Читать книгу Царствие бесное - Виталий Акменс - Страница 6

Это утро умудрилось наступить раз, наверное, шесть. Яркое окно сотворялось из пустоты, проглатывало несколько минут, или десятков минут, и вновь опускалось под налет сна цвета молотого кофе. И снова утро. И снова сон. Марина не помнила, во сколько проснулась первый раз и даже сомневалась, что такая грань существовала. Но раз на пятый или шестой, окончательно разочаровавшись в пользе сновидений, она спустила ноги на прохладный дощатый пол и увидела на часах время: без пяти девять. Пыльные занавески пропускали молочную пасмурную реальность. Было более чем прохладно. Тишина и неподвижность рисовали образ нерушимого покоя… или плена… и напоминали бы нечто округлое, кроваво-сырое и сдавливающее сердце из последнего букета снов, если бы не свет окна. Комната была прохладная, но добротно сухая. Соседняя кровать была пуста и небрежно заправлена. Аллилуйя!

Марина вовремя подставила руку под свое тонущее тело. Протерла глаза, потянулась, попыталась возрадоваться новому дню, но тут же снова скукожилась, опершись руками в матрас. Сон уже не домогался, но и повторять задорный прыжок девушки-модели с упаковки утреннего завтрака хотелось меньше всего. Усталость и ломота с концами не ушли, ушибы и растяжения еще давали о себе знать, к тому же проступило несколько синяков, а щиколотки навязчиво чесались (Черт! Вроде не было же комаров?). Конечно, бывали ночки и похуже. А тут как на подносе: свобода, каникулы, свежий воздух, спокойствие, рано легла, не слишком поздно встала… но нет, организм не привык попадать в ДТП… и оставаться живым. Да еще соседка эта… вроде спокойной казалась… ну да, пришибленная немного, но кто же знал, что она еще и во сне пришибленная? Не то, чтобы разговаривала во сне. Больше сопела и дергалась. Но «впечатление» произвела, и проснуться среди ночи позволила. Хотя, наверно, дело не в этом, дело в собственной голове, которая умудрилась отравиться свежим воздухом. А сны все-таки надо забывать. Это нормально. Сны легко забываются, если спишь долго и спокойно, как нормальный человек, с двенадцати до девяти без отдыха и перерыва. Другое дело, когда перекур каждые полчаса.

«Вообще-то я тут как бы в гостях, и как бы на халяву… поэтому хватит разлеживаться! Уже, небось, сопят все за дверью, когда ж она, наконец, вывалится отсюдова?»

И все-таки, прежде чем окончательно вывалиться в жизнь, Марина зажмурила глаза и плеснула на себя, словно лечебный бальзам, кувшин другого, светлого сна. Или не сна? Конечно, ей не снились чистые воспоминания, ей снилась всякая фигня вроде черных водопадов и гвоздик, распускающихся за пару секунд, но как же приятно под утро, на грани, на полпути к дому, такому близкому и такому недостижимому, вообразить себе хороший ностальгический сон! Она не любила жить воспоминаниями. Нет, правда! Год назад так вообще не любила спать. Но сны полезны для здоровья пострадавших в аварии. Особенно сны о доме. Они всегда приятней среднего по больнице. Им невдомек, как может все измениться буквально за год… и новая краска на школьных стенах, и новые голоса, и новые лица, наглые, свежеподросшие хозяева последних лет детства. Школьный двор запорошен золотистым порошком, причудливой попыткой сна обыграть палящее солнце. Мальчишки кричат низкими, уже глубоко мужскими голосами. Правильная девочка сидит под деревом с книжкой в руках. Туго затянутые мышино-русые волосы, серые глаза, тонкие губы, серое платье а-ля ностальгия по школьной форме. Как же ее звали? Лена? Пусть будет Лена; простое, знакомое имя, не положено долго вспоминать. Парни заглядываются на нее, всерьез, но как-то стеснительно, украдкой – Привет, а можно списать? Ну пожалуйста! – чтоб не позориться. Марина хорошо ее помнила. Слишком хорошо, ведь именно с нее началось… все остальное. Они жили в одном подъезде, играли в одном дворе, ходили за ручку в один первый класс… а во второй класс уже не за ручку – несерьезно. Но она все равно была стоящей подругой… отличница, собирательница похвал и обольстительница строгих училок, она была венцом творения все те годы, когда девочки – всегда нарядные, с бантиками, на первых партах – обгоняют мальчиков в развитии по всем предметам.

Господи, как это было давно! И как все успело измениться. Но детская дружба сильнее, чем кажется, и вот, когда пора бы уже определиться с дальнейшей жизнью, эта зануда как нельзя вовремя спутала все карты. Актриса, блин. Ну и что, что на утренниках участвовала, да какая из нее актриса? Манекен и то живей. Никто не спорит, отличница, серьезная, взрослая, но поступать на актерский… нет, не поступит, не поступит, скрестим пальцы… может, тоже попробовать?

Марина вздрогнула и резко встала с кровати. Полдесятого. Все, не видеть больше эту спальню! Надо было кофе из общаги отсыпать. Может, здесь дадут?

Но дом был пуст и бледен, словно уже продали, а новые жильцы не приехали. Интересно, кто здесь жил раньше? Наверно, большая семья. А теперь все, один Николай остался, и эта косулька, Света… интересно, где она сейчас? И откуда ощущение, что дом не только пуст, но еще и ватой забит, или газетами, как зимние сапоги на лето?

Марина вышла на крыльцо, намеренно тепло не одеваясь. Двор посапывал шелестящей травой, было пасмурно и не очень приветливо. В общем, со вчерашнего дня декорации не изменились. Еще несколько часов, и сюда приведут еще одну Марину и еще одного этого… Короче, уезжать надо, пока не поздно, пока гостеприимство не состроило гримасу.

– Ой, Марина доброе утречко, встала уже? – послышался голос тети Нади, особенно звонкий среди утренней тишины. – А Света дома?

– А… нет. Вроде.

– Ай, опять убежала, как всегда, даже не завтракала. Ну а ты как? Ничего не болит?

– Да нет, спасибо, все нормально.

– Ну ладно, давай завтракать, я молочка принесла свежего, и маслице вот, поди проголодалась?

– Ой, ну что вы, я… ну хорошо, спасибо вам еще одно огромное!

Так они оказались снова дома, уже на кухне, Марина за столом, Надежда у столика с хилой электроплиткой, вдвойне убогой на фоне великолепной деревенской печи. Хозяйка больше не охала насчет Светы, не вспоминала страшную аварию, не причитала и не старалась угодить – она была спокойна и деловита, по-своему даже равнодушна. И правильно, довольно прикармливать бездомную кошку. Будь как дома, но не забывай, что в гостях. Скоро все закончится. Пастельный сон даст трещину, выбросит в откровенный мир, укромный, изогнутый холод, кирпичи и топот, сверкание лезвий и квадратные глаза экранов… нет, сон просто закончится дома, к полудню, и мама спросит, что за дури ты наглоталась на этой гулянке, а я отвечу: не поверишь – кислорода!

– Да, ходит какой-то автобус, – рассеянно ответила тетя Надя. – Где-то после полудня, минут в двадцать, точнее не скажу.

– Минут в двадцать после полудня? То есть еще целых три часа?

– Ну, может не три… а ты спешишь, да?

– Да нет, просто… не привыкла.

– Да, скоро нас вообще забросят, ни автобусов не останется, ничего. Мы-то уже давно никуда не ездим… только сын мой в село, да в райцентр, и то, говорит, проще на тракторе. А Николайка да, Николайка ездит… куда же он ушел? Николайка часто… ну как часто, иногда уезжает. Кстати, он еще на другой автобус ходит, тоже в это время, но далеко, по другой дороге. Сам он как-то срезает хитро, через лесок, но тебе-то не с руки, с сумкой, по корягам…

– Да уж. Лучше где попроще. А остановка, она далеко отсюда?

– Да нет, недалеко. Вы как сюда шли, от шоссе? Ну вот, если не заворачивать к нам, а еще столько же по дороге, как раз там и будет. Или знаешь как? Через деревню можешь, вот прямо по улице и до конца, и она опять к шоссе повернет.

– О, спасибо, а расписание там есть, на остановке, не знаете? Хотя ладно, все равно схожу, времени много, осмотрюсь заодно. А вас тут, кстати, есть что-нибудь такое… ну, какие-нибудь, кроме церкви… достопримечательности?

– Примечательности… да упаси бог. Дожить бы спокойно, без примечательностей. Так не дадут ведь. Крест такой. Еще ходят тут всякие туристы-журналисты, уже несколько раз, выискивают, как будто деревень других нет. Один раз вообще пришли и говорят, где тут у вас эти, пришельцы?

– Аэ… что?

– Пришельцы, говорят, где? А то, говорят, мы про огни слышали, говорят, корабль какой у вас тут стоит. Что делать? Показать бы, где бесы зимуют, да нет, нехорошо, нельзя так с людьми. Молодые, несмышленые, ей-богу, как дети в этих городах. И горько так стало, страшно. Пришельцы. А Никитична говорит – с телевизора, точно с телевизора, как раз такого жмыха там, говорят, до сих пор пруд пруди. В общем, так и ходили тут, пока председатель их чуть на вилы не насадил. Только Николайка заступился, поговорил по-доброму, выпроводил, он это умеет. Сказал, что это были эти, как их… наркоманы. А Николайка знает, он жил там.

– Аммм…

– Ай, доча, прости, дура я, болтушка, совсем расклеилась. Сама-то ты не из таких, сразу видно, хорошая. Почти как Светка наша. Бедная девочка. А смотреть тут и вправду нечего. Домов с десяток осталось. Раньше все было, и колхоз, и сельсовет… хотя, бабушки говорили, еще до Революции все чахнуть начало. Вон, видала батюшкин дом?

– Простите?

– Эх, не надо было говорить. Забудь. Нечего там смотреть, разруха одна. Николайка его когда-то покупать думал. Любит он эту церкву. А я ему говорю, ты посмотри, что от него осталось! Да там пока разгребешь, целый год уйдет. Да и люди, говорю, не поймут. Для них этот сарай, говорю, светлее самой церквы. Хотя что они понимают? Только бесятся попусту, шипят, как змеи, прости, Господи… И до сих пор, нет-нет, да сто грамм за воротник. Бедный батюшка.

– Батюшка?

– Ой… – Надежда попыталась задорно отмахнуться, но что-то не вышло. Вздохнула, как от усталости, даже зажмурилась и смерила гостью таким утяжеленным взглядом, что хоть проваливайся… еще чуть-чуть, и о титуле «хорошей» придется забыть.

– Понятно, – выговорила Марина в тишину. – А мне здесь нравится. Зря его Николай продает, этот дом.

– Продает? Как продает?

– Ну… вы же сами сказали, что он поближе к церкви хотел.

– Ой, да это когда было? И то почти шутя. Зачем ему эта развалина, когда вон он, какой дом стал, загляденье, а не дом! Бывало, целый день что-нибудь пилит, да строгает. Раньше Галка ругалась, и то работал, а уж потом раздухарился! Не берет его возраст. Да, хандрит иногда, грустит, скучает. Зачем мне, говорит, эти хоромы? Светка не жалует этот дом, понятное дело, это сейчас комната у нее как новая, а тогда нет, вообще бы из деревни уехала, если б было куда. А Николайка тоже, говорит, не выходит как у дедов, не то все, и люди косятся, и внучка чурается, да и молодости не вернуть. А я говорю, не надо уезжать, подумай, говорю, куда ты поедешь, опять себе в город, к этим родственникам, где тебя и так еле терпят с твоими книгами и ученостями? Или к бывшим дружкам, которым помогай не помогай, все равно только деньги на уме. А люди не косятся, люди наоборот тебя любят. А этот хрыщ, ты не обращай внимания. Скучает он по старой должности, да и все тут. Воду мутит, выискивает, как будто сам ничего не видел, когда с батюшкой… эх, да кто его слушает? Хорошие люди все за тебя. Как раньше-то жили, из дому боялись ночью выйти! Уши не заткнешь. А теперь хоть какая-то управа на бесов. Только ты нас и бережешь, говорю, без тебя еще лезут, а с тобой никогда, даже гулов почти не бывает. Значит, светлый ты человек, хоть и в церкву ходишь как ученый. Так и живем уже пять лет. Ездит он, правда, часто, то к родственникам, то к ученым своим, но что делать? Нельзя против воли. Просить можно, а против воли нельзя, не наш это промысел. Благодарить надо, хоть возвращается. Да нет, не будет он продавать. Было б еще, кому, а то ведь не купит никто. Нету дураков. В Чернобыле поди спокойней. Или как он там говорил? Что-то опять пропало, да? Снова паспорт?

– Паспорт? Ааа… я не знаю, мне этот сказал, Иван или как его там. Кстати где он?

– Спит еще, наверно.

– Спит?! Вот наглец. Вы его это… чем-нибудь холодным опрысните, а то этих москвичей пока за шкирку не выкинешь, до обеда из норы не вылезут.

– Да пусть спит. Намучился вчера, такое пережить…

Хотела Марина сказать, как этот «намучившийся» вчера чуть дом не сжег, но не решилась.

– Пусть отдыхает, – продолжала тетя Надя. – Худой весь, а такой рюкзак тащил, как этот самый… Да и ты тоже неважнецки, как тростинка… изголодалась наверно в институте? Тяжело сейчас студентам, да? Тяжело. Поспала бы еще, время есть. Это же шок, дело такое. Вон, Светка до сих пор… ладно, может, вас проводить?

– Да нет, спасибо, не надо. Лучше сама прогуляюсь. Обещаю, пришельцев искать не буду! Так, покараулю автобус, полюбуюсь видами… нет, серьезно, у вас тут очень красиво! Может, даже еще раз до церкви дойду.

– Ты только это… в саму церкву-то особо не лазай.

– Хорошо, не буду… а что? Она ж вроде заброшенная.

– Так аварийная, разваливается уже сто лет. Батюшка вон как старался, красил, перекладывал, целые машины привозил, да не на ту силу наступил. Не на ту…

– В смысле?

– …А года три назад наоборот снести пытались, и тоже не получилось. Николайка рассказывал. Любит он эту церкву. Боится, но любит.

– Боится? В каком смысле? В смысле аварийности?

– А? Да. Да, аварийности. Там же это, постоянно то кирпич упадет, то дерево.

– Дерево?

– Ага. Видала, какие там деревья наверху, прямо в кирпичах корни пустили. А кирпичи хрупкие, вот и сдувает иногда, прямо целые бревна, как с неба. Страшно. Всего-то пять лет прошло, а как будто вчера, прямо как утро наступает, так и сердце сжимается… ребята, дети еще совсем, олухи, прости Господи… одного сразу насмерть… как избавление… видать, меньше всего нагрешил…

Раздался звон металла. Надежда задела какую-то посудину и чуть не уронила. Марина открыла было рот, но так и застыла, увидев это лицо мутнее воска и стальной таран во взгляде доброй женщины.

– П-понятно, – ответила она. – Спасибо, что сказали. Буду знать. Ладно, не пойду к церкви, пройдусь по улице. И это… спасибо за все.

Она встала из-за стола с одним интенсивным, не пойми откуда взявшимся желанием: скорее бы на воздух.