоши, подзывая надсмотрщика. Как и обещал старый армут, Артуру надели кандалы на руки и поставили у дерева в центре небольшой площади, где в основном трудились другие рабы. Обессилевший мальчик не мог стоять на ногах, поэтому он просто беспомощно повис в кандалах, закрыв глаза. Он чувствовал, как по его спине стекает кровь, а полуденное солнце обжигает кожу и накаляет железные кандалы на его руках. Кажется, мимо него тихо проходили другие несчастные узники шатров, однако они не решались поднять на него глаза.

Бедному мальчику ужасно хотелось пить, а когда солнце уже достаточно нагрело ему спину, жажда стала и вовсе невыносимой. В какой-то момент он не выдержал и взмолился у проходящего раба о глотке воды. Однако юный слуга, услышав его просьбу, в испуге отпрыгнул от несчастного, словно боялся, что его тоже могут наказать. Все это не укрылось от господина Ролли, который лениво поглядывал на наказанного раба. Старый армут приблизился к Артуру и с нескрываемым удовольствием посмотрел в его замутненные от боли глаза.

– Если ты чего-то хочешь, Бат, можешь вежливо попросить у меня, и я выполню твою просьбу, – с грубым смешком проговорил мужчина. Ему было интересно, в какой момент, наконец, непокорный раб примет его правила игры. Юноша с трудом приподнял голову и с безразличием взглянул на своего врага. Жажда страшно мучила его, но, тем не менее, он не сказал ни слова.

Армут лишь пожал плечами и отошел в сторону; мальчишка еще не знает, насколько сурово может караться подобное упрямство.

Ближе к вечеру Артура, наконец, освободили. Впрочем, бедный юноша об этом не узнал, так как был без сознания. Тогда-то он в первый раз оказался в комнате местного врача, чрезвычайно уважаемого человека, господина Льгинкиса. Покои доктора были практически такими же роскошными, как и хоромы четы Ролли. Из всего обслуживающего персонала именно господин Льгинкис пользовался особым доверием и уважением господина Ролли, ведь от этого искусного врача зависело здоровье всех обитателей шатра. Старый армут был весьма неглупым человеком, поэтому он понимал, что лекарь на самом деле является куда более полезным, чем любой из его наемных работников, и посему должен обладать особыми привилегиями. Господин Ролли, не жалея средств, вкладывался в развитие медицины; он отчетливо осознавал, что и ему самому рано или поздно придется воспользоваться помощью врачевателя.

Достопочтенный лекарь занимал несколько просторных, роскошно обставленных комнат, отделенных друг от друга раздвижными ширмами. Когда рабы внесли Артура в покои господина Льгинкиса, тот передернул плечами и брезгливо сморщил крючковатый нос.

– За что вы их так разрисовываете? – раздраженно поинтересовался старик у вошедшего господина Ролли. Тот добродушно пожал плечами.

– За непослушание.

– Таким манером у вас не только непослушных, но и вообще рабов не останется, – брюзгливо продолжал старый врач.

Удивительно, но этот маленький человечек, пожалуй, был единственным в шатрах, кому позволялось подобным образом разговаривать с господином Ролли. Врач даже мог бы влиять на некоторые решения старого армута и защищать рабов, чего он, впрочем, не делал. Сострадание было чуждо его характеру.

– Что с ним? Он уже давно без сознания. Неужели обычная порка дала такой эффект? – озабоченным голосом поинтересовался армут.

Врач склонился над юношей, которого заботливо положили на пуховые подушки. С лица господина Льгинкиса не сходило брезгливое выражение. По правде говоря, доктор ненавидел больных всем сердцем.

– У него степная лихорадка, – наконец, безапелляционно заявил он, продолжая рассматривать пострадавшего.

– Это серьезно?

– Я уберу проявления болезни. У меня есть необходимые медикаменты. Завтра от нее не останется и следа. Однако она может вернуться при подобном обращении… В ближайший месяц его нельзя наказывать и заставлять перерабатывать. Иначе лихорадка вернется, и тогда она может стать опасной для его жизни. И кормить его надо получше. Фрукты и овощи обязательно должны присутствовать в его рационе.

Армут поморщился.

– Все настолько плохо? – пробормотал он себе под нос.

Врач пожал плечами.

– Все зависит от того, насколько вам дорога жизнь этого работника.

Господин Ролли еще раз взглянул на юношу. Все тело больного сотрясала крупная дрожь, черные волосы его были мокрыми от пота, а лицо – белее подушек, на которых он лежал. Губы старого хозяина исказились в мстительной усмешке.

– Откровенно говоря, мне наплевать на его жизнь, – безразлично проговорил толстяк. – Однако Бат меня забавляет больше других. Тем более он новичок. Поэтому полечите его, насколько это возможно. После необходимого ухода прикажите привести его на свое место.

Господин Льгинкис кивнул головой и довольно бесцеремонно указал своему работодателю на выход, всем видом давая понять, что задерживаться в его хоромах более нет смысла. Господин Ролли послушно вышел, оставив врача наедине со своим пациентом.

Врач принялся за дело. Он основательно промыл раны на спине и, зашив их посеребренной нитью, смазал специальными травяными мазями, которыми славится подземный город Кагилу. Затем он сделал больному несколько инъекций, а когда тот пришел в себя, напоил лечебным отваром и молоком с инжиром, после чего юноша провалился в исцеляющий сон.

На следующее утро у Артура, как и обещал врач, полностью спала лихорадка. Однако в целом, несмотря на чудодейственные обезболивающие мази кагилуанцев, даже незначительные передвижения давались юноше с огромным трудом, ибо при ходьбе раны на его спине начинали болеть с удвоенной силой. Помимо этого, мальчик чувствовал ужасную слабость, как бывает после затяжной болезни, и когда он преодолел вроде бы небольшое расстояние от комнат доктора до своей тюрьмы, то почувствовал себя настолько уставшим, как будто шел без отдыха целый день.

Лэк и Тэнка пока еще были здесь; они невероятно обрадовались, увидев своего друга живым. После того, как армуты надели на мальчика кандалы и ушли, Тэнка кинулась к Артуру. Ее глаза были красными от слез; Лэк не рассказывал девочке, что произошло. На то было несколько причин. Во-первых, мальчик не хотел расстраивать свою подругу по несчастью излишними подробностями. А во-вторых, инцидент произошел в какой-то степени из-за него самого. Ведь Артур должен был его наказать, но не стал этого делать.

Этот факт немало смущал честного юношу, который, откровенно говоря, пока еще не понимал, как ему следует относиться к этой безумной выходке: как к проявлению геройства или же как к невероятной глупости. И пока, надо отметить, мальчик склонялся ко второму. Впрочем, ему хотелось сперва поговорить об этом с Артуром наедине. И когда Тэнку отвели на кухню, мальчику представилась такая возможность.

Лэк подошел к Артуру, неловко звеня цепями. Тот сидел возле конуры, прислонившись к ней головой. Глаза его были закрыты, словно он спал.

– Бат… – проговорил мальчик, надеясь привлечь его внимание. Однако когда Артур открыл глаза и в упор посмотрел на Лэка, то он вздрогнул, и его бронзовое лицо по-девичьи залилось краской, ибо мальчик понял, что по трусости своей сказал бестактность. – То есть я… Хотел сказать – Артур, – шепотом добавил юноша, с опаской озираясь по сторонам. В эту минуту он напоминал дикого оленя, которого вспугнул охотник.

– Я хотел поговорить с тобой. Почему ты это делаешь? – наконец пробормотал он, с напряжением вглядываясь в лицо своего собеседника. Артур вопросительно приподнял брови; он не совсем понял, о чем идет речь.

– Ну, я имею в виду… – Лэк в нерешительности замялся, не зная, как лучше следует вести разговор. – Почему не подчиняешься Ролли?

– С какой стати я должен ему подчиняться? – хриплым голосом ответил Артур.

– Ну, в этой ситуации… Разве не лучше для тебя самого притвориться на какое-то время… Что ты его слушаешь? Тогда ты будешь избавлен от многих неприятностей, в том числе и от трепки.

– Разве было бы лучше, если бы я избил тебя плетью? – с удивлением спросил Артур.

Лэк пожал плечами.

– Рано или поздно меня все равно изобьют. И, честно говоря, мне абсолютно все равно, кто именно осуществит наказание. У нас здесь нет никаких прав, понимаешь? Так что я, конечно, благодарен тебе за то, что ты не захотел… Нет, на самом деле я вовсе не благодарен тебе! – вдруг неожиданно раздраженно закончил Лэк. – Ты только привлек на меня внимание хозяина. Теперь в будущем мне не избежать трепки куда более страшной, чем ждала меня вчера.

Артур расстроенно опустил голову.

– Прости меня, Лэк. Я не хотел навлечь на тебя беду. Просто я… Не могу ударить беззащитного человека. Это выше моих сил. Я считаю это недостойным поведением даже в нашей ситуации… Я могу выполнить работу – какую угодно, мне все равно, но унижать слабого… Это другое.

– Но ты мог бы пойти на компромисс с самим собой ради того, чтобы тебя не наказывали! – запальчиво воскликнул Лэк.

Артур ласково улыбнулся новому другу.

– Знаешь, есть одна фраза… Я не очень хорошо ее помню, но вроде она звучит таким образом: «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом…» Нельзя перейти на сторону врага на какое-то время; можно быть либо на его стороне, либо против него. Нельзя на какое-то время предать самого себя, свои убеждения и совесть, а потом убедить себя в том, что никакого предательства не было и в помине. Ничто не проходит бесследно. Мне противно то, чем занимается Ролли. Мне противен его образ жизни, и я не собираюсь следовать ему только потому, что боюсь наказания. Если бы он сказал, что накажет Тэнку вместо меня, тут нет вопросов; в этом случае я сделаю все, что он прикажет. Но здесь речь идет только обо мне и о нем. Я хочу показать другим несчастным ребятам, попавшим в шатры Ролли, что нельзя просто так смиряться со своим положением, всегда необходимо бороться. Если таких, как я, будет несколько, то этого уже хватит для того, чтобы можно было убежать.

– Ты все еще надеешься убежать?! – изумленно воскликнул Лэк. Его большие карие глаза с безотчетной симпатией смотрели на Артура. Хотя, надо отметить, в разуме своем Лэк все же полагал, что сумасбродный новичок спятил окончательно.

– Я убегу, – уверенно произнес юноша, как человек, который вполне готов нести ответственность за сказанные слова. – Это лишь вопрос времени.

– До этого момента, боюсь, тебе не дотянуть с твоими принципами, – с неприкрытой жалостью произнес кареглазый мальчик. Артур насмешливо хмыкнул, но ничего не сказал.

Через какое-то время пришли армуты и забрали Лэка на работы. Артура же на целый день оставили в покое. В обед ему принесли прекрасный спелый арбуз, у которого была настолько сладкая мякоть, что, казалось, его кто-то специально начинил сахарным сиропом. Юноша хотел поделиться лакомством со своими друзьями, однако армуты унесли остатки арбуза, словно догадавшись о его благочестивых намерениях. Мальчик много спал и восстанавливался; когда действие лечебной мази заканчивалось, его посещал врач и вновь обильно обрабатывал ему спину.

Ближе к вечеру мимо заключенного на носилках пронесли какого-то молодого парня. Бедняга лежал без движения, и Артур, с ужасом глядя на его неподвижное, будто каменное лицо, подумал, что юноша, возможно, мертв. Шатры жестокого армута походили на логово дикого зверя; похоже, выбраться из них можно было только, увы, подобным образом – на носилках. Артур так засмотрелся на эту грустную процессию, что совсем не заметил, как к нему, мягко ступая по земле, приблизился сам хозяин.

Господин Ролли с удовольствием обнаружил безотчетную тоску во взгляде своего раба. Ему бы хотелось, чтобы эмоции чаще появлялись на лице непокорного слуги, однако Артур, как только заметил врага, сразу же закрыл глаза, делая вид, что спит.

– Сегодня приятный, теплый вечер, Бат, – тихим мурлыкающим голосом проговорил господин Ролли. – Надеюсь, тебе понравилась твоя сегодняшняя еда.

Видя, что юноша упорно продолжает молчать, армут добавил, кивнув в сторону столпившихся вокруг носилок слуг.

– Запомни, мой мальчик, все люди делятся на две категории: те, кто хоронит, и те, кого хоронят.

Артур открыл глаза и с удивлением покосился на старого армута.

– Ты можешь мне ответить, я не буду тебя за это наказывать, – понимающе усмехнулся мучитель.

Артур не желал вести светские беседы с человеком, при одной мысли о котором его бросало в дрожь, однако юноша подумал, что если он ответит, возможно, господин Ролли оставит, наконец, его в покое.

– Границы между этими категориями весьма размыты; и оглянуться не успеете, как окажетесь во второй, – насмешливо произнес мальчик. Старый армут неожиданно разразился добрым смехом. Ему чрезвычайно понравился ответ слуги.

– Ты так прав, Бат. Именно поэтому я сделаю все возможное, чтобы подольше побыть в первой. А вот ты, мой дорогой, близок к тому бедняге как никогда, уж прости.

Артур смерил мужчину презрительным взглядом, но ничего не сказал. Тогда господин Ролли продолжил свою мысль:

– Врач сказал, что у тебя была степная лихорадка. Вполне распространенная хворь для тех, кто впервые попадает в наши равнинные земли. Заболевают люди в основном со слабым иммунитетом. Болезнь эта очень коварна, если ее не лечить, то она может привести к летальному исходу. Я не такой жестокий человек, как ты, наверное, про меня думаешь. Поэтому я даю тебе, то есть человеку несвободному, выбор линии поведения. Ты можешь полностью подчиниться мне, но в этом случае тебе надо безропотно исполнять мои приказы. Любые. В этом случае я не буду наказывать тебя, а в твоем рационе всегда будет сносная еда. Думаю, если ты на это согласишься сейчас, то тебе будет гораздо легче. Есть и второй вариант: ты отказываешься подчиняться моим приказам, продолжаешь не реагировать на свое имя и ведешь себя, как капризный избалованный мальчишка, которого в детстве отец никогда не наказывал плетью. Что ж, в этом случае пеняй на себя, жизнь у тебя будет совсем не такой сладкой, как сегодняшний арбуз, который тебе принесли на обед. А главное: в конце ты все равно сломаешься, хоть ты пока еще об этом не знаешь. Над тобой будут издеваться все, даже рабы, а твоя болезнь при таком исходе, скорее всего, вернется. Видишь ли, я предельно честен с тобой, ибо рассказываю все, как есть; этим своим поведением я проявляю уважение, хоть ты и не равен мне по статусу. Теперь ты можешь ответить, какие у тебя соображения на этот счет…

Артур внимательно выслушал все, что говорил ему господин Ролли. Проницательный юноша догадывался, что эти разговоры – не что иное, как еще один способ изощренно поиздеваться над ним. Что бы там ни твердил армут о своей мягкосердечности, на самом деле он был безжалостным, уродливо жестоким до такой степени, что сам, возможно, этого даже не осознавал.

Мальчик также понимал, что если он выберет первую линию поведения, то, скорее всего, за этим последует незамедлительный приказ армута совершить нечто гнусное, противное всей его натуре. Это будет такое распоряжение, которое Артур все равно не сможет выполнить. По сути, у юноши выбора не было. Но неужели слова насчет болезни – правда? Клипсянин не знал. Может, это лишь еще один прием, чтобы лишний раз помучить его? В любом случае, ему надо было бежать отсюда, и как можно скорее. Но как это осуществить? Пока побег казался неисполнимым предприятием.

– Сложный выбор, не так ли? – с издевкой проговорил господин Ролли, заметив проблески нерешительности в голубых глазах своего раба.

Артур, не отвечая, отвернулся от господина Ролли. Да и что он мог ответить? Все, что разыгрывал здесь старый армут, напоминало скверную театральную постановку.

– Хорошо, – вполне благожелательным голосом ответил хозяин. – Я тебя понял, Бат. В таком случае скоро ты приступишь к своим новым обязанностям – будешь способствовать обучению моей дочери, – с этими словами грузный толстяк побрел прочь, оставив, наконец, раба в одиночестве.

Несмотря на страшные угрозы старого армута, строптивого клипсянина не трогали в течение нескольких дней. Его продолжали лечить и кормить разнообразными армутскими деликатесами, но Артур особенно не обольщался на этот счет, ибо хорошо понимал, что передышка, увы, кратковременна, а за ней последуют испытания, еще более тяжелые, чем те, что ему уже довелось пережить.

Проницательный мальчик оказался прав, и по прошествии нескольких благодатных дней его вновь повели в глубину шатров выполнять новую работу. Так Артур впервые встретился с семьей старого армута.

Жена, госпожа Ролли, была таких же необъятных размеров, как и ее муж. Плохой обмен веществ вкупе с малоподвижным образом жизни превратили молодую и, в общем-то, привлекательную женщину в толстую старуху. При всей своей неприглядной внешности она была настоящей модницей и очень любила всякие женские побрякушки. В ее шкафу, сделанном из тончайшего, но при этом крепкого дерева, имелось около тысячи разновидностей шелковых платков – предмета ее особой любви и заботы.

Каждое утро начиналось с того, что госпожа Ролли доставала все свои платки из шкафчика и подолгу их рассматривала, поочередно примеряя то тот, то этот. Иной раз можно было даже подумать, что данный предмет женского туалета гораздо милее ее сердцу, чем родной муж и дети. Как настоящая дама, она любила переодеваться, красить свои пухлые лиловые губы и подолгу расчесывать красивые, смазанные оливковым маслом, черные волосы – наследие армутов, которое, пожалуй, было единственным украшением в ее теперешней внешности.

Госпожа Ролли не любила читать, считая книжки в частности и любые науки в целом премудростью дураков. Зачем тратить время на бесполезные занятия, когда есть нечто более интересное, например, созерцание себя в большом зеркале с драгоценными камушками – изящная работа подземных мастеров из Кагилу. Мужа своего она глухо презирала за его огромный живот, мерзкие страстишки и даже манеру ходить – вразвалочку, шаркая ногами.

Единственное, что действительно привлекало госпожу в супруге и что она ценила в нем безмерно, это деньги. Несметное количество венгериков, благодаря которым семейство Ролли могло позволить себе любую прихоть, любое безумство, в пределах, разумеется, их города – Мира чудес.

Вседозволенность и безграничные возможности кажутся чем-то желаемым только тем людям, которые еще ими не обладают, для других же, счастливых богачей, они становятся такой обыденностью, что очень быстро надоедают. Вот так и госпожа Ролли, с одной стороны любила деньги мужа и ценила его способность одаривать ее подарками, но с другой, женщина томилась от скуки и никто, даже родная дочь и сын, не могли развеять эту хандру.

Господин Карм Ролли-младший имел тридцать смрадней от роду. Странное дело, но он совершенно не походил на армутов, так как был обладателем длинного тощего тела, лишенного каких-либо мускулов, и бледной кожи, что уж совсем нехарактерно для степного народа. Болезненный на вид, даже чахлый, юноша (который, впрочем, только по внешности выглядел юным, а на самом деле он являлся уже вполне взрослым мужчиной) был достаточно образованным и, по меркам армутов, даже мог бы сойти за мудреца. Молодой человек мечтал покинуть Мир чудес; невыносимая жара и грубые манеры вызывали у него тошноту, равно как и местные традиции вкупе с общей безграмотностью. Ему не нравилась его семья, которую он терпел сквозь зубы; молча презирая, но не отваживаясь, однако, на открытый бунт.

В своих мечтах Карм занимал достойные высокооплачиваемые должности в древесном городе Беру, имел гнездим на самой престижной ветке, жену и детей. Однако время шло, а он продолжал оставаться под крылом у родителей, не имея в себе достаточно сил, терпения и воли, чтобы начать жить самостоятельно. Молодой человек был очень щепетилен к своему здоровью; единственно эта тема его необычайно трогала и была способна хоть как-то всколыхнуть дремавшие в нем чувства.

Когда у Карма спрашивали о его самочувствии, он весь оживлялся, и на его бледных щеках от удовольствия появлялся едва заметный румянец. Юноша тогда начинал старательно выискивать причины, чтобы поговорить об интересном предмете подольше. «Вчера были такие сильные сквозняки, что у меня появился насморк…» – слегка гнусавя, говорил он. Затем добавлял: «А когда я вечером сидел в саду, ко мне подлетел москит… Право же, не люблю я этих насекомых. А если заразу занесут?» – и разговор мог продолжаться до бесконечности. Господин Ролли-младший много мечтал, но в целом его мечтания не выходили далее пределов его сознания. Любые действия требуют неких усилий, а Карм совершенно не желал что-либо предпринимать.

Каждое утро начиналось у него с омовения розовой водой, затем обильный завтрак, непременно с сухофруктами. Потом отдых, ведь и прием пищи требует немалых усилий. До обеда во время самой жары юноша возлежал в тени платанов на подушках, покуда его обмахивали с двух сторон опахалами, чтобы он, чего доброго, не перегрелся. Тогда Карм и предавался сладостным мечтаниям. Он плохо понимал, что перед тем, как самостоятельно добиться успеха в жизни, ему следует начинать с малого. Порою нужно претерпеть трудности и лишения на низкой непрестижной ветке, чтобы потом, в какой-то момент, попасть повыше. А этому мечтателю же казалось, что стоит ему только захотеть, как сам король примет его к себе на службу с распростертыми объятьями.

Так Карм и размышлял до обеда, потом – опять еда, отдых, а после, стало быть, подходило и время ужина. День пролетал за днем, знания, полученные когда-то улетучивались из его головы, оставляя только смелые фантазии, сменявшие одна другую, накатывавшие как волны и сразу же отступавшие, предаваясь забвению.

А что же из себя представляла дочь господина Ролли?

Это была девочка, смрадней пятнадцати от роду, вполне симпатичная, с такими же длинными черными волосами, как и у матери, смуглой кожей и миндалевидными зелеными глазами. В целом ее можно было назвать прехорошенькой, если бы не пустое выражение глаз, без проблеска единой мысли и идеи. Да и какие бы там могли быть идеи, когда дети являются отражением своих родителей? Конечно, преподаватели усердно работали с ней день и ночь, пытаясь донести до ее ушей разные науки, но все безрезультатно. Госпожа Тиллитта просто не могла сосредоточиться на чем-то одном; разрозненные мысли порхали в ее хорошенькой головке совершенно произвольно, подобно свободным птицам в голубом небе, и она редко когда могла действительно услышать и понять своих многострадальных учителей.

Вот и сегодня, сидя за партой, с двумя миловидными косичками, она внимательно смотрела на пожилого учителя, чья неблагозвучная фамилия немало смущала последнего. Его звали господин Волосатинс, но, как это часто бывает, подобная фамилия ни в коей мере не отражала реальное положение вещей, ибо на голове у вышеуказанного господина волос уже давно не наблюдалось. Вся растительность, которая по праву должна была неплохо себя чувствовать на макушке, почему-то ушла в длинную, но довольно жиденькую бороденку, которая, впрочем, была, несомненно, очень дорога ее обладателю.

Господин Волосатинс не являлся армутом; он был пришельцем и чужаком в Мире чудес. Однако большой жизненный опыт и неплохое беруанское образование дали ему возможность весьма хорошо устроиться в передвижном городе. В его арсенале имелось очень много знаний, абсолютно не интересовавших госпожу Тилли. Все объяснения мудрого учителя представлялись девочке весьма сложной и практически непостижимой для ее разума материей. Помимо прочего, девочку жутко раздражала странная жестикуляция преподавателя; казалось, пожилой мужчина надеется таким образом лучше донести суть сказанного. Добавим ко всем перечисленным достоинствам господина Волосатинса тот факт, что его потешная козлиная бородка интенсивно тряслась каждый раз, когда достопочтимый ученый начинал размахивать руками. Это было довольно забавно, но Тилли не смеялась, ибо томилась от скуки и жары. Перед ней стояла изящная глиняная кружка с розовой водой, и девочка время от времени отпивала по чуть-чуть, пытаясь хоть как-то развлечься.

– Госпожа Тилли, несравненная, повторите, что я сказал! – со слабо прикрытым возмущением проговорил старый преподаватель, видя, что внимание девочки принадлежит вовсе не ему.

– Вы сказали… Вы сказали… А что вы сказали, повторите, пожалуйста, я не очень хорошо расслышала, – скучающим голосом протянула Тилли, подперев кулачком голову. Преподаватель терпеливо повторял, но в этот момент звук будто отключался в голове у девочки, и она опять решительно ничего не воспринимала. Приблизительно таким образом и проходил урок: вроде бы и, несомненно, полезный, но в то же время, абсолютно безрезультатный.

Но сегодня все изменилось: в комнату привели юношу, одетого в кандалы. Для дома семейства Ролли это не было новостью, и девочка довольно хорошо знала пристрастия своего папы. Все уважающие себя беруанские богачи имели собственных слуг, но ни одна семья не могла похвастаться таким большим количеством бесплатных работников. Тилли никогда не сочувствовала им и относилась к рабам с не большей жалостью, чем, например, к новым ленточкам и платьям. Да и какая, собственно, между ними была разница? Когда платье рвалось или пачкалось, она выкидывала его без сожаления, так как знала, что в ее гардеробе тут же появится новое.

Приблизительно те же чувства армутка испытывала и к этим мальчикам, которые то появлялись, то исчезали из ее окружения. Так было с самого детства, и иной жизни испорченная девочка, увы, не знала. Тем более что эти мальчики по своему поведению не многим отличались от предметов мебели – от стула или же от стола – так как просто безмолвно выполняли свою работу, для которой, как казалось Тилли, они и были предназначены. Разве вы будете испытывать жалость к стулу из-за того, что на нем постоянно сидят люди? Нет, он просто выполняет свою необходимую функцию, вот и все. Если бы девочка начала размышлять, она, несомненно, поняла бы разницу между стулом и человеком, но так как в целом никакие мыслительные процессы не были ей свойственны, то и постичь это немаловажное различие она, увы, не могла.

Вот и сейчас Тилли довольно равнодушно посмотрела на вновь прибывшего слугу и даже намеревалась зевнуть, но что-то, однако, привлекло ее внимание. Парень был чудо как хорош собой, несмотря на отвратительную татуировку на полшеи – страстную любовь ее папаши. В целом перед глазами девочки мелькало много вполне симпатичных ребят, которые никогда не заинтересовывали ее по-настоящему. Тут, однако ж, было что-то такое, чего она себе даже не могла объяснить, но взгляд ее зеленых узких глаз дольше допустимого задержался на его гибкой сильной спине, черных, как и у всех армутов, волосах, ярких серо-голубых глазах, похожих на отполированные драгоценные камни, принадлежавшие самым лучшим кагилуанским мастерам. В общем, вполне посредственная внешность, если сравнивать с другими, ранее бывавшими в этой комнате рабами. Но тут было что-то еще. Девочка пытливо всматривалась в лицо незнакомца, но никак не могла отгадать эту загадку.

Юношу посадили за другою парту, поблизости, и он, усевшись на стул, поднял, наконец, на нее свои удивительные глаза. Госпожа Тилли вздрогнула, так как почувствовала волну презрения, исходившую от этого ничтожного слуги. Наглец, несомненно, презирал ее, несмотря на ее красивые волосы, стянутые в косички и хорошенькое, как ей казалось, лицо. Просто немыслимо! Впервые в жизни Тилли покраснела, как будто и правда сделала нечто постыдное.

– Повторите, пожалуйста, что я сказал, – проговорил профессор, и девочка переключила свое внимание на занудного преподавателя. Какая же это была скука – учиться! Тилли даже позавидовала тому наглому рабу, который развалился за партой и с насмешливым, презрительным видом разглядывал ее, ничуть не робея. Те, другие, с которыми приходилось сталкиваться девочке, имели привычку смотреть в пол, но уж никак не на нее!

– Я не понимаю ваши расплывчатые объяснения! – сердито ответила госпожа Тилли и вдруг (совершенно немыслимо!) услышала, как слуга язвительно фыркнул. Невероятная выходка!

– Что он здесь делает? – недовольным, капризным голосом поинтересовалась она, в первый раз в жизни стыдясь того, что не усвоила урок. Преподаватель кинул изумленный взгляд на свою своевольную питомицу.

– Госпожа Тилли, этот молодой человек способствует вашему образованию и усвоению материала.

– Вот как? И каким же это образом? Может, он и учиться будет вместо меня? – гневно произнесла девочка.

Преподаватель потупился, испытывая некоторую неловкость. Затем он сказал:

– Вы же знаете, блистательная госпожа, чьи очи подобны зеленому омуту, что вас запрещено наказывать за невнимательность и небрежное отношение к учебе?

– И что с того? – фыркнула девочка, представив на миг себе эту нелепость – наказывать ее!

– Так вот, наказывать за вашу нерадивость мы будем, по приказанию господина Ролли, этого молодого человека. Ваш отец полагает, что жалость к отроку будет способствовать лучшему усвоению информации в вашей прекрасной головке.

Девочка еще раз удивленно посмотрела на красивого горделивого юношу. Это было какое-то новшество, болезненная прихоть ее папаши. Она, конечно, безразлично относилась к рабам, но представить, что кого-то будут наказывать за нее – одна эта мысль даже в ее испорченной голове показалась странной и чудовищно несправедливой. Преподаватель увидел изумление и смутное подобие жалости, которое промелькнуло в глазах его госпожи, и воспрянул духом, надеясь, что новейший метод наконец-таки прославит его методику преподавания и поможет ему обучить необучаемого. Это сулило ему огромную награду от своего работодателя, что не могло не обрадовать достопочтенного учителя, чьи труды в этом доме до сей поры были напрасны.

Весь следующий час господин Волосатинс с усиленным рвением и с необычайной жестикуляцией объяснял своей подопечной правила. Мужчина заметил, что мальчишка слушает его с особенным интересом, и это так вдохновило достопочтенного учителя или, вернее будет сказать, окрылило, что он благосклонно добавил к уроку еще полчаса.

Затем в класс неспешно вошел господин Ролли, которому хотелось посмотреть, как учится его девочка. Заметив хозяина, учитель поторопился задать Тилли простейший вопрос, на который мог бы ответить, по его скромному мнению, даже человек совершенно несведущий в этой области. Преподаватель с надеждой смотрел на ученицу, уже чувствуя, как венгерики обильно сыплются в его тощий кошелек.

Госпожа Тилли растерянно посмотрела на отца, потом на учителя. Черноволосая девочка опять решительно ничего не поняла, но единственно потому, что наглый раб насмешливо наблюдал за ней на протяжение всего урока, откровенно насмехаясь. Ничего не ответить ей казалось стыдным.

– Ну давай же, дорогуша, расскажи нам, что ты поняла, – ласковым голосом подбодрил ее отец, который был без ума от своей, такой красивой, дочери.

– Я все поняла, – быстро ответила девочка, и учитель, холодея от страха, повернулся к ее отцу и, раболепно улыбаясь, сказал:

– Ну вот видите, она все поняла. Думаю, нет смысла более мучить ребенка.

– Давай, малышка, ответь на вопрос, – настойчиво попросил старый армут, которому показался подозрительным туманный ответ Тилли.

– Мы говорили… говорили про армутский язык! – радостно воскликнула девочка, будто вспомнив что-то. В этом она, разумеется, была права, ибо урок так и назывался «Грамматика и лексика армутского языка». Название урока также было коряво выведено в ее тетради.

Господин Волосатинс в страхе схватился за голову, старый армут нахмурился, и в этой самой многозначительной тишине послышался негромкий, но возмутительно-обидный смешок, исходивший со стороны их раба. Артур не смог его сдержать, как ни старался. Юноша в первый раз сталкивался с подобным невежеством. Справедливости ради надо отметить, что в Троссард-Холле тоже были ученики, обделенные способностями к наукам, были и лентяи, но даже они, наихудшие ученики его школы, казались куда умнее этой высокомерной девицы, которая не могла и двух слов связать.

Старый армут в гневе посмотрел на блистательного педагога.

– Если за неделю не появится результат, я буду вынужден отказаться от вас.

Учитель поклонился до земли; слова хозяина привели его в совершеннейший ужас. Когда кто-нибудь из богачей отказывался от услуг того или иного работника, он, как правило, навсегда терял возможность хорошо устроиться в Мире чудес. Уходить из города и влачить бедственное существование достопочтимому учителю, вполне уже раздобревшему и привыкшему к комфорту, не хотелось.

– А ты, дочка, внимательно посмотри на нашего слугу Бата, он вынужден будет претерпеть за тебя наказание, – поучительно сказал девочке толстяк, впрочем, про себя улыбаясь от удовольствия. Он сладко предвкушал момент, когда спесь сойдет с наглого лица мальчишки, на котором так и не появились признаки покорности и смирения.

Артура вывели в центр класса прямо перед девочкой, которая испытывала смешанные чувства; с одной стороны, ей стало стыдно за свою тупость и неспособность учиться, с другой – она чувствовала, что слуга унизил ее и должен претерпеть наказание. Тилли высокомерно глянула на него, как бы говоря: «И поделом тебе». Но Артур не удостоил ее взглядом. Он гордо выпрямил спину, вызывающе глядя на своих врагов. Храбрый мальчик не знал, какое испытание его ждет, однако в мыслях он уже поставил перед собой три задачи: не опускать глаз, не показывать страх, держаться на ногах во что бы то ни стало.

Толстяк хлопнул в ладоши, и в класс забежал один из его слуг, держа в руках разные инструменты для наказаний. Немного поразмыслив, хозяин выбрал длинную, гибкую трость с отделкой из кожи лучших армутских скакунов.

– Вы должны осуществить правосудие и наказать юношу за нерадивое отношение к учебе, – веско сказал он учителю. Тот с какой-то неловкостью взял в руки трость. Ранее никогда хозяин не заставлял его применять силу на своих уроках. Господин Волосатинс неуверенно глянул в лицо Артуру, словно пытаясь прочитать в нем одобрение на последующую экзекуцию. Юноша смотрел преподавателю прямо в глаза, и от его честного и смелого взгляда мужчине сделалось не по себе.

На самом деле господин Волосатинс вовсе не был жесток. Почему-то, когда старый армут сообщил ему об Артуре, он подумал, что мальчика будут наказывать другие рабы, но никак не он сам. Ему не хотелось самолично в этом участвовать. Одно дело смотреть на преступные действия со стороны, зная, что все равно не можешь им помешать, и совсем другое – когда эти действия напрямую зависят от твоей воли. Все-таки разница здесь очевидна. Мог ли он отказаться? В принципе да, ведь он не являлся бесправным рабом господина Ролли. Однако его слишком волновала собственная судьба, чтобы он еще снисходил до жалости к другим. Поэтому преподаватель легонько стукнул Артура тростью по руке.

– Вы издеваетесь, господин Волосатинс? Вы кого наказываете, свою бабушку? – недовольно проговорил старый армут. Достопочтенный учитель в голосе своего работодателя почувствовал угрожающие нотки, которые могли стоить ему места. Поэтому второй раз он замахнулся без сожаления и промедления, пытаясь выслужиться за свой недавний промах. Мужчина с силой ударил мальчика по лицу тростью, оставляя на его щеке красную полосу. От боли Артур пошатнулся и одну руку по инерции прижал к лицу.

– Свяжите ему руки за спиной! – приказал господин Ролли, и слуги тотчас же кинулись исполнять распоряжение хозяина.

– Можете продолжать, – армут повелительно кивнул, и господин Волосатинс принялся безжалостно бить стоявшего перед ним беззащитного юношу по груди, плечам и рукам, оставляя на теле наказуемого явные следы ударов.

Господин Ролли пристально всматривался в лицо Артура, надеясь прочитать в нем то, что он обычно находил в лицах других его рабов. Но тщетно. Мальчик побледнел, и по всему было видно, что трость причиняет ему сильную боль, но ни единого звука не вырвалось из его плотно сжатых губ, ни единого раскаявшегося взгляда!

– Еще, еще! – в ярости кричал старый армут, совершенно взбешенный невероятной терпеливостью нового слуги.

– Нет, хватит! – неожиданно крикнула Тилли. Впервые в своей жизни она почувствовала, что происходящее не только безумно и нелепо, но еще и совершенно недостойно. Впервые девочка ощутила укол совести, которая до сего момента дремала в ее сердце.

Толстяк согласно кивнул, так как в своей семье во всем слушался дочь и жену. Ему подумалось, что, может быть, и вправду такая методика получения знаний окажется эффективной, и его девочка наконец-то сможет постичь все науки. Эта мысль несколько развеселила его, и, отдавая приказ увести пленника, он даже улыбнулся.

С этого самого момента у Артура началась сложная жизнь. В то время как Тэнка весь день пропадала на кухне, помогая приготовить изысканные блюда для своих господ, он вынужден был часами сидеть в опостылевшем до дрожи классе и наблюдать за глупой, напрочь лишенной мозгов, богатой девчонкой. Затем неизменно следовало наказание, всегда разное, в зависимости от изощренной фантазии господина Ролли.

Порою девочке удавалось что-то ответить, и тогда у Артура появлялась хоть какая-то спасительная передышка. Но чаще она была рассеяна на уроках, совершенно не слушала учителя и проявляла возмутительную тупость и неспособность хоть немного подумать. Тогда старый армут злился и вымещал всю свою злобу на Артуре. В такие дни бедолага едва приползал к месту своего заключения и совершенно без сил падал на солому, которая служила невольникам подушками.

Полная апатия завладела всем его существом, и все его прежние заботы, как в дурмане, уходили прочь, а в сознании оставались только часы сидения в классе и неизбежное испытание, которое следовало после. Помимо прочего, господин Ролли стал проявлять удивительную непоследовательность в предоставлении пищи; несколько раз он как будто забывал покормить Артура, и тогда бедный юноша вдобавок ко всему мучился от голода.

Тэнка и Лэк, как могли, старались облегчить ему жизнь. Тэнка промывала и смазывала ему раны заживляющей мазью, которую смогла добыть где-то на кухне, Лэк делился своей порцией воды и еды. Никому из них не приходилось так тяжко и ни на ком так не отыгрывался старый армут, как на своем строптивом работнике, который, как и прежде, отказывался просить пощады. Друзья никогда не мешали ему отдыхать и даже переговаривались шепотом, но в целом все их слабые попытки оказать ему помощь не имели успеха – с каждым днем Артур все больше погружался в омут беспамятства, откуда уже не было возврата.

Несколько раз во время особо жестоких экзекуций он от боли терял сознание, но его неизменно приводили в чувство, с ног до головы окатывая холодной водой. Бедному юноше даже мечталось как можно чаще терять сознание, поскольку это хоть ненадолго вырывало его из лап той мучительной боли, которая сковывала все его тело. Он чувствовал эту боль, пока лежал на своей соломе, равно как и когда сидел в классе, безучастно слушая объяснения учителя. Потом к этой глухой незаживающей боли прибавлялась новая, и он опять терял сознание и забывался. Однажды, лежа на соломе возле своего временного пристанища, он как во сне услышал следующий разговор.

– Бедняга, – говорил Лэк. – Боюсь, он не протянет долго. Хозяин жирного живота совсем озверел.

Надо отметить, что Лэк стал чуть храбрее; например, он уже не боялся отпускать в адрес господина Ролли нелестные эпитеты и прозвища. Поведение Артура, его смелость и несгибаемая воля положительно сказались на этом испуганном, забитом мальчике, который уже без страха высказывал свое мнение.

– Нет, не говори так, я запрещаю тебе! – воскликнула девочка и заплакала. Она приходила в ужас каждый раз, когда видела Артура, возвращавшегося после своих дневных экзекуций. Она мечтала о том, как расправится с толстяком и всей его свитой, но пока это были лишь мечты. Девочка не знала, как помочь своему другу, прекрасному принцу, который был для нее, конечно, больше, чем просто друг. Она не расспрашивала юношу о том, что происходит в классе, где училась госпожа Тилли, так как видела, что эта тема мучает его.

Всю информацию Тэнке удавалось узнавать в основном от других слуг, которые так или иначе в течение дня могли пересекаться с Артуром. Они также поведали ей, что госпожа Тиллитта – очень красивая девочка, отчего Тэнка мучилась еще сильнее, переживая, что ее Артур проводит с соперницей так много времени. Бедняжка уже и думать забыла про далекую и таинственную Диану, которая стала для нее не более чем бестелесным призраком. Ей казалось, что Артур уже давно позабыл ее. Но это, конечно, было неправдой. Мальчик вспоминал Диану каждый день; образ стройной сероглазой девушки иногда даже появлялся перед его мутным воспаленным взглядом, когда он смотрел, как Тилли отвечает свой урок. Тогда он был вполне счастлив, и загадочная улыбка появлялась на его бледных губах.

В такие моменты госпожа Тилли недоумевала, ведь совсем недавно слуга испытывал к ней лишь презрение. Неужели он наконец по достоинству оценил ее качества? Неужели он больше не будет смеяться над ней? Но взглянув в его мечтательные глаза, она вновь чувствовала отчуждение, граничащее с ненавистью.

В чем-то Лэк, несомненно, был прав, когда говорил, что из шатров нельзя выбраться. Время текло монотонно, дни проходили один за другим, и ничего не менялось в жизни несчастных путников, по воле злого рока попавших в призрачный Мир чудес, город хитрецов и обманщиков, пороков и грехов.

Артур явственно понимал, что, если он не придумает, как выбраться отсюда в ближайшее время, то он уже не сделает этого никогда. Силы постепенно оставляли его, и он чувствовал себя скорее игрушкой, набитой перьями, но никак не живым человеком. У него двоилось сознание, и порою он был неспособен отличить реальность от фантазий, что было, несомненно, плохим предзнаменованием. Иногда, лежа на соломенной подстилке, юноша ощущал сильную лихорадку, и его тело начинало колотиться в ознобе. Ему было жутко холодно, хоть на улице даже ночью стояла невыносимая жара. Неужели то были проявления той странной болезни, о которой однажды обмолвился господин Ролли?

В любом случае, надо было срочно что-то придумывать, так как с каждым днем все становилось только хуже. С другой стороны, мальчика всюду сопровождали под конвоем, и пока он бесконечно долго выслушивал учителя, руки его все время были накрепко связаны. После уроков, ближе к вечеру, его приводили на спальное место и грубо кидали на солому, будто мешок с картошкой. Здесь его удерживали кандалы, но и не только они являлись препятствием к побегу. Мальчик к вечеру чувствовал себя настолько истощенным и морально, и физически, что у него были силы лишь на то, чтобы провалиться в беспамятство до того момента, как слуги толстяка вновь придут за ним.

Однако вскоре произошло одно обстоятельство, которое, несомненно, положительно сказалось на всей ситуации. Артура привели в класс еще до того, как пришли учителя и оставили сидеть наедине с госпожой Тилли. Юноша аккуратно сел за свой стол, морщась от боли. Теперь даже сидение на одном месте доставляло ему невыразимые мучения, так как на его теле уже не осталось ни одного живого места, не тронутого плетью, палкой или просто кулаком.

Артур посмотрел на девочку, неестественно прямо сидевшую перед ним. Она зачем-то нацепила на себя выходное платье и выглядела в принципе неплохо, но Артур до такой степени презирал ее, что этот нарядный и не вполне уместный вид вызвал в его душе не что иное, как волну глухой неприязни.

– Не надоело строить из себя идиотку? – язвительно поинтересовался он у девочки, надеясь вызвать в ней ответные реакции. Госпожа Тилли дернулась, как от удара и незамедлительно покраснела. Затем она обратила свои прекрасные зеленые глаза на мальчика.

– Не надоело подставлять спину хозяевам? – так же язвительно ответила она. Артур безразлично пожал плечами, в то время как внутри у него все содрогнулось от жестокости ненавистной ему девицы.

– У меня нет выбора: подставлять спину или нет. Но у тебя есть – ты можешь начать учиться. Причем не из-за меня, не из-за учителей, которые готовы разбиться перед тобой в лепешку, не из-за твоего чокнутого папаши-садиста, а просто для самой себя. Неужели тебе никогда не хотелось узнать больше, чем ты знаешь о мире, в котором ты живешь? – Артур старался говорить пренебрежительно, но в разуме своем он понимал, насколько тонко ему надо вести эту игру, не спугнув и при этом не оттолкнув девчонку.

Госпожа Тилли какое-то время молчала, явно обдумывая свой ответ. Артур внутренне сжался, так как от этого ответа, возможно, зависела в какой-то степени его судьба.

– Учиться так скучно… – наконец доверительно сказала она ему, причем в ее голосе не было гнева, либо же неудовольствия. Артур возликовал.

– Скучным может оказаться любое занятие, если к нему подходить как к чему-то скучному и ненужному. А ты подумай о том, что каждый урок – это дверь, которая приведет тебя в неизведанное место. Но только от тебя зависит, сможешь ли ты найти ключ и открыть ее.

– По-моему, ты просто печешься за свою жизнь, – вспыхнула девочка, впрочем, оказавшись недалеко от истины. Артура мало заботила ее образованность.

– Как и любое живое существо, – пожал плечами мальчик, грустно улыбнувшись. Он сам не осознавал в полной мере своего влияния на девочку, которое являлось, без преувеличений будет сказано, колоссальным.

По какой-то неизвестной причине госпожа Тилли всем своим сердцем устремилась к этому несчастному заключенному, как, наверное, любое растение тянется за первыми лучами солнца. Девочка чувствовала в нем источник некой живительной силы, которой у нее самой не было. Незнакомец, каждый день сидевший рядом с ней и претерпевавший за нее наказания, имел в себе некий духовный стержень, о чем весьма смутно догадывалась госпожа Тиллитта.

Люди, всю жизнь ее окружавшие, делились на две категории: одни были безразличны к ее судьбе, другие же, напротив, так сильно завидовали, что готовы были ненавидеть только из-за одной этой зависти. При этом все они были одинаково мелочны, эгоистичны, хитры, злы, жадны, гневливы, трусливы и порочны. И весь этот круговорот жалких людей вокруг госпожи Тилли никогда не прекращался и был ее маленьким миром, который казался ей настолько же естественным, насколько были для нее естественны ее собственные руки или же ноги.

У нее совершенно не было друзей, да и она едва ли понимала значение этого слова. И вот теперь перед ней сидел человек, гораздо выше ее в моральном и духовном смысле, и девочка это сразу же почувствовала. После родилось чувство стыда, хотя пока еще смутно очерченное и неопределенное, словно размытый после дождя песок. И все же это были благодатные ростки чего-то нового и хорошего, внезапно появившегося в ее сердце. Однако сперва госпожа Тилли подумала, что влюбилась.

– Я постараюсь сегодня все понять и ответить, – неожиданно пообещала девочка и, надо отдать ей должное, вполне сдержала свое обещание. Оказывается, когда даже самый неспособный и нерадивый ученик захочет чему-то выучиться – он это сделает, ибо нет необучаемых, но есть много безвольных лентяев. Господин Волосатинс был доволен как никогда: его козлиная бородка подрагивала от радостного предвкушения своего вознаграждения. Действительно, его манера с особым рвением истязать слугу возымела свои плоды, и госпожа Тилли наконец-то стала способной ученицей!

Когда девочка в точности ответила отцу урок, тот радостно захлопал в ладоши. Толстяк был так счастлив, что даже не испытывал больше ненависти к Бату, напротив, он настолько расщедрился, что приказал вызвать доктора и осмотреть многострадального слугу. Этот счастливый день Артур провел в тенистой прохладе платанов, лежа на мягких кушетках цвета куркумы, набитых гусиным пухом, а достопочтенный господин Льгинкис осматривал и залечивал его страшные раны и только в негодовании цокал языком.

– Вам следовало бы несколько дней находиться у меня, – заметил врач с осуждением в голосе, будто это Артур сам был виновен во всех своих злоключениях.

– С удовольствием соглашусь с вами, – вежливо, но с едва ощутимой иронией заметил мальчик. Невероятно, но больше всего на свете изможденному бедняге хотелось сейчас находиться здесь, в тени сада, чувствуя, как обезболивающая мазь снимает воспаление с кожи.

После всех проведенных манипуляций врач предложил своему пациенту напиток – то был чудодейственный эликсир, вероятно на базе алкоголя. Артур выпил его с неприкрытым отвращением, так как не переносил вкус спирта. Однако после ему заметно полегчало и захотелось спать. Господин врач оставил пациента на кушетках, снабдив также сытной едой, и Артур с наслаждением закрыл глаза, решив немного отдохнуть.

– Невероятная жара сегодня, а ветер прохладный! Немудрено и простудиться! – вдруг послышался над ним чей-то гнусавый возмущенный голос. Артур лениво приоткрыл глаза и увидел перед собой долговязого худощавого юношу с такой бледной полупрозрачной кожей, что, казалось, сквозь него можно было смотреть словно в окно.

На незнакомце был теплый байковый халат, в который вышеуказанный субъект был завернут с невероятной тщательностью и даже какой-то маниакальной педантичностью. Халат доходил ему до самых пят, а тощие бледные кисти торчали из рукавов так несмело и боязливо, словно их обладатель опасался нечаянного соприкосновения с воздухом. Чудилось, что будь это только возможным, юноша с головой бы обмотался своим одеянием, что, конечно же, казалось удивительным при такой жаре. Незнакомец разговаривал сам с собой, и по всему было видно, что он даже не обратил внимания на лежащего на кушетках мальчика.

– Нет, кажется, у меня озноб… Уже весь дрожу… – продолжал озабоченно повторять странный субъект. Артур сразу понял, что перед ним один из представителей замечательного семейства Ролли. Иначе и быть не могло. Об этом говорил дорогой с прекрасной вышивкой халат, холеные руки, которые не имели ни малейшего понятия о тяжелой работе, удобные сандалии, похожие на те, что носил старый армут…

Клипсянин с интересом наблюдал за этим странным юношей, который с озабоченным видом ходил по саду. Тот продолжал болтать всякий вздор, однако в какой-то момент он увидел, наконец, перед собой Артура и нахмурился. Надо сказать, что Карм презирал такой феномен в армутском обществе, как рабство. Он находил это негуманным и весьма устаревшим. Ему казалось, что всякий мало-мальски образованный человек должен ненавидеть любые ограничения свободы так же сильно, как и он сам.

Однако, недолюбливая рабство как категорию, Карм все же благосклонно воспринимал тот факт, что в течение дня кто-то должен обмахивать его опахалом, причем совершенно безвозмездно. Такие лицемерные люди часто встречаются в нашем обществе; они с гордостью провозглашают себя сторонниками справедливости, но при этом живут так же, как и те, с кем они борются. Со словами «как можно так бесчеловечно относиться к единорогу» они тем не менее способны отведать его на ужин в качестве основного блюда, и это нисколько не будет противоречить их идейным принципам. Карм ненавидел пристрастия папаши, но и не отвергал их, считая вполне приемлемыми, когда дело касалось лично его персоны.

Артур привстал на своих подушках и безо всякого стеснения насмешливо разглядывал долговязого хилого юношу. Мальчика изумляло странное желание армута закутаться в свой халат в самом разгаре оюня на южной пустынной равнине, где климат был куда жарче и засушливее, чем, например, в Клипсе или в Троссард-Холле.

Незнакомец с отвращением покосился на спину мальчика, которая была сейчас покрыта толстым слоем лечебных мазей, и изящным движением руки достал из кармана платочек. Он поднес его к губам, словно ему вдруг сделалось дурно. Юноша даже немного пожелтел лицом.

– Все в порядке? – участливо осведомился Артур у незнакомца. Карм несколько секунд смотрел на мальчика. Казалось, он задумался. Сам того не подозревая, клипсянин задал правильный вопрос с правильной интонацией.

– Нет, не в порядке, – ворчливо заметил юноша, который, как потом выяснилось, оказался вовсе не юношей, а вполне себе солидным мужчиной. – Очень плохо. Все ужасно. Меня уже второй день лихорадит, и мне кажется, что я страшно болен. Вчера я выпил крепкой настойки от лихорадки, но мне не особенно это помогло.

Артур вспомнил, как в Троссард-Холле ребята начинали утро тем, что ходили делать зарядку и закаляться.

– Нужно поменьше лежать, а по утрам обливаться холодной водой, – заметил мальчик нравоучительно, но не без язвительности, с трудом представляя, как этот худой бледный юноша расстанется со своим теплым халатом. Удивительно, но Карм схватился за эти слова, как, наверное, утопающий схватился бы за веревку.

– Да, да… Я где-то читал про эту методику… Обливаться водой… Это правда помогает? – с искренним интересом спросил он, чуть приблизившись к Артуру. Было видно, что слишком близко он подходить не хочет, вероятно, из-за боязни подхватить какую-нибудь инфекцию. При этом интерес его повысился до такой степени, что Карм даже вытянул вверх шею, немного освободив ее из ворота халата.

– Очень помогает. А еще лучше поможет, если вы сами будете обмахивать себя опахалом, а того мальчика отпустите отдохнуть, – язвительно добавил Артур, кивая в сторону раба в кандалах, который следовал за своим тщедушным хозяином, пытаясь хоть как-то уменьшить мучения господина.

Карм надменно поднял брови:

– Забываешься, молодой человек, ты не в том положении, чтобы делать мне замечания.

– Что вы, какие замечания, я просто дал совет. Ведь если вы сами будете мало двигаться, то и кровь не будет бегать по венам, и вам все время будет холодно. Отсюда и лихорадка, на которую вы жалуетесь.

– Гм… Трезвые речи. Даже невероятно, что я говорю со своим невольником! – воскликнул Карм, который при этом все же не рассердился и не ушел. Напротив, он еще ближе придвинулся к Артуру, со все более возраставшим интересом его разглядывая.

– Так ты что же, умеешь врачевать?

Артур пожал плечами. В принципе, он умел врачевать, хоть никогда особенно не любил уроки профессора Листа. Впрочем, мальчик был естествознателем, и если бы его былая сила хоть изредка давала о себе знать, то он, наверное, мог бы стать неплохим лекарем. Как его отец.

– Да, я начинал учить эту науку, – немного туманно ответил он. Карм воодушевился еще больше. Ему это так понравилось, что его бледные щеки даже окрасились легким румянцем от возбуждения.

– Как тебя зовут? – в нетерпении спросил он.

– Артур, – ответил мальчик.

Карм ухмыльнулся.

– Это ведь твое настоящее имя, да? Бунт?

Надо отметить, что тщедушному юноше чрезвычайно понравился Артур. Во-первых, новый раб не был похож на прежних работников. Мальчик отвечал открыто, без утайки, глядя прямо в глаза собеседнику. Во-вторых, видно было, что его не испугать даже самыми изощренными пытками папаши, а это было очень и очень приятно для сына, который презирал собственного отца.

«Он может мне быть полезен… Хоть с кем-то я смогу пообщаться по интересующим меня вопросам…» – думал Карм. Тридцатилетний бездарь был одинок; со слугами разговор всегда был короткий, а с родителями разговаривать ему не хотелось. Родная сестра внушала презрение, так как была крайне ленива и неспособна к учебе. Карм, будучи сам ленив и пассивен, интуитивно стремился к своим антиподам – личностям, которые могли бы хоть как-то расшевелить его безвольное амебное тело. К сожалению, в стане армутов таких людей он пока еще не встречал.

– Мы могли бы иногда беседовать… Мне было бы небезынтересно поговорить на темы, связанные с лекарской наукой, – почти робко предложил Карм. Артур насмешливо улыбнулся.

– Боюсь, с моей занятостью у меня не останется времени на разговоры.

Карм согласно кивнул головой и заметил:

– Думаю, работы будет меньше. Учитывая, что Мир чудес вновь отправляется в путь…

– В путь? – переспросил Артур, не совсем понимая. Карм рассеянно пожал плечами.

– Обычное дело. Когда торговать больше не с кем, армуты уходят. Говорят, в Кагилу пусто, а нам нужны покупатели.

– Куда мы отправляемся? – спросил Артур с деланным безразличием. Эта информация могла оказаться очень важной для него и Тэнки.

– Куда, куда… Мне без разницы. Надоели эти переходы, сквозняки, трудности… Боюсь, что место следующей стоянки – Полидекса, а это очень далеко от Беру.

– Какая разница, Беру или Полидекса? – небрежно поинтересовался Артур, внутренне сжимаясь. Он лихорадочно думал о том, как бы во благо употребить полученные от Карма знания.

Карм недоуменно посмотрел на мальчика.

– Как это какая разница? Город мечты и город рабов – такое уж маленькое отличие?

– Мечты тоже имеют своих рабов, – философски изрек мальчик, прикрыв глаза. Он понял, что у него с Тэнкой есть всего-навсего один шанс. Клипсянин задал еще один очень важный вопрос:

– Когда мы уходим?

– Через два дня, а что? – теперь уже заинтересованность Артура показалась Карму подозрительной.

– Думаю, за два дня мы вполне сможем облегчить вашу лихорадку, – как ни в чем не бывало ответил новоиспеченный слуга.

Естествознатель. Книга 2. Тернистый путь

Подняться наверх