Читать книгу Тарас Шевченко та його доба. Том 2 - Віктор Берестенко - Страница 12

В смутное сие время по казацким дворам шатался неизвестный бродяга, нанимаясь в работники то к одному хозяину, то к другому и принимаясь за всякие ремёсла. Он был свидетелем усмирения мятежа и казни зачинщиков, уходил на время в Иргизские скиты; оттуда в конце 1772 года послан был для закупки рыбы в Яицкий городок, где и стоял у казака Дениса Пьянова. Он отличался дерзостию своих речей, поносил начальство и подговаривал бежать в области турецкого султана; он уверял, что и донские казаки не замедлят за ним последовать, что у него на границе заготовлено двести тысяч рублей и товару на семьдесят тысяч, и что какой-то паша, тотчас по приходу казаков, должен им выдать до пяти миллионов; покамест обещал он каждому по двенадцати рублей в месяц жалованья. Сверх того, сказывал он, будто бы противу яицких казаков из Москвы идут два полка, и что около Рождества или Крещения непременно будет бунт. Некоторые из послушных хотели его поймать и представить как возмутителя в комендантскую канцелярию; но он скрылся вместе с Денисом Пьяновым и был пойман уже в селе Малыковке (что ныне Волжск) по указанию крестьянина, ехавшего с ним одною дорогою. Сей бродяга был Емельян Пугачёв, донской казак и раскольник, пришедший с ложным письменным видом из-за польской границы, с намерением поселиться на реке Иргизе, посреди тамошних раскольников. Он был отослан под стражею в Симбирск, а оттуда в Казань; и как всё, относящееся к делам яицкого войска, по тогдашним обстоятельствам могло казаться важным, то оренбургский губернатор и почёл за нужное уведомить о том Государственную коллегию от 18 января 1773 года.

Яицкие бунтовщики были тогда не редки, и казанское начальство не обратило большого внимания на присланного преступника. Пугачёв содержался в тюрьме не строже других невольников. Между тем сообщники его не дремали. Однажды он под стражею двух гарнизонных солдат ходил по городу для собирания милостыни. У Замочной Решётки (так называлась одна из главных казанских улиц) стояла готовая тройка. Пугачёв подошёл к ней, вдруг оттолкнул одного из солдат, его сопровождавших; другой помог колоднику сесть в кибитку и вместе с ним ускакал по городу. Это случилось 19 июня 1773 года. Три дня после в Казани получено было утверждённое в Петербурге решение суда, по коему Пугачёв приговорён к наказанию плетьми и к ссылке в Пелым на каторжную работу.

Пугачёв явился на хуторах отставного казака Данилы Шелудякова, у которого жил он прежде в работниках. Там производились тогда совещания злоумышленников.

Сперва дело шло о побеге в Турцию; мысль издавна общая всем недовольным казакам. Известно, что в царствование Анны Иоанновны Игнатий Некрасов успел привести её в действие и увлечь за собой множество донских казаков. Потомки их доныне живут в турецких областях, сохраняя на чуждой им родине веру, язык и обычаи прежнего своего отечества. Во время последней турецкой войны они дрались противу нас отчаянно. Часть их явилась к императору Николаю, уже переплывшему Дунай на запорожской лодке; так же как остаток Сечи, они принесли повинную за своих отцов и возвратились под владычество законного своего государя.

Но яицкие заговорщики слишком привязаны были к своим богатым родимым берегам. Они, вместо побега, положили быть новому мятежу. Самозванство показалось им надёжною пружиною. Для сего нужен был только пришлец дерзкий и решительный. Выбор их пал на Пугачёва. Им не трудно было его уговорить. Они немедленно начали собирать себе сообщников.

Военная коллегия дала знать о побеге казанского колодника во все места, где мог он укрываться. Вскоре подполковник Симонов узнал, что беглеца видели на хуторах, находящихся около Яицкого городка. Отряды были посланы для поимки Пугачёва, но не имели в этом успеха: Пугачёв и его главные сообщники спасались от поиска, переходя с одного места на другое и час от часу умножая свою шайку. Между тем разнеслись странные слухи… Многие казаки были взяты под стражу. Схватили Михаила Кожевникова, привели в комендантскую канцелярию и пыткою вынудили от него следующие важные показания:

В начале сентября находился он на своём хуторе, как приехал к нему Иван Зарубин и объявил за тайну, что великая особа находится в их краю. Он убеждал Кожевникова скрыть её на своём хуторе. Кожевников согласился. Зарубин уехал и в тот же вечер возвратился с Тимофеем Мясниковым и с неведомым человеком, все трое верхами. Незнакомец был росту среднего, широкоплеч и худощав. Чёрная борода его начинала седеть.

Он был в верблюжьем армяке, в голубой калмыцкой шапке и вооружён винтовкою. Зарубин и Мясников поехали в город для повестки народу, а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Пётр III, что слухи о смерти его были ложны, что он при помощи караульного офицера ушёл в Киев, где скрывался около года; что потом был в Цареграде и тайно находился в русском войске во время последней турецкой войны; что оттуда явился он на Дону и был потом схвачен в Царицыне, но вскоре освобождён верными казаками; что в прошлом году находился он на Иргизе и в Яицком городке, где он был пойман и отвезён в Казань, что часовой, подкупленный за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после подъезжал он к Яицкому городку, но узнав от одной женщины о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются паспорты, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезён к Кожевникову. Высказав нелепую новость, стал объяснять свои предположения. Он намерен был обнаружить себя по выступлению казацкого войска на плавню (осеннее рыболовство), во избежание супротивления со стороны гарнизона и напрасного кровопролития. Во время же плавни хотел он явиться посреди казаков, связать атамана, идти прямо на Яицкий городок, овладеть им и учредить заставы по всем дорогам, дабы никуда преждевременно не дошло о нём известия. В случае же неудачи думал он броситься в Русь, увлечь её всю за собою, повсюду поставить новых судей (ибо в нынешних, по его словам, присмотрена им многая неправда) и возвести на престол великого князя. Сам же я, говорил он, уже царствовать не желаю. Пугачёв на хуторе Кожевникова находился три дня; Зарубин и Мясников приехали за ним и увезли его на Усихину Россошь, где и намерен он был скрываться до самой плавни. Кожевников, Коновалов и Кочуров проводили его.

Взятие под стражу Кожевникова и казаков, замешанных в его показании, ускорило ход происшествий. 18 сентября Пугачёв с Будоринского форпоста пришёл под Яицкий городок с толпою, из трёхсот человек состоявшею, и остановился в трёх верстах от города, за рекою Чаганом.

В городе всё пришло в смятение. Недавно усмиренные жители начали перебегать на сторону новых мятежников. Симонов выслал противу Пугачёва пятьсот казаков, подкреплённых пехотою и с двумя пушками под начальством майора Наумова. Двести казаков при капитане Крылове отряжены были вперёд. К ним выехал навстречу казак, держа над головой возмутительное письмо от самозванца. Казаки потребовали, чтобы письмо было им прочтено. Крылов тому противился. Произошёл мятеж, и половина отряда тут же передалась на сторону самозванца и потащила за собою пятьдесят верных казаков, ухватя за узды их лошадей. Видя измену в своём отряде, Наумов возвратился в город. Захваченные казаки приведены были к Пугачёву, и одиннадцать из них по приказанию его повешены… На другой день Пугачёв приблизился к городу; но при виде выходящего противу него войска стал отступать, рассыпав по степи свою шайку. Симонов не преследовал его, ибо казаков не хотел отрядить, опасаясь от них измены, а пехоту не смел отдалить от города, коего жители готовы были взбунтоваться. Он донёс обо всём оренбургскому губернатору генерал-поручику Рейнсдорпу, требуя от него лёгкого войска для преследования Пугачёва. Но прямое сообщение с Оренбургом было уже пресечено, и донесение Симонова дошло до губернатора не прежде, как через неделю.

С шайкой, умноженной новыми бунтовщиками, Пугачёв пошёл прямо к Илецкому городку и послал начальствовавшему в нём атаману Портнову повеление – выйти к нему навстречу и с ним соединиться. Он обещал казакам пожаловать их крестом и бородою (илецкие, как и яицкие, были все староверцы), реками, лугами, деньгами и провиантом, свинцом и порохом, и вечною вольностию, угрожая местиею в случае непослушания. Верный своему долгу атаман думал сопротивляться; но казаки связали его и приняли Пугачёва с колокольным звоном и с хлебом-солью. Пугачёв повесил атамана, три дня праздновал победу и, взяв с собою всех илецких казаков и городские пушки, пошёл на крепость Рассыпную.

Крепости, в том краю выстроенные, были не что иное, как деревни, окружённые плетнём или деревянным забором. Несколько старых солдат и тамошних казаков, под защитою двух или трёх пушек, были в них безопасны от стрел и копий диких племён, рассеянных по степям Оренбургской губернии и около её границ. 24 сентября Пугачёв напал на Рассыпную. Казаки и тут изменили. Крепость была взята. Комендант майор Веловский, несколько офицеров и один священник были повешены, а гарнизонная рота и полтораста казаков присоединены к мятежникам.

Слух о самозванце быстро распространялся. Ещё с Будоринского форпоста Пугачёв писал к киргиз-кайсакскому хану, именуя себя государем Петром III и требуя от него сына в заложники и ста человек вспомогательного войска. Нурали-хан подъезжал к Яицкому городку под видом переговоров с начальством, коему предлагал он свои услуги. Его благодарили и отвечали, что надеются управиться без его помощи. Хан послал оренбургскому губернатору татарское письмо самозванца с первым известием о его появлении. «Мы, люди, живущие на степях, – писал Нурали к губернатору, – не знаем, кто, сей разъезжающий по берегу; обманщик или настоящий государь? Посланный от нас воротился, объявив, что того разведать не мог, и что борода у того человека русая». При сём, пользуясь обстоятельствами, хан требовал от губернатора возвращения аманатов, отогнанного скота и выдачи бежавших из орды рабов. Рейнсдорп спешил отвечать, что кончина Петра III известна всему свету, что сам он видел во гробе и целовал его мёртвую руку. Он увещевал хана в случае побега самозванца в киргизские степи, обещая за то милость императрицы. Прошения хана были исполнены. Между тем Нурали вошёл в дружеские сношения с самозванцем, не переставая уверить Рейнсдорпа в своём усердии к императрице, а киргизцы стали готовиться к набегам.