Читать книгу Повести и рассказы. Второй том - Виталий Сыров, Виталий Витальевич Сыров - Страница 4

Заканчивался 1972 год. Впереди зимние каникулы. Чем ближе подкрадывался Новый год, тем чаще я вспоминал дни минувшего лета. Опять ярко всплыли те первые два дня, когда в моё сознание вошла красивая и нежная девушка Таня. Мой мозг никак не воспринимал её замужней женщиной. Она так молодо выглядела. А на фоне своего мужа, который, видимо, был значительно старше, смотрелась совсем молоденькой девушкой.

И опять на щеке горел её поцелуй, будто вчера это было. И опять виделись её глазки, то с улыбкой и искоркой, а то с накатившимися слёзками. Что же творилось в душе этой девушки? Почему за одну минуту настроение её менялось так быстро?

Всё мучительнее становилось моё ожидание окончания четверти. Не сумел я за четыре месяца избавиться от влюблённости. И понял, что напрасно я боялся смотреть в Танины глазки, напрасно боялся её пронзительного взгляда. Глазки у Танюшки красивые и выразительные. А она добрая и ласковая.

Вот и закончилась первое полугодие девятого класса. Долгожданные каникулы. Хотел уехать в тот же день. Но мать пристыдила, что не хорошо отрываться от семьи в новогоднюю ночь. Я пытался надавить на мамину совесть.

– А как же бабуся там одна будет?

– Она, как всегда, у любимой доченьки отметит, – заявила мама.

Я решил не спорить и остался на новогоднюю ночь дома. Смысла ехать, вроде бы, на самом деле, не было. У Тани есть семья. Вероятнее всего, Таня уедет к родителям. А если у Саши будет выходной день, они вместе уедут. Там и Лёша у бабушки живёт.

Оля – она тоже может уехать. Хотя о своем намерении мне не сообщала. Да, честно сказать, и я не поинтересовался.

Я, ещё накануне, до наступления новогодней ночи, собрался к поездке. К Тане. Только не ждёт она меня и от этого становилось грустно. Щемило в груди. Съездить, хоть краешком глаза глянуть на неё.

Бабушка мне летом все уши прожужжала, что Таня восторгалась моей игрой на гитаре во дворе. Говорила, что мальчик умненький, и столько песен знает. И кругозор у него широкий. Только расстраивалась Таня, что с нехорошей компанией связался. И матом выражался. Заложила меня Таня, что выпил я тогда.

Да, было дело, матерился, но я не знал, что в пяти-семи метрах за нашими спинами, нас слушает Таня. Но стоило появиться на балконе Оле, как я прекратил нецензурно выражаться. И песенок блатных не стал больше петь.

А Саша, взрослый человек, наверняка понял, что Таня мне очень понравилась. Уж если Оля заметила, взрослый-то, точно, заметил. Да дёрнуло меня Танюшку лапушкой и красавицей при нём назвать. Однозначно: он понял, что влюбился я в Таню. Правда, что в этом предосудительного? Сколько мальчишек влюбляется в своих молоденьких учителей.

Конечно, и Таня тоже должна была догадаться.

Родители быстро свернули праздник. Я ещё раньше их ушёл спать. Конечно, заснуть не мог. В мыслях только Таня.

Уехал ранним утренним автобусом. За окном автобуса было ещё темно. Я сидел с правой стороны в первом ряду сидений. Редко слепили встречные машины.

Я закрыл глаза и размышлял о своей предстоящей встрече с Таней. На что-то ещё надеялся. Вообще-то, задача совсем простая: набраться смелости и признаться Тане в любви. А сказать, чего боялся? Боялся я отказа! Крутых кулаков не боялся, а отказа девушки, наверно, боялся сильнее смерти.

Какое место я занимал в её мыслях? Может Оля права? Нет! Бред это. Никогда Таня не будет моей. Когда она видит меня, может и есть к моей персоне интерес. Нет меня на виду, и в мыслях у неё я не существую. Зачем я такой красавице нужен? Да и семья у неё, и старше она меня. Я щенок ещё или котёнок. Юнец, с едва пробившимся пушком над верхней губой. Ожидать нечего. Не дурачка Таня, чтобы с малолеткой связываться. Допускал, конечно, что какие-то симпатии, ко мне, как к ребёнку, у неё могли быть.

А мне надо облегчить душу. Не любовь, а сплошные душевные страдания. Измучился я. Может, скажу ей, что люблю её, и спокойнее на душе станет. Молча переживать очень тяжело. Так и решил: постучусь в их дверь, зайду в комнату и признаюсь, что люблю её, а дальше, что будет, то и будет.

Накануне идиотская мысль вселилась в голову: вот бы заболеть, а Таня-сестричка опять бы оказалась возле меня. Лечила бы меня и сидела рядом со мной, держа меня за руку. Не очень уж и много мне надо было.

И правда, я простыл пред самым новым годом. Бронхит. Нахватался холодного воздуха, катаясь на коньках. Но от идеи ехать к бабушке не отказался. Выехал больной. К вечеру не высокая температура и лёгкий грудной кашель.

Начало светать. Ещё густые зимние утренние сумерки. Наверно, около девяти часов. Я у дверей бабушкиной квартиры. Всё та же назойливая мечта: Таня открывает дверь, а я сходу прижимаю её к себе. И признаюсь ей в любви. Я совершенно не задумывался о том, какая может быть ответная реакция у Тани на моё такое вероломство. И нужна ли моя любовь Тане?

Дверь, вопреки мечте, открыла бабушка. Всё же я рисковал оказаться у закрытой двери. Повезло мне: в новогоднюю ночь бабуся была дома и никуда не уезжала.

Скупо, сходу, поздравил бабусю с Новым годом. Сразу обратил внимание на обувную полку. На ней стоят только Сашины тапки. Похоже, что дома у них никого нет. Прошёл мимо Таниной комнаты. Прислушиваюсь. Там тишина.

Переоделся. Пасусь на кухне. Пахнет поднимающимся тестом. Чайник поставил кипятить. Уже заварил чай. В стакан налил. Нехотя направился из кухни в свою комнату.

Дверь в дальней части коридора слегка скрипнула. Быстрые шаги. В кухню вошла Таня. Я и не думал, что она дома. Она подошла ко мне совсем близко, улыбалась и протянула мне руку. Я нерешительно взял её ладошку. А я, как язык проглотил, потому и с приветствием она опередила меня:

– Здравствуй, Виталик! С Новым годом! Пусть он принесёт тебе радость и счастье! Я так давно не видела тебя, кажется целую вечность, – она лукаво улыбалась, – ты, кажется, ростиком за это время выше стал.

Вот и опять Таня намекнула, что маленький я ещё. Нечего и мечтать. Наверно, не стоит и говорить ей о своей любви. Пустое это дело. Нарвусь опять на насмешку, что салага я ещё. И опять эти мысли помешали мне сказать главные слова. И опять, как прошлым летом, сказал не то, что мечтал:

– Здравствуйте, Татьяна Васильевна! Вас с Новым годом. Всего Вам и Вашей семье самого хорошего, – в горле запершило, я закашлялся….

– Спасибо, Виталик. Я Таня! Давай проще! Я уже предлагала тебе. Ещё тётей назови! – она засмеялась, – ты, малыш, простыл?

Ну, вот! Опять малыш! Я совсем расстроился.

Была возможность сказать слова признания, но Таня пресекла мою попытку, назвав меня малышом. И упрямый мой язык опять понёс не то, что я давно хотел сказать:

– Хорошо, Татьяна Васильевна, я буду называть вас тётей Таней, – пошутил я, стараясь быть непринуждённым, что явно не получилось. Посмеялись над плоской шуткой.

Мы так и стояли в дверном проёме кухонной двери, в упор глядя друг другу в глаза. Я всё ещё держал её тёплую нежную ручку. Меня в жар бросило. Наверно, покраснел. Стоял со стаканом кипятка в левой руке, даже не чувствовал, что жжёт пальцы.

– Виталий, пойдём ко мне чай с малиной пить. Кашель твой лечить будем. Расскажешь, как четверть закончил, что нового познал.

Бабушка вошла в кухню. Бабуся слышала приглашение Тани.

– Анна Фёдоровна, мы ко мне, чай попьём, – подтвердила Таня.

Надо полагать, что с утра они уже виделись.

– Тесто дойдёт, стряпать буду, – доложилась бабушка не то мне, не то Тане.

Я, смущаясь, согласился. Пошёл со своим стаканом, который так и не удосужился поставить на стол. Я впервые зашёл к Тане в комнату. Сразу бросился в глаза такой же книжный шкаф, как у нас. Море книг.

– Виталька, много новых песен разучил? – спросила Таня, усадив меня за стол, – всё время вспоминаю, как ты играешь здорово. Как-то особенно звучало из уст Тани моё имя «Виталька». Ласково.

– Я не разучивал ничего, – выдавил я, – порезал сильно средний палец на левой руке и не мог играть. И сейчас ещё больно. Потому не играю.

Показал Тане левую руку. Порез пришёлся на сгибе между фалангами. Я долго не мог сгибать этот палец.

Я правильно всё просчитал: конечно, Таня взяла мою руку и стала рассматривать шрам, со следами двух стежков – рану зашивали. А мне только и надо, чтобы Таня прикоснулась ко мне.

А от прикосновения её нежной руки я заволновался, сердце чаще застучало, в горле ещё суше стало.

– У тебя каникулы сколько дней? – пыталась разговорить меня Таня.

– Пятнадцатого в школу, – пробурчал я.

Растерялся я совсем. Закашлялся опять.

– С родителями новый год отмечал?

– Да.

– А я с твоей бабушкой посидела. Хорошая у тебя бабушка. Сашка всё летает.

Таня, поняв, что на разговор я не «раскручиваюсь», стала рассказывать про себя. Про свою работу и учёбу в техникуме радиосвязи. Сейчас работает на телефонной станции. Специальность – техник-связист. Перед новым годом получила повышение в должности. Теперь по сменам работать больше не будет.

Про семью почти ни слова. Сказала, что Лёшку Саша решил оставить на время у своей матери. Это и вовсе не была деревня. Это был большой райцентр. Решили, что он там пойдёт в школу. Тем более, что мама у Саши преподаватель начальных классов. Ему там понравилось, что даже на каникулы не захотел к родителям.

– Виталь, давай чаю ещё налью. Вот тебе ещё кексик, – так это было душевно предложено.

Так мамы любимому дитятку предлагают сладости. Конечно, я ребёнок ещё для Тани. Ну и пусть играет в «куклы», раз ей так хочется.

От добавки чая и кекса я из вежливости отказался. Поблагодарил.

– Виталик, а у тебя в учёбе как успехи? Мне, кажется, что ты должен хорошо учиться. Или ты троечник? – и лукаво смотрела на меня.

Мне стало неловко. Ибо в дневнике за вторую четверть девятого класса было четыре тройки. Да пара пятёрок.

Я и так смотался к бабушке втихушку. Мать и не знает, что в тройках погряз. Ещё предстоит отчитываться за это, оправдываться. Мать знала, что к концу года я всегда выходил без троек. Но для профилактики всегда пыталась устроить мне головомойку. Пугала, что с трояками нечего и мечтать о небе. Отчим в образовательном процессе не участвовал.

А вот с русским языком – тут уж раз на раз не попадало. Бывало, что еле-еле на тройку вытягивал.

Я и так от чая с малиной разогрелся, а тут ещё вопросы горячие. Видимо, я сильно раскраснелся. Таня, увидев это, потрогала мне лоб.

– Температуришь ты, дружок!

Я вздрогнул от её прикосновения. Почему она назвала меня дружком? Опять жар ударил в разгорячённое лицо. Так захотелось прижаться к ней. Но я же трус. Конечно, не решился.

Таня встала, из шкафчика достала термометр. В народе их градусниками называли.

– Виталик, градусник зажми под мышкой, – с улыбкой сказала Таня.

Похоже, что мы оба вспомнили тот момент, когда Таня отхаживала меня прошлым летом от солнечного удара и велела мне зажать мокрое полотенце межу ног. Я невольно улыбнулся. Улыбнулась и Таня. Даже хихикнула. В этот момент мы смотрели друг другу в глаза. Не было сомнений: мы вспомнили именно этот щекотливый момент в нашей жизни.

Вернулись к разговору о моих результатах за четверть. Врать про оценки я не стал и сказал, что в девятом классе не стоит напрягаться из-за оценок. Так в те годы расценивали успеваемость девятиклассники. И правда: зачем напрягаться, если ни по одному предмету оценки по итогам девятого класса в аттестат не идут. И экзаменов нет. Валяй дурака весь год. В десятом наверстаешь. Я был сторонник этой идеи.

Озвучил это Тане. Она слушала мою «теорию хитрости» и улыбалась. Но вдруг милое личико стало серьёзным. Таня не одобрила эту хитрость и смотрела на меня с пронзительным укором.

Тут подумал, что дурак я. Выставил себя дитём великовозрастным. Разве может Таня серьёзно воспринимать меня?

Но решил оправдаться. Заявил, что в Свидетельстве об окончании восьмилетки нет ни одной тройки. Даже по русскому языку. А по математическим дисциплинам, физике и химии – пятёрки!

Таня улыбнулась. Глазки подобрели.

– Виталь, градусник давай, посмотрим.

Я сам увидел, что столбик ртути остановился на отметке 37,0.

– Виталик, похоже, а ты и вправду заболеваешь. Где угораздило простыть?

– На катке, наверно.

– Я в таких случаях таблетку цитрамона принимаю. Помогает приостановить заболевание.

Таня достала из коробки таблетки, подала мне одну. Ушла за водой.

– Выпей, – Таня в это время с неподдельной заботой смотрела на меня.

Наступило молчание. Молчала Таня, молчал я. Смотрели друг другу в глаза. Я уже совсем приготовился признаться о своём отношении к ней. Но Таня опередила меня. Она опять вернулась к теме успеваемости в школе.

– Значит, я не ошибалась, что ты должен хорошо учиться. Память у тебя хорошая, столько песен наизусть знаешь и столько в голове мелодий держишь. И речь у тебя грамотная. Похоже, что ты много знаешь и кругозор у тебя такой, что позавидовать можно. Когда только успеваешь?

Таня с восторгом смотрела на меня. А потому я поверил в искренность её слов. Значит, бабушка говорила правду, что обо мне она говорила с Таней. Вообще-то, странного ничего нет. Бабусе лишь бы косточки кому-нибудь поперебирать. А тут соседка подвернулась добрая и отзывчивая – так почему бы языку воли не дать.

– Мне Саша рассказывал, что ты кинескоп в телевизоре менял. У тебя получилось?

– Да, только опять проблемы возникли, – надо искать причину.

И тут последовало то, чего я никак не ожидал.

– А давай вместе посмотрим, – предложила Таня.

Я оторопел!

– А вы разбираетесь в телевизорах? – немножко с усмешкой сказал я.

– А что особенного? – засмеялась Таня, – разбираюсь, раньше у нас такой же был. И тоже ломался. Я радиолампы сама меняла.

– Здорово, – восхитился я.

Договорились, что выберет Таня время, и мы заглянем внутрь телевизора.

Но всё же Танины слова опять поставили меня в тупик. Таня сказала, что она не ошиблась про мою учёбу. Значит, она думает обо мне! Зачем ей это надо? Зачем ей думать обо мне? Видит меня перед собой, вот и задаёт мне вопросы. Так, для диалога. Никогда и ничего не может быть между нами. Не дура же она!

И такая волна безысходности накрыла меня от этих мыслей. Сделал попытку вынырнуть. Решил похвастаться, чтобы хоть как-то себя приободрить. Ничего лучшего сказать не придумал:

– А я всегда хорошо стихи запоминал.

– Значит по литературе у тебя тоже хорошо? Читать любишь? – глядя мне в глаза спросила Таня.

Казалось, что Таня прочитала мои мысли. Вдруг по-другому она взглянула на меня. И опять я засомневался. А может она не равнодушна ко мне? Но надо было отвечать на вопрос.

– С литературой у меня по-разному. Одни писатели нравятся, другие – нет. Из школьной программы больше всего Пушкина и Гоголя люблю. А Фонвизин – этот вообще дурак – он сам как Недоросль….

Договорить мне Таня не дала – она залилась таким заразительным смехом, что мне самому стало смешно.

– «Существительное с прилагательным…», – напомнила Таня и опять засмеялась, – Виталька, критик ты, смотрю, оригинальный.

Из шкафа Таня взяла шкатулку, достала свой Аттестат и Диплом. Подала их мне.

Я посмотрел. Одно слово – отличница. В Аттестате всего две четвёрки. А Диплом – красный.

– Смотри, Виталик, как учиться надо.

Меня заело.

– Девчонки всегда хорошо учатся, – я пытался отболтаться.

Чуть было не ляпнул, что от пятёрок у девчонок толку нет. Знания большинство из них применять не умеют.

Видимо, разговорила меня Таня. Я не заметил, как волнение прошло. Успокоился. И темы для разговоров вдруг стали находится. Я не замечал, как побежало время. А мы уже непринуждённо болтали о всём, что придёт в голову. Будто и раньше, так вот запросто, общались друг с другом. Правда, на «Вы».

Счастье с первого дня Нового года свалилось на меня! Как Таня и пожелала мне пару часов назад.

Бабушка возилась на кухне. Праздник сегодня – 1 января. Стряпала бабуся ватрушки с творогом, да пирожки с вишнёвым вареньем.

В дверь Таниной комнаты постучали. Бабушка нарисовалась в дверном проёме. С доброй ехидцей в глазах глянула на нас.

– Ребята, пошли теперь к нам. Пирожки и ватрушки готовы, – предложила бабушка.

Таня охотно согласилась. А я-то как рад был. И бабушка моя, какая она у меня хорошая. Какая молодчина, что Таню пригласила.

И тут я вспомнил, что вёз с собой две шоколадки. Эх, голова пустая! Вручил я их бабушке и Тане по случаю Нового года. Честно говоря, шоколадки вёз для Тани и Лёши.

И опять Таня смотрела мене в глаза. А личико в минуту из весёлого, уже стало очень грустным. И глазки заблестели. Будто заплакать собралась.

День закончился. Пообещали друг другу, что завтра после Таниной работы ещё поговорим.

Лёг спать. Засыпал. Красавица Таня перед глазами. Завтра мы опять увидимся. Будто свидание назначили. Наверно, я от счастья улыбался во сне. Что-то снилось.

Утром квёлость. Точно простыл. И кашель из глубины груди. Заболел всё же! «Мечта» поболеть сбылась.

Утром Таня, услышав, как я зашёлся кашлем, стукнув в дверь, зашла в комнату. Убедила меня, что нельзя пускать болезнь на самотёк.

– Вечером займусь тобой, – весело сказала Таня, и ощупала мне голову, – жар у тебя.

Принесла какие-то таблетки и стакан воды. Заставила выпить. Подала термометр. И велела не вставать с постели.

– Спи. Сон лучшее лекарство, – нежно сказала Таня, – Анна Фёдоровна, пусть он спит. Я аспирин ему дала, жар сбить надо.

Уже уходя, Таня ещё раз зашла.

– Виталь, градусник давай. Тридцать восемь! Спи давай. До вечера.

Показалось мне тогда, что было у неё желание чмокнуть меня в щёчку. Не унимался я, всё фантазировал и мечтал.

– Конечно, показалось. Дурак я, в голове солома, – мысленно попытался я вернуть мозги на место.

Я лежал и размышлял: «Зачем ей это надо? Сынишка Лёша где-то у бабушки за сто пятьдесят километров. От скуки? И муж у неё чёрт знает что. Она со мной возится, а я ей никто. Пацан, девятиклассник. Ещё не полных шестнадцать лет. Ну, пусть будет так, раз ей нравится этим заниматься. В конце концов, никогда мне не уделяли столько внимания, когда я болел. Да и бывало это крайне редко. Только мне тревожно. Я люблю её, но у любви этой очень горький привкус. И в груди, там, где сердце, щемит. И болезненная истома по всему телу.

День тянулся мучительно. Еле дождался вечера.

Днём вдруг вспомнил про Олю. Стало не по себе. Опять раздвоение. Не хорошо, что забыл свою подружку, с которой провёл всё лето. Переписывался всю осень.

Несмотря на температуру и «приказ» Тани лежать и спать, пошёл к Оле. Ольгину маму в подъезде встретил. Она сказала, что Оля в Ленинграде на каникулы к дяде уехала. Будет дома 10 января. Странно. От Оли три дня назад письмо было. В нём ни слова о Ленинграде. Как и осенью. Почему Оля держит меня в неведении о своих отъездах? Уже второй раз так поступила. Она же знала, что я приеду, а потому могла бы предупредить. Наверно, ревнует к Тане. Считает, что всё равно приеду. И опять защемило в груди. Что же я делаю? Надо было Оле признаться, что Таня в душу мне запала.

Пришла Таня с работы. Ещё не сняв верхней одежды, она заглянула к нам.

– Не спишь? Виталь, как самочувствие?

– Живой, – ответил я.

Как обещала, взялась Таня лечить меня. Я, правда, сопротивлялся немного. Пустил в ход избитую шутку.

– Таня, если простуду лечить, то она проходит через семь дней. А если не лечить – то через неделю. Значит, до конца каникул вылечусь.

И тут я поймал себя на мысли, что впервые обратился к Тане по имени, так, как она разрешила её называть. Мне показалось, что она тоже это отметила.

– Виталь, это старый анекдот про участкового врача. Отговорка, чтобы больничный не давать. Ты что, как дитё малое. Шуток не понимаешь?

Ну, вот – опять я в её глазах только, как дитё малое. И опять неимоверная боль на душе.

Хотя мечта сбылась: я опять стал Таниным пациентом! Моя милая сестричка взялась лечить меня. Каждый вечер после работы Таня приходила ко мне, и мы целыми вечерами были вместе. Таня ставила мне горчичники, поила молоком с мёдом, чаем с малиной и лимоном. И заставляла есть пенку с кипячёного молока. Пенки, которые я не терпел с детства. Через три дня я почти выздоровел.

Я сильно стеснялся бабушки. Она женщина строгих правил. И, разумеется, она должна была хоть как-то отреагировать на явно аморальные поступки, молодой замужней женщины, которая, в отсутствии мужа, целыми вечерами проводит у молодого мальчишки в комнате. Уж больно хорошо я знал свою бабушку. Но она молчала и, как мне казалось, и не собиралась ничего предпринимать.

Чай-то я и сам мог себе наливать и молоко вскипятить. Я не был прикован к кровати. А Таня развлекала, чем могла. Говорили о многом. Я для себя делал открытие за открытием. Предо мной была девушка с огромным кругозором. Начитанная. Добрая, ласковая. И красивая!

Считал ли я тогда, что Таня делает что-то аморальное. Нет, не считал! И сейчас не считаю. Я был влюблён в неё, а у девушки моей мечты не могло быть ничего отрицательного. Может же человек по жизни быть очень отзывчивым? Может! Ничего предосудительного в этом нет. Когда Таня находилась в моей комнате, дверь оставалась открытой. И одежда Тани не вызывала никаких нареканий. Никаких коротких юбочек и платьиц с нескромным декольте. Но тут ничего не поделать – красивую фигурку и милое личико не прятать же!

А бабушка смотрела на всё это и относилась к этому, как к нормальному явлению. А я не понимал, какая муха укусила бабусю.