Читать книгу В архивах не значится - Виталий Гладкий - Страница 8

Узкое и глубокое ущелье хмурилось морщинистыми скалами, испещренными оспинами мха и лишайников.

Лишь у порогов, где широкий и глубокий ручей – скорее небольшая речушка – выплескивал пенные пузыри, скалы раздвигались, и глубокий распадок уходил к дальним сопкам, уже припорошенным первым снегом.

Добротно срубленная избушка с окошком, затянутым хорошо вычиненным сохачьим пузырем, притаилась у входа в распадок.

Сложенная из обломков дикого камня, она выпускала через отверстие в крыше клубы серого дыма. Свиваясь в причудливые спирали, дымное облако медленно поднималось к предутреннему небу, уже окрашенному на востоке оранжевыми красками зари.

Макар Медов стряпал немудреный завтрак – жарил на сковородке серебристых хариусов. Он ловил рыбу в ручье при помощи специальной ловушки, так называемой «морды».

Это нехитрое сооружение представляло собой плетенный из тонкой лозы параллелепипед с двумя небольшими конусообразными отверстиями – на входе и на выходе. Одно из них – на выходе – закрывалось крышкой.

Макар ставил «морду» посреди ручья, перегораживая остальное пространство «крыльями», тоже сплетенными из лозы, напоминающими примитивный забор.

Мигрирующий в верховья ручья хариус, наталкиваясь на крылья, заплывал в ловушку. За сутки таким образом можно было поймать тридцать – сорок жирных рыбин, которые имели удивительно приятный запах свежего огурца.

Часть улова шла на сковородку и в котел, а остальную рыбу Макар вялил – про запас.

Под небольшим навесом рядом с избушкой уже висели несколько связок хариусов, но рачительный якут неустанно продолжал запасаться вяленой рыбой, так как на носу была зима, а путь домой не близок, и кто знает, как будет в этом году с охотой.

Брызги медвежьего жира щедро кропили камни очага, изредка обжигая руки каюра. Он недовольно бормотал что-то по-якутски и лизал языком обожженные места, причмокивая и кряхтя.

Макар все-таки привел своего бородатого товарища в верховья ручья. Привел, получил в подарок заветный винчестер – и остался вместе с Владимиром.

«Моя здесь живи, однако. Твоя помогай, Ладимир», – сказал Макар, смущенно потупив голову.

Бородач в душе радовался – лучшего товарища в тайге, чем якут Макар Медов, не сыщешь.

Короткое колымское лето удачи не принесло – золото было рядом, но в руки не давалось. Изредка крохотные крупинки посверкивали на дне промывочного лотка, но это было далеко не то, на что он надеялся.

«Неужели Сафи-Бориска обманул?» – думал раздосадованный Владимир.

Нет, не мог он обмануть – сколько вместе таежных троп проложено, сколько раз в глаза голодной смерти заглядывали…

Но почему тогда Бориска не явился в условленное место, чтобы вместе отправиться к ручью? Почти месяц ожидал его Владимир в Среднеколымске – и впустую.

Он уговорил Макара Медова провести в эту глухомань – старательский сезон на Колыме короткий, того и гляди прикроет льдом золотую удачу. Жди тогда месяцев восемь-девять свой фарт впроголодь – купцы в долг давали неохотно и с такими процентами, что лучше в петлю, чем в их кабалу.

Владимир вяло прожевал опостылевшую рыбу, хмуро посмотрел на маленькую иконку у изголовья постели, и, небрежно перекрестившись, взял лоток, кирку и шагнул за порог избушки.

Ночью выпал первый снег.

К утру хорошо прогретая за лето земля вобрала в себя его пушистую белизну, и только стланик под тяжестью снежных комьев да северные склоны сопок запустили седые космы в редколесье распадков.

Сегодня путь предстоял неблизкий. Бородатый старатель решил пройти вверх по ручью на кромку наледи, укрытую за нагромождением огромных валунов.

Солнце уже давно разогнало утреннюю дымку, когда Владимир, подтянув повыше голенища рыбацких сапог, ступил на сланцевую щетку – дно ручья.

Наклонился и замер, боясь вспугнуть увиденное: крупные самородки усеяли дно, словно кто-то небрежно разбросал фасоль!

Все еще не веря в свою удачу, он рухнул на колени в мелководье и принялся торопливо выхватывать из обжигающих струек драгоценные камешки.

Мощную золоторудную дайку[9], которая пересекла русло ручья чуть повыше наледи, он обнаружил только под вечер.

Упав перед ней на колени, как перед иконой, Владимир долго и истово молился, с благодарностью целуя нательный крест. Мрачные скалы впитывали эхо слов и в злом бессилье на его удачу пытались укрыть золотые блёстки длинными вечерними тенями…

– Макарка, пляши! – Владимир швырнул тяжелый мешочек на стол.

И сам пустился в пляс, тяжело и неуклюже притопывая натруженными ногами.

– Эхма! Наша взяла, Макарка! Эх, погуляем! Винчестеры сыновьям купишь, патроны! Хлеб купишь, сахар! Ну что же ты молчишь, не рад?

Макар бросил хмурый взгляд на рассыпанные по столу самородки и сказал:

– Учугей сох…[10]

– Почему, Макарка? – оторопел Владимир, уставившись на погрустневшего якута.

– Учугей сох… Плохой место. Уходи надо, однако.

– Зачем уходить? Я золото намыл, понимаешь, золото! Много золота! Ведь ради этого мы сюда и пришли. Богатым станешь, Макарка. Тебя в долю возьму. Не веришь? Честью клянусь!

– Якута золото нет! Нюча – улахан-тас[11], якута – сопкачан[12]. Нюча приходи, золото бери; звери уходи, рыба подыхай, якута помирай – охота нет, кушай нет, однако. Улахан-тас дави сопкачан.

И Макар, отвернувшись, начал раскуривать свою трубку.

– Большая гора задавит маленькую… – вздохнул Владимир, виновато отводя взгляд в сторону.

Уж ему-то были хорошо знакомы обычаи дикой старательской вольницы, которая в погоне за золотом не останавливалась ни перед чем.

Впрочем, купцы и царские чиновники были не лучше – жизнь якута ценилась дешевле собачьей. А если к тому же запахнет большим золотом…

Гулкое рваное эхо далекого выстрела всколыхнуло ночное безмолвие распадка. Некоторое время Макар и бородач прислушивались в полной неподвижности, затем, не сговариваясь, подхватили оружие и выскочили наружу.

Злая искорка нежданного костра трепыхались верстах в двух от избушки…

Их было трое: старый Делибаш, мордатый Гришка Барабан, нахальный и пронырливый, и китаец Ли, коротконогий и приторно вежливый.

– Ба-а, Граф нас опередил! – куражливо запрыгал вокруг бородача Гришка. – Приветик! В пай примете?

– Помолчи! – Делибаш зло прищурился на Владимира-Графа. – С каких пор ты стал, это, по чужим участкам прыгать?

– А с каких пор, Делибаш, мы с тобой на «ты»?

Владимир говорил спокойно, но его взгляд не предвещал ничего хорошего.

Делибаш, воровская душа, уловил скрытую угрозу в словах Графа, своей силой и бесстрашием завоевавшего большой авторитет среди старательской братии, и взял карабин наизготовку.

– Но-но, я с тобой, это, не шучу! – истерически взвизгнул Делибаш. – Убирайся отсюда подобру-поздорову! А не то…

Мягкий щелчок затвора винчестера заставил всех вздрогнуть.

Делибаш быстро обернулся. И застыл, боясь шевельнуться. Он стоял и таращился мутными глазами на Макарку, который держал его на прицеле.

– М-ма… Макарка? Т-ты как… здесь?.. – пролепетал, заикаясь, Делибаш.

– Твоя карабина бросай, – решительно сказал Макар.

Каюр шагнул вперед.

– И твоя тоже… – заметил он судорожное движение Гришки – у того карабин висел на плече.

Два карабина покорно улеглись у ног пришельцев – меткость Макара ни у кого не вызывала сомнений.

Делибаш дрожал от страха и злобы, Гришка про себя матерился, хищно поглядывая в сторону Макара, только китаец Ли все так же слащаво улыбался и часто-часто кивал, словно заведенный.

– Делибаш!

Граф подошел вплотную к компании, брезгливо отшвырнул ногой карабины подальше и продолжил:

– Здесь участок Бориски, и ты знаешь это не хуже меня. Мы с ним в паре работаем – и это тебе известно. Так что мой вам совет – держитесь подальше от этих мест. Понятно?

– Да-да, я… конечно… п-понял. Вы меня, это… извините. Бес попутал… Во, крест… – истово закрестился Делибаш, подкатывая глаза под лоб. – Все, уходим… Уходим. Это…

– Так-то оно лучше, – сказал граф.

Он поднял карабины и присоединился к Макару.

– Вы нам, это, карабины верните, – жалобно заскулил Делибаш. – Все же тайга, харчей мало, помрем с голодухи. Не дойдем…

– Ладно… – поколебавшись, Владимир швырнул один карабин к ногам Делибаша. – Одного вам хватит.

– Вот спасибочки, – поклонился Делибаш. – Дай вам бог… это…

И он засеменил по поляне вслед за Гришкой – тот почти бегом направился к их стоянке собирать вещи.

У края поляны Делибаш обернулся, хищно блеснул белками глаз и, криво ухмыльнувшись, исчез в зарослях…

На другой день неожиданно задождило. Хмурое небо сеяло мелкую морось, прозрачная вода в ручье замутилась, и якут решил «морду» не ставить.

Впрочем, ему было не до рыбной ловли.

Несмотря на уговоры Владимира, Макар хорошо смазал винчестер и до вечера рыскал по распадкам. Он не верил в покорность Делибаша, на совести которого была не одна невинная старательская душа.

– Ушли, однако… – коротко бросил якут Владимиру – тот помогал ему снять насквозь промокшую одежду.

Больше в этот вечер и все последующие дни о Делибаше и его компании не говорили. Такие стычки не раз случались между колымскими старателями и прежде. Нередко доходило даже до стрельбы. Поэтому конфликт не был чем-то из ряда вон выходящим. А значит, и обсуждать было нечего.

Найти богатое месторождение считалось большой удачей. Но еще большей удачей было взять золото и остаться в живых.

Разговоров о стычке с компанией Делибаша не было, но тревога осталась. Казалось, что она зависла на поляне перед избушкой как дымное облако в безветренную погоду.

Дело в том, что и Владимир, и якут хорошо знали воровскую натуру Делибаша. Он был очень мстительным и подлым человеком. Старатели и раньше обходили Делибаша стороной, а когда он нашел себе дружков, – китайца Ли и Гришку Барабана, – то и вовсе стали бояться.

И у китайца, и у Гришки было темное прошлое. Конечно, среди старателей добропорядочных обывателей почему-то не наблюдалось, но даже на таком босяцком фоне эти двое были, что называется, оторви и выкинь.

Владимир знал, что за поимку Ли власти Харбина назначили солидную премию. Притом им неважно было, в каком виде его доставят; китайцы согласились бы и на голову своего соотечественника.

Что касается Гришки Барабана, то и он был не лучше своих приятелей и подельников. Сын приходского священника, ушлый Гриня еще в отроческом возрасте умудрился запустить руку в церковную копилку. А когда стал старше, то проиграл в карты шитое золотом и серебром облачение своего отца, передававшееся из поколения в поколение. Последним его «подвигом» (из тех, что стали известны старательской братии) была кража драгоценностей у генеральской вдовы, которая приютила Гришку в надежде выйти замуж за молодого.

Когда она поняла, что ее мечты рассеялись как дым, а вместе с неблагодарным любовником исчезла и ее заначка на черный день, бедная женщина не нашла ничего лучшего, как полезть в петлю.

После этого Гришка Барабан счел невозможным свое дальнейшее пребывание в центральных районах Российской империи. И не потому, что его заела совесть. А по той причине, что друзья генерала поклялись найти мерзавца-альфонса где бы он ни был и отрезать под корень его мужские принадлежности.

Гришка знал этих людей, и ни на йоту не усомнился в том, что так оно и будет. Боевые офицеры царской армии слов на ветер не бросали. Поэтому сын приходского священника сначала сбежал в Сибирь, пристроившись поваром в какую-то экспедицию. А затем, когда его начали искать и там, Гришка рванул на Колыму, которая многим казалась краем света.

Зная все это, благоразумный Макар настоял на том, чтобы, отправляясь в очередную вылазку к заветной дайке, Владимир брал с собой карабин – плечам тяжело, зато душе спокойно.

И сам якут постоянно был настороже.

Так прошла неделя, затем вторая. Взбурлив последний раз перед долгой зимней спячкой ручей, дождь, который шел не переставая три дня, прекратился; ударил крепкий морозец.

Добротный кожаный мешок Владимира уже вмещал в себя фунтов семьдесят золотого песка и самородков. А ведь он еще не начинал работать с самой жилой, в основном подбирал то, что намыл ручей.

Но, несмотря на обуявшую его золотую лихорадку, прагматичный Владимир понимал, что еще день-два – и нужно возвращаться в места обжитые.

Тем более, что и соль, и сахар были на исходе, не говоря уже о муке. Последнюю лепешку они съели, как самое дорогое лакомство, в тот вечер, когда Владимир отыскал золотоносную жилу.

В ночь перед новолунием они легли спать поздно: Владимир долго читал Библию, купленную по случаю года два назад (в последнее время он стал очень набожным), а Макар подшивал прохудившиеся торбаса.

Дверь скрипнула неожиданно громко. Макар (как и все старики, он спал чутко) проснулся первым и, вскочив на ноги, схватил винчестер.

Однако выстрелить якут не успел – сильный толчок свалил его на пол.

Владимир, на которого навалились сразу двое, почувствовал резкую боль от раны в плече.

Но низкий потолок, темень и теснота в избушке помешали бандиту рассчитать удар ножом вернее, и клинок вонзился неглубоко.

Боль словно добавила Владимиру сил; взревев медвежьим рыком, он вмиг расшвырял убийц по сторонам.

Задребезжала посуда, послышался хруст сломанной кости, и кто-то вскрикнул, попав под кулак Владимира. Затем затрещала дверь, которую сорвали с петель, и три темные фигуры одна за другой промелькнули в дверном проеме и исчезли в темноте.

Простоволосый, страшный в гневе, Владимир выскочил вслед за Макаркой.

Якут тут же вскинул винчестер и выпалил по бандитам, не задумываясь и почти не целясь – тощего Делибаша он узнал сразу.

Тот охнул и упал, но затем быстро поднялся и заковылял в спасительные заросли стланика.

И в этот миг резко и гортанно закричал китаец Ли.

Молниеносно взмахнув рукой, он выпустил в воздух маленькую серебристую рыбку – остро отточенный нож.

Макар охнул, выронил винчестер и начал медленно валиться на землю.

– Макарка-а! – в отчаянии закричал Владимир, подхватив на руки бесчувственное тело якута.