Читать книгу Персонажи (сборник) - Вирджиния Холидей - Страница 6

Выпал черно-белый снег. Точный состав его, не выходя на улицу, было определить трудно. Мириам поморщилась, показала язык в окно, как бы подчеркивая, что не очень-то и хотелось выходить из дома, и демонстративно с презрением отвернула голову, прошла по комнате, прихрамывая, наступая на отекшую ногу. Все ребята уехали на экскурсию. Коллектив соседнего ресторана взял шефство над ребятами по выходным – причем не только кормил вкусными обедами и устраивал мастер-классы на лучшего поваренка детского дома, но еще и каждый сотрудник проводил с ребятами время по очереди. Сегодня за главного был Женя-водитель, и в программе значился выезд, посвященный родному городу, была предварительная договоренность с волшебной милой Эллочкой – экскурсоводом одного из краеведческих музеев – о культпоходе по городу.

Эллочка была девушкой приятной и не очень красивой. Последнее качество особенно привлекало в ней Мириам. С некоторых пор она стала завидовать любой мало-мальски симпатичной девочке, любой приятной и оформившейся девушке и тем более красивой и ухоженной женщине. Мириам находила в этом блеске что-то издевательское по отношению к ней, она подозревала, что это было не что иное, как нарочно исковерканная черная суть, распиханная по этим девицам и сверкающая заносчивостью, если вдруг проступала наружу. А привлекательная внешность была не более чем оберткой, фантиком от конфеты.

Еще недавно ее совсем не волновали кудряшки, которые она теперь усердно расчесывала по утрам, пытаясь расправить их природную закольцованность; она не рассматривала себя после душа с особой гипнотизирующей придирчивостью; она не пыталась лишний раз просунуть руку через неподдающуюся упругую резинку хлопчатобумажных трусиков, чтобы почувствовать мягкость и воздушность пшеничных волосков mons pubis[1]; она не каталась летом на велосипеде часами под бит своего еще не взрослого, но очень желающего им стать сердца, привставая над кожаным треугольным сиденьем, и с щенячьим восторгом от сладкого бурления внизу живота медленно садилась на него; а зимой не елозила попой по санкам, пытаясь пристроить маленькую зародившуюся взволнованность и угомонить ее; она не понимала, почему окружающие находят прелесть в рассвете или закате, которые ей были уже просто не интересны; и она тогда еще не испытывала такой пугающей ненависти к себе и одиночества, как это было сейчас.

День вкатился в темноту, во всем здании включили свет. По коридорам забегали мальчишки. Окружающий мир приобрел привычные очертания, с этим шумом пришел, как это ни странно, покой в душу Мириам, для нее сиротство на мгновение стало блаженством. Потом был ужин, разговоры, теплое молоко с пряниками, хихиканье и покатушки. Мириам все разузнала от своей лучшей подруги Ядвиги о поездке по городу, интересной экскурсии, знакомству в творческой мастерской с художниками – и еще узнала о том, что один из этих художников приедет с Эллочкой к ним на мастер-класс и беседу за обедом. Подруга считала, что он за Эллочкой ухлестывает, поэтому и согласился.

Ядвига была девочка десяти лет, въедливая и рациональная. У нее была бабушка, она давно не приезжала и не звонила. Ядвига объясняла это наводнением в бабушкином поселке в горах, и никакие доводы, приводимые Мириам, как, например, «так ведь уже зима» или «твоя бабушка вроде в городе жила», не действовали, скорее, наоборот, Ядвига нашла и использовала всю доказательную базу: отыскала поселок в горах, который все время то накрывает оползнями, то заваливает камнепадом, а потом заливает, и почти ежедневно писала заметки в тетрадке о новом дне своей несчастной труженицы-бабушки, которая занята написанием жалоб в МЧС, писем в газеты о бедственном положении своей деревни и прочим. Ядвига по утрам перед уроками смотрела последние новости в надежде увидеть свою бабушку хоть на телеэкране. Что же касается Мириам, то придумывай все, что хочешь, сочиняй, вырисовывай, твори этих родителей сколько душе угодно – вся палитра перед тобой, выбирай на вкус, – ничегошеньки не было известно, она не знала даже свои настоящие имя и фамилию и точную дату появления на свет.

День рождения придумали ей в приюте, еще в Ингушетии, когда маленькая потерявшаяся девочка оказалась там. Вполне себе обычный день – 22 ноября, ничем не примечательный для Мириам, полуторалетней девочки, но в этот день по телевизору глава Ингушетии сообщил, что в числе основных мероприятий в Центральной мечети Назрани состоится большое празднование Мавлида, а во всех мечетях республики будут читать проповеди о значимости священного месяца раби аль-авваль и о жизни любимого пророка Мухаммеда (да благословит его Аллах и приветствует).

Девочка отозвалась на два совершенно разных имени – Маржан и Ама, тогда общим собранием из заведующей, нянечки и проходившей мимо поварихи решено было дать красивое и заграничное имя Мириам, отчество, что было самым естественным, – Мухаммедовна, а фамилию – Мухаммедова. Так порешили и разошлись.

С родителями девочки была связана одна очень неприятная и криминальная история, о чем ни заведующая, ни тем более Мириам ничего знать не могли. Детей из этого детского дома обычно забирали и воспитывали родственники, у Мириам не было никого, и при расформировании учреждения ее отправили в Сыктывкар. Потом география ее перемещений была столь обширна, что названия городов она намеренно не запоминала, а просто называла место нахождения поселком. «Пойдем в поселок», «Была ли ты в поселке?» и т. д. Она не знала, почему ей приходилось все время переезжать, и даже не задавалась этим вопросом. Надо так надо. В душе Мириам были тонкие механизмы, как у маленькой заводной балерины, спрятанной в коробочку, но желающих в них разобраться и услышать редкую мелодию было немного. Пожалуй, здесь, в этом поселке под названием Нижний Новгород, она наконец встретила людей, которым смогла чуть-чуть довериться, раскрыть ворота мира чувств, хотя и постоянно придерживая дверь, а за дверью – свои тайные мысли и недетские знания. Ядвига и Эллочка вошли в ее жизнь вслед за легким ласковым стуком. И теперь кроме рисования, которому она отдавалась всецело в любую свободную минутку, у Мириам появились друзья.

Мастер-класса и встречи с художником Мириам ждала. Она не знала ни его имени, ни фамилии, но была совершенно уверена в его необычном происхождении и великом таланте. Она садилась за компьютер в библиотеке и искала имена ныне живущих в ее поселке мастеров. Она готовилась к первой в своей небольшой еще жизни встрече с художником.

Ночь Мириам провела почти без сна, все время смотрела в потолок, находила трещину и вела свой взгляд по этой линии медленно, не спеша – потом левая, а затем правая стороны уже расширялись самостоятельно, образовывая над ее головой большое темное пятно, притягивающее к себе своей неизвестностью и одновременно отталкивающее своей реалистичной ощутимостью. Под утро Мириам заснула в мечтах.

– Мириам, давай скорее! Хватит смотреть на себя в зеркало, – прибежала Ядвига, схватила Мириам за руку и потащила.

В зале уже все собрались. Четыре парты стояли прижавшись, задирая носы друг перед другом, в ожидании чуда. Дети и взрослые слились в одно большое кольцо вокруг. Прямо напротив Мириам стоял, прислонившись к стене, высокий, полноватый, густо обросший бородой человек неопределенного возраста в большом лиловом свитере грубой вязки. Глаза у него были большие, добрые и всем улыбались. Эллочка стояла посередине зала и что-то вещала. До Мириам дошел наконец звук ее голоса, как будто плотность воздуха в помещении сопротивлялась произносимым Эллочкой словам.

«Мухаммед Рустамович», – повторилось несколько раз.

Мириам ожидала чего угодно, но только не этого.

Она была девочкой сильной и стойкой, но едва удержалась на ногах, больно толкнув Ядвигу локтем. «Это он», – прошептала она на ухо подруге.

«Да он, он», – вернув удар под ребро, брякнула Ядвига.

Мухаммед Рустамович оказался неместным художником, он приехал с персональной выставкой из далекого Дагестана, имел успех у публики, по словам Эллочки, и задержался на несколько дней. Последние сказанные Эллочкой слова до того смутили ее саму, что она, не зная, как выпутаться из этой ситуации, начала раздавать картон и листы бумаги, на столе появились акварель и мягкие беличьи кисточки, принесенные гостем.

Первый раз в своей жизни Мириам не знала, что делать. Перед ней лежали великие драгоценности: огромный лист бумаги и большой набор акварельных красок, о которых она и мечтать не могла. Но притрагиваться к ним ей совсем не хотелось. В ответ на вопрос, почему она не рисует, который задала ей Эллочка, Мириам заплакала. Тогда к ней подошел Мухаммед Рустамович, присел на колени, поднял обеими руками ее лицо, стер большим пальцем плотную соленую слезу размером с большую божью коровку и сказал: «Давай я тебя научу».

Мириам услышала эхо своего голоса: «Вас зовут Мухаммед и вы мой папа? Правда?»

В зале повисла пауза. Что приходило в голову остальным, Мириам не знала и знать не хотела, ее внутреннее «я» кричало и билось о стенки маленького тела: «Правда, правда, правда, правда…»

Взрослые всегда знают, что делать, или кажется, что знают. Совершенно неважно, о чем поведал ей Мухаммед Рустамович, в каких красках он рассказал ей про пророка Мухаммеда (да благословит его Аллах и приветствует) и чем закончился этот мастер-класс.

Важно только то, что сказала Мириам вечером Ядвиге, обнимая подушку: «Ну еще бы, будет он при всех говорить! Мы с ним встретились глазами, и взгляд его был пронизан нашей общей тайной».

Падал черно-белый снег священного месяца раби аль-авваль.