Читать книгу Наследники Мишки Квакина. Том II - Влад Костромин - Страница 4

Рассказ выставлялся в первом туре Седьмого чемпионата прозаиков ЛитКульта. Занял шестое место в группе.

Поздним февральским утром отец вдруг подхватился с кровати и, как чертик из коробочки, выскочил из спальни.

– Рота, подъем! – так истошно, что на улице испуганно взвилась с березы стая грачей, сидевших там с благочинностью квакеров, заорал он, остановившись напротив двери в мою комнату. – Что спите, как сурки запечные? Подъем, рахиты!

– Вить, ты совсем ошалел? – откликнулась из кухни мать. – Все уже встали давно, один ты дрыхнешь.

– Как встали? Когда встали? – недоумевая, закрутил лысой головой как лошадь, отгоняющая надоедливых мух.

– Давно встали, – вышла мать из кухни. – Завтракать будешь?

– Давай, – протопал на кухню и гулко помочился в пустое оцинкованное ведро из-под угля.

Вернувшись в прихожую, тяжело плюхнулся на табурет, и устало облокотился на стол.

– Яичницы поджарь, – распорядился чуткий глава семьи. – Нет худа без утра. СтаршОй, ты чем там промышляешь? – проорал.

– Паяю, – вышел я из комнаты Пашки – младшего брата.

– Ху… ю, – передразнил отец. – Подай мне горчицу, сметану и хрен из холодильника.

– А тебе трудно руку протянуть и взять?

– Разговорчики в строю! Отец отдал приказ! – старательно почесал грудь, покрытую густыми волосами.

Под этот скребущий по нервам звук я достал из холодильника три стеклянные баночки.

– Что ты как чешпень какой? – плюхнула на стол подставку и водрузила на нее сковородку мать. – Или у тебя зудень завелся?

– Сама ты зудень! – жадно хватая поданные мной банки и щедро выплескивая содержимое на скворчащую яичницу, ответил отец. – Блинов напекла?

– Каких блинов?

– Ну, ты и чучундра! Масленица же сегодня! Пеки блины!

– Вить, до чего же ты зудливый! Из чего я тебе блины испеку?

– Скреби по сусекам! – папаша стал жадно пожирать яичницу. – Двух вон каких колобков напекла, – кивнул на нас, – а блины не можешь?

– Почему это я колобок? – обиженно спросил я.

– Это сейчас ты как падла худой, – просветила мать, – а когда родился, то был такой толстенький, ножки разложишь, ручки разложишь, и лежишь, щуришься, ну чисто Ленин.

Мы с Пашкой переглянулись, переваривая информацию.

Быстро, как лесной пожар, поглотив завтрак, отец закурил «Приму», откинулся спиной на подоконник, и начал немелодично напевать:

– Помидоры, помидоры, пусть живет у нас романтика в сердцах.

– Каскадеры, – поправил Пашка, вопреки своему обыкновению не перепутав малознакомое слово.

– Умнее батьки, да? – угрожающе уставился на него папаша, пытаясь проглотить взглядом.

– Нет! – поспешно открестился брат. – Ничего я не умнее!

– Мне с вами давно пора звание «Отца-героя» давать!

– Что ты к детям пристал? – вновь выглянула из кухни мать. – Вроде трезвый еще…

– Не мешай мне воспитывать отпрысков! – опять начал гулко скусти грудь, став при этом похожим на детеныша бабуина.

– Да что ты как часоточный?

– Рука чешется.

– Какая? – показалась из кухни заинтересованная мать. – Если правая, то это к прибыли, а если левая, то к убытку.

– Правая.

– Это хорошо!

– Ты от блинов-то не отвлекайся! Вы, хорьки собирайтесь, поедем сейчас в райцентр.

– Вить, не тяни с собой детей!

– Цыц! Пора делать из них помощников отцу. Собирайтесь!

– Ух ты, Масленица, – вспомнил мультфильм брат.

Ехать никуда не хотелось, но если отец что-то вбил себе в голову, то его и трактором ДТ-75 не перетянешь.

– Вить, смотри не нажрись, а то ГАИшники поймают!

– Кто меня поймает? – по-Тарзаньи воздел папаша руки вверх и начал колотить себя по растянутой майке с выцветшим штампом какого-то санатория. – Все, три минуты на сборы!

Он грузно протопал в спальню и вскоре вернулся в коричневом шевиотовом пиджаке, светло-серых чесучовых брюках и желтоватой гипюровой рубахе. На шее болтался ядовитый зеленый галстук с непонятными узорами.

– Красивше нас никого нет! – самодовольно заявил отец, оглядывая себя в большое зеркало, висевшее на двери раздевалки. – Прям принц!

– Ты куда это так вырядился? – ревниво спросила мать.

– К батюшке.

– Опять нажретесь, ироды! – всплеснула руками.

– То с Божьей помощью! Понимать надо, как говорится, политические моменты. Всё, спиногрызы, в машину!

Вышли из дома, осторожно прошли по дорожке, на которой лед был засыпан шлаком, покинули двор и подошли к гаражу.

– Постойте тут, а то еще сопрете что-нибудь, – распорядился папаша, отпирая дверь в гараж. – Я сейчас выеду.

Он с тяжеловесной грацией вождя стада бегемотов проскользнул в приоткрытую дверь. Вскоре в гараже послышалось бульканье, а затем щелчок открывшейся дверцы машины.

– СтаршОй, иди сюда, ворота открой!

Я зашел в гараж и начал вынимать штыри из запоров. Папенька завел машину. Я распахнул ворота, он выкатился на свежий снег. Я запер ворота, выйдя, закрыл за собой дверь гаража. В воздухе пахло близкой весной и свежим конским навозом. Навоз ощущался ближе, чем весна. Брат уже успел усесться в машину. Я тоже отправился туда.

– Ключи гони, – протянул руку отец. – А то еще потеряешь.

Я молча отдал ключи. Машина тронулась с места. От отца ощутимо тянуло спиртным. Всю дорогу он что-то мурлыкал себе под нос. На подъезде к райцентру, ожидая на переезде пока продет поезд, посмотрел на нас.

– Значится так, как говорится, в дверях правды нет, поэтому к отцу Василию мы не поедем.

– Почему? – с трудом поспевая за зигзагами его мысли, спросил я.

– А потому, что как говорится, нельзя с тобой идти в разведку.

– Какую разведку? – занервничал боязливый брат, пугливо осматриваясь по сторонам.

– Ни в какую разведку с вами нельзя, карандухи. Не знаете всем известных вещей, что отец Василий уже неделю сидит на «сутках».

– И что будем делать? – уточнил я. В скорое возвращение домой верилось с трудом.

– А делать будем вот что! Сейчас поедем на площадь. Там стоит столб. Тебе надо на него залезть.

– Зачем?

– Как зачем? Там призы: сапоги и поросенок.

– А поросенок нам зачем? Нам что, своих свиней мало?

– Поросенок всегда в хозяйстве сгодится. Будет вам братиком, – папаша гулко захохотал, и машина тронулась, проскочив под поднимающийся шлагбаум.

Доехали до площади Ленина. Припарковались, вышли из машины, вошли в толпу. Точнее, папаша пер, расталкивая людей, как бешеный буйвол сквозь тростник в гон, а мы держались в кильватере. Прорвавшись к центру, остановились, глядя на столб, вокруг которого были скупо посыпаны опилки.

– Я туда не полезу, – уставившись на упиравшийся в низкие облака столб, заявил я. – Сам лезь!

– Куда я полезу с геморроем? – возразил отец.

– Откуда у тебя геморрой? – удивился я.

– Оттуда, – неопределенным жестом указал куда-то мне за спину. – Из Америки, вестимо.

– При чем тут Америка? – невольно оглянулся я.

– При том. Лезь давай, – цепко ухватил за шею и вытолкнул к столбу. – На тебя смотрит страна.

От сильного толчка я едва не врезался, как камикадзе в американский корабль, головой в столб. Чтобы удержаться на ногах, пришлось столб обнять.

– Давай! – подбадривающе кричали в толпе.

Я стоял, держась за скользкое дерево. Мало того, что столб был сырым, так еще чья-то жадная душа смазала его чем-то скользким.

– Вперед! – надрывался за спиной папаша. – Будь мужиком!

Я начал медленно карабкаться вверх. Медленно, но верно, как вода, точащая камень дополз до середины. Взглянул вниз и внезапно закружившейся головой осознал, что выше не полезу. Толпа притихла, наблюдая за мной.

– Слазь мальчик, – крикнула какая-то сердобольная женщина. – Хватит! Убьешься!

Я, как утопающий в гадюку, вцепился в столб. Сил спускаться не было.

– Еще чуть-чуть и станешь старшим ребенком в семье, – громко сказал отец Пашке.

Я продолжал висеть, прислушиваясь к судороге, которая потихоньку начала сводить все тело.

– А баптистов уже поймали? – продолжал отец.

– Каких баптистов? Не до баптистов, – зашикали на него.

– По селектору передавали, что будут провокации баптистов из Америки.

– Ну тебя! Мальчик, слезай! – заволновалась толпа. – Будя!

– Свалится, – скучающе предсказал отец. – И всмятку. Кисельку выпьем.

– Лестницу ищите! – волновалась толпа. – Пожарным позвонить.

Я закрыл глаза. Постепенно гул толпы растворился где-то вдали. Очнулся только тогда, когда забравшийся на длинную лестницу, приставленную к столбу, мужчина продел мне подмышки веревку.

– Аккуратнее, потихоньку, отпускай, – уговаривал меня он. – Все хорошо будет.

С трудом я вновь вернулся на грешную землю.

– На, попей, – кто-то сунул в руку бутылку.

Я глотнул, не чувствуя вкуса.

– Отвезу ребенка в больницу! – послышался знакомый голос, в нос шибануло убойное сочетание запаха кислого навоза и сигаретного перегара, и отцовская рука выдернула меня у встревоженных людей. – Мало ли.

Он на буксире, как баржа утлый планшкоут, проволок меня сквозь толпу. Кругом встревоженными пчелами шумели люди. Дотащил до машины. Брат уже сидел внутри.

– Залазь.

Я втиснулся на сиденье.

– Шашки в мешки и ходу! – усаживаясь за руль, сказал папаша и самодовольно посмотрел на меня. – Все отлично вышло.

Отец до того был похож на самца мадрила, что я моргнул, чтобы развеять наваждение. Он вырулил со стоянки и поехал в сторону дома.

– Пока ты отвлекал эту толпу пролетариев, которым нечего терять кроме своих цепей, твой ловкий батя сапоги и поросенка умыкнул!

– Правда?

– Да, – мрачно подтвердил брат. – Батя украл мешок с поросенком и сапоги.

– Здорово, – неискренне восхитился я.

– Учитесь, дикобразы, пока батя жив! А то будете как вакуоли жидкие. Какой у вас батя ловкий! – его просто распирало от гордости. Того и гляди, лопнет.

– Это да, – покорно соглашались мы, но он нас даже не слушал.

– Шикарно, дети мои, просто шикарно! Какие сапоги! Какие матерые сапожищи!

Когда приехали домой, нас встретила сидящая на заборе и надсаживающаяся в крике стая грачей. Папаня гоголем расхаживал по дому в краденых сапогах, помахивая мешком с поросенком.

– Это вам не чуни какие-нибудь! Они прекрасны! Уму непостижимо, как они прекрасны! – самозабвенно, как мотылек бражника, порхая по комнате и притопывая сапогами, хвалился он. – И их два! Обратите внимание!

– Откуда это? – всплеснула руками мать.

– Все оттуда же, – ликовал он, – на столб залез и выиграл!

– Не так ли, дети? – подмигнул нам.

– Да, – отворачиваясь, подтвердил брат.

– Ты залез на столб? – не верила, разглядывая заметное брюшко супруга. – На столб?

– Залез и выиграл! Сапоги и поросенка! Никто не смог, а я запросто! Твой муж герой! Все настолько прекрасно, что и желать больше нечего!

– А тебе сапоги не малы? – присмотрелась к «выигранной» обувке.

– Слегка жмут. Сущий пустяк.

– Покажи подошву, – задрала ногу супруга и прочла размер, – Сорок второй, а у тебя сорок пятый.

– Да ладно, детям сойдут, – плюхнулся в кресло и с трудом стянул сапоги. – Не так ли?

– Сойдут, – согласилась мать.

– По размеру ступни можно рост человека определить, – сказал я.

– Как? – заинтересовался Пашка.

– Нужно длину ступни умножить на шесть с половиной.

– Почему?

– Потому, что соотношение длины ступни человека составляет 1/6,5 роста. Книжки читать надо.

– Зато поросенок в хозяйстве нужная вещь, – продолжал бахвалиться отец.

– А почему батя постоянно брешет? – тихо спросил брат.

– Как тебе объяснить? – задумался я. – Помнишь, книжку тебе про Гудвина из Изумрудного города читал?

– Который всех заставлял в очках ходить? – почесал переносицу очками брат.

– Да. Батя такой же. Тоже волшебник страны Оз.

– Слез, – поправил брат.

– В смысле? – не понял я.

– Волшебник страны слез, а не Оз.

– Это да…