Читать книгу Дожить до весны - Влада Ольховская - Страница 3

Спать совсем не хотелось, даже при том, что проснулась Таиса больше суток назад. Хотя стоит ли удивляться? События этой ночи спокойному отдыху точно не способствовали. Она подозревала, что организм еще поквитается с ней за это, но пока сосредоточилась на задании.

Действовать пришлось быстро: ей ведь предстояло собрать вещи и переодеться, плюшевый костюм и так видел слишком многое. Матвей, как оказалось, и вовсе хранил подготовленную для путешествий сумку, его даже внезапная командировка из колеи не выбила – и не отвлекла от возмущения. Но, к его чести, Таису он не торопил и о времени не напоминал. Она допускала, что он вообще не помнил о ней, погруженный в свои мысли.

Да и ей было о чем подумать. После осенней встречи с Ксаной ей, пожалуй, следовало подготовиться к тому, что прошлое может свалиться на них в любой момент, без предупреждения, без особой причины. И все равно она готова не была… Упущение? Определенно. Знать бы еще, как это исправить.

Таисе казалось, что любые сложности будут связаны с прошлым Матвея. Она не знала, что там таится, но кто угодно уже догадался бы, что нечто очень нехорошее, то, что вообще ни с кем случаться не должно. Ну а Гарик… Гарик непробиваемый. Если он все время шутит, ухмыляется и мало что воспринимает всерьез, разве это не доказывает, что уж у него-то за спиной никаких зловещих теней нет?

Теперь, осмысляя все еще раз, Таиса была вынуждена признать, что логика так себе. Желая представить Гарика неуязвимым, она просто закрывала глаза на некоторые факты. Например, на то, что Николай Форсов, никогда не рвавшийся к роли учителя, вряд ли стал бы опекать обычного задорного парнишку с неуемным чувством юмора. Таиса никогда не спрашивала, почему он выбрал Гарика… Она много о чем не спрашивала.

Она даже не задала те самые важные вопросы о Ксане. Вот это как раз было иронично, смешно даже. Изначально Таиса требовала ответов, чуть ли не скандалила из-за них, однако это под влиянием шока. Тогда Форсов уговорил ее успокоиться и пообещал, что ответы она получит позже. И что в итоге? «Позже» наступило: они справились, Ксана удрала в какой-то темный сырой угол, из которого вякнула один раз, получила по соплям и больше не высовывалась. Никто не запрещал Таисе вернуться к сложным вопросам…

А она все равно этого не сделала. Она прекрасно понимала, что простым такой разговор не будет, и все ждала идеального момента, зная, что таких моментов не бывает. Ей было куда легче найти оправдания для своего молчания, чем перейти к сути. Ведь сразу после осеннего расследования Матвей угодил в больницу, и его вроде как нельзя было беспокоить. Он серьезно не пострадал и быстро выписался, но Таиса убедила себя, что ему требуется хоть какой-то период реабилитации, и по-прежнему помалкивала. Потом была подготовка к Новому году, время после праздников, новые расследования, дела… Повод избежать сложного разговора всегда найдется, если очень хочется.

Она боялась знать правду, вот и весь секрет. Убеждала себя, что это не так уж важно, она ведь не чувствовала никакого страха рядом с Матвеем. Почему бы не оставить все так, как есть? Вот она и оставляла… А теперь не могла. Таиса не была готова к тому, что произошло с Гариком, она сумела помочь ему лишь чудом. Чтобы в следующий раз оказаться чуть более полезной, ей следовало знать больше – обо всех, кто ее окружает.

Да и условия сложились подходящие, если уж говорить о том самом пресловутом идеальном моменте. Вера купила им билеты в бизнес-класс – при коротком перелете в этом не было особой необходимости, но, видно, в последний момент других мест, расположенных рядом, не осталось. В итоге кресла в ряду было всего два, места сзади не выкупили, впереди и вовсе располагалась стенка. Здесь можно было говорить о чем угодно, не опасаясь быть подслушанными. Да и высота намекала, что удрать от разговора Матвей не сможет… Хотя кто его знает? Может, сейчас достанет из кармана парашют, скажет, что истинный профайлер должен быть готов ко всему, и сиганет в иллюминатор…

Пока Таиса размышляла об этом, Матвей читал материалы, присланные ему Форсовым, и, казалось, вообще забыл о недавних событиях. Таиса прекрасно знала, что ничего он на самом деле не забыл, просто переключаться он умел лучше, чем она. Ну, ничего, сейчас и на другую тему так же легко переключится…

– Мы можем поговорить? – тихо спросила она.

Матвей бросил на нее быстрый взгляд, тяжело вздохнул и закрыл ноутбук.

– Трагичность твоего тона намекает на то, что этот разговор мне не понравится.

– Ну, разговоры со мной вряд ли входят в топ твоих любимых занятий, так что ты мало что потерял, – рассудила Таиса. – Это… о Ксане.

Было бы замечательно, если бы он начал рассказывать сам. Заявил, что давно уже ждал часа исповеди, и выплеснул тут душу, все равно в самолете не так много развлечений. Однако Матвей ничего выплескивать не собирался, равно как и упрощать собеседнице задачу. Он смотрел на Таису, не моргая, и под этим взглядом хотелось отшутиться, закрыть тему, поверить, что неведение – оно порой к лучшему.

И все-таки нет. Есть тот минимум знаний, который спасает от очень опасных домыслов.

– Она сказала, что ты ее…

Таиса запнулась, а вот Матвей произнес нужное слово с завидным равнодушием:

– Изнасиловал.

– Да… А когда я завела об этом речь, ты все подтвердил, но дальше мы обсуждать не стали, не до того было…

– И в чем вопрос?

– Скорее, просьба. Ты можешь рассказать мне, как это произошло? Меня, естественно, интересует не процесс, а обстоятельства.

Вот, она все-таки сказала… Таиса надеялась, что, когда разговор начнется, станет легче, но, конечно же, не стало.

Матвей не спешил с ответом, но хотя бы прекратил давить на нее одним из своих фирменных взглядов – этот Таиса про себя называла «ледяная глыба». Он отвернулся к окну, за которым сейчас вилась сероватая дымка, создававшая ощущение, что они и не в небе вовсе, они просто потерялись в очень густом тумане.

Но Матвей обещал ей ответить – и он ответил.

– «Обстоятельства» – очень правильное слово здесь. Иногда обстоятельства заставляют нас делать то, что нам не нужно и не близко. Вся история с Ксаной строится в первую очередь на обстоятельствах. Они для нас обоих оказались уникальными, но уникальность – это не всегда хорошо. Ситуация сложилась так, что выбор пришлось делать между плохим и худшим. Я выбрал плохое.

– А что было вторым вариантом?

– Нам объявили, что смерть. Для нас обоих.

Чего-то подобного Таиса и ожидала… Она не представляла Матвея в роли безумного маньяка, который напал бы на женщину – или на девочку, если сделать поправку на время. Вопрос в том, кто мог заставить совершить такое. Точный год случившегося Таиса не знала, однако могла определить, что это был не разгар «шальных девяностых», в которые, согласно слухам, творилось все без исключения.

Нет, это было позже, да и вряд ли речь шла о том, что двух подростков просто заставили заниматься таким потехи ради. И Матвей, и Ксана теперь если не гении, то очень необычные люди. И одно наверняка связано с другим, только непонятно, как.

Матвей снова замолчал, и Таисе пришлось подбирать новый вопрос, хотя сам процесс сейчас напоминал прогулку по минному полю – вприпрыжку и с завязанными глазами.

– Ты… ты верил, что с вами действительно это сделают, если ты откажешься?

– Нет.

А вот это было неожиданно. Настолько, что Таиса едва не воскликнула: «Так ты что, на самом деле хотел этого?!», однако она вовремя прикусила язык. Такие вспышки эмоциональной несдержанности простительны школьнице, а не профайлеру. Если Форсов вдруг узнает, что она ляпнула нечто подобное, он побежит покупать кирзовый сапог только для того, чтобы эпичней дать ногой под зад нерадивой ученице.

Меньше эмоций, больше психоанализа. Форсов повторял, что при разговоре человек общается не только словами. Матвей не скрывает, что не хотел участвовать в тех событиях – и сожалеет о них. Так в какую же сторону двинуться?

– Во что ты верил в тот момент? – спросила Таиса так спокойно, что удивила сама себя.

– Я верил, что, если я откажусь, убьют только ее. Меня бы оставили в живых в любом случае. Те самые… обстоятельства сложились так, что изнасилование как таковое не было главным развлечением. Это, увы, была доступная тем людям забава. А когда нечто становится доступным, неизбежно приходит пресыщенность.

– Даже чем-то настолько чудовищным?

– Чудовищным – и примитивным. Да, и таким тоже. На тот момент сексуальное насилие всех форм и проявлений перестало быть экзотикой… там. Интересны стали только люди, чем необычнее, тем лучше. Тем дольше эти люди могли прожить. Я был необычен, Ксана – тоже, но у Ксаны оставался недостаток, который она не могла преодолеть: она была женщиной.

Таиса чуть было не поправила «девочкой», но снова успела сдержаться. Больше спокойствия, меньше эмоций, меньше, меньше… Единственная возможная мантра для такого разговора.

– У тех, кто это устроил, было предвзятое отношение к женщинам, – продолжил Матвей. – Ксана и без того продержалась намного дольше других, потому что она всегда была очень умна. Объективно, она лишь немногим уступала мне, но предвзятость опускала ее на уровень ниже в глазах тех людей. Я видел, что они начали терять к ней интерес, она перестала быть ценностью.

– Но как то, что они заставили тебя сделать, могло вернуть ей ценность?

– Они хотели увидеть, как все пройдет, как отреагирует она, как буду вести себя я. Если бы я отказался… Может, ее бы не убили сразу. Но ей все равно пришлось бы пройти через нечто такое… Худшее, чем то, что мог сделать я. А потом все равно умереть. Вот в это я верил, но ей сказал, что боролся за наши жизни, потому что так мы оказывались на одинаковом уровне уязвимости.

– Вы с ней были друзьями до того, как все случилось?

– Нет, – покачал головой Матвей. – Думаю, справедливо сказать, что мы всегда были врагами – хотя я не люблю пафос, связанный с этим словом, в данном случае он уместен. Но при моей неприязни к ней я никогда, ни в какой момент не желал поступить с ней так.

– Ксана умна… Она должна была понять это!

– Она все понимает. Это не обязывает ее меня прощать.

– Как ты вообще смог это сделать, если не хотел?

Вот теперь она все-таки ляпнула глупость. Таиса поняла это через секунду после того, как слова прозвучали, но было уже поздно. Эмоции на миг взяли верх: слишком уж их много накопилось, слишком сильными они стали…

Но Матвей не дрогнул и теперь. Все это время он говорил подчеркнуто отстраненно, да и слова подбирал так, будто заполнял отчет.

– При естественных условиях – не смог бы. Но есть целый ряд методов, от физических до химических, которые делают такую ситуацию возможной.

И снова Таиса поняла больше, чем прозвучало. Нет, это была не какая-нибудь частная порностудия, где издевались над малолетками. Это было место, где создали определенные условия, где были средства для таких «методов»… Место, где Матвей получил шрамы, которые Таиса видела раньше. Где с ним сделали то, после чего только Форсов смог его спасти.

– Если ты считаешь, что я хочу обелить себя и перенести вину на Ксану, то напрасно, – вдруг добавил Матвей. – Я не пытаюсь сказать, что я ее спасал, а она неблагодарная. У нее есть право требовать ответа за то, что я сделал с ней.

– А кто ответит за то, что сделали с тобой? – не выдержала Таиса.

– Люди, которые это организовали, давно уже не на свободе. Некоторых нет в живых.

– Ну и что? Это поставило точку в истории? Вред, который они нанесли, до сих пор остался! Даже если отстраниться от всего, что происходило в этом месте, если взять только ту конкретную историю… И ты, и Ксана вините в этом тебя. И ладно она не видит, она явная психопатка… Но ты-то как просмотрел?

– Что именно?

– Все, что сделали с ней, сделали и с тобой, – уверенно произнесла Таиса.

– Ты подгоняешь факты.

– Я единственная, кто смотрит на них объективно. Иногда, знаешь, очень трудно дожить до весны…

– Даже не начинай.

Она не пыталась утешить Матвея, это действительно было правдой – по крайней мере, для Таисы, ведь правда неизбежно субъективна. При всех своих талантах Матвей все равно остается человеком, и чувство вины давит на него. Ему кажется, что пострадала только Ксана – как принимающая сторона насилия. А то, что и его заставили действовать против своей воли, и явно наблюдали за этим, а потом винили, насмехались… Это тоже имеет значение.

Но он думает не об этом, он наверняка помнит, как Ксана кричала и плакала, что говорила ему потом… Он не сможет оценить историю иначе, не сумеет просто. Ксана это как раз поняла, она уже один раз использовала это против него – и использует снова. Возможно, даже преуспеет, потому что Матвей сам оставил за ней право на месть.

Нужно было узнать больше – и тут можно было узнать больше, Таиса увидела лишь верхушку айсберга. Однако она чувствовала, что погружаться в темные ледяные воды прошлого, чтобы разглядеть айсберг, она пока не готова. Ей уже от того, что она выяснила, становилось не по себе! Сердце билось отчаянно, быстро, и снова стало холодно – стресс прошедшей ночи рад был вернуться.

Казалось бы: как можно поддаваться такому? Это всего лишь слова, всего лишь рассказ. Всего лишь прошлое, которое к самой Таисе не имело никакого отношения. Именно к такому восприятию реальности приучал интернет: там самое сокровенное сливалось с придуманными историями, разница между персонажами и живыми людьми стиралась. А жалости на всех не напасешься, и равнодушие становилось естественной защитной реакцией. Если каждый раз душу рвать над чужой бедой, сколько той души останется?

Таиса умела отстраняться от чужих трагедий точно так же, как все остальные. Но это если речь шла об историях без лица и имени, а здесь человек, который прошел через тот кошмар, сидел рядом с ней. Живой человек, помнящий, чувствующий… И его она заставляла доставать из могилы памяти то, чему полагалось быть похороненным. Уже то, что прозвучало, было болезненным, она не сомневалась, что дальше станет хуже.

И если этого не хочет ни один из них, зачем давить? Таиса понимала, что это навредит Матвею… и, возможно, ей самой. По ней уже ударило то, что она узнала о Гарике. Она сейчас не хотела пробираться в еще одну несчастливую жизнь.

Но и о том, что она все-таки завела этот разговор, она не жалела. Обсуждая то, что случилось, она не переставала прислушиваться к собственным чувствам. Ей важно было знать, изменится ли ее отношение к Матвею, сможет ли она доверять ему так, как раньше…

Не изменилось, и дело тут было даже не в психоанализе. На уровне самых простых инстинктов, тех самых, которые созданы природой для сохранения жизни, Таиса чувствовала: Матвей никогда ее не обидит, и причин бояться его у нее нет.

Она сомневалась, что сам он поймет это прямо сейчас, да и долго объяснять была не готова: усталость все же брала свое. Поэтому Таиса ограничилась тем, что обхватила обеими руками его руку, поплотнее прижалась к его плечу, устроилась так, чтобы удобней было дремать, чувствуя рядом с собой живое тепло.

Матвей, который такого явно не ожидал, ощутимо напрягся:

– Что за скачок настроения?

– Смена неприятных тем на приятный отдых, – пояснила Таиса. – Я больше ничего знать не хочу. Не сейчас так точно, и не факт, что вообще. Хотя могу и тебе кое-что сказать.

– Говори, раз проанонсировала.

– Я не надеюсь убедить тебя, что ты не виноват перед Ксаной. Вроде как она сравняла счет, когда попыталась скормить тебя маньяку, но вряд ли ты в это поверишь. Ты все равно будешь жалеть ее и поддаваться ей, если вы снова столкнетесь. Но знаешь, что? Я не буду. Я и раньше не собиралась, а теперь тем более. Я уже говорила Ксане: если она снова к нам сунется, от тебя она получит сострадание, а от меня – в пятак. Вот пусть и решает, готова ли она рискнуть!

На это Матвей ничего не ответил, но Таиса почувствовала, как он расслабляется. Этого пока было достаточно.

⁂

Естественно, Николай Форсов знал о том случае. Все знали. Просто профайлер не придавал этому значения: в январе жена заставила его снова лечь в больницу на плановое обследование. Николай считал это ненужной предосторожностью: не было ни единого симптома, указывающего на проблемы, а если так, зачем тратить драгоценное время на нечто столь непродуктивное? Однако Вера, мягкая в иное время, умела быть настойчивой, когда речь заходила о здоровье мужа, и Форсову пришлось подчиниться.

И все равно он не был отрезан от мира, он прекрасно знал, что в начале января в крупном торгово-развлекательном центре прогремел взрыв. В тот день там было даже более людно, чем обычно: в холле то и дело проводились мероприятия, и на этот раз организаторы решили устроить выставку современной литературы и встречу с писателями. Не в масштабах крупных книжных выставок, разумеется, но получилось достаточно необычно и интересно, чтобы привлечь внимание.

Когда гости собрались и встречи проходили сразу на нескольких площадках, полыхнул взрыв. Бомба оказалась небольшой, однако в замкнутом пространстве, да еще при значительном скоплении посетителей, хватило и ее. Девять человек погибли, более пятидесяти оказались в больнице.

Тогда, в начавшейся суматохе, никто не мог сказать, что именно произошло. Возможно, взрыв оборудования? Несчастный случай в какой-нибудь кофейне? Все ведь шло нормально, как обычно, не было причин ожидать беду… Но беда любит приходить неожиданно.

Долго разбираться не пришлось: трагедия оказалась бытовым терактом. Виновника вычислили без особого труда: бомбу взорвал пятидесятишестилетний Алексей Прокопов, литератор, в прошлом редактор, ныне – ридер, работающий с несколькими издательствами. И, если говорить откровенно и не цепляться за научные термины, завистливый неудачник.

Атака Прокопова не была совсем уж неожиданной для него. Он давно вел свой канал на известной видеоплатформе, где регулярно выкладывал ролики с критикой современной литературы. Прокопову не нравилось решительно все: писатели, которые создавали полную ерунду, издатели, публиковавшие литературные отбросы, продавшиеся организаторы премий… Словом, доброе и светлое миру нес исключительно Алексей Прокопов и его немногочисленные подписчики.

Только вот само создание таких роликов не могло считаться тревожным звоночком. Прокопов никогда никому не угрожал, он даже не намекал, что планирует совершить нечто подобное. Он просто взял и сделал. В тот день он пришел в торговый центр со взрывным устройством, уместившимся в потрепанном рюкзаке. Бомбу он собрал дома, мощность получилась скромной – но, опять же, в тех обстоятельствах этого хватило.

Сам Прокопов погиб во время взрыва, и дело закрыли, новых нападений ожидать не приходилось, все оказалось на виду.

Вернувшись из больницы, Николай изучил основные материалы о трагедии, появившиеся в общем доступе, просмотрел канал Прокопова, уточнил у коллег, было ли в истории нечто подозрительное, не поддающееся объяснению. Ему сказали, что не было, да и Николай не нашел поводов для настороженности. Он сразу заметил, что ролики Прокопова с каждым месяцем становились все более агрессивными, чувствовалось, что будущий террорист тонул в собственной желчи. Чаще всего при таком раскладе спиваются. Прокопов решил уйти, хлопнув дверью. Отменить это уже не получилось бы, расследовать оказалось нечего, и мир двинулся дальше.

Форсов не планировал возвращаться к тому кровавому случаю – пока в его кабинете не оказалась дочь предполагаемого террориста.

– Это совершил не мой отец, – настаивала Ирина.

– Я понимаю ваше нежелание верить, оно вполне объяснимо. Но есть доказательства, и они убедительны.

– Я встречалась с ним в тот день! В том торговом центре…

– Я знаю, – кивнул Форсов. – Точнее, я не знал, что он встречался именно с вами. Но в общедоступном отчете сказано, что Прокопов встречался с кем-то. Его путь четко отследили – он прямо с этой встречи отправился в холл.

Он ожидал, что Ирина снова начнет упрямиться, скорее всего, опять заплачет… Однако она сумела его удивить. Она кивнула:

– Я знаю, что взрыв устроил тот, кто сидел со мной в кафе. Только вот это был не мой отец. Я понимаю, что это звучит как бред скорбящей дочери, но, пожалуйста, выслушайте меня. Я пришла к вам не сразу же, нельзя сказать, что я все еще переживаю горе… Я очень много думала о том, что случилось, я знаю, о чем говорю!

Николай и правда готов был выслушать – даже при том, что Ирина уже допустила несколько ошибок. Горе она по-прежнему проживала, и она точно не знала, что там случилось. Но она, похоже, действительно проанализировала ситуацию, ее появление здесь не было истерикой с аргументами уровня «он не делал этого, потому что не мог». К тому же, при том, что у полиции не было оснований искать другую версию случившегося, Форсов допускал, что она действительно есть. Потому что в видеороликах, записанных Прокоповым перед смертью, была зависть, была желчная ненависть, но не было безумия, необходимого для самоубийства.

Ирина никогда не была особенно близка с отцом – потому что он этого не хотел, как не хотел когда-то появления на свет дочери. Поначалу карьера Алексея Прокопова складывалась вполне неплохо: он еще школьником получил первые публикации своих стихов в литературных журналах и даже первые гонорары, причем внушительные с точки зрения его семьи. Юный Алексей быстро и охотно поверил, что его ждет блестящее будущее, его портрет однажды окажется в школьных кабинетах русского языка и литературы – где-то между Толстым и Пушкиным. Ну, может, чуть левее.

Так что всю последующую жизнь Алексей строил с позиции великого поэта, просто пока не признанного. Он поступил в институт и уже там познакомился с матерью Ирины. Она не была для него ни музой, ни большой любовью: привлекательный от природы молодой человек легко заводил романы и так же легко их заканчивал. Ему казалось, что поэту вообще доступны лишь два варианта: либо та-самая-единственная на всю жизнь, либо гарем прекрасных вдохновительниц, которым самим положено понимать, что для литератора нет ничего дороже творчества.

Может, мать Ирины это и понимала. Но она как раз влюбилась по-настоящему, она намеренно забеременела, чтобы удержать Алексея возле себя. Метод, который, как показывал опыт Форсова, работал… примерно никогда. После долгих уговоров Алексей все-таки согласился взглянуть на малышку, презрительно фыркнул и не интересовался ею последующие двадцать лет. Зачем ему какой-то орущий младенец, если у него по плану величие?

После института Прокопов стал сотрудником, а потом и редактором литературного журнала. Как и следовало ожидать, приоритет он отдавал собственным сочинениям, все остальные шли на заполнение оставшихся страниц. Правда, ни в одном другом журнале творениями Алексея не интересовались, однако он даже не сомневался, что это чистая зависть. Он ведь уже пару премий получил – и без сомнений закрыл глаза на то, что организаторы этих премий были так или иначе связаны с его журналом.

В это время его дочь воспитывалась в полноценной семье. Мать Иры, быстро разочаровавшаяся в возлюбленном, вышла замуж за человека, далекого от творческих высот, зато надежного и верного. Благодаря этому девочка росла в достатке, получила великолепное образование и долгое время была защищена от проблем внешнего мира.

А вот у ее биологического отца дела покатились непонятно куда. Литературный журнал предсказуемо не пережил смену эпох, сотрудники оказались на улице. Кто-то предпочел другую сферу деятельности, кто-то и вовсе спился. Но Алексей отказывался верить, что величие ему лишь привиделось, он цеплялся за литературу.

Он начал работать редактором в одном из крупных частных издательств. Взяли его туда охотно: с таким опытом работы, с такими рекомендациями… Но дело не заладилось почти сразу. Алексею полагалось просто редактировать книги, он же пытался донести до непутевого автора свое видение сюжета, давил, если его не слушали – насмехался и оскорблял. Кроме того, работа редактора подразумевала не только творчество, но и целый ряд куда более скучных, однако необходимых для появления книги обязанностей. Алексей стабильно проваливал их все. Он срывал сроки, сдавал абы как сделанные макеты, плевать хотел на поручения, которые ему не нравились… Словом, увольнение стало просто вопросом времени.

Лишившись и этой работы, он начал пить. Это позволяло ему не думать о том, как давно не публиковались его стихи, как мало денег осталось у него на счету… Для пенсии он был слишком молод, для того чтобы начать все с начала в совершенно другой сфере – недостаточно молод. Да и не хотел он ничего менять, он просто хотел, чтобы весь мир увидел то, в чем он был убежден с самого начала: какая великая личность пропадает рядом с унылыми современниками!

В тот момент Алексей рисковал рухнуть в пропасть, но все-таки удержался. Пить не бросил, просто научился делать паузы, достаточные для того, чтобы заработать денег на жизнь. Он начал подрабатывать на издательства внештатным редактором и ридером – человеком, производящим первичный отбор рукописей.

Помогло ему и то, что началась эпоха интернета. Появились ресурсы для самостоятельной публикации, которыми Алексей тут же воспользовался. Он был уверен: стоит ему только показать свое творчество людям, и все изменится, уж люди-то поймут!

Однако люди его по большей части не заметили. Ну а те немногие, кому все-таки попались его сочинения, писали в основном нелестные отзывы, которые Алексей старательно удалял и искренне считал признаком зависти. В итоге он завел свой канал в социальных сетях. Критика у него была пусть и желчной, но не лишенной юмора – это Форсов должен был признать. На его речи о том, как все куплено, продано и занято бездарностями, сбредались его единомышленники, и Прокопов впервые за долгие годы получил аудиторию, пусть и не самую многочисленную.

Так ведь он не этого хотел… Он привлекал внимание, как мог. Он подчеркивал, что главное – это все-таки его стихи и тексты, но их игнорировали даже его подписчики. В какой-то момент он этого не вынес и решил отомстить тем, кто даже не знал о его существовании. Конец истории.

Или нет…

– Когда в его жизнь вернулись вы? – спросил Форсов.

– Несколько лет назад… Когда умер мой папа. В смысле, мой отчим, но я считала его папой.

Судя по тому, что рассказала Ирина, ее отчим был эмоционально закрытым человеком – любящим, но не умеющим это показать. Из-за этого даже близким казалось, что он сам не нуждается в проявлениях любви. К тому же Ирина вела активную жизнь, училась, строила семью. Лишь когда ее отец умер, она осознала, как мало с ним общалась, как редко благодарила.

И вот эту невысказанную любовь она решила перенести на биологического отца, который ею совершенно не интересовался. Сама она этого, скорее всего, не осознавала, Ирина была убеждена, что внезапно вспыхнувшая любовь к неведомому родителю – явление совершенно естественное. Ее никто не понял, с матерью они даже поссорились, но Ирину это не остановило.

Она отправилась к Алексею и объявила, что прощает его. Он, не просивший прощения и вряд ли даже считавший себя виноватым, просто принял это как женскую блажь. Не зная его сторону истории, Форсов не мог сказать наверняка, почему Алексей согласился на общение с дочерью. Самым вероятным вариантом были деньги, которые принесла в жизнь едва сводившего концы с концами Прокопова Ирина.

Нельзя сказать, что они мгновенно стали семьей… Да вообще не стали, до самого конца. И все же какая-то связь между ними была, неизменно по инициативе Ирины. Именно она звонила отцу, приезжала поздравлять с праздниками, дарила подарки. Алексей же проявлял симпатию разве что к ее сыну – то ли видел в мальчике себя, то ли углядел у него литературный талант.

Но примерно за полгода до смерти Алексея многое изменилось.

– Я поняла это не сразу, не тогда… Тогда мне было не до того, – печально улыбнулась Ирина. – Мне понадобилась где-то неделя, чтобы просто прийти в себя. Но с тех пор я думаю о том, что случилось, и нахожу все больше странностей. Он несколько месяцев до той встречи очень мало со мной общался, в основном текстом. Когда же мы встретились в кафе, я почувствовала… нечто странное.

– Что вы подразумеваете под этим?

Ирина задумалась, потом пояснила:

– Тревогу. Настороженность. Даже страх… Я не могла понять, почему, тогда я была сосредоточена на том, чтобы увлечь отца разговором. Но чем дольше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь: это был не мой отец. Тот, с кем я говорила, кто сидел напротив меня… и кто взорвал торговый центр. Это был другой человек.

– Ирина, нужно ли мне говорить вам, что была проведена генетическая экспертиза, которая подтвердила: рядом с бомбой находилось тело Алексея Прокопова?

Слезы снова скользнули из ее глаз, однако на этот раз Ирина просто проигнорировала их, даже стереть не попыталась, будто и не заметила вовсе. Может, и правда не заметила? Ей было не до того: она находилась в двух днях одновременно, в настоящем и прошлом. Какое значение при таком раскладе имеют слезы?

– Я знаю, что мой папа погиб в тот день. Я это не отрицаю. Но бомбу взорвал не он.

– Вы хотите сказать, что человек, устроивший взрыв, не только притворился вашим отцом, но и подложил на место теракта его тело?

– Да. Именно это я и хочу сказать.

– Вы ведь понимаете, что это невозможно?

– Разве?

Хотелось ответить быстро и уверенно – а он не мог, не имел права. Николай не любил пустые слова, он должен был обязательно сохранять уверенность во всем, о чем говорил, а тут как раз уверенности не было.

Он еще раз прокрутил в памяти видеозаписи, связанные со взрывом. Сам момент теракта не видно: людей многовато, а украшения ограничивают обзор. Потом большая часть камер и вовсе отключилась, ну а те, что еще работали, мало что сумели снять из-за черного дыма, который порождал при горении пластик все тех же декораций.

Какие удачные декорации, если задуматься… удачные исключительно для того, о чем говорила Ирина: для подмены одного человека на другого.

Нет, все-таки домысел. Если там произошло нечто подобное, разве полиция не заметила бы это? А с другой стороны… Зачем полиции замечать? Зачем параноидально искать следы заговора, если основная версия безукоризненна? Форсов вынужден был признать: стражи правопорядка могли и упустить нечто важное. Не из-за глупости или коррупции, просто на тот момент у них не было причин для сомнений.

Вопрос в том, были ли они сейчас.

– Я понимаю, что любая дочь на моем месте говорила бы такое, но я его знаю, – продолжила Ирина. – Он реагировал не так, как обычно, не интересовался тем, что раньше было для него важно.

– Это можно объяснить нарастающим психозом.

– Можно. Но только ли этим? Думаю, вы видели фотографии моего отца… Скажите, таким человеком сложно притвориться?

И снова она была права: Алексей Прокопов, неопрятный, заросший, долгие годы скрывал половину лица под усами и бородой. Если бы кто-то решил его заменить, сделать это было бы не так сложно. Особенно при том, что, если верить словам Ирины, самозванец даже не озадачивался актерской игрой, он скопировал внешность Прокопова, не потрудившись выяснить все особенности его отношений с дочерью. Зачем, если он изначально собирался убить свой прототип?

– Есть и еще кое-что, – сказала Ирина. – Дело ведь не только в этом дне, есть другие странности! В полиции сказали, что папа сам собрал эту бомбу – нашел инструкции в даркнете, смешал ингредиенты… Он, который был эталонным гуманитарием!

– Даже эталонный гуманитарий может смешать компоненты бомбы.

– Может, – с готовностью согласилась Ирина. – Он их найти не может! Папины навыки обращения с компьютером сводились к базовому использованию социальных сетей. Он, даже много лет выгружая ролики на свой канал, не научился монтажу! Паролем от его почты было «один-два-три». Он почти не пользовался карточкой, предпочитал наличные, потому что боялся банкоматов. И этот человек разобрался, как влезть в даркнет и найти инструкции по созданию бомбы? Да я этого сделать при всем желании не смогу!

– Возможно, он действовал не один.

– Он действительно действовал не один! Но полиция считает, что один. Они изучили его круг общения, его компьютеры, никакого сообщника не нашли.

– А вы, надо полагать, нашли?

Ирина заметно смутилась:

– Ну… да и нет. Я говорила с теми, кто его знал – соседями, людьми из издательства… По большей части они не могли выделить кого-то близкого в его окружении. Но некоторые соседи предполагали, что к нему ходит женщина.

– «Предполагали»?

– Никто ведь не следит за своими соседями в дверной глазок – так только в книгах и фильмах бывает! Да и происходило это ночью… Но ночью тоже не все спят! Собачники, те, кто возвращался с работы или из клуба, видели папу с какой-то женщиной, в том числе и входящими в дом. Разве это не странно? Эта женщина как будто намеренно сделала все, чтобы ее потом никто не опознал!

– Если она была.

– Я думаю, что была… Все ведь потом подстроили очень ловко! Ингредиенты этой бомбы у папы в квартире, поисковые запросы в его компьютере… Даркнет этот проклятый! Кто-то помогал папе… Или просто изучал папу, чтобы его заменить!

Ирина действительно верила своим словам – настолько, что даже не замечала пробелов в собственной истории. Судя по отчету экспертов, Алексей Прокопов погиб в день взрыва, независимо от того, он устроил теракт или нет. А до этого он много месяцев не замечал подозрительную женщину в своей квартире? Не видел странных ингредиентов? Впрочем, и отмахнуться от слов Ирины у Форсова не получалось. То, о чем она говорила, не тянуло на фантазии горюющей дочери. Все элементы могли сойтись в единую картину. Сумела бы женщина, далекая от криминала, просто взять и выдумать их?

– Это все? – уточнил Николай.

– Есть кое-что еще, последнее… Папа создал этот свой ругательный канал лет пять назад, точно не помню… Но популярны эти ролики никогда не были. Ну да, в них есть что-то смешное. Но при этом в интернете полно роликов смешнее, полезнее и с нормальным видеорядом! Так что количество просмотров под каждым роликом хорошо если до сотни дотягивало… Изначально.

– А несколько месяцев назад это изменилось?

– Вот именно! Я не могу сказать, что папин канал вдруг стал популярным, но в этот период начался заметный рост подписчиков, да и ролики стали выходить чаще.

И это тоже имело смысл… Если кто-то действительно готовился выдать Алексея Прокопова за террориста, основания должны были стать чуть более публичными, чтобы всякий, кто просмотрит его ролики, примкнул к числу невольных свидетелей обвинения.

Снова странность… Каждая из странностей, названных Ириной, была ничтожна сама по себе, однако набралось их столько, что игнорировать ее историю не получалось.

– Почему вы пришли именно ко мне? – спросил Форсов.

– Я попыталась обратиться в полицию, но там мне сразу сказали: то, о чем я говорю, – не доказательства и не основания для возобновления расследования. У меня и нет настоящих доказательств! Все сводится к личности папы, к поступкам, поведению… Я стала искать, кто мог бы разобраться с таким. Я бы вас, если честно, не нашла, но моему мужу подсказали… Так вы мне поможете?

Николай прекрасно понимал, почему полиция отмахнулась от Ирины – и дальше будет отмахиваться. Теракт – это всегда скандал. Это не просто смерть, это угроза, внимание со стороны общественности и руководства. Исполнителей и организаторов нужно поймать как можно скорее, и если окажется, что обвинили не тех или поймали не всех, кое-кто может лишиться погон. Если бы Ирина принесла полноценные доказательства, проверку бы все равно провели, но из-за «догадок и ощущений» громкое дело трогать не станут.

Да и Николай не был уверен, что права сейчас Ирина, а не полиция. Но его чужие карьеры не интересовали, его интересовала только правда.

И эту правду он хотел найти.

⁂

Гарик Дембровский всегда считал, что на печальных и мрачных событиях не стоит сосредотачиваться. Ну, было и было. Нужно действовать: исправлять, делать выводы, а если это невозможно – отскочить, как мяч от стены, и жить дальше.

В теории звучало очень легко, проблемы возникали на этапе воплощения. Оказалось, что не от всего можно просто отскочить и сделать вид, будто ничего не было. Некоторые проблемы тянутся следом, как стая голодных дворняг, даже когда главная угроза миновала.

Лучше всего против такого обычно помогало действие, но тут Гарик действовать не мог. До передозировки не дошло – однако отравился он знатно. Он даже не мог сказать, чем именно, и это усложняло процедуру очистки. Богатый опыт прошлого подсказывал ему, что какими-то галлюциногенными грибами. Но какими именно? Сейчас этой дряни развелось куда больше, чем следовало бы – потому что она вообще не нужна.

В его случае это привело к тому, что он оставался прикованным к кровати, неспособный действовать, вынужденный думать. А о чем тут думать? Как легко рискнули его жизнью? Кто именно это сделал? То, что все могли поверить в его смерть от передозировки, если бы до такого дошло? Нет, не дошло бы, никто бы не осмелился, но – вдруг? А если бы «вдруг», то поверили бы. Не все, но многие из тех, кто имеет значение.

Это было большой проблемой номер один. Большой проблемой номер два стало то, что уже показало свою уродливую морду на горизонте. Желание… зависимость. Прямо сейчас, скованный слабостью и мучающийся от тошноты и головных болей, он точно не хотел продолжения. Но он понятия не имел, что будет дальше. Ему было плохо и больно, пока он сопротивлялся действию дурмана. Однако потом пришло именно то, ради чего эту отраву употребляют добровольно: обострение чувств, которого естественным путем не достигают. Потому что это не нужно – слишком опасно, уничтожает мозг… Но когда знаешь, что такое возможно, так ли просто отвернуться?

Ему хотелось верить, что он сможет. Однако сказать наверняка Гарик не брался, это остальных он убедил, что в прошлый раз легко соскочил, сам-то он знал правду. Да и потом, мрачные мысли о случившемся подтачивали его изнутри, склоняли к тому, что нужно снова попробовать – совсем чуть-чуть, просто чтобы не разбираться с проблемами прямо сейчас, дать себе паузу, спрятаться от мира.

Форсов пытался ему помочь, но, чтобы это получилось, Гарик должен был говорить с ним, довериться, а у него почему-то пока не получалось… Может, потому, что он не решался открыть наставнику всю правду? Даже при том, что Форсов, кажется, и сам догадался, кто за всем стоит. Есть ведь еще Матвей и Таиса… Таиса, которой он точно предпочел бы такое не показывать – и которая уже увидела слишком много! Гарик был рад, что прямо сейчас их нет поблизости. Но рано или поздно они вернутся, ему придется с ними общаться, смотреть им в глаза… Он понятия не имел, получится ли у него.

Единственным человеком, с которым ему относительно легко было разговаривать, оставалась Вера. Она вроде как знала о нем то же, что и остальные, и имела такое же право осуждать его. Но у Веры не профессионально, а совершенно естественно получалось располагать к себе людей, и легко было поверить, что она никогда от него не отвернется.

Она в очередной раз принесла ему обед, и запах еды, наполнивший комнату, сегодня даже не спровоцировал тошноту. Определенно прогресс! Гарик выдал вполне убедительную улыбку, и это тоже можно было считать признаком выздоровления.

– Что у нас за блюдо дня? – поинтересовался Гарик, помогая Вере поставить поднос на столик возле кровати. – Это что, попугай?

– Это перепел.

– Тот же попугай, только до стильного преображения. Николай наш Сергеич такое ест?

– Не ест, – рассмеялась Вера. – Потому и велел скормить тебе.

– О, я же говорил, что полезен в хозяйстве!

– А это никто под сомнение и не ставил. Как ты, солнышко?

– Как и положено солнышку: тёпл, бодр и сияю, – отозвался Гарик, прикидывая, чего в перепеле больше: костей или мяса.

Обычно Вера в обед уходила, позволяя ему есть в одиночестве – зная, что это нужно. А на сей раз она осталась… Значит, решила, что он готов к разговору, который ему наверняка не понравится. Гарику чертовски хотелось попросить ее отложить это, обсудить все позже, не сейчас, желательно – вообще никогда. Но он сдержался: Вера делала только то, что абсолютно необходимо.

– Давайте сразу худшую часть, – позволил Гарик. – Кстати, там только плохое или хорошее тоже есть?

– Там хрестоматийно, есть две новости, хорошая и плохая.

– О, давайте хорошую, я хоть суп, не подавившись, допью!

– Тебе не придется ложиться в клинику. Да, ты пережил кризис, и в ближайшие недели понадобится строгое наблюдение. Но тип использованного наркотика и реакция на него позволяют надеяться, что ты справишься без привлечения сторонних специалистов.

Она сказала только это – однако Гарик понял и кое-что другое. Во-первых, Форсов не собирается прерывать с ним общение, и это важно… Сейчас даже важнее, чем раньше. Во-вторых, Форсов займет его сторону, если Матвей, вернувшись в особенно плохом настроении, все-таки решит устроить второму ученику головомойку.

Новость и правда хорошая, жалко, что не избавляющая ото всех остальных сложностей.

– Что ж, новых друзей я в ближайшее время не заведу, – вздохнул Гарик. – А плохая новость в чем?

– Коля считает, что тебе следует подать в суд.

Он все-таки подавился. Правда, не супом, а чаем, но какая разница, если подразумевалось это как шутка, а в итоге привело к затяжному приступу кашля?

– Что? – спросил Гарик, едва обретя контроль над голосом. – Нет! Какой еще суд, над кем?

– Ты знаешь, над кем. И Коля знает. Он считает, что это вышло далеко за пределы шутки. Если такое оставить без наказания, будет повторение.

– Так ведь это была не шутка, – проворчал Гарик. – Это была месть.

– Ты правда так считаешь?

– Ну да. В декабре мой отец попал в аварию… Вы ведь знаете об этом?

– Знаю, – кивнула Вера.

Гарик предполагал, что так будет – Форсовы не упустили бы несчастный случай в его семье, а с учетом репутации его отца, это еще и в новостях мелькнуло. Никто, на самом-то деле, не удивился… Может, некоторых людей возраст действительно делает спокойней и мудрее. Однако Александр Дембровский об этом то ли не слышал, то ли проигнорировал. Он и после семидесяти продолжил гонять куда быстрее, чем следовало бы, а это ни в каком возрасте до добра не доводит.

Тут многое зависело от удачи, и в декабре она Александру все-таки изменила: автомобиль слетел с дороги и врезался в бетонное ограждение. Хорошо еще, что машина оказалась крепкой, дорогой, с отличной системой безопасности. Она сохранила Александру жизнь, и все же травм он получил немало, главной стали переломы обеих ног.

– С того момента и на ближайшие месяцы у бати из персонального транспорта только коляска, – пояснил Гарик. – Потому что сам виноват.

– Он-то виноват, а ты? С тобой это как связано?

– Напрямую – никак. Но кое-кто в нашей семье решил, что батя нуждается в сиделке, а я отлично подхожу на роль. Мне сказали приехать и держать умирающего за руку, роняя скупые слезы на его ночнушку. Однако у меня не было слез, а у него – ночнушки, и разговор завершился дружеским «иди на хрен».

Гарик до сих пор был уверен, что поступил правильно. Тут ведь нужно учитывать не какую-то нейтральную мораль, а их с отцом отношения, и своим отсутствием Гарик сделал для здоровья Дембровского-старшего куда больше, чем играми в сиделку. По крайней мере, для здоровья душевного.

– Ну и что с того? – изумилась Вера. – За что тут мстить? За то, что ты не предоставил помощь, которая на самом деле была не нужна?

– За то, что не послушался. Кое у кого пунктик на контроле.

– Гарик, это несерьезно.

– Не знаю… У меня как-то не было настроения для заливистого хохота. Но вообще, одно с другим сходится.

– Что у тебя с чем сходится?

– Я ведь не просто так оказался… там, – поморщился Гарик. – В том долбанном баре. Мы хотели обсудить именно это, была встреча…

– Кто-нибудь кроме тебя на эту встречу пришел?

– Нет. Тогда я решил, что в этом и заключается пакость: заставить меня прийти просто так. Детский сад, но терпимо. А потом меня накрыло…

– И туда прибыла полиция, – напомнила Вера. – Которой, как уже выяснил Коля, кто-то анонимно сообщил о «буйном наркомане».

– Да уж, анонимно… Но все это укладывается в мою теорию о мести.

– Это серьезный удар по твоей репутации, дорогой, не говоря уже о твоем здоровье. Даже если ты прав и единственной причиной была месть, это недопустимо. Поэтому необходимо наказание…

– Нет, – прервал Гарик. – Очень извиняюсь, что перебиваю, а за остальное не извиняюсь. Да, было паршиво. Но она считала, что права. Плюс, своего она не добилась и теперь отцепится.

– Ты в этом так уверен?

– Угу. Она изначально дороговато заплатила за такой сценарий, да и ее контакт в полиции наверняка ей какой-нибудь штраф прописал, чтобы не баловалась. Мы квиты! А если я сейчас заговорю про суд и наказание, она воспримет это как объявление войны. Поскольку этой дуре делать больше нечего, в войну она как раз может вписаться, это вполне подходит под ее определение слова «весело». А я ей подыгрывать не собираюсь.

– Я не буду заострять внимание на том, что ты не прав, – мягко произнесла Вера. – Мы даже проигнорируем то, что Коля тоже так считает. Ты мне лучше скажи… сам ты уверен, что все обстоит именно так?

– Ни секунды сомнений! – бодро соврал Гарик. – Знаете, что мне действительно нужно? Новое дело!

– Гарик… Ну куда ты лезешь?

– В бой. Я в порядке, честное слово, и готов и дальше жить и страдать на пользу общества. Ну как, есть что путное? А оно ведь есть, я знаю!

Вера лишь укоризненно покачала головой. Спорить и дальше она не собиралась – как не собиралась передавать ему материалы, хотя доступ к заданиям у нее был. Она, скорее всего, расскажет о его просьбе Форсову, ну а уже Форсов авторитетно пошлет его подальше.

Дожидаться этого момента Гарик не собирался. Когда Вера покинула комнату, он достал свой смартфон и подключился к общему диску. Доступ был не открытый, но это для посторонних. Сам Гарик давно уже уговорил Юдзи обеспечить ему подключение – и теперь в очередной раз порадовался своей предусмотрительности.

Ему это было действительно нужно, причем что-нибудь посложнее. То, что будет важнее случившегося с ним… и всего, что еще может случиться.

Дело он все-таки подобрал, причем быстро. А как только появилась цель, нашлись и средства ее достижения: Гарик собрался, отыскал свою одежду, уже выстиранную и выглаженную Верой, и покинул дом, причем через окно – не столько из необходимости, сколько чтобы потренироваться.

Сам он был уверен, что новое задание – это способ реабилитации, значит, все в порядке. Форсов, естественно, будет недоволен, но вряд ли отстранит его от работы – Матвей и Таиса пока в отъезде, а дело важное.

Он не сомневался, что в ближайшие дни это расследование станет центром его внимания, а когда оно закончится, недавние события забудутся сами собой. По крайней мере, такой был план. Но, добравшись до дома, Гарик обнаружил нечто неожиданное.

На коврике перед его квартирой лежал букет цветов – из тех, что доставляют курьеры. Тут, скорее всего, тоже курьер доставил, пробрался в подъезд вместе с какой-нибудь тихоходной старушкой, долго барабанил в дверь, предсказуемо не получил ответа, стал созваниваться с заказчиком. Ну а заказчик милостиво позволил ему оставить веник на коврике, зная, что на это счастье никто не позарится и сообщение Гарик получит.

Четыре кроваво-красные розы, уже подвявшие, и записка при них.

«Хорошо посидели. Скоро нужно повторить».

⁂

В последнее время многовато навалилось. Матвей не собирался жаловаться, споры с судьбой еще никому не помогали. Просто отмечал произошедшее как факт – и анализировал свою реакцию на него, искал ошибки… к сожалению, находил.

Первое – Гарик. Получилось слишком эмоционально, а потому глупо, причем на грани жестокости. Узнав о том, что случилось, Матвей рассматривал только один вариант развития событий. Он теперь и сам не брался сказать, почему… Может потому, что он, как и Форсов, замечал моменты, когда Гарик уже подходил к краю – таких за прошедшие годы было немало. А может, это связано с тем, что никому не было нужно подставлять его. По крайней мере, Матвей о возможных причинах не знал… И это тоже ошибка: верить, будто ему известно все. Да сам Гарик мог не знать, что у кого-то есть причина начать за ним охоту!

Матвей не собирался делать вид, будто ничего не случилось, лишь потому, что его действия не усугубили ситуацию. Для себя он решил, что у него теперь долг перед Гариком, который рано или поздно придется отдать.

Второе – Таиса. Конечно же, потенциальные источники уязвимости – это люди, которых ты подпускаешь близко. Не то чтобы Матвей не знал об этом или не пытался предотвратить, просто иначе не получалось, оставалось лишь справляться с последствиями.

Таиса застала его врасплох. Он был уверен, что, если она не касалась темы его прошлого столько месяцев, то уже и не коснется. А она выбрала именно этот момент… когда Матвей еще толком не взял себя в руки после случая с Гариком. Он даже на миг предположил, что специально, потом понял, что вряд ли. И не в ее характере, и знаний для такого хитрого маневра не хватит.

Он ответил ей, потому что не мог не ответить. Но прошло все не очень хорошо, тут и сомневаться не приходится. Во-первых, Матвею пришлось импровизировать, он плохо контролировал то, что говорил ей. Врать Таисе он не собирался с самого начала, так ведь и правду можно подать по-разному! А он даже не помнил толком, что сказал ей.

Во-вторых, он не сумел проанализировать реакцию Таисы. Обычно у него получалось, но не теперь, и он понятия не имел, что она подумала о нем. И все же она прервала разговор до того, как стало совсем уж тяжело, а потом в своей типичной манере полезла обниматься. Матвею оставалось только принять это, тут, в отличие от случая с Гариком, и полноценные выводы сделать сложно.

Он позволил себе паузу – то недолгое время, что оставалось до посадки. Потом снова нужно было действовать, и неприятное чувство, оставленное разговором с Таисой, отступило само собой.

В аэропорту Матвей сразу арендовал машину, знал, что так удобней: они направлялись в маленький городок, там с общественным транспортом дела обстоят не очень. К тому же оставалась вероятность, что им придется наведаться в ближайшие леса, хотя поездка приятной точно не будет.

Они расследовали дело об исчезновении семьи. По крайней мере, так считалось официально. Матвей подозревал, что задание следует рассматривать как дело об убийстве семьи, просто пока что не было официальных оснований говорить об этом. И все же… Ну какие еще варианты? Беременная женщина и две маленькие девочки исчезли пять дней назад, с тех пор никто ничего о них не слышал. Понятно, что они мертвы. Но для того, чтобы наказать их убийцу, полиции нужны хоть какие-то улики, а улик как раз нет.

Это было одно из тех дел, когда убийца всем известен, однако перед законом он чист. Для этого и вызвали профайлеров: полицейские методы не сработали, появилась вероятность, что виновный останется безнаказанным.

Все это Матвей изучил, ожидая, когда Таиса закончит сборы, да еще в самолете. Таиса же добралась до материалов только сейчас, она просматривала пересланные Форсовым файлы, пока Матвей вел машину по загородному шоссе.

Никаких подсказок Матвей ей не давал, однако она после первого же прочтения спросила:

– Муж?

– Муж, – кивнул Матвей, не сводя глаз с дороги. – При таких случаях это чаще всего муж.

Со стороны семья Коха́новых смотрелась если не идеальной, то близкой к этому, эдакая семья с открытки. В их случае это было не избитой метафорой: Жанна Коханова активно вела соцсети, часто заказывала фотосессии и результаты выкладывала на всеобщее обозрение. Так что у нее и мужа была полный набор подтверждений стандартного счастья: фото у камина на Новый год, фото с разноцветными яйцами на Пасху, фото с воздушными шариками на день рождения. Модели тоже подобрались отличные: высокий, мужественный, подтянутый Григорий Коханов, не безупречно красивая, но очаровательная Жанна, две маленькие дочки, похожие на светловолосых ангелочков. Намечался еще и кто-то третий – Жанна была на восьмом месяце беременности. Кто – больше не имело значения… Скорее всего, так. Матвей принял эту версию по умолчанию, чтобы подготовиться, не поддаться эмоциям в решающий момент, нельзя же так часто повторять собственные ошибки!

Семья была не богатая, но вполне обеспеченная, причем зарабатывал не только Григорий: у обоих супругов был свой бизнес. Глава семейства сдавал в аренду машины и сам нередко таксовал. Жанна начинала карьерный путь официанткой в придорожном кафе, но уже к рождению первой дочери выкупила заведение, а теперь еще и дополнила его службой доставки, столь редкой среди маленьких деревень.

Все их знакомые теперь в один голос твердили, что они замечательная семья, без проблем, а значит, Гришу напрасно подозревают – он точно не мог! Однако опыт подсказывал Матвею, что в семьях, где безупречность упорно доказывают десятками красивых фото, проблем обычно немало.

О том, что Жанна пропала, в полицию заявила подруга. Коханова и эта Светлана только-только вернулись из Москвы – с конференции для малого бизнеса. Многие убеждали Жанну, что в ее положении лучше не путешествовать, но ей хотелось, да и третья беременность проходила легко. Правда, после шестого месяца Жанна не рисковала садиться за руль, поэтому домой ее отвезла Светлана. Но подругу это не насторожило: Жанна сказала, что муж работает, он приедет только утром, казалось, что все под контролем.

Уже на следующий день Светлана позвонила подруге, чтобы узнать, все ли хорошо – и не получила ответа. Вообще. В иное время она бы от такого отмахнулась, а теперь не могла, она поехала проверить все лично, однако Жанны в доме не обнаружила.

Зато она пересеклась с Григорием. Он, похоже, только-только вернулся из той самой поездки и настороженным не выглядел.

– Включи видео ее допроса, – посоветовал Матвей, заметив, что Таиса добралась до нужного документа. – Так быстрее будет.

Он не знал толком, кто передал это дело Форсову, да и не интересовался. Куда большее значение для Матвея имело то, что им прислали все материалы, которые были у полиции.

Таиса не стала спорить, и вскоре на экране ноутбука появилась полная молодая женщина, растрепанная – но не из-за неряшливости, так выглядят люди, которые из-за горя забывают о собственной внешности. Накануне она плакала, однако со следователем теперь разговаривала спокойно.

– Гриша поздоровался со мной как-то холодно, только я не обратила на это внимания… Вражды между нами никогда не было, дружбы – тоже. Ну, он из тех, кто думает, что баба – друг человека, Жанночка над таким смеялась, а я игнорировала, мне с ним детей не крестить. Да и не важно мне это! Тогда мне только хотелось узнать, куда делась Жанночка…

– Что он вам ответил? – спросил полицейский, остававшийся за кадром.

– Что не знает! Я говорю: как это? А он такой: типа, вот так! Сказал, что Жанночка забрала детей и уехала куда-то, но он не знает, куда. Я ему: «Гриша, ты чего? Как ты можешь не знать, где твои жена и дети? Да и вообще, она только ночью вернулась, беременная… Куда ей ехать?» Тогда он и сказал мне, что они разводятся. Живут еще вместе, но уже давно не семья. А я такая: «Чего? Жанночка мне ничего не говорила!» Она действительно не говорила, никто и подумать не мог… Да у них третий ребенок должен родиться, кажется, наконец-то мальчик, Гриша так радовался! А теперь рассказывает мне, что у них развод, и как будто пофиг ему!

И все же в тот момент Коханов сумел убедить Светлану, что все в порядке. Она оставила подруге голосовое сообщение и стала ждать, однако Жанна ей так и не перезвонила. Тогда Светлана взялась за дело всерьез: связалась с общими знакомыми, другими подругами, родителями…

Жанны нигде не было. Никто не знал, куда она делась, и пока все указывало, что Светлана стала последним человеком, общавшимся с ней, Григорий заявлял, что прибыл уже после отъезда жены и не знал подробностей.

Вот тогда Светлана отправилась в полицию. Если бы речь шла только о Жанне, там, может, и попросили бы подождать, так ведь пропали еще несовершеннолетние, а в подобных делах совсем другие сроки.

Григорий Коханов вполне предсказуемо стал главным подозреваемым. Да он просто напрашивался на эту роль! Он не обращался в полицию, его не смущало, что вся его семья куда-то исчезла. На допросах он оставался равнодушным, как будто сонным. От ответов не уклонялся, однако и не стремился во что бы то ни стало помочь следствию.

На этот раз Таиса запустила видео, не дожидаясь подсказки, и на экране появился глава семейства Кохановых. Он, в отличие от Светланы, выглядел хорошо выспавшимся и в целом довольным жизнью.

– Я вообще без понятия, куда они делись, – рассуждал он. – Жанна со мной мало разговаривала в последние дни. Я вот, например, был против ее командировки в Москву, но кто б меня послушал?

– Создается впечатление, что ее подруга беспокоится о вашей семье больше, чем вы, – заметил следователь.

– Это потому, что Светка – истеричка, такие всегда к себе внимание притягивают. Я тоже беспокоюсь. Я пытался звонить Жанне, она отключила телефон.

– И все равно вы не пошли в полицию.

– Так она и раньше отключала телефон! Говорю же, мы разводимся… Она давно уже говорила мне съехать от них, но я отказывался: куда я денусь? Я этот дом построил, пока она рожала! Когда я обнаружил, что она уехала с дочками, я решил, что этот финт ушами – что-то вроде наказания.

– Вас не насторожило то, что она исчезла посреди ночи?

– Психанула. У нее в каждую беременность какие-нибудь закидоны случались.

– Как она могла уехать? – настаивал следователь. – В период ее исчезновения междугородние автобусы не ходят, за руль она не садилась.

– И что? Уехать все равно можно. Договорилась к кем-то из своих подружек, теперь у них и отсиживается. Или на электричку пошла. Или лесом почесала до другого шоссе и попутку поймала.

Верить ему полицейские не спешили, в доме провели обыск, но ничего подозрительного не нашли – никакой крови, никаких следов сопротивления. Отсутствовали разве что личные вещи Жанны и девочек, однако это как раз подтверждало рассказ Григория.

Его пришлось отпустить – но не оставить в покое. Изучая материалы, Матвей вынужден был признать, что полиция выполняла свою работу добросовестно. Передвижения Коханова за последние сутки отследили, проверили его покупки, однако там не было ничего подозрительного – ни зловещих черных мешков, ни пилы, ни бетона, ничего из киношного «набора для избавления от тел».

Григория еще несколько раз вызывали на допрос, и допрос этот вели по-разному. Иногда с ним говорили вежливо, иногда откровенно давили. К нему подсылали местных психологов, его даже заставили побеседовать с собственной матерью, которая, рыдая, умоляла его рассказать, где ее внучки. Григорий неизменно оставался невозмутим.

Нельзя сказать, что он оказался отличным лжецом – нет, Матвей даже на видео мог различить моменты, когда Коханов врал. Он прекрасно знает, где его семья. Он стоит за этим. Но ему и не требовалось придумывать убедительную ложь, ему хватало того, что у полиции не получалось заставить его сознаться. А по закону до получения толковых доказательств Григорий оставался свободным человеком, и он позаботился о том, чтобы про закон помнили все, наняв толкового адвоката.

При этом полиция не зациклилась на одном лишь Коханове – Жанну и девочек продолжали искать с тех пор, как подтвердилось их исчезновение. Леса осматривали представители правопорядка и волонтеры, туда привели собак, однако толку пока не было. Три человека как будто растворились в воздухе. Судя по уверенности Григория, он нашел надежный способ спрятать тела, знал, что, если жертвы не будут обнаружены, история его семьи останется делом о загадочном исчезновении – но не об убийстве.

Теперь Матвею и Таисе предстояло разговорить подозреваемого, выяснить, куда он дел трупы, и тогда расследование пойдет по-другому. Матвей не сомневался, что получится: это по местным меркам Коханов стал чуть ли не преступным гением, на самом деле тут скорее вопрос времени.

Причем время это Матвей надеялся сократить. Он уже знал, что поговорить с Кохановым получится только вечером, и к этому моменту профайлеру предстояло выбрать стратегию, определить, какой подход сработает быстрее всего. Поэтому, как только они добрались до дома, арендованного для них полицией, Матвей разложил на столе все материалы и включил ноутбук, надеясь отыскать среди текстов и видео подсказки, способные стать ключевыми.

Он ожидал, что Таиса использует это время для отдыха, она ведь толком не спала. Однако ее это дело тоже не отпускало, она присоединилась к Матвею почти сразу, устроилась в кресле. На экран ноутбука она больше не смотрела, ее взгляд был устремлен в окно, за которым и не думал останавливаться холодный дождь, обозначавший границу весны и зимы.

– Ты веришь, что он это сделал? – тихо спросила Таиса.

– Убил свою семью? Верю. Я не вижу причин не верить.

– А как же… его дети? Трое его детей! Девочки эти, мальчик, который вот-вот должен был родиться… Как он мог их убить?

– Ты прекрасно знаешь, что это не единичный случай. Обязательная родительская любовь – миф. Хватает… индивидуумов, которые ею просто не наделены, они не могут ее развить, да и не пытаются.

– Я понимаю, я все это знаю, но… Даже если отстраниться от того, что это его дети… Все равно ведь дети! Старшей – только семь лет! Как он мог сначала ждать ее, потом воспитывать… и – убить! Ну нет же!

Матвею хотелось поддержать ее, сказать, что это неправильно и так не должно быть. Только вот подобные разговоры он считал напрасной тратой времени. Да, неправильно. Да, не должно быть. Но как чужие возмущения помогут несчастной маленькой девочке, с которой это уже произошло?

Не важно, был Григорий Коханов моральным уродом всегда или стал уже после свадьбы. Лучшее, что сейчас могли сделать профайлеры – помешать ему наслаждаться жизнью так, будто ничего особенного не случилось. А ведь пока что к этому все шло! Григорий освободил себе дом, он должен был рано или поздно унаследовать деньги, принадлежащие его жене, равно как и ее бизнес. Как только адвокат добьется того, что с него снимут обвинения, он, скорее всего, уедет туда, где и общественное мнение не станет для него проблемой.

Если они позволят – а они позволять не собирались.

Пока Матвей размышлял об этом, Таиса наконец отвернулась от окна и теперь возилась со смартфоном. Он допускал, что она даже проверяет, как дела у Гарика, но нет, от задания она не отвлекалась. Она запустила какое-то видео, Матвей уловил женский голос, однако звук был настроен слишком тихо, чтобы разобрать слова. Таиса быстро это исправила: она повернула экран к своему собеседнику и увеличила громкость.

– Кажется, я начинаю догадываться, когда он это задумал, – невесело усмехнулась она.

Она зашла на страницу пропавшей женщины в социальной сети и открыла один из недавних видеороликов, снятый чуть больше полугода назад. Сначала на экране появилась Жанна Коханова – счастливая, улыбающаяся, прижимающая палец к губам в шутливом призыве молчать, будто аудитория по ту сторону экрана могла выдать ее секрет.

Жанна дождалась, пока в гостиную вошел Григорий, устремилась к нему, протянула коробочку в подарочной упаковке, продолжая снимать.

– С днем рождения, любимый! – прощебетала она. – У меня для тебя сегодня особенный подарок!

Григорий прижал ее к себе, но лишь потому, что она этого добивалась, отталкивать ее он попросту не стал. Он тоже улыбался, однако его улыбка была вымученной. Похоже, ему не нравилось, что его снимают, но он не решился ничего сказать, потому что не знал, запись это или прямой эфир.

Жанна не убирала камеру ни на секунду, она сняла, как муж открыл коробку, как обнаружил именно то, что и следовало ожидать – положительный тест на беременность. Тут Жанна не выдержала, снова набросилась на Григория с объятиями, развернула камеру так, чтобы в кадр теперь попали оба. Она была счастлива и вряд ли хотя бы мысль допускала, что муж не разделяет ее счастье.

А он не разделял, даже продолжая улыбаться. Он просто держался за эту улыбку, чтобы не сорваться.

– Ты беременна… опять? – наконец произнес Коханов. – Как… здорово…

– Да! – почти крикнула Жанна. – Да, да, да! Третий малыш – нам обязательно нужен мальчик! Боже, я так счастлива!

– Ты что, плачешь? – растерялся Григорий.

– Это от радости!

– Все равно не надо, это же вредно… У тебя будет ребенок!

На этом ролик обрывался – сменяясь чередой поздравлений в комментариях. Но профайлеров поздравления не интересовали, они увидели все, что нужно.

– Обратил внимание? – поинтересовалась Таиса. – «У тебя» будет ребенок. Не «у нас»! Светлана говорила, что Кохановы очень хотели этого ребенка, но… что-то я сомневаюсь!

– Светлана говорила то, что слышала от Жанны, а Жанна верила себе. В ее картине мира дети всегда были благом и счастьем.

– Ну, он, знаешь ли, тоже большой мальчик и мог догадаться, откуда детки берутся!

– Знал и хотел этого – разные вещи, – напомнил Матвей. – Я еще раз просмотрел данные по обоим Кохановым… Там тоже есть кое-что настораживающее.

– Например?

– Работа… точнее, карьера. Коханов с детства и через всю юность занимался хоккеем. Профессионально – насколько это возможно среди юниоров. Он ездил на соревнования, в том числе и международные, он неплохо себя показал. Он занимался спортом до тех пор, пока Жанна не забеременела, а произошло это достаточно рано, оба еще были студентами.

– Ну и что? Не он же беременный ходил, как ему чужой живот на коньках кататься мешал?

– Потребностью в деньгах, полагаю. Коханов был близок к профессиональному спорту, однако не дошел до него. Он не зарабатывал хоккеем. Когда стало известно о беременности, он начал подрабатывать в автомастерской, в тот же год он бросил учебу, высшее образование он так и не получил.

– Считаешь, он винил Жанну за то, что не стал великим хоккеистом? – задумалась Таиса. – Да ну, откровенная натяжка! Насколько я знаю, те, у кого получается зарабатывать на спорте, начинают делать это в ранней юности. Если у Коханова не получалось до тех пор, то уже и вряд ли получилось бы.

– Но я не утверждаю, что беременность Жанны действительно лишила его карьеры. Я лишь допускаю, что он сам может так считать.

– Ладно, засчитано… Туда же добавим и то, что свадьба у них состоялась через несколько месяцев после того, как Жанна забеременела.

Все это нельзя было использовать в суде – однако для профайлеров такие данные становились подсказкой. И все равно Матвей до последнего не мог выбрать, какой сценарий ведения разговора предпочесть. Поэтому, даже когда они добрались до места встречи, он не спешил, он позволил Таисе начать беседу.

Коханов, наученный горьким опытом, сразу пришел с адвокатом. Тот даже повозмущался, заявляя, что его клиента заставляют говорить «с кем попало». И все же встречу он отменять не стал, ему и Коханову наверняка казалось, что у полиции заканчиваются ресурсы, если перетерпеть этот разговор, Григория оставят в покое.

Отчасти, к сожалению, так и было.

– Григорий, здравствуйте, – очаровательно улыбнулась ему Таиса. – Я понимаю, вы воспринимаете нас как врагов, но это напрасно. У нас нет цели вас обвинить.

– Да неужели? – не сдержался адвокат.

Улыбка Таисы даже не дрогнула:

– Представьте себе. Все слишком сосредоточились на том, чтобы обвинить Григория, это какая-то дурацкая местная мода. А мы из службы защиты прав детей, наша задача – определить, куда делись девочки, вот и все.

– Очередной заход сильно издалека? – не сдавался адвокат.

– Вы считаете, что обвинение Григория важнее, чем судьба детей?

Пока они спорили, Матвей наблюдал за Кохановым. Тот в разговоре не участвовал, однако он давно замыкался, он объявил, что не будет повторять то, что полиции уже известно, а если и подаст голос, то только ради чего-то нового. И все же он не был опытным шпионом, он не мог не реагировать на происходящее вокруг него, и эта реакция оказалась любопытной.

Таиса явно испытывала метод «доброго и злого полицейских». Причем она была добрым полицейским, она улыбалась вполне убедительно, ее глаза искрились сочувствием, кто угодно поверил бы, что она симпатизирует обвиняемому.

Григорий, может, тоже поверил. Только его это не впечатлило, он смотрел на Таису так, как смотрел бы на придорожную шлюху, напрашивавшуюся ему в попутчики.

И Матвей наконец понял, что нужно делать.

– Слушай, да ты можешь помолчать? – недовольно спросил он, глядя на Таису. – Ну очевидно же, что тебя несет не туда!

Она и правда замолчала – пока что от удивления, ни о чем подобном они не договаривались, да и выбранная Матвеем стратегия не была типичной в такой ситуации. Но объяснить Матвей ничего не мог, и ему оставалось лишь надеяться, что она поймет сама.

Он же повернулся к Коханову и раздраженно закатил глаза:

– Бабы! Вот что я тебе скажу: не женись на коллеге, гемора не оберешься. Круглые сутки это бла-бла-бла под ухом!

Таиса не подвела: даже ни к чему не подготовившись, она сориентировалась мгновенно. Боковым зрением Матвей заметил, как она демонстративно надулась, скрестив руки на груди. Типичный жест обиды, который отлично скрывает отсутствие кольца на безымянном пальце. Матвею же об этом беспокоиться не пришлось: он кольцо надел до того, как вступил в разговор, такие мелочи он постоянно возил с собой.

– Давно женаты? – полюбопытствовал Коханов, и уже то, что он вступил в разговор, можно было считать маленькой победой.

– Два года – и, доложу я тебе, два года назад это казалось отличной идеей! А по итогу это то же самое, что засунуть себе радио в ухо на круглые сутки.

– Ой, да хорош! – хмыкнула Таиса. – Мы тут по делу, а ты снова всем подряд жаловаться начинаешь, тряпка, а не мужик!

– Закрылась! – замахнулся на нее Матвей, и девушка тут же испуганно сжалась. – О чем я и говорю, брат… Брак этот – как какое-нибудь разрекламированное по телеку дерьмо: все говорят, что хорошо, но если поведешься – одни проблемы!

Адвокат растерянно переводил взгляд с одного собеседника на другого, пытаясь понять, что происходит. Коханов же не искал тайный смысл, ему казалось, что все на виду. Он сам не любил женщин – и его совершенно не настораживало то, что кто-то другой относится к ним так же. Скорее всего, Матвей стал первым из представителей власти, кто вызвал у него хоть какую-то симпатию. Люди легко ладят с теми, кто произносит вслух то, о чем они думают.

– Честно скажу, я тебе сочувствую, – продолжил Матвей. – Не бабе твоей, а именно тебе. Эта дура гормональная сама учудила, но расхлебываешь по итогу ты!

– Наконец-то! – Коханов демонстративно хлопнул в ладоши. – Да я твердил об этом с самого начала! Дело не во мне, а в ней!

– Но ты все равно должен нам помочь, брат.

– В чем? – растерялся Григорий. – Я же, вроде, и так помогаю…

– Да тут нет твоей вины, тебя просто затравили, не о том спрашивали. Понимаешь, я верю, что ты не убивал своих детей, ты бы не смог! Но в этой дуре я совсем не уверен. Что, если она, желая отомстить, не просто увезла девочек, а убила их? Могла она или нет?

– Могла!

– Вот! А обвинят, если что, тебя! Помоги их найти, подумай, куда она могла пойти, куда дела бы тела, где затаилась бы потом, это реально поможет!

Матвей не просто становился другом Коханова – он предлагал Григорию выход, идеального козла отпущения в лице пропавшей жены. Она плохая, она нестабильная, сумасшедшая… Если ее труп найдут рядом с телами девочек, в убийствах обвинят ее. Если Коханов расправился с ней так, что это можно выдать за самоубийство, ему очень выгодно ухватиться за эту версию. Он даст полиции подходящую преступницу – и ускорит получение наследства, как только смерть Жанны будет подтверждена официально.

Он за эти дни настолько поверил в свою неуязвимость, что и мысли не допускает об обнаружении дополнительных улик на телах. Поэтому Матвею нужно было в первую очередь выяснить у него, где искать, чтобы полиция наконец начала расследовать убийство.

Григорий проглотил наживку мгновенно, похоже, чего-то подобного он и ждал.

– Да я давно уже говорил, что к ней нужно присмотреться внимательней, понимаешь? Но меня никто не слушал, все смотрели на ее фоточки в интернете – какая Жанна хорошая, какая суперская мать, да еще и беременная! А я, получается, плохой по умолчанию. Только я тебе скажу, как всем говорил: я своих детей не убивал! Я своих детей последний раз живыми видел! И если они умерли, виновата только она, это поймут все!

Было такое чувство, будто по коже электричество пропустили, и Матвей мог порадоваться лишь тому, что получилось не вздрогнуть от неожиданности. Он ведь такого не ожидал… Того, что Григорий скажет правду.

Но Коханов не солгал: он не убивал детей. Это вовсе не означало, что он к преступлению не причастен, он явно врал, когда убеждал окружающих, что его жена жива. Нет, Жанну он убил, тут без вариантов.

А вот девочки… с ними история другая. Он не собирался их жалеть, они достаточно взрослые, чтобы стать свидетельницами. Но Григорий каким-то образом устроил все так, чтобы они умерли в другое время, когда у него будет алиби. Это подстраховка на случай, если тела все-таки найдут, шанс обвинить во всем Жанну…

Но это Матвея пока не волновало, куда большее значение имело то, что и полиция, и профайлеры отнеслись к преступлению неверно с самого начала. Они-то считали, что расследуют дело об убийстве – а значит, времени у них много, мертвых уже не вернуть! Однако может оказаться так, что расследовать нужно убийство и похищение.

И вот тогда время обретает совершенно иное значение, начинается гонка, потому что сейчас дети еще могут быть живы – но, судя по довольному виду Коханова, жить им осталось совсем недолго.