Читать книгу По ту сторону жизни, по ту сторону света - Виталий Храмов - Страница 4

В тёмном зале ресторана, средь веселья и обмана, в пристани загулявших поэтов ножа и топора, возле столика напротив входа, сижу я, вполоборота. В луче ночного света. Так само случилось вдруг, что занесло меня опять в этот городок Чаши Погибели Богов.

Когда меня отрыгнул опарыш на ту же поляну, где он меня и проглотил, я долго тоже отрыгивал. Воздух обжигал лёгкие, которыми я впервые дышал, сумрак Чащи выжигал глаза, которыми я впервые видел. Ноги, на которых я впервые опёрся, подкосились. Руки, на которые я упал, сложились. Голова шла кругом, мир мелькал калейдоскопом.

Но тем и отличается новорожденный человек от только что произведённого биореактором опарыша костяного терминатора, что новорожденный несколько лет беспомощен. А я уже спустя несколько минут сел на пятую точку и осмотрелся.

Сбоку от меня гладкое пятно всё ещё волнующейся ряски, вокруг бурелом наших с медведицей забав. Хм-м! Обломки гигантских папоротников и скверных деревьев выглядели очень свежими. Даже листья не подвяли. Не то чтобы совсем засохнуть! Конечно, в Чаше повышенная влажность. Но! Даже в повышенной влажности части растений, оторванные от самого растения, должны подвять, начать если не засыхать, то загнивать. А тут всё как только что сорвано! Листья на сломанных ветках «стоят», как на живых! И мой сапог! Тот самый, треклятый! Лежит передо мной, заблёванный мною же. Никто его не спёр. Да причём тут сапог, если травы на огромных следах медведей ещё не распрямились?! Даже водой продавленные ямки не наполнились!

Как такое возможно? Я же железно уверен, что время, как и жидкость, не сжимаема! Я там, внизу, провёл самое меньшее несколько дней, если не недель! А получается, что всего несколько минут?

И словно в подтверждение моих опасений идёт колебаниями почва подо мной. Как землетрясение. Встаю. Рука, по старой привычке, ещё с той жизни, с немтырской, тянется к спине, к правой почке. И натыкается на Штык! В ножнах, на портупее!

Смеюсь. Ничего не понимаю, потому смеюсь, как сумасшедший.

– Бьёё-ё-ё-р-р-р! – оглушающее рычит карьерный самосвал Медведицы.

Очень приятно! Помахал ей рукой в ответ. Ну, а я тогда – Хер! Херр Майор! Стандартный фурер Стырлиц. Он же Гоша, он же Гога. Он же Чунга-Чанга, Большой Хрен, тьфу, Змей! Мы с тобой одной крови, ты и я! Оба – Хранители Руин Истины.

Не знаю, услышала чего Медведица али нет, но огромной своей головой припала к земле, на передние лапы. Динозавровая задница, как у собачки, ходит из стороны в сторону. А вот не помню я, что значит эта поза у тварей – покорность, радость или вообще приготовление к атаке?

Но мне фиолетово. Встаю. Осматриваю себя. Свинья! Весь уделан чем-то!

Не успел я насладиться самокритикой, как вся грязь с меня стала спадать ошмётками, показывая тёмно-белый, серый, как старая кость, панцирь. Ха-ха! Функция самоочистки! Как у печки!

Меж тем, Медведица по имени Бёр, оглушительно фыркнув, видимо обиженная на моё равнодушие к ней, такой большой и грозной, решила ответить мне тем же, прыгнула, развернувшись в воздухе, пару раз скребанула лапами, отваливая грунт, как грейдер, ускакала. Для столь грандиозной туши она грациозна, как пантера. Невольно восхитился.

Но больше не думал о тварях. Задумался о смысле бытия. Об извечных философских тупиках – кто я? Зачем я? Что делать? За каким, собственно, горьким корнеплодом? И – вообще!

Правда, думал я недолго. Потому как Медведица вернулась. И притащила в пасти тушу другой твари. Бросив добычу на землю, Медведица отпрыгнула, постояла, смотря на меня выжидательно, фыркнула, начала изображать танец нетерпения.

Верно! Молодец, девочка! Да какая, к диким тварям, разница – ху из ху, за каким ху, и какой ху виноват?! Я же не дурак, чтобы думать об устройстве вселенной! Вот мудрецы пусть голову и ломают. А я – боец. Потому с тихим шелестом из ножен выходит моя сабля, взлетая над головой.

Я решил, что раз уж опарышу доступен синтез почти любого материала в почти любом состоянии, то можно изготовить почти любое оружие. Но как и с тем самым жидким терминатором доступно только неделимое оружие, без движущихся частей, читай клинковое. Нужен меч. Экзотику отмёл сразу же. Часто то, что выглядит эффектно и даже эффективно в бою, между боями неудобно. Я про всякие мечи экзотических неправильных форм: волнистые, многоклинковые, серповидные и прочая ересь. Как их на боку таскать? А мне меч, по большому счёту, только висюлькой на боку декоративной и нужен будет. Надеюсь.

Но на тот самый случай «вдруг», да и на всякий пожарный, клинок надо было сделать по-максимуму. Раз уж имеется возможность, то не воспользоваться ею будет безумием и глупостью.

Потому только классика. Простое клинковое оружие. Чтобы в дороге было всегда рядом, но не мешало, легко и быстро извлекалось, и было всегда готово к бою, универсально в любом бою, при любом повороте событий. Под подобные ТТХ подходило только клинковое оружие. Меч.

Сразу же выбор встал – прямой меч, изогнутый? Конечно же изогнутый! Я не собираюсь таскать помесь топора, секиры и копья, как бароны-крестоносцы. Тогда и сталь была такая, что прочность клинка достигалась только её толщиной. Как только появились технологии получения нормальной оружейной стали, так все эти дрыны в рост человеческий сразу же приняли вид тонких тросточек, шпаг.

Опять же из-за особенностей школы владения мечом, основанной на уколе. Возможно, из-за раннего и плотного облачения всех в кольчуги и доспехи. Скорее в кольчуги. Всё же она протыкается проще, чем рассекается. Возможно, из-за плотности заселения и пересечённости европейских местностей, откуда и родился этот вид оружия, что и породило бой плотным строем тяжеловооружённых воинов. А в толкучке особо и не размахнёшься. А вот уколоть в толпе и в давке – милое дело! Но в Мире я пока не видел ни плотного строя, ни массовых фаланг, давящих друг друга массой.

Тут больше подходит восточный тип боя – простор, легкая броня, секундная сшибка на высоких встречных скоростях. И тут колющий удар сильно проигрывает секущему удару наотмашь. А длинный и тяжёлый меч напрочь проигрывает лёгкому клинку. Тут же появился вопрос по изгибу клинка. Всплыли в памяти колесом изогнутые сабли воинов оазисов всяких Палёных Станов и прочих Святых Земель. И их сородичей. Но я посчитал это загибом ума. Декоративным и выпендрёжным. Равным их изогнутым до колен носам туфель и их собственных носов.

Да-да! У меня же новая голова, новый мозг. И обрывки знаний, как виноградная лоза, широко раскинули усы ростков в чистой, как алмаз, моей голове, соединяясь между собой в обширные облачности памяти. Как всегда, решая часть вопросов и тут же этим порождая новые, часто ещё более тупиковые, неразрешимые вопросы. Соединяясь между собой, облачка воспоминаний образовывали взаимоувязки, привязываясь к географии и времени. И от этого, наоборот, лишь уныние.

Но, блин, если освобождение руин древнего храма рогатого Бога Земледелия Мира Пальм и тягучее освобождение Нелепого города в жаркой земле Перуновых Сынов от отмороженных тапочников, и мои «вежливые» собратья, «зёлёные человечки» на непотопляемом авианосце, который вдруг вспомнил, что он – «наш!», легко увязываются между собой, там разбег времени укладывается в рамках статистической погрешности, то вот дворец Шаха Абсурда Аминокислотного в высушенных высокогорьях Гав-гана в увязке с предыдущими географически-временными чек-пойнтами – уже похож на сову, натянутую на глобус. А штурм под шквальным огнём холмистых врат медвежьего города, откуда визжал бесноватый расист-нацист-художник, никак в рамки одной жизни не лезет. А ведь они помнятся мне разом, в рамках моих личных воспоминаний. Как? Ну, как? Потому – нах! Нах! Да пох-пох!

Одним словом, изгиб клинка – классический. Нет, не катаны. Казацкой шашки. Я её почему-то физически помню. Будто братался с вольным народом характерников. Только вот где и когда – не помню. И как меня тогда звали – тоже не припоминаю. Но в бой мы шли под алым, прострелянным и прожжённым флагом. Без знаков. Просто красное полотнище, которое мы поголовно целовали перед боем и клялись… не помню, в чём именно зарекались. Что мы за всё хорошее против всего плохого? Или что мы все дружно, если Родина потребует, то разом и все, до последней… Да и не важно. Уже. Мы же победили! Или? Конечно – да! А иначе не бывает.

И вот я взмахнул оружием. Удар получился с оттяжечкой. Но сабля слишком лёгкая. Да, пластает – ум один! Сквозь плоть клинок проходил, как раскалённый нож сквозь масло. Но инерции маловато будет. Толстые кости не переламывал.

И что? Ничего! Я вообще могу работать дистанционно. Более того, именно дистанционно я и собираюсь действовать. Как высокоточным воздействием на одиночную цель, даже в толпе, и даже лучше снайпера, так могу и танком жахнуть, как из орудия. Сабля же сделана как побрякушка, вот и пусть болтается на боку, побрякивает. Поднимаю одну ногу туши и двумя ударами сабли, крест-накрест, отрубаю. С разворота (тяжёлый!) бросаю окорок, как спортивный молот, в сторону Медведицы. Ловит лодыжку пастью ещё в полёте, вихляет крупом. Хорошая… собачка?

Смотрю на лезвие клинка. Ни одной зазубрины, не затупилось ничего, жало острия ровное, с бритвенной остротой. Даже следа крови, плоти – никакой нет на серой матовой поверхности. Отлично! Бросаю саблю в ножны. Клинок если и похож на стальной, то на сталь, покрытую матовым серым лаком. Неплохо.

Невольно усмехаюсь – получил отличное оружие именно тогда, когда уже научился обходиться без всего этого. Вот и «мясной клинок с двойной гардой» получил от опарыша тогда, когда он мне уже не нужен. У меня и «ножен» для него нет. И не предвидится. Это что, усмешка богов такая? Получить то, что тебе очень нужно было анадысь, прямо позарез нужно было, а сегодня твоя заветная мечта стала бесполезной побрякушкой. Настолько бесполезной, что её выкинуть жалко лишь потому, что исполнено неплохо. С высокой художественной ценностью, не имея уже для тебя особой функциональной нагрузки.

Помахал рукой зверю, развернулся на пятках и пошёл куда глаза глядят. Мне в этой Чаше больше нечего было делать. Так я и дохлюпал до стены осадочных пород. Конечно же, я не вышел к подъёмнику. Потому как и не хотел к нему выходить. У «крановщиков» обязательно возникнут ко мне вопросы. Потому как они не смогут вспомнить, чтобы спускали меня вниз. И узнать во мне того скрюченного нелепого урода невозможно. Я стал выше, шире в кости, в плечах.

Ах, да! Самое главное – уникальная броня! Если мужикам ума и хватит в лицо не высказать своё недоумение моим появлением из ниоткуда, то вот к местному «молчи-молчи» побегут наперегонки, об заклад бьюсь! А то, что люди подобной нелёгкой профессии тут имеются, я даже не сомневаюсь. Но плодить им забот собственной персоной тоже не хочу. Потому лезу по отвесной стене, аки муха по стеклу. Перчатки отрастили небольшие когти, да и отвал осадочных пород не был гладкой стеклянной стеной. Новое тело не имело допнагрузки жировых отложений, мускулы и связки были как у юноши пылкого, кровеносная и дыхательные системы девственно чистые. Я же, ёпта, новорожденный! Даже не вспотел.

Оказавшись наверху, осмотрелся. Пустоши, ожидаемо, были пусты. Вот я и пошёл, опять куда глаза глядят. На ходу трансформируя свой панцирь. В первую очередь открывая шлем. Глухой костяной лицевой щиток очень и очень нетипичная личина. М-да! Сам себя холай, не хлопай по лбу, но вот он локоть, а не укусишь. То, что в опарыше было секундным делом, в Пустошах было столь же скорым занятием, как и отращивание усов и ногтей. У меня, как у нежити, конечно, ускорены эти процессы, но лишь на порядок, которого мне всё одно мало. За несколько часов сплошной бронещиток лишь раскрылся узкой амбразурой для глаз и поперечной трещиной по линии носа – от «наносника» к подбородку.

Там, в Пустошах меня и нашёл Харлей. Сам от себя не ожидал, но я был рад животине. Обняв его лошадиную морду, долго стоял, уткнувшись в его лоб своим лицом. Харлей фыркал и тихо ржал, будто выговаривая мне нотации. Стыдил меня. Как ты узнал меня, животина? Я же технически другой человек теперь. Ни один биометрический параметр теперь же не совпадает со мной же, но прежним.

Ну узнал – и узнал! Кто нас, Подручных Смерти, поймёт?

Только вот Харлей пришёл в чём кобыла родила. Ни седла, ни упряжи. Я, конечно, могу ехать и так – всё одно Харлей никогда узды не слушался, а только мыслеобразы воспринимал. И я с его спины не свалюсь. Но рыцарь в полном панцирном доспехе и без седла? Так не бывает! Сначала седло для рыцарского скакуна, а уж потом броня для себя, любимого. Опять побегут доброхоты до «молчи-молчи». А оно мне не надо.

А что делать? Уйти в Пустоши? Усмехаюсь. Я Смерть, летящая на крыльях ночи. Кого мне в Пустошах убивать? Нет, мне надо к людям. Чтобы была Смерть, должна быть Жизнь. Нет живых, нет и меня. Как мне делать то, что я должен – убивать? Никак!

Потому к людям! И к нелюдям! Можно прогнать Харлея погулять. Но опять же, рыцарь в полном доспехе пешком? Так что конь нужен. А коню нужна упряжь. А её надо купить. А денег нет. Но мы держимся! Здоровья нам, счастья и лучей бобра! Как-то я не догадался заказать опарышу пару двухпудовых золотых гирь.

Усмехаюсь – ещё даже шага навстречу людям не сделал, уже наступил финансовый кризис! Типичный, человеческий кризис. Сразу же появилась острая потребность в деньгах. А мне даже продать нечего.

Невольно обернулся я тогда к Чаше. И спустя некоторое время разыгрывал спектакль перед нарядом лифтового устройства. Представился я Кихотом-Донским, посетовал, что проигрался в пыль и прах, даже седло и упряжь проикал. «Желваки» моего «шлема» к тому времени разошлись настолько, что мой рот полностью был открыт. Я и спросил, что там, внизу самое ценное, что мне позволит быстро вернуть седло и упряжь? Мужики иронично посмеиваются, но пряча усмешки в бороды. Двойное имя признак знати. Доспех, тем более уникальный, скорее всего артефактный, допотопный признак старого рода. Потому взгляды тех, кто помоложе. с едва скрываемым торжеством, а тех, кто постарше, с нескрываемым пониманием.

– Больше всего, Властитель, взять можно за Боярина, – степенно, как и положено самому старшему, говорит старшина наряда подъёмника.

– Это что за невидаль? – удивляюсь я.

– Бёрг, – мотнул головой старшина, – Скверный Медведь. Но одному его никак не взять. Тут сильный отряд по Боярина ходил. Никто не вернулся. Хотя Чаша сильно волновалась. Долго гудела! Да и не вынести Бёрга-Боярина одному. Вы, Ал, в тварях хорошо понимаете? Что у них ценно, что нет?

– Разбираюсь я в них так: увидел – убей! – отвечаю я.

– Тогда лучше тушу целиком поднимать. В граде Чаши и сдавать всю. Так многие делают. Дороже всего Скверный Волк. Но хитёр, ловок и осторожен. Глупее всего Клыкан. Пользуется своей толстой шкурой.

И я выслушал целую лекцию по зоологии Тварей Чаши. Зато скучающие мужики опустили меня без оплаты. Под залог Харлея, которому я строго-настрого запретил трогать мужиков, зная его каверзный характер.

Чаша меня встретила опять восторженно, радуясь скрипу подъёмника. И вновь пришлось устраивать мясорубку. В этот раз, правда, твари быстрее сообразили, что съесть меня не получится. Зато примчалась Медведица. Опять на применение Штыка. И мне даже не пришлось охотиться. Притащила тушу в зубах. Опять отсёк ей заднюю ногу, опять по-собачьи поймала мясо в воздухе, остальное поднял магией над почвой и поволок к подъёмнику.

Мужики удивились. Потому что тварь, которую я приволок, была не то что уникальна, но редкая. Тварь эта была очень осторожная, пугливая. Это Клыканы и Волки сами кидаются на охотников. Отсёк вторую лапу, переднюю, для симметрии, оставив её мужикам. Мужики говорят, что мясо этой Твари не только можно есть без каких-либо ограничений, но и оно как-то благостно влияет на организм. Конечно же повышая потенцию. Верю-верю!

Закинул тушу на Харлея, и пошли мы с конём, по Пустоши вдвоём. Об этом и запел. Что идём с конём по полю вдвоём. О том, что я влюблён в кого-то по имени Россия, петь не стал. Потому как не знаю, что это за девушка, где она живёт. А вдруг она курит? А вдруг пьёт? Любовь зла. А я полюбил, козёл влюблённый! Нет, про любовь мою поют только волки. Воя на луну. Потому что у любви у нашей села батарейка.

В город вошли со свистом. На «таможне» на меня самого никакого внимания, а вот тушу добычи сопровождают удивлённым присвистыванием. Город был мне немного знаком, я уже был здесь. В прошлой жизни, уродом когда был. Сразу иду в центр города. И даже до биржи, где проводятся все сделки по купле-продаже добытого в Чаше, не дошёл. Налетели мещане-горожане, без моего участия стали торговаться. Как будто налетевшая стая ворон, каркая, выкрикивали цены. Мне и оставалось только дождаться самой высокой цены и свалить тушу покупателю под ноги. И стоять на ней одной ногой, пока не получил кожаного мешочка с монетами. Как и принято в этом мире наивных и доверчивых людей, пересчитываю монеты, не заметив, точнее сделав вид, что не заметил усеченных монет. По чуть-чуть, но все. Драгметаллы есть драгметаллы. Сами по себе ценность. Даже без номинала на плоскости монеты.

И вот теперь я сижу в местном увеселительном заведении общепита и жду. Упряжь быстро не делается. Даже подгонка имеющихся заготовок под тело Харлея и мой собственный зад требует времени. Тут же всё – ручная работа, всё уникальное, неповторимое, сплошь дизайнерские, крафтовые изделия. И если упряжь просто набор ремней и карабинов, то вот седло самые высокие технологии для Мира. По сложности изготовления седло сопоставимо с самолётом, например. Учитывая технологический уровень Мира. Столько же деталей из самых разных материалов – кожа, дерево, металл. Металлы. Разные – сталь, медь, бронза. И всё это требует индивидуальной подгонки. Это тебе не табурет на спину лошади поставить. Можно, конечно, и табурет, как многие делают. Но, блин, полный доспех и простое, самое примитивное седло? Нет, раз уж имеется доспех, то и седло должно быть рыцарское. Кресло пилота, с подпорками и анатомическими выемками.

Культурная программа бродячих музыкантов и лицедеев меня не заинтересовала, блюда и напитки тоже. Вкус вроде бы восстановился. Но лучше бы вся еда так и оставалась со вкусом жёванной бумаги или вываренной, до вкуса бумаги, курицы, как раньше, чем сейчас, когда с возвращением вкусовых чувств понимаешь, какие же помои тут подали! Потому и скучаю. Поставив локоть на стол и уперев подбородок в ладонь, накрытый капюшоном.

К входу в город большие плиты брони отпали от моего панциря, как отмёршие ногти, шлем тоже появилась возможность снять. Теперь всё это великолепие висело на крупе Харлея в объёмных мешках, сотканных из толстых и грубых ниток, как я подозреваю, из вываренной крапивы. А я сидел налегке – в кожаной куртке-плаще до середины бедра с капюшоном, в кожаных шароварах. Так максимально скрывалась моя внешность. А накидку опустил поглубже на голову, чтобы только подбородок и нос было видно.

И это не бросается в глаза. Большая часть сидящих в зале тоже не очень стремились явить свой лик свету. Запах риска всегда подманивает людей определённого склада характера – «романтиков с большой дороги». А от Чаши Погибели Богов смердило этой самой «погибелью» даже от названия. Авантюрист и есть авантюрист, обязательно шагнёт за грань дозволенного. Потому большая часть людей тут в таких же глубоких накидках-капюшонах, как и у меня, потому и свет чадящих факелов, редких светильников просто не даёт точно рассмотреть лиц. А вот оружие все выставляют напоказ. Не само оружие, оно может рассказать о владельце даже больше, чем лицо. Напоказ выставляется наличие оружия. Как предупреждение. Как собаки скалятся, друг дружке показывая зубы. Потому и у меня пола куртки заткнута за ножны шашки. Погоди, шашка колоть не может. Всё же у меня – сабля. Да, гля, какая разница – сабля, шашка, кривой меч?! Мне ли заморачиваться на таких мелочах? Если только со скуки?

За мой стол садится юноша задротского вида ботана-студента. Он уже полчаса крутился около моего столика, видимо не мог набраться решимости заговорить со мной. По его поводу я не напрягаюсь. Юноша как маг крайне слаб, даже с артефактами. Как боец ещё хуже, хотя таскает меч на боку. Лихорадочный блеск глаз, неухоженность волос и одежды, общая нервозность показывали, что это очередной стукнутый о ступени библиотеки ботан. Таких надо избегать, а не бояться. Они опасны только твоему мозгу, если ты такого чёрта допустишь до своих ушей. Но, блин, мне скучно! Пусть расскажет мне, сколько демонов уместятся на наконечнике стрелы, научит стопудовому способу получения золота из свинца. Или чем там ёжанутые ещё страдают? А то маньячит вокруг меня. Что-то хочет, и явно не хлеба. На вора он тоже не тянет. Слишком благородное лицо и телосложение для тонкой и деликатной работы карманника. Да и меч как бы намекает. Особенно отделка ножен и рукояти. Старая работа. Знать. Отпрыск старого рода.

Я вспомнил, откуда такой типаж мне знаком. С такими лицами и с такими взглядами подобные же сведённые с ума мажоры с бомбами бросались под повозки чиновников и представителей царской семьи. Им тогда очень умело мозги промыли револьверными идеями. Или революционными? Ну, не суть! И тут же гоню от себя вопрос, а откуда я могу знать в лицо этих бомбистов?

Ну! Смелее, хватит мяться! Ты же не малолетняя девка, что впервые продаёт себя! Глаза будто только что внюхал, лицо с нездоровой бледностью, пальцы тонкие, как у девушки, ногти длинные, но неухоженно длинные, грязные. На одежде не только давняя грязь и засаленность, но и остатки еды и пролитых жидкостей. В том числе и чернил. И целых три гусиных пера в спутанных волосах. Причём, похоже, он просто о них забыл. Через плечо – неопрятный баул. Мягкий. С теми же книгами, свитками, перьями. Но на боку тонкий и длинный меч старой работы, наследный. А на сапогах шпоры. Всадник.

Сел так, чтобы быть в поле моего зрения. Я даже бровью не повёл. Решился, наконец! Парень оказался воспитанным, представился Чижиком (не птицей, а камышовым чижиком-пыжиком, коричневой такой колбаской, что забавно распушается, а если поджечь – дымит знатно) и, как я и ожидал, начинает нести благостную пургу про Древо Жизни и про устройство Мира. И ладно бы реальное устройство Мира, так нет же сказочное. То, каким оно было до Конца Света. Якобы. Ну, им, библяотекарям – виднее.

Хотя… Чушь полная, но занятная. Оказывается, Столица не в том городе, охваченном мятежом, откуда я сбежал. Столица – это то, чем была Чаша до, собственно, Погибели Богов. И все дороги всего Мира сходятся в эту Чашу. Так вот почему я на неё вышел! Потому что все Старые Пути начинаются отсюда. И потому они и называются столбовыми путями. Кое-где даже столбы сохранились. Не километровые, но с такой же функцией. Наверное. Где-то там, на глубинах нанесённых пород. А ближайший город людей просто перенял название погибшего поселения Небожителей. И «Столица» – неверное произношение слова «Столбица». Столб при этом ствол того самого Древа Жизни, на которое был намотан Мир. Шучу. Столб тот, мифический не только нулевой километр всех систем счисления, но и вообще альфа и омега всего на свете. По словам чахоточного юноши.

– Не видел я никакого там дерева до неба, – буркнул я, этим вызвав смешки всего зала. И тут я понял, что этим супчиком и этой сказкой уже всем уши промыты. И просто сегодня моя очередь быть «свободными ушами». Но блаженный упёртый не унимается. Оказывается, что Древо Жизни не только физическое явление, но и образное. Столб может быть не только стволом дерева до стратосферы, а и «столбом знаний». И именно знания он ищет. Фух! Как он витиевато излагает! Уснёшь, пока до присказки дослушаешь!

Вздыхаю. Чуть мотнув головой:

– Там болото, полное разных тварей и Скверны, – говорю я ему. – Если там и были знания, то сгнило всё давно.

– Столп Храма Истины не мог сгнить! – горячится юноша.

Интересно, почему при всей его неухоженности у него нет ни усов, ни бороды? Он же не девушка, это точно. Его энергия мужская. Причем именно мужская, а не юношеская, когда юнец уже выглядит почти взрослым, но бритва ему ещё не нужна. И его гладкое лицо не только не сопоставляется с его глазами, но и с его энергетикой зрелого мужа. Не всё чисто с этим юношей со взором горящим. Вот чую подлянку!

– Это огромный кристалл, который держал Свод Храма многие века, – продолжает оглушительно шептать Чижик.

– Кристалл – это такой прозрачный камень? – вяло интересуюсь я.

– Да! Кристаллический столб до неба, в котором сохранены все знания Небожителей! – Чижик аж на стол навалился своей впалой грудью.

– Пусть так, – кивнул я, не отрывая подбородка от руки. Умник уже давно велел долго жить, а привычка рукой рот прикрывать – осталась. – Только вот я никак понять не могу – зачем ты мне всю эту сказку зачитал?

– Это не сказка! – воскликнул юноша.

Пожимаю плечами, чуть повернулся, больше не смотрю на него.

– Понимаете, – начинает Чижик. Невольно улыбаюсь. Так обычно начинают речь разные очковтиратели и кидалы. И «бомжи», просящие на опохмел. – Мне срочно нужно пройти к этому, как вы сказали «прозрачному камню».

– Иди! – киваю я.

– Мне нужна помощь! – просит юноша.

– Помолись старым богам, помогут, – отвечаю я.

– Я у вас прошу помощи! – говорит Чижик.

– А я не бог. Задаром не работаю, – усмехаюсь я.

– Я заплачу! – сдавленно воскликнул блаженный.

Усмехаюсь уже в открытую. Показывая, что я думаю о его платёжеспособности.

– Вы не понимаете! Те знания, что хранятся в том месте, могут изменить Мир!

– Охотно верю. Возможно, поэтому они в таком открытом доступе. Для всех желающих. На виду, никак не охраняются.

Уже многие ржут в голос.

– Кроме этого, – продолжаю я, – на самоубийство идти у меня тоже желания нет. Ладно, допустим, так, в порядке бреда, что я согласился. И вот ты, да я, да мы с тобой, спускаемся в Чашу. Ставки будем делать, кто из нас и сколько проживёт, и сколько мы пройдём? В шагах.

Уже хохот стоит. Народ подходит. Видно, что наша с Чижиком перепалка была им забавнее представления лицедеев и их сценок из пошлых прелюбодеяний знати.

– Ладно, без ставок, продолжим бредить. Вот нас с тобой так полюбила местная живность, что решила не замечать ни нас, ни своих урчащих желудков…

– Почему одни? – возмутился Чижик. – Я договорился с отрядом наёмников.

– Серьёзно? – удивился я. – И кто же эти благотворители? Если не секрет.

Чижик показывает. Как благородный – не пальцем тычет, а подбородком и взглядом. Вперёд выходит невысокий, но крайне корявый и угловатый мужик угрюмо-разбойничьего вида.

– Ты что-то имеешь против? – спрашивает он у меня.

Улыбаюсь широкой открытой улыбкой. Становится уже весело. Даже дракой попахивать стало. Прям на душе посветлело!

– Я? – вновь удивляюсь я, ещё шире улыбаясь. – Против? Его жизнь, ему решать, где и как её закончить. Если ему сильно тесно в его шкуре, разве я ему нянька?

Угрюмого «наёмника» зовут Кочарыш. А кучка мужиков за его широкими плечами с ним. Большинство из них его кровные братья. Тут и к энергетическим потокам приглядываться не надо, они как из-под одного штампа кузнечнопрессового повылетали.

– Слушай, малыш, а сколько с тебя запросили эти мужики? – спрашиваю я у Чижика.

Оскорбляю сразу и Чижика, и Кочарыша с братвой. И если юноша «малыша» проглотил, даже не поморщившись, то Кочарыша обращение «мужик» взбесило. Потому как на его бычьей шее висели цепи сразу и наёмника, и знатности.

– Ты что себе позволяешь, Тёмный? – ревёт он. – Я вызываю тебя на поединок!

– Видишь, книжная душа, – говорю я, усмехаясь, Чижику, – Этот выкидыш скверной свиньи даже оскорбить не может так, чтобы задело. Тёмным меня обозвал. Слышь, тупой конец дубины, а если я Тёмный? В самом деле? А? Ты бы, Чижик-Пыжик, шёл обратно в библиотеку и носа оттуда не казал. Принял душегубов за благородных наёмников! Ха-ха! Неужели ты не видишь, что цепь эта, как и части доспеха и меч с чужого плеча, под чужую руку сработаны?

– Бой насмерть! Немедленно! – ревёт Кочарыш.

– Да не спеши ты умереть, тупое животное! – отмахиваюсь я от него. – Успеешь! Хотя… Я даже предоставлю тебе, мерзкое ничтожество, право на выбор оружия. Даю тебе шанс, подлый душегуб. Выбирай условия поединка, исход и оружие, разбойник. Ясно же, что меч не самое сильное, чем ты владеешь, выродок. А это будет не честно. Порежешься ещё! Да и пойдём, выйдем. Зачем твоим дерьмом пол марать?

– Твоё дерьмо размажется по полу! – ревёт Кочарыш, замахиваясь топором.

Верно я заметил, его меч остался на боку. Топор ему привычнее.

Хорошо замахнулся. Удар получился знатный. Только я же не чурбак дровяной, чтобы обречённо ждать удара. Просто отошёл на шаг. Удар, треск, лавка – в щепки. Ещё богатырский замах, боковой подсекающий удар, отхожу на шаг назад. А когда топор пролетает мимо, то добавляю ему ускорения ногой в обух. Кочарыша развернуло. А я уже у него за спиной. Подбиваю ему ноги, дёргая за его цепи на шее с такой силой, что оторвал все связки цепей. Звенья, со звоном, посыпались. И тут же и разбойник грохнулся на лопатки. Ногами раскидываю его руки, наступаю ему на горло и чуть придавливаю.

– Ты мёртв! – говорю я ему, но смотрю на его братву. Лица их то пылают, то бледнеют. Глаза злые и растерянные. Ухмыляюсь им. Показываю зубы. Опускают свои ножи и дубины.

– Ты мой! – повторяю я придавленному Кочарышу, который обеими руками пытается оттолкнуть мою ногу от своего горла, но тщетно.

Протягиваю руку к его сердцу. Мужик орёт, как горящий заживо. Собственно, так и есть. Как только я освободил разбойника, он тут же судорожно стал сдирать покровы со своей груди, показав выжженное на левой грудной мышце клеймо – ухмыляющийся череп над двумя перекрещенными костями.

– Ты мёртв! – повторил я низким, гудящим голосом. – Теперь ты мой!

– Да я тебя! – взвыл Кочарыш, бросаясь на меня. Но тут же взвыв от боли, схватился за сердце.

– Ты моё! – Тем же гудящим голосом говорю я. – Ты даже больше не человек. Встать! Сесть! Ты вещь! Моя вещь! Пшёл вон!

Кочарыш, корёжась от боли, вытянулся при команде «Встать!», рухнул при команде «Сесть!» и вылетел, как ошпаренный, когда я его прогнал.

Осматриваю исподлобья, из-под накидки, притихший зал. Смотрю не глазами. Смотрю «потоки». Рыбка заглотила наживку! Осталось грамотно подсечь. И не вспугнуть. Потому не спешу, возвращаюсь за стол к чахоточному утописту.

– На чём мы остановились? – уже обычным голосом спрашиваю я бледного юношу со взором горящим.

– Вы применяете магию, не снимая сокрытия магии! – выдохнул Чижик.

– Нет, – качаю я капюшоном, ну и головой – соответственно, – мы остановились на том, что я тебе, блаженному книжнику, советовал вернуться в городское собрание книг и никогда больше не покидать уютного мирка свитков и переплётов. И остаток жизни посвятить мёртвому и мёртвым – истории былых эпох, давно умерших людей и делам давно минувших дней. Реальность тебя убьёт, мой юный книгочей.

В это время подходит хозяин заведения. Добротный дядина с аккуратно стриженной бородой и в кожаном фартуке. Приносит мне две кружки.

– Это было впечатляюще! – басит бармен, ставя кружки передо мной. – Угощаю!

– Не нуждаюсь! – отвечаю я.

– Не побрезгуй, воин, – смотря прямо в глаза, отвечает трактирщик, – из моих запасов. Это не продаётся!

Усмехаюсь.

– За усмирённого мужика? – удивляюсь я.

– За то, что развеял скуку, – усмехается в ответ бармен, – напомнил, что Мир сложнее, чем кажется. Заставил поломать голову.

Киваем друг другу глазами. После того, как трактирщик указал мне взглядом на Тёмного. А я уже знаю! Мальчишка этот так, щёлканье пальцами для привлечения внимания. И кивком этим своим успокаиваю владельца заведения.

Хм-м! Вот это уже более-менее! Не тошнит от вкуса этого напитка.

Но, похоже я перебдел. Переиграл, как плохой актер телеспектакля. Тёмный не предпринимает никаких действий. И вокруг меня толпа собралась. Как же его подтолкнуть, спровоцировать на действия? А?

– Никуда я не уйду, пока не попробую пробудить Столб Истины! – упрямо талдычит Чижик.

– Удумал, тоже мне! – хрипит рядом со мной человек в опрятной, но потёртой кожаной жилетке с вшитыми в неё, с внутренней стороны, пластинами брони, квадратиками отпечатывающимися на поверхности кожи. – На Алатырь идти собрался! Хэ! Хорошо ты, чужак, не согласился. У Камня – Логово Боярина!

– Второй раз слышу про Боярина, – говорю я, ставя пустую кружку на стол и взяв вторую. Взгляды, которыми сопровождали кружку окружающие меня бывалые ходоки в Чашу, сделали перебродивший коктейль из ягодных соков ещё вкуснее, – Только вот так и не понял, кто это?

– Хозяин Чаши Погибели, – отвечает хриплый, – огромный Скверный Медведь. И Берлога его как раз у Камня. Этот прохиндей уже загубил кучу хороших людей, подбив их идти на Боярина! Никто не вернулся! А сам он – вот он! Цел и невредим! Удавил бы!

– Так удави! – усмехаюсь я.

Чижик сжимается. Да, если бы не цепь княжёнка, вывалившаяся из-за ворота от испуга, порвали бы уже давно. На родовой табличке тот самый камышовый пыжик. Не слышал о таком княжеском доме. Впрочем, это не удивительно, Мир большой. А я маленький. А вот рядом с табличкой камышовой артефактные безделушки – крестик с петелькой. Но не распятие, а символ того самого Древа Жизни, или Познания, наверное. Стилизованный такой. Ствол с кроной и поперечная перекладина, ветви, возможно. Их, стукнутых утопистов-революционеров, не поймёшь. И ещё знак. Паутинка из семи колец, вписанных друг в друга. А вот это я знаю. Выпитая мною память Светлого говорит мне, что это знак Тайной и Тёмной организации. Их тайных лож или диванов, кресел и прочей мягкой рухляди. Седьмой круг постижения их Самой-Самой Сокровенной, Самой Тёмной из Самых Сокрытых Тайн, чертовски непостижимой. Той самой тайной тайны, что вся жизнь дерьмо. И боги слепили людей из собственного навоза. Потому в дерьме всё и тонет.

Умник погиб смертью храбрых в неравном бою с коллегами этого вот гимназиста-революционера, но его функции опарышем старательно перенесены мне в правую руку. Не в перчатку, а прямо в руку. Поэтому на моей открытой ладони проецируется голограмма торчащего из переплетения корней куска огромного кристалла, из трещин которого истекает Скверна. Ну, поправил я чуть изображение. Отфотожопил.

– Это, что ли, твой Столп Истины? Этот грязный, лопнувший кусок хрусталя? – спрашиваю я. – Зачем людей губить? Лопнул он. Никакой истины от него уже не добиться. Какую истину ты искал? Скверную?

Всё! Чижик потух. А вот «старатели» вокруг меня, наоборот, оживились. Загалдели все разом.

– Нет, Медведя, Боярина вашего не видел. Я Чашу насквозь прошёл. С той стороны на эту. Не было медведя.

– Завалили Косолапого! – дружный рёв потряс перекрытия зала.

И собрались прямо тут же идти в Чашу. Все! Как глаза у них пылают. Как же я люблю обламывать людей!

– А вот Медведица была! – тихо говорю я. С интересом смотрю, как сказанное мной волной идёт по залу, как волны по воде от брошенного камня. – С медвежатами.

И последнее дополнение совсем бросило народ в отчаяние. Оказывается, что Боярин не самое страшное. Самое страшное – Медведица-Боярыня с малыми медвежатами-барчатами на загривке.

– А как же ты сам, мил человек, Медведицу не встретил? – спрашивает меня мужик с лисьими глазами и усами.

– Как не встретил? – удивился я, – Смотри, какая красота!

И показываю им зверя в полный рост. Это когда она встала на задние лапы и ревела, воздев передние лапы. Даже мне, даже сейчас жутко смотреть.

И тишина. Только что мёртвые с косами не стоят.

– И как же ты ушёл от Боярыни? – спрашивает тот же мужик с лисьими усами.

– Залюбил её до полного её бессилия. И ушёл искать новую щель. Но обещал вернуться. А она поверила, звала заходить в гости. Обещала ждать, пышек напечь.

Несколько минут оглушительной тишины закончились оглушительным грохотом смеха, топота ног, грохота кружек о столы.

– А на самом деле? – тихо спрашивает Чижик.

– А на самом деле, – говорю я ему, наклонившись к самой его голове, – я очень ловкий и бегаю быстро. А вот как ты, нелепость, оттуда сбежал?

– Артефакт, – буркнул чахоточный, – какой – не скажу.

А и не надо! Ты и так сдал себя с потрохами, дурень седьмого круга допуска! Ты уже даже подписал себе смертный приговор. Про твой артефакт знаю теперь не только я. Но лучше убью тебя я, последователь Тьмы, чем голодранцы с Большой Дороги. Хоть и накопитель с тебя будет, как маковое зёрнышко, но артефактов у тебя, как у дурака махорки, полно. Пригодятся. Потому на загривке у утописта-сказочника повисла моя метка. Метка Смерти. Невидимая ни людям, ни магам. И видеть её могут лишь такие же, как и я Орудия Смерти.

Владелец заведения принёс мне ещё ягодной настойки и мясо, запечённое с луком и травами. За счёт заведения. Потому как его прислуга уже была в мыле, запыхавшись закатывать в зал полные бочки пойла и выкатывать пустые, да бегать между гостями, разнося застоявшееся пиво и вино. Гулянка уже давно перевалила через какие бы то ни было рамки, опорожняя кошели гостей и кладовые трактирщика. Рванина гуляла. Отмечая радость от гибели Боярина и заливая вином печаль от вести о Боярыне с тремя будущими Боярами.

Чижик залился креплёной настойкой со вкусом старой сапожной стельки и спал прямо на столе сном пьяного библиотекаря. Его волосы меж тем приклеивались пролитой настойкой к липкому столу. Веселье уже начинало отдавать отчаянным безумием. Народ разбился на кучки, орали в полный голос, стараясь докричаться друг до друга, но не слыша друг друга, да и не желая слушать. Кто-то горланил песни хором, но не в лад, обнявшись, раскачиваясь, но тоже не в такт. Про лицедеев и музыкантов все просто забыли, потому они и сами влились в пьянку. А кто-то уже бил друг другу лица. В отчаянии, непримиримости и решимости пьяного угара.

Похоже, я перестарался. Но, должен же я практиковаться в умениях разумника, раз уж они щедро загружены в мою голову? Я тоже изображаю пьяного, как кобра под дудку раскачивая головой в капюшоне. Даже спихнул ногой с лавки того самого тёртого «старателя» в бригантине. Освобождая место для «рыбки».

И вот поклёв! Рядом со мной плюхается Тёмный. Только не тот, кто мне нужен. Этот тоже прячет Тьму свою засветом светлых артефактов. У него шесть кругов на значке. Даже меньше, чем у Чижика. Причём, если у «эсера» Чижика безделушка тонкого исполнения, каждое колечко отдельно, все крутятся друг относительно друга, то у этого просто круглая медалька с мишенью на ней. Решено, я убью тебя прямо и точно в «яблочко»!

Начинает мутные подкаты, да уж слишком сильно издалека. На тему того, что жизнь несправедлива, вся жизнь дерьмо, все люди твари, а Светило – долбаный фонарь, движущийся по хрустальному куполу небосвода над плоским Миром, стоящим на спинах трёх слонов мироздания и плавающим на каком-то чудо-юдо рыбе-ките. Этак я не дождусь конкретики до второго пришествия Спасителя. Так и буду слушать дайджест мифов и легенд Мира? Сегодня что, день «В гостях у сказки»?

– Задрал, ежлан! – взревел я, ногой спихивая этого урода с лавки. – Ещё раз увижу твою рожу – завалю, как порося! Шавка мелкая! Бегом, тварь!

Подходит трактирщик. Очень красноречиво, но упорно, молча, вытирая стол тряпкой. Смотрю ему в глаза. Указывает взглядом на лестницу наверх. Точно! Самого Тёмного из местных мерзотников уже и нет в зале. Трактирщик помогает мне подняться, я же пьяный, хэ-хэ! Но ощупать себя не даю, грубо отпихиваю его, ушлого сына юриста:

– Жену свою щупай! – реву я и плюю в него.

Ну, как – в него? Если слюна моя повисла на моём же подбородке, на котором только начала отрастать щетина? Похоже, я более пьяный, чем рассчитывал! Обманул сам себя! Вот так вот притворялся пьяным, притворялся, да и в самом деле окосел. И от этого злюсь. Отталкиваю бармена, иду, петляя, путаясь в ногах, к лестнице. Хорошо! Перила! В них можно вцепиться и втаскивать себя и свои непослушные ноги по ступеням. Хотя трактирщик мне и не успел показать, в каком именно кабинете мне назначен приём этих проктологов, но я и сам видел. Потому лбом толкаю нужную дверь. Оказалось, что не заперто.

– Тук-тук! – басом говорю я. – Не ждали? А я припёрся!

И мерзко хохочу.

– Ждали, – отвечает мне Тёмный, уютно развалившийся в каком-то подобии кресла. – Проходите.

Ну, коль уж приглашают! Прохожу до стола, ногой отодвигаю лавку, перешагиваю через неё, сажусь, ставя локти на стол и наваливаясь на руки. Слева от Тёмного стоит боец, за моей спиной, у двери ещё двое. Все с ножами и с боевыми артефактами наготове. Боятся. И верно! А для чего я тут лицедея изображал? Медведицу Беру и Алатырь-камень показывал? Чтобы повысить свою значимость именно в этих глазах. А раз боятся, значит и уважают. Это же Тёмные. С ними нельзя, как с людьми. С ними надо, как с нелюдьми. Как с Харлеем. Дать хлеба, когда молодец, и дать по морде, когда занесёт и расшалиться.

– Ну? – спрашиваю я.

– Я – Мастер Тьмы Рык Сумерек. Как к вам обращаться? – представляется Тёмный. У него медалька с мишенью из девяти окружностей.

– Обращаться вежливо и обходительно. Отзываюсь на имя Мрачный Оптимист, – отвечаю я.

– Оптимист? Это имя что-то значит? – удивляется Тёмный.

– Весельчак.

– Мрачный Весельчак, – хмыкает Рык Сумерек, – многозначно.

– Ты для этого меня звал? – злюсь я. – Чтобы обсудить моё имя?

– Нет, конечно! – выставляет ладони Рык. – Вы нас заинтересовали. И мы бы хотели обсудить с вами условия сотрудничества.

Есть! Рыбка заглотила наживку, крючок уже впился в её розовые жабры. Теперь надо травить её к берегу. То отпуская леску, то подтягивая. Не спеша, чтобы не сорвалась.

– Мы? – удивляюсь я. – Ты о себе во множественном числе? А не слишком ли ты нос задрал, Тёмный?

– Мы – не я. Я лишь представляю наше сообщество. И веду дела от имени Нового Мира, – отвечает Тёмный, весь аж надуваясь от важности произнесённых слов.

– Нового Мира? – переспрашиваю я, демонстративно обводя пустой стол взглядом.

– Нового мирового порядка. – Рык Сумерек ещё больше раздувается от собственного величия. Мне противно даже стало. – Где не будет деления людей на знать и чернь. Где то, кем ты родился…

– Я тебя сейчас в окно выкину, – спокойно говорю я, вставая. Видя, что люди Рыка дёрнулись, добавляю: – Вместе с твоими холуями.

Тёмный жестом заставляет своих прихвостней убрать боевые артефакты. Смотрит на меня с недоумением:

– Почему?

– Ох, говорила мне мама не связываться с иканутыми на всю голову! – стенаю я, перешагивая лавку в направлении выхода. – Нет, ко мне всё время лезут эти блаженные дурачки. Одному истину давно умерших нелюдей подавай, другим новое мироустройство!

– Постойте! – вскакивает Рык, ещё раз жестом останавливая своих людей. – Чем вас не устраивает новый мировой порядок?

– Да мне класть на него весь вчерашний, переработанный, ужин! – рыкнул я. – Вместе с существующим миропорядком. Ты мне золото дашь? Если нет – прощай!

Тёмный потух. Что, дядя, не прокатило задаром и красивой агиткой завербовать? То-то! У меня иммунитет к этому бреду. В моей памяти хранится столько вариантов развития этого вашего «нового мирового беспорядка»! Но я помню главное – «новый миропорядок» в первую очередь съедает своих родителей. И ещё точно помню, что если кто-то тебе втирает что-то о высоких материях, то сбережения пора закапывать, да поглубже.

– Сколько? – уныло спрашивает Тёмный.

– Две тысячи золотом. Сейчас! – отвечаю я. – Тогда и поговорим хоть о новом порядке, хоть о новом беспорядке.

– У меня нет столько! – воскликнул Рык.

Поспешил ты, дядя! Ох, и поспешил, с высказываниями! Лох ты, Тёмный, а не тайный манипулятор! А то я не знаю, что у тебя нет! А были бы две тысячи, назвал бы – три! Было бы пять штукарей, я бы назвал – десяток!

– Бывай! – махнул я рукой, отворачиваясь. – Желаю успеха в этом вашем… как его? А, новый мировой беспредел!

– Не уходи! – кричит Тёмный. – Я не могу решать за такие крупные суммы! Но ты нам нужен!

Какой же лох! Ну, разве можно так явно сдавать свои позиции?

– А кто решает? – повернув голову, через плечо, уже в дверях, спрашиваю я.

– Это не здесь! – горячится Тёмный. – Там!

И указывает на юг.

– Бывай! Не кашляй! – говорю я, шагая через порог.

– Ты нам нужен! – кричит в спину Тёмный. – Рассчитаемся потом!

– Золото вперёд! – отвечаю я, вцепившись в перила, спуская себя руками по лестнице.

Всё! Есть! Все намеченные цели на сегодня достигнуты.

Пора на воздух, выводить эту гадость из моей крови. Пересекаю зал, где большая часть народа уже успокоилась, валялась вповалку. Выхожу на улицу. Ночь хоть уже и скатилась к завершению, а до рассвета ещё не скоро. Но ночь не была темна. Кроме двух лун над головой в безоблачном небе, моё ночное зрение мертвяка было мне сохранено и в этом теле. Потому браткам Кочарыша с ним самим во главе не удалось подобраться незамеченными. Достаю «концевой рукав», начинаю мочиться прямо перед собой, прямо перед ними соответственно.

– Ну? – рычу я на них.

Мнутся. В драку тоже не бросаются. Почему? Единственный способ освободить Кочарыша – убить меня. Чего ждёте? Окончания процедуры. Вот, закончил, даже убрал всё.

– Ну? – повторяю я.

Кочарыш преклоняет колено.

– Что прикажешь, хозяин? – спрашивает он.

– Беги в сторону Столицы, пока не устанешь. – Отмахнулся я от него. – А как устанешь, ещё беги. Как не сможешь бежать – ползи. Как умирать будешь от усталости, разворачивайся и беги обратно.

Кочарыш встал. Мнётся.

– А людям моим? – спрашивает.

– Что людям твоим? – удивляюсь я.

– Им что прикажешь? – разъясняет Кочарыш.

– Ничего не прикажу. Ты моя вещь. А они мне не нужны. Гуляйте! Да, ты, вещь, сначала сходи к тому мастеру, что для меня делает упряжь на моего коня, и поторопи его. Надоело мне ждать. А потом побежишь. Понятно? А вам что не понятно? Все вон!

Разбегаются. А так как мне полегчало, то лезу прямо по стене наверх, туда, к лунам и свежему воздуху. Не люблю средневековье. Оно вонючее.