Читать книгу Одна отдельно счастливая жизнь. Записки художника - Виталий Вольф - Страница 10

Письма от мамы приходили очень редко. Я часто раздумывал, что такое “лагерь”, и не мог его себе представить. Бабушка твердила, что это просто далекая командировка. Но я помнил, как мы стояли у окошка НКВД в огромной очереди, чтобы передать маме посылку, и там шептались о лагерях, об арестах. Во дворе у нас тоже были дети “врагов народа”, у которых кто-то “сидел в лагерях”. Но об этом вслух никто не говорил, тем более со мной.

Почему у одних были мамы и папы, а у других нет – никто не хотел объяснить. Говорили просто: “тебе, Петр Кошка, не повезло”. (Я забыл сказать, что перед войной у меня было во дворе прозвище Петр Кошка, из-за того что я когда-то носил морскую бескозырку.) От того, что “не повезло”, я страдал только ночью, а днем весело носился, как все.

В сентябре 1940 года я пошел в первый класс 286 школы на улице Мархлевского. Эта улица шла параллельно улице Кирова к Сретенским воротам. На ней находились два польских костела. В одном из них, Святого Людовика, бабушка меня тайно крестила. А возле второго, ближе к бульвару, я чуть не погиб, когда в июле 1941-го собирал металлом в составе тимуровской команды Дворца пионеров. Прямо в этот костел, пробив крышу, угодила фугасная бомба и внутри взорвалась. Это было днем, даже тревогу не объявляли. Впоследствии на обломках костела построили дворец “Трудовые резервы”.

Я очень мечтал пойти в первый класс, но оказалось скучно: я всё уже знал, и чтение, и арифметику, и потому часто спал на уроках. В мае 1941 года мне за итоги года вручили книжку “Первый удар” в красивом переплете (из серии “Библиотека приключений”). Автор – Ник. Шпанов. Там увлекательно рассказывалось о будущей войне, как советские летчики и танкисты быстро, за две недели, побеждают Германию. Я прочел и очень удивился: ведь по радио я каждый день слышал, что Германия – наш друг и союзник. Видимо, кто-то ошибся с подарком.

Совсем незадолго до этого я принес из школы новые тетради, которые нам выдали перед летними каникулами 1941 года. На задней обложке тетрадей была карта Польши. Но слова “Польша” там не было, вместо него было написано: слева – “зона государственных интересов Германии”, справа – “зона государственных интересов СССР”, а посередине – условная, из точек и тире, линия раздела. Когда бабушка увидела эти карты, она плакала весь день, ничего не готовила, на кухню не выходила. Я ругал себя, что опять какая-то глупость получилась, не надо было ей показывать. Но вечером, когда мы пошли гулять на Сретенский бульвар, бабушка как-то загадочно сказала: “Они о себе много возомнили. Вот посмотришь – они сожрут друг друга, и тогда Польша опять возродится”. Я даже не стал спрашивать, кто эти “они”. Я чувствовал, что мы с бабушкой попали под какие-то огромные железные колеса, что они должны неминуемо раздавить нас, и ничего с этим не поделать. Не было страшно – но было очень грустно, что кончается наша тихая жизнь. Стояла весна 1941-го, я окончил первый класс, до войны оставалось полтора месяца.