Читать книгу Сокровище рыцарей Храма - Виталий Гладкий - Страница 3

Ваник Бабаян был мудр. Он очень гордился своей светлой головой. Но только Ануш – жена – знала о его гордыне, которая для владельца погребальной конторы была совсем неуместной. Мало того даже опасной, потому что они жили в Киеве на птичьих правах, а потому должны были вести себя тише воды, ниже травы. Об этом Ануш твердила мужу почти каждый день.

А Ваник, благодушно посмеиваясь, отвечал ей: «Девочка моя, что бы мы делали в нашем Арцахе? На сапогах, которые я тачал, много не заработаешь. А в Киеве я уважаемый человек. У кого можно приобрести приличный гроб, обитый глазетом[13]? Только у Бабая! (Местный народ переиначил армянскую фамилию Ваника по-своему, называя его Ванькой Бабаем, чему он не очень и сопротивлялся; лишь бы денежка шла.) Кто избавит семью усопшего от многочисленных хлопот, связанных с похоронами? Опять-таки Бабай. И все это стоит приличных денег. Никто не экономит на похоронах. Мы же имеем с этого хороший достаток, а потому честно и благородно кушаем свой белый хлеб с маслом».

Но Ануш все равно пребывала в постоянной тревоге и сомнениях. «Чует мое сердце, – говорила она, – что большие деньги принесут нам горе. Люди злы и завистливы». Ваник возражал: «Кто может завидовать человеку, который каждый день общается с потусторонним миром?»

Этот день в погребальной конторе «Бабаян и сыновья» начался как обычно – с перепалки Ваника и его ближайшего помощника Ионы Балагулы, под началом которого была бригада копателей могил.

Нужно сказать, что вся бригада состояла из самых пропащих мужиков. Работы было много, а потому землекопы почти всегда были пьяны. Родственники усопших, согласно обычаю, выставляли копателям могил штоф оковитой с закуской, дабы те могли помянуть преставившихся. Так как Иона не хотел быть среди подчиненных белой вороной, то и он в конце концов пристрастился к спиртному.

Однако это еще было полбеды. Главная проблема заключалась в том, что Балагула, общаясь с подольской голытьбой, стал революционером. В перерывах между похмельем и работой он посещал подпольный кружок анархистов.

– Иона, ты нас погубишь! – в отчаянии стонал Ваник, делая вид, что хочет вырвать из своей головы добрый клок волос. – Я запрещаю тебе водиться с этими нечестивцами!

– Хозяин, шо ты так волнуешься? Таперича усе умные люди стали революционерами. Знающие люди балакают, шо скоро будет большая война, яка принесет нам свободу. А за нее надо бороться, – каждодневное общение с городским пролетариатом сильно сказалось и на лексике Ионы; он разговаривал на характерном для Малороссии суржике – смеси украинского и русского языков.

– Ты дурак! – взвился Ваник. – Твоя борьба, Ион, принесет мне разорение, а тебе – каторгу! Городовой уже интересовался, чем занимаются мои служащие в нерабочее время. С чего бы?

– А ты не жмись, дай ему «катеньку»[14], он и отстанет, – добродушно посмеивался Балагула в рыжие усы.

Неизвестно, чем бы закончился их весьма напряженный диалог, но тут звякнул колокольчик, подвешенный у входной двери, и в заведение Бабаяна вошел господин низкого роста и зловещей наружности.

Почему зловещей? Ваник и сам не смог бы сразу ответить на этот вопрос. Может, потому, что глаза посетителя погребальной конторы светились в полумраке помещения фанатичным огнем, а его аскетическое лицо с большим носом, похожим на ястребиный клюв, казалось маской, вырезанной из дерева и обожженной на костре.

Когда посетитель подошел ближе, то оказалось, что это одетый во все черное горбун. Вернее, карлик-горбун. Следует отметить, что Иона тоже поразил внешний облик незнакомца, поэтому и Балагула, и Бабаян на какое-то время по неизвестной причине утратили дар речи.

– Страфствуйте, хоспода! – старательно выговаривая слова, скрипучим голосом приветствовал он хозяина и его помощника и изобразил полупоклон – слегка кивнул; похоже, карлик был иностранцем.

Очутившись в помещении, он первым делом снял странного вида шляпу с широкими полями и высокой тульей, похожую на головной убор немецких охотников; не хватало лишь обязательного фазаньего пера. Ваник, словно очнувшись, сделал шаг вперед, поклонился странному посетителю (при этом он не спускал с него глаз) и вежливо поинтересовался:

– Чем могу служить вашему благородию?

Его слова прозвучали настолько фальшиво, что Балагула, который с утра успел выпить лафитник казенки, едва не хохотнул. Но сдержался, глядя на очень серьезное, напряженное выражение лица своего хозяина.

Иона знал, что Ваник видит людей насквозь. Так что обращение «ваше благородие» было произнесено вовсе не для красного словца. И уж тем более Бабаян не имел даже в мыслях как-то уязвить раннего посетителя его физическим недостатком. Мало того, Балагула вдруг понял, что Ваник напуган. У хозяина даже изрядно поседевшие курчавые волосы вздыбились.

«Что за чертовщина?! – подумал Иона. – Карла, он и есть карла. Намедни, третьего или четвертого дня, они схоронили почти такого же уродца. Однако знатный был цирюльник… На всем Подоле нельзя было найти лучшего. Может, это его брат? Приехал из-за границы и пришел в погребальную контору с какой-нибудь претензией…»

– Мне надо говорить с хозяин контора, – веско сказал карлик и, словно для убедительности, пристукнул о пол красивой резной тростью черного дерева.

– Я вас слушаю, – ответил Ваник.

– Мне хотелось бы побеседовать с вами наедине, – сказал карлик, бросив на Иону пронзительно-острый взгляд.

– Как прикажете, – ответил Бабаян и кивком головы указал Ионе на выход.

Балагула с большим удовольствием поторопился покинуть контору. Ему вдруг стало очень неуютно в присутствии этого странного карлы. От уродца веяло могильным холодом. А уж в чем, в чем, но в этом вопросе Иона хорошо разбирался. «Вурдалак какой-то, – думал он, усаживаясь в фургон с шанцевым инструментом. – Точно вурдалак, чтоб мне завтра не дали опохмелиться…»

На этой сцене с участием Ионы можно опустить занавес. Что касается Ваника Бабаяна, то он закрыл дверь погребальной конторы на засов – уж неизвестно почему – и предложил карлику собственное кресло с изрядно потертой кожаной обивкой. Ваник обставил контору по высшему разряду (то есть все, что можно было, обил рытым бархатом, покрасил приятными глазу красками и покрыл сусальным золотом), а на кресле сэкономил, благо его почти не было видно из-за письменного стола.

Обычно клиенты сидели на венских стульях – они были весьма прочны и могли прослужить очень долго, – но карлик произвел на Бабаяна столь неизгладимое впечатление, что Ваник просто не мог позволить, чтобы тот гремел своими костями на жестком деревянном сиденьи.

Наверное, немец оценил такую жертву со стороны хозяина погребальной конторы, потому что его суровое лицо на миг утратило жесткость черт, и тонкие сухие губы изобразили подобие поощрительной улыбки.

– Моя просьба несколько необычна… – начал карлик, не спуская с Ваника своих черных, как самая темная ночь, блестящих глаз. – Скажите, в Киеве есть старинное кладбище, на котором уже давно никого не хоронят? Подальше от центра, где-нибудь на окраине…

– Да… есть.

– Вот и отлично! – почему-то обрадовался карлик. – Это то, что нужно.

– Но я не понимаю…

– А вам ничего и не нужно понимать, – отрезал немец. – Внимательно слушайте и, как у вас говорят, мотайте на ус. Ночью на том кладбище нужно вырыть могилу предельно возможной глубины. Только не до водоносного слоя! Яма должна быть сухой. В этой могиле вы похороните цинковый ящик, который доставят вам к утру. Затем перемешайте три бочки мазута с песком, присыпьте этой смесью ящик на метр-полтора, утрамбуйте хорошо и опустите в яму настоящий гроб. Потом могилу закопаете и поставите надгробный камень. Мазут и надгробие вам привезут вечером, перед началом работы. Когда все будет закончено, могиле нужно придать старый, заброшенный вид. Как это сделать, уверен, вы знаете.

С этими словами карлик вдруг поднялся, подошел к двери и принес оттуда большой саквояж. Наверное, он оставил его там, когда вошел в контору. В пылу перебранки с Ионой Бабаян не заметил, с чем пожаловал таинственный уродец.

Открыв саквояж, немец не без усилия достал оттуда шкатулку, поставил ее на стол перед Ваником и небрежным движением поднял крышку. Бабаян оцепенел. Шкатулка была доверху наполнена золотыми царскими червонцами!

– Это аванс, – добил его карлик. – По окончании работы получите еще столько же.

Глядя на золото и слушая слова немца, Ваник тут же решил, что за такие огромные деньги он может зарыть в могиле не только цинковый ящик, но и Балагулу в придачу, который конечно же по пьяной лавочке проболтается о тайном захоронении своим дружкам-анархистам. Что могло быть в ящике, Бабаяна не интересовало. Заказ есть заказ. Его нужно выполнять. Он всего лишь хозяин погребальной конторы, а не сыщик полицейского управления.

Однако у Ваника оставались кое-какие вопросы. У него в последнее время начала побаливать поясница, и по вечерам, кряхтя под сильными руками жены, которая делала ему массаж, втирая какие-то противные мази, он повторял, словно заклинание: «О, эти годы… О, эти годы…» Поэтому, вспомнив свои страдания, Бабаян немного помялся, но затем отважился и робко сказал:

– За одну ночь вдвоем с помощником мы не сможем вырыть яму такой большой глубины…

– А вам и не надо заниматься земляными работами. Для этого у вас существует, насколько мне известно, бригада копачей могил.

– Но как же…

– Как можно сохранить тайну? – закончил карлик мысль Бабаяна и снисходительно улыбнулся: – Ваш помощник и землекопы получат столько денег, что им и их детям хватит до конца жизни. Но… – тут его негромкий проникновенный голос приобрел силу и упругость. – Но они должны будут немедленно покинуть не только Киев, но и пределы Российской империи. И никогда сюда больше не возвращаться. Если же они вздумают открыть кому-либо тайну захоронения или сами решат узнать содержимое ящика… – тут в голосе черного карлика прозвучал металл. – Упаси Господь! В этом случае землекопов ждет неотвратимая и жестокая смерть.

– Ну, если так… – Ваник все еще пребывал в больших сомнениях.

Он думал, что его землекопов только могила исправит, что они никуда не поедут, что деньги – даже миллион – мужики все равно пропьют, а затем, взяв заступы, придут на старое кладбище и отроют цинковый ящик. Кто им может в этом помешать?

Что касается угроз карлика, то землекопам на них наплевать. Тот, кто каждый день общается со смертью, становится циником и фаталистом. Для него переход в мир иной – само собой разумеющееся дело. Он не боится умереть; его просто не посещают такие мысли. Гробокопатели со слабой психикой долго на кладбище не задерживаются.

А еще у Бабаяна мелькнула в голове совсем уж нехорошая мыслишка. Что ни говори, а этот таинственный карлик был всего лишь немцем, иностранцем. Когда-нибудь он вернется же в свою Германию? А если так, то неплохо бы самому Ванику поинтересоваться, что лежит в цинковом ящике.

Карлик словно подслушал мысли хозяина погребальной конторы. Он покривил губы в снисходительной улыбке и сказал:

– Все участники захоронения уедут, а вы останетесь. Будете присматривать за могилой и хранить эту тайну до конца своих дней. Да-да, ваши услуги будут оплачены. Раз в год к вам будет приезжать наш курьер и привозить плату за ваши труды. Золотом.

Ваник был окончательно сражен. Он вдруг понял, что уже не волен распоряжаться своей судьбой. Какие-то высшие силы вмешались в его жизнь, и теперь он должен плыть в том русле, которое ему укажут. Иначе…

Угрожающее «иначе» испуганный до дрожи в коленях Бабаян тут же выбросил из головы. Он не хотел об этом даже думать. Набравшись смелости, Ваник посмотрел прямо в глаза темному карле и спросил:

– Кто вы?

– Вопрос вполне закономерен… – немец глядел испытующе и остро. – Я хотел вам это сказать, но вы опередили меня. Я полномочный представитель общества «Вольных каменщиков» в России.

Ванику показалось, что под ним провалился пол и он летит в одну из тех могил, которые он выкопал за свою жизнь. А их насчитывалось много, очень много. Особенно в первое время, пока его погребальная контора не стала крепко на ноги и не завоевала себе авторитет. Поначалу у Бабаяна был только Балагула, и Ванику пришлось сильно потрудиться, благо в молодости силой он не был обижен и копал могилы, как семечки щелкал. Поэтому теперь и спина болит.

Карлик – масон! Ваник плохо представлял, кто такие масоны и чем они занимаются, но он точно знал, что лучше вольным каменщикам не перечить и с ними не конфликтовать. В этот момент Ваник поклялся себе самой страшной клятвой, что ни за какие коврижки не станет открывать цинковый ящик и что будет прилежно исполнять все указания карлика, благо тот обещал хорошо за это платить…

Спустя неделю после «похорон» таинственного цинкового ящика (по размерам он был немного меньше гроба) Ваник закрылся с женой в спальне, которую хозяин погребальной конторы считал самым защищенным и святым местом в доме, и сказал:

– Ануш, как это ни горько мне говорить, но мы должны на некоторое время расстаться, – а сам в этот момент подумал: «Прости меня, любимая, за эту ложь! И прощай. Наверное, навсегда. Боюсь, что мы уже вряд ли когда свидимся». – Ты с детьми первым же пароходом отправишься в Америку. Я дам тебе письмо к нашим родственникам в Одессе, они помогут вам с билетами и со всем остальным.

Он долго думал над этим вопросом. И в конце концов пришел к выводу, что если уж его жизнь кончена, то нужно хотя бы спасти жену и детей. Ваник не поверил в щедрость и доброту карлы. Поэтому принял решение отправить своих домочадцев подальше, в Америку, где можно затеряться в большой массе людей, прибывающих туда со всех концов света каждый день и куда не достанут даже длинные руки вольных каменщиков. По крайней мере он очень на это надеялся.

Верная супруга Бабаяна не стала устраивать сцен. Она видела, что Ваник несколько последних дней был явно не в себе. Похоже, случилось что-то очень серьезное и даже страшное. Ануш лишь нахмурилась и спросила:

– Почему?..

– Так надо. И пожалуйста, не требуй от меня объяснений!

– Хорошо, хорошо, не буду… Это так срочно?

– Да, моя девочка, да! Более чем срочно.

– А как же ты?

– Я приеду… потом, – соврал Ваник. – Позже. Нельзя оставлять дело.

– Но у нас не так много денег, чтобы обосноваться в Америке…

– Деньги есть. Это вам на обустройство… на первое время.

Ваник достал из комода две шкатулки и открыл их. Вторую шкатулку черный карлик передал ему уже на кладбище. Он приехал, когда ставили надгробие. До этого за работами надзирал угрюмый неразговорчивый тип в плаще с капюшоном – ночью немного моросило.

Посмотрев на золотые червонцы, Ануш даже не ахнула от потрясения, только прижала сухонькие кулачки к груди и сильно побледнела. Теперь у нее уже не было сомнений, что ее Ваник опять влип в какую-то очень опасную историю, как это бывало раньше, в молодые годы…

Семья Бабаяна исчезла из Киева 28 июня 1914 года, ровно в тот день, когда в Сараеве был убит вместе со своей супругой эрцгерцог Австро-Венгрии Франц Фердинанд. А через месяц, 1 августа, Германия объявила России войну.