Читать книгу Кабул – Кавказ - Виталий Волков - Страница 21

Привезенных с собой раскладушек не хватало, так что кровати забирали из посольства. Работа была нетрудная, но из-за того, что приходилось то и дело нагибаться, разболелась спина. Все же не мальчик уже… Последний прыжок напоминал о себе тупым упрямым грузом, повисшим на позвонках его широкого грудного отдела.

Вообще-то, Курков не раз поражался своему звериному чутью – не было случая, чтоб перед какой-нибудь пакостью у него не рождалось гаденькое, как подгнивший зуб, предчувствие. Вот так и перед злосчастными учениями. Как собрали их под Ферганой, так сразу и полезла в голову дезертирка-мысль: скажись-ка ты хворым, ну скажись… Как назло – что Боря Суворов, что командир отряда Григорий Иванович Барсов только и каркали наперебой: «Ну ты, Алексеич, здоровья набрался. Никак Ирина тебя за особые заслуги на двойное довольствие взяла. Расскажи, чем это ты так отличился?» И все норовили ущипнуть его за бочки, и впрямь появившиеся бог знает откуда за двухнедельную побывку дома. И когда сержант-десантник уверил, что как следует сложил парашют, что раскроется куполок в лучшем виде, как японский зонтик, Куркову все-таки захотелось еще раз проверить этот зонтик, да времени уже не было. Все у них в этот раз делалось в спешке, будто начальство заскучало, будто прямо не терпелось генералам увидеть побыстрее болтающимся в воздухе диверсантника А.А. Куркова, а заодно и других «старичков» из спецподразделения «Зенит». А то, мол, давно не прыгали.

Сволочь сержант! Небось, и в руках не держал японский зонтик. Было бы время, стоило б настучать ему по котелку. Парашют и впрямь раскрылся в лучшем виде, но стропы спутались, так что вместо купола вышел какой-то сдутый воздушный шарик. Для ослика Иа. Лучше бы он вообще не раскрылся – легкий шелковый запасной парашют то и дело затягивало в этот резервуар, и Куркову приходилось буквально вырывать его за стропы, дергая вниз, – благо здоровья в руках хватило.

Так и спускался на глазах изумленно следивших за его большими маневрами ребят: то, как засосет запаску, падал булыжником вниз, то, вновь освобождая ее от пут, вздергивался и зависал, все дальше уходя вправо, в сторону каменной гряды. Но успел-таки, везунчик, сел до гряды, а то бы костей не собрать. Тряхануло, конечно, как следует, ноги, показалось, в спину вошли, пятки да позвонки до сих пор ноют, но ничего, жив. Зато хоть от всей остальной чепухи освободили, сказали: «Отдыхайте, Алексей Алексеевич. Вы в воздухе так красиво прорисовались – прямо церковь о трех куполах. Нечего вас больше испытывать, вы и так в рубашке, видно, родились»… Посмотрим теперь, в чем он родился, дело-то пахло жареным.

Уже в Фергане, когда куосовцам объявили о возможной командировке в Афганистан и принялись мотать стрельбами да прыжками, среди ребят пошли разговоры о том, что скоро придется вытаскивать из Кабула «наших» людей. Но Алексеич лишь усмехался в ус – для вывода советской колонии хватило бы и десантного полка. Для того чтобы отправить в Баграм, а затем в Союз учителей, агрономов, строителей – «инженеров-саибов», как уважительно называли афганцы советских специалистов, – не требовалось поднимать в ружье внештатников КУОСа, разведчиков и диверсантов, на подготовку которых государство угрохало огромные деньги – вполне хватило бы, чтобы всю Америку одеть в зеленые береты.

Прибыв в Баграм, Курков пообщался с замкомом свеженького десантного батальона, да не просто батальона, а усиленного (так тот поправил), который только что подтянули из Витебска. После этого общения мысли, как глина, затвердели в уверенности: сопровождать загорелых секретарш посольства и энтузиасток-училочек будет кто-то другой, но не он. И не Медведев, и не красавчик-Вася, уже раскатавший на них свою пухлую губу не дуру…

Непросто было достать в Баграме, среди солдатиков, нормальную водку, но Алексей Курков сменял у доблестных авиаторов на бутылку старую японскую зажигалку, оставшуюся еще с командировки на Окинаву. После такого подарка бравый глаженый майор и рассказал, что летят они на охрану гражданских чайников прямиком в Кабул.

– Думаешь, ДРА вас там с цветами ожидает? – подколол Алексеич майора, глядя на его парадный вид.

– А мне то неведомо, что этой ДРА надо. Хучь цветами, хучь огурцами – нам разбирать без надобности, – ответил тот, похоже, обидевшись на незнакомое ему слово. Было в майоре что-то неприятное Куркову. Холопски-наглое. Посадское.

– Как же без надобности? А как ты будешь своих от чужих отличать? Их ведь танки с нашими не разнятся. Можно сказать, близнецы-братья. Да и наши барышни-таджички и их мирные труженицы Востока – что сестры родные. Вдруг не тех спасешь?

Майор уже хотел было спросить у любопытствующего неармейского боровичка в спецовке, откуда он такой грамотный выискался, но, вспомнив, о недопитой водке, решил воздержаться. А потом и в самом деле, кто его знает, как этих чурок друг от друга отличать. У него у самого полбатальона таких вот желтолицых да узкоглазых. Кто комплектовал только! Майор напряг извилины.

– Мы не воевать собираемся, а обеспечивать… Начальство сказало, что мы по договору, – сразил он Куркова достойным ответом и смерил боровичка презрительным взглядом сверху вниз.

– Что ж, и то верно, что по договору, – подытожил Курков. – Был такой договор с Тараки, слышали.

Когда председателю Революционного совета Демократической Республики Афганистан стало совсем хреново, Леонид Ильич пообещал ему подбросить десантников. Вот таких информированных майорчиков. Посадских. А майорчику, видать, пока не ведомо, что товарищ председатель Нур Мухаммед Тараки уже две недели как не председатель, что товарищ Нур Мухаммед Тараки разжалован. В лучшем случае – снова в поэты. Посмертно, после короткой и продолжительной… В худшем – в висельники. Они это быстро умеют, братья-афганцы.

Барсов уверял, будто наверняка знает, что бывшего главу Демократической Республики Афганистан то ли задушил, то ли отравил его любимый прилежный ученик Амин. Которого Леонид Ильич уже поздравил с вступлением в должность. И хотя Алексей Алексеевич привык делить оперативки на два, слухи – на пять, а официальные заявления – на десять, тем не менее, зная нрав южных соседей, в конце как политической, так и поэтической карьеры Тараки он не сомневался. Немало повидав в Москве местных революционеров, что из «Халька», что из «Парчама», он уверял ребят, перефразируя классика, что аминовцы, обученные революционному ремеслу, ужо наступят бедолаге Тараки на горло его собственной песней… Такова объективная реальность народного бунта, данная им в ощущениях.

То ли авиаторская водка оказалась скверной, то ли усталость бестолковых последних дней сыграла нехорошую шутку с печенкой, но свое любимое занятие по сопоставлению объективного и субъективного, слухов и фактов он продолжил лишь в самолете, вылетевшем из Баграма. «Зенит» дробили на группы и, похоже, Центр никак не мог решить, кого назначать в старшие. На первый борт загрузили лишь одну команду, оставив, слава богу, «своего» Барсова, хотя и прошел шепоток, что могут прислать «специалиста сверху». Таких «специалистов» им не хотелось. Лучше Барса командира не найти.

Курков попал на первый борт «вторым номером» и весь недолгий путь размышлял над положением – международным и лично своим. Это последнее, лично свое, беспокоило его немало. Конечно, могло быть и так, что спецов КГБ отправляли для укрепления десантуры, не обученной проводить оперативные мероприятия в дружественных странах. Но что тогда мешало начальству, или, сказать точнее, лицам, принимавшим решение, собрать их вместе на учениях в Фергане, создать мобильные группы, разобраться с субординацией и так далее и тому подобное, – то есть сделать то необходимое, что и надлежит делать при отработке совместных действий групп разного подчинения и назначения. Наука-то известная! Нет, хрен! По всему видно, что десантники свой пирог будут есть отдельно, а они – отдельно. Вот и возникают прорехи в логической цепочке – что ж это за пирог такой?

– А что тут думать? Я смотрю, наверху пока сами не знают, куда мельница завертится. Так что, Алексей Алексеич, не морщите лоб, отдыхайте, – сказал ему в самолете Вася Кошкин, хлопнул панибратски по плечу и хитро подмигнул. – Может, в посольстве разместят, а? Мне Эрнест говорил, их молодцы там всех телок уже перемяли. Рогов мужчина серьезный. Вот не зря имя такое германское – Эрнест. А посольские вопить начали, чуть ли не международный скандал раздувать. У них против роговских прямая кишка тонка оказалась. Так что вы зря текущий момент недооцениваете, вероятность немалая, что нас на смену везут. Как представителей творческой интеллигенции.

Вот была бы, конечно, лафа, кабы Центр, вняв мольбам посольских рогоносцев, и впрямь решил заменить телков из «девятки» на интеллигентов «Зенита». Если бы да кабы… И Курков, и Кошкин понимали, что такой лафы придется ждать до какого-нибудь следующего раза и что Политбюро сейчас вряд ли озабочено судьбой девок из посольского обоза.

Правда, когда по прилете в Кабул «зенитовцев» по-быстрому отвезли прямиком в советское посольство, Курков посмотрел на Кошкина с уважением.

– А ты, Василий, пророк!

– Магомет, – откликнулся тот.

– Ага, похожи, – вставил Раф Шарифулин, и ребята захихикали в кулаки – физиономия у Кошкина была уж совсем не магометанская.

Однако из посольства всю группу, быстренько оснастив кроватями и лопатами, отправили в особнячок неподалеку. На Первую виллу, как сказал советник посла. Курков думал перекинуться хоть несколькими словами с самим послом – они были знакомы, – но худой очкастый секретарь лишь смерил человека в спецовке холодным взглядом.

– Сергей Николаевич у товарища Амина.

– У товарища Витамина? – переспросил Курков так же серьезно, желая подразнить крысу-секретаря. Тот устало пожал плечами и ушел.

В посольстве было прохладно, уезжать на виллу и заниматься там обустройством не хотелось, но дипломатам сейчас явно было не до диверсантов, и даже советник-посланник, неплохо знакомый с Курковым, лишь коротко кивнул ему и удалился с Барсовым.

Так что пришлось таскать кровати, заниматься всякой скучной хозяйственной бурдой и надеяться не столько на мощь оставшегося далеко Кремля, сколько на умение его политических советников. А мощь? Выходило так, что он, Алексей Алексеевич Курков, и был как раз той самой мощью его государства.