Читать книгу Кинг-Конг-Теория - Виржини Депант, Virginie Despentes - Страница 4

В последнее время во Франции на нас постоянно наезжают за семидесятые. Дескать, мы пошли по неправильному пути, и что же мы натворили с этой сексуальной революцией, до того докатились, что бабу не отличишь от мужика, из-за нашей дурости перевелись теперь настоящие мужчины, какими были наши отцы и деды, они-то умели и на войне умирать, и дом свой держать в разумной строгости. И закон всегда был на их стороне. На нас наезжают за то, что мужчины обосрались. Как будто это наша вина. Это, конечно, поразительно и вообще-то нисколько не ново, когда господин жалуется на то, что раб недостаточно сговорчив… Но женщинам ли на самом деле адресованы претензии белого мужчины, или же он пытается сообщить, что удивлен тем оборотом, который принимают его дела во всем мире? Во всяком случае, это просто немыслимо, как на нас наезжают, призывают к порядку и контролируют. То мы строим из себя жертв, то мы не так ебемся, то мы развратные сучки, то слишком романтичные и ранимые. Как ни крути, ничего-то мы не поняли: то много порно, то много чувства… Определенно, сексуальная революция оказалась метанием бисера перед суками. Чтобы мы ни делали, всегда найдется кто-то, кто скажет, что все это полный отстой. Что раньше было лучше. Да ну?

Я родилась в 69-м. Ходила в смешанную школу. Уже в подготовительном классе я поняла, что интеллектуальными способностями мальчики ничем не отличаются от девочек. Я носила короткие юбки, и никого в моей семье не заботило, что подумают об этом соседи. Я без лишних заморочек начала принимать противозачаточные таблетки в четырнадцать лет. Я начала трахаться, как только мне выпал шанс, это было очень кайфово, и теперь, двадцать лет спустя, могу сказать по этому поводу только одно: это было слишком круто для меня. Я ушла из дома в семнадцать лет, мне можно было жить одной, и ни у кого это не вызывало возражений. Я всегда знала, что буду работать, что не стану терпеть рядом с собой какого-нибудь мужика только потому, что он платит за квартиру. Я открыла счет в банке на свое имя, не осознавая, что принадлежу к первому поколению женщин, которым позволено делать это без согласия отца или мужа. Я поздно начала мастурбировать, хотя и знала, что это такое, из книг, которые говорили предельно ясно: если я себя трогаю, это не делает меня асоциальным чудовищем, и вообще это мое личное дело, что я делаю со своей пиздой. В моей постели побывала не одна сотня парней, но я не залетела, и на всякий пожарный я была в курсе, где можно сделать аборт, ни у кого не спрашивая разрешения и не рискуя своей шкурой. Я стала шлюхой, я ходила по городу на высоких каблуках и с глубоким вырезом и ни перед кем не отчитывалась, я обналичивала и тратила до последнего гроша все, что зарабатывала. Я путешествовала автостопом, меня изнасиловали, я продолжила стопить. Я написала свой первый роман, подписала его своим девичьим именем[3] и охренела от шквала упреков, обрушившегося на меня за то, что я позволила себе перейти все мыслимые и немыслимые границы. Женщины моего поколения – первые из тех, кому позволено жить без секса и при этом не в монастыре. Принудительный брак стал чем-то шокирующим. Супружеский долг перестал быть самоочевидным. Многие годы я находилась за тысячи километров от феминизма – не из-за отсутствия самосознания или солидарности, а потому что долгое время факт принадлежности к моему полу, по сути, никак особенно мне не мешал. Я хотела вести мужскую жизнь и вела ее. На самом деле феминистская революция все-таки произошла. Пора бы уже перестать втирать, что раньше мы жили лучше. Горизонты раздвинулись, мгновенно оказались освоены новые территории, и нам уже кажется, что мы владели ими всегда.

Не спорю, нынешняя Франция – это все еще не вожделенная Аркадия. Мы здесь не счастливы: ни женщины, ни мужчины. К уважению гендерных традиций это не имеет никакого отношения. Мы могли бы и дальше сидеть в передниках на кухне и рожать как заведенные – это все равно никак не предотвратило бы крах трудовых отношений, либерализма, христианства и экологического равновесия.

Женщины вокруг меня зарабатывают меньше мужчин, занимают более низкие должности и не видят проблемы в том, что их недооценивают, когда они пытаются что-либо предпринять. Есть какая-то служаночья гордость в том, чтобы идти вперед стреноженными и делать вид, будто это полезно, приятно или сексуально. Подобострастное удовольствие служить другим ступенькой. Мы боимся своей власти. За нами постоянно следят: мужчины, которые продолжают вмешиваться в наши дела и указывать, что для нас хорошо, а что плохо, но еще пристальнее – другие женщины, через семью, женские журналы, текущий дискурс. Свою силу нужно преуменьшать, ведь ее в женщинах никогда не ценят: «компетентная» все еще означает «мужественная».

Джоан Ривьер, психоаналитикесса начала ХХ века, пишет в 1927 году книгу «Женственность как маскарад». Она анализирует случай «промежуточной» женщины, то есть гетеросексуальной, но маскулинной, страдающей от того, что всякий раз, когда она высказывается на публике, ее охватывает дикий ужас, парализующий все ее способности и выражающийся в обсессивной и унизительной потребности привлекать внимание мужчин.

«В результате тщательного анализа было выявлено, что ее кокетство и томный взгляд ‹…› можно объяснить следующим образом: это бессознательная попытка развеять беспокойство, возникающее из-за страха мести со стороны фигуры Отца за проявление с ее стороны интеллектуальной доблести. Публичное проявление интеллектуальных способностей, а значит выражение успеха, – это своего рода демонстрация фаллоса Отца, которым она овладела в результате кастрации последнего. Такая демонстрация вызывала в ней дикий страх перед местью Отца. Очевидно, что готовность отдаться Отцу – это попытка защититься от его мести».

Этот анализ дает ключ к пониманию шквала сексапильности в современной поп-культуре. Гуляем ли мы по городу, смотрим ли MTV или развлекательную передачу на первом канале, листаем ли женский журнал – повсюду этот поразительно блядский лук, чрезмерный, но в то же время очень уместный и такой популярный у молодых девушек. Это, в сущности, извинение, способ успокоить мужчин: «Смотри, какая я хорошая, несмотря на мою независимость, образование и ум, я все так же хочу только одного – нравиться тебе», – словно кричат девчонки в стрингах. У меня есть возможность жить по-другому, но я решаю переживать отчуждение, используя самые эффективные стратегии обольщения.

На первый взгляд тот энтузиазм, с которым юные девушки перенимают черты женщин-«объектов», может показаться удивительным. Они калечат свои тела, выставляют их напоказ и в то же время возвышают «порядочную женщину», то есть далекую от радостного секса. Но это мнимое противоречие. Женщины успокаивают мужчин: «Не бойтесь нас». Ради этого стоит носить неудобную одежду, обувь, которая мешает ходить, менять себе форму носа и увеличивать грудь, морить себя голодом. Еще ни одно общество не требовало такой преданности эстетическому диктату, таких модификаций тела, делающих его более женственным. Но в то же время ни одно общество еще не предоставляло женщинам такой физической и интеллектуальной свободы. Подчеркнутая женственность служит своего рода оправданием за лишение мужчин их прерогативы. Успокаивая их, успокаивать себя: «Давайте будем свободными, но не слишком. Мы хотим только поиграть, мы не претендуем на ту власть, которую связывают с фаллосом, мы не хотим никого пугать». Женщины инстинктивно принижают себя, скрывая то, чего только что добились. Они занимают позицию соблазнительниц и возвращаются к своей роли, но переигрывают, так как в глубине души понимают, что это лишь симулякр. Доступ к традиционно мужской власти сопряжен со страхом наказания. История доказывает, что из клетки нельзя вырваться без жестоких санкций.

Мы срослись не столько с идеей о нашей собственной неполноценности – какими бы жестокими ни были орудия контроля, повседневная история показала нам, что мужчины по природе ни в чем не превосходят и ничем особенно не отличаются от женщин. Проблема в том, что в нас до мозга костей въелась идея о том, что наша независимость – это зло. И эту же мысль с остервенением повторяют СМИ: сколько статей было написано за последние двадцать лет о женщинах, пугающих мужчин, о тех, кто за свои амбиции и странности поплатились одиночеством? Как будто быть вдовой, брошенной, остаться одной во время войны или подвергнуться домашнему насилию – современное изобретение. Нам всегда нужно было обходиться без посторонней помощи. Утверждать, что до семидесятых мужчины и женщины ладили лучше – это ложь и искажение истории. Мы просто реже пересекались, вот и все.

Аналогичным образом и материнство стало неотъемлемой частью женского опыта, которая теперь ценится выше всех других: давать жизнь – это прекрасно. Едва ли когда-то раньше пропаганда материнства была такой назойливой. Современный систематический метод двойного принуждения – чистой воды издевательство: «Рожайте, это прекрасно, только это позволит вам стать в полной мере женщинами, раскрыться и реализоваться», но рожайте в обществе, летящем под откос, где работа по найму – условие выживания, но не гарантирована никому, особенно женщинам. Рожайте в городах, где не найти постоянного жилья, где школа отказывается от своих обязательств, где детям агрессивно промывают мозги реклама, телевидение, интернет, продавцы газировки и прочие. Без детей нет женского счастья, но воспитывать их в достойных условиях практически невозможно. Женщины непременно должны чувствовать, что потерпели поражение. За что бы они ни взялись, надо показать, что у них ничего не вышло. Верного подхода не существует: что бы мы ни выбрали, мы обязательно ошиблись, и на нас возлагают ответственность за провал, когда на самом деле это ответственность коллективная. Оружие против нашего гендера особое, но метод применим и к мужчинам. Хороший потребитель – неуверенный в себе потребитель.

Удивительно и мерзко осознавать, что феминистская революция семидесятых не привела к реорганизации ухода за детьми и управления домашним хозяйством. Эти виды труда так и остались добровольными, а значит женскими. Мы остались в том же сословии ремесленниц. Ни политически, ни экономически мы не вторглись в общественное пространство, не захватили его. Мы не создали таких яслей и таких мест присмотра за детьми, как нам нужно, мы не создали индустриализированных систем домашнего хозяйства, которые бы нас эмансипировали. Мы не инвестировали в этот экономически выгодный сектор ни ради собственной прибыли, ни на благо нашего сообщества. Почему ни одна не додумалась изобрести аналог ИКЕА для ухода за детьми, аналог «Макинтоша» для домашнего труда? Коллективная сфера осталась мужской территорией. Нам не хватает уверенности в собственном праве инвестировать в политическое – и это просто мелочь, если вспомнить физический и моральный террор, которому мы подвергаемся. Будто другие будут решать за нас наши проблемы, будто наши частные заботы не так важны. Мы неправы. Очевидно, что при соприкосновении с властью женщины становятся такими же коррумпированными и отвратительными, как и мужчины, и все же нельзя отрицать, что существуют и специфически женские вопросы. Наш уход с политического поля показывает нашу собственную нерешительность по отношению к эмансипации. В политике, чтобы бороться и побеждать, нужно быть готовой пожертвовать своей женственностью, ведь нужно уметь драться, торжествовать, показывать свою силу. Никакой мягкости, приятного обхождения, услужливости – надо разрешить себе подчинять другого, причем публично. Обходиться без его согласия, применять силу в лоб, не жеманясь и не расшаркиваясь, потому что редкий соперник захочет поздравить вас с тем, что вы его победили.