Читать книгу Ошибка стюардессы. Человеческий фактор - Владилен Елеонский - Страница 5

– Тело у тебя как у богини, а мозги куриные, не зря, значит, анекдоты про блондинок.

– Много вы знаете про блондинок!

– Теперь знаю!.. Нет, Шакурова, мне нужна жена, а не кукла для постельных утех. Так что лучше не приставай ко мне, пошлю очень далеко.

Вот такое у нас произошло объяснение с Ясеневым перед следующим полетом. Почему он решил, что я дура полная, не могу сказать. Может Началова, змея, что-то шепнула ему о том, как я веду себя с пассажирами?

Когда мы ожидали брифинг, я рассказала девочкам анекдот. Началова делала вид, что читает парижский журнал мод, но я-то понимала, что наша мегера ловит каждое мое слово. Анекдот был такой.

Сидят блондинки-стюардессы в комнате отдыха.

– А у Боинга семьсот шестьдесят седьмого модификации 400 ER размах крыла пятьдесят девять целых девять десятых метра, – увлеченно говорит одна, – крейсерская скорость восемьсот пятьдесят один километр в час…

– А мощность каждого из двух двигателей двадцать пять тысяч лошадиных сил, – подхватывает вторая.

– Это, Светик, если в нормальном режиме, а в форсированном…

В этот момент в комнату входят пилоты, и Светик прикладывает палец к губам:

– Тсс, девочки, внимание! Говорим только о тряпках, слышите, только о тряпках…

Девчонки мои жизнерадостно расхохотались, а Началова скривила свою и без того кислую и щедро напомаженную рожу. Случайно повернув голову, я вдруг заметила задумчивого Артема, он сидел в отдалении и явно прислушивался к тому, что я рассказывала.

А затем состоялся этот неприятный разговор, суть которого я воспроизвела выше. В прошлый рейс он подумал, что я клеюсь к нему, да еще момент «очень удобный» выбрала, – во время управления самолетом, вот и решил, что я несерьезная особа.

От невеселых мыслей меня отвлек зловещий голос Началовой.

– Ты, Шакурова, я смотрю, продолжаешь гнуть свою линию и упорствуешь в своей ереси, думаешь, что ты умнее всех, ладно, посмотрим. Ты еще не поняла, куда попала и во что вляпалась, вот в чем твоя главная проблема!

Не знаю, что на нее вдруг нашло, звучало устрашающе, и настроение было испорчено еще до того, как мы вошли в самолет. Если бы в тот момент я знала, что предстоявший рейс в самом деле кардинально изменит мою судьбу!

Пассажиры как всегда теребили по пустякам и крепко раздражали своей простотой. Я ходила по салону словно сомнамбула.

Женя выглядел неважно. Похоже, что из-за тех переживаний, которые я ему устроила, он плохо спал, то есть нарушил главное условие успешного полета – хорошенько выспаться перед вылетом. Тем не менее, он держался молодцом, вел себя так, как будто между нами ничего не произошло, и я снова (в который раз!) восхитилась его мужеством.

Вряд ли можно было сказать, что меня мучили угрызения совести. Мне было просто жалко его. Что поделать, но у меня не было к нему никаких ответных чувств, вот и все. Это как в математике, – если не хватает переменной, то уравнение не решается и никогда не решится, а математику я в школе любила, и мой папа очень надеялся, что я пойду дальше его карьеры машиниста экскаватора и стану инженером.

Помимо этого, я была глубоко убеждена в том, что Женя рано или поздно разочаруется во мне, а разочарование в таких эффектных особах, как я, всегда ужасно. Надо было непременно оградить мальчика от этого! Зачем превращать его в монстра? Он достоин лучшей участи.

Такую как я любить невозможно, поэтому я выйду замуж за того, кого сама полюблю, и буду нести этот крест до конца. Такова была моя судьба, я в этом была просто убеждена, словно известная потомственная цыганка мне на ладони нагадала. В действительности никаких цыганок мне было не надо, я сама себе была цыганка, видела свое будущее как на ладони, и не испытывала по поводу своей судьбы совершенно никаких иллюзий.

С таким настроением я летела в том злополучном рейсе в Пекин. Меня сразу шокировал пассажирский салон.

Во-первых, в нем было не так много пассажиров. Во-вторых, это были, большей частью коротко подстриженные крепкие подтянутые мужчины средних лет или интеллигентные очкарики, зарывшиеся в ворох документов и забывшие о том, где они вообще находятся.

Кроме того, сразу бросалось в глаза, что в своей массе они какие-то немного странные. Пассажиры обычно попадаются в основном беспокойные, надоедливые, не очень вежливые и глупые.

В этот раз большинство из них были улыбчивыми, спокойными, сдержанными, чрезвычайно вежливыми и умными. Им ничего не было надо, даже воды, и они ничего не боялись, ни гула механизма уборки шасси (что это?), ни странных звуков в двигателях (а они не остановятся?), ни трясущихся в иллюминаторах крыльев (а они не отвалятся?). Даже когда нас стало сильно колбасить над Тянь Шанем, – мы попали в зону сильной турбулентности, и Глебов никак не мог нащупать курс, который вывел бы наш аэробус из нее, – они не проявили не малейших признаков тревоги и вели себя так, как будто ровным счетом ничего не происходит.

Я таращила на них глаза, словно увидела лунатиков. Бывает же такое! Правда, мое замешательство продолжалось недолго.

Женя минут двадцать с удовольствием наблюдал за моей реакцией, а потом не выдержал и шепнул мне на ухо:

– Это свита.

– Что?

– Свита!

– Да?.. Чья?

– А ты в салон первого класса заглядывала?

Хм, какие проблемы? Я пошла, осторожно отогнула занавеску и заглянула. Там, словно арабский шейх в своем личном самолете, непринужденно развалился человек. Он расположился в огромном кожаном кресле перед внушительным столиком, который ломился от выпивки и закуски. Кроме него, никого из пассажиров в салоне не было.

Началова, прежде чем что-то спросить, садилась перед ним на корточки, словно дрессированная собачка, – VIP-клиент не должен смотреть на бортпроводника снизу вверх, – и противно лебезила перед ним. А девочки, как угорелые, только успевали таскать ему коньяк и деликатесы – красную икру, крабовое мясо, осетрину, фуагру и еще черт знает что. Как в этого шпунтика все влезало? Богатырским телосложением он не отличался, – был невероятно мал и щупл.

Когда VIP повернул голову, чтобы закурить (а в самолетах нашей компании курение строго запрещено!), я разглядела его невзрачный профиль, – выдающийся вперед тонкий, однако довольно длинный нос с горбинкой, недельная седая щетина на впалых щеках и какой-то неживой сухой блеск в стального цвета глазах.

Женя снова наклонился к моему уху.

– Олигарх.

– Какой-такой олигарх?

– Близкий друг нашего главы государства, руководит какой-то то ли топливной, то ли энергетической компанией, врать не буду, но то, что он ворочает такими деньжищами, которые нам и не снились, это совершенно точно!

Мне вдруг стало любопытно, какое я произведу на него впечатление. Женя пытался меня уговорить не делать этого, но я решительно ступила в салон походкой принцессы Кембриджской. Когда мне что-то втемяшивалось в голову, скалы должны были рухнуть, а океан – раздвинуть воды.

Я, растягивая удовольствие, медленно приблизилась к эксклюзивному пассажиру, по-матерински заботливо склонилась над ним и поймала его рассеянный взгляд, он жевал балык.

– Добрый день! Меня зовут Елена Шакурова. Я – бортпроводник. Скажите, каковы ваши впечатления о полете? Есть ли какие-либо пожелания? Не стесняйтесь, мы постараемся все учесть и, конечно, выполнить!

У олигарха отвисла нижняя губа, он ошарашенно воззрился на меня каким-то странным помертвевшим взглядом. Поразительно! Лицо худое и бледное как у лагерника, мотающего третий срок, а нижняя губа упитанная, жирная и мокрая.

Из полураскрытого рта на меня вдруг хищно глянули острые крысиные зубки.

– А это кто?!..

– Я вам, кажется, представилась.

– Да я не тебе! – рявкнул олигарх.

В следующий миг из-за шторки выскочили два плечистых лобастых парня. У них были такие лица, что если бы я встретила их где-нибудь в темной подворотне, то наверняка решила бы, что на меня напали насильники. Впечатление было настолько ужасным, что в первую минуту я даже не обратила внимание, что одеты они были, словно клерки офиса, в элегантные строгие черные костюмы.

Охранники подхватили меня под белы рученьки, на которые, между прочим, были натянуты умопомрачительные алые лайковые перчатки, и бесцеремонно потащили к выходу из салона.

Я опомнилась и, конечно, как положено принцессе, возмутилась.

– Э, полегче, парни. Чего вы меня лапаете? Я ведь укусить могу!..

В ответ один из них дохнул на меня запахом дорогой жевательной резинки и произнес неожиданно приятным и предельно вежливым голосом.

– Милая девушка, вы нарушаете протокол службы безопасности. К Артуру Оскаровичу нельзя подходить без согласования с нами. Будьте умницей, не надо поднимать шум, угостите нас лучше зеленым чаем.

В общем, я вздохнула с облегчением, когда, наконец, раздалась команда Глебова:

– Экипажу приготовиться…

Самолет начал снижение. Мы проверили, все ли пассажиры пристегнуты, обязательно найдется какой-нибудь баран, желающий то ли выпендриться, чтобы привлечь к себе внимание симпатичной бортпроводницы, то ли продемонстрировать свою крутизну, вредность и наплевательское отношение к своей безопасности и жизни окружающих его людей, которых он, похоже, просто ненавидит.

– Пристегнитесь, пожалуйста!

– А если пристегнусь, вы меня поцелуете?

– Обязательно, но только после успешного приземления, естественно.

– Нет, я хочу сейчас!

– Будете упорствовать, вас вместо поцелуя встретят у трапа наручники.

– Да ладно, я сам полицейский…

В общем, когда удалось всех уговорить, даже самых крутых в кавычках, мы погрузились в свои кресла и сами пристегнулись к их сиденьям. Все привычно и знакомо. По своим внутренним ощущениям и звукам, раздававшимся снаружи, я давно научилась безошибочно определять, когда самолет входит в глиссаду, выпускает шасси и касается колесами взлетно-посадочной полосы.

Древняя старушенция, которая сидела в первом ряду напротив, вся морщинистая, как Баба-яга, однако в целом довольно ухоженная и, я даже сказала бы, репрезентабельная, достала из карманчика своей модной кофточки из ангоры зеркальце и принялась прихорашиваться, подводить тени под свои выцветшие глаза, которые, кажется, видели еще царские балы Санкт-Петербуга.

Фу-ты, ну-ты! Девушке под сто лет, а она туда же. Я едва сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху. Она заметила мою реакцию и обиженно поджала свои нездоровые сиреневые губы.

В этот момент самолет вошел в глиссаду. В животе запорхали бабочки, так обычно бывает, потому что во время глиссады те, кто находится в самолете, могут временами испытывать легкое состояние невесомости.

Все шло в штатном режиме. Еще немного, и колеса коснутся бетонки.

Вдруг моей старухе сделалось плохо. Не знаю, что на нее повлияло, – чувствительность к перемене места, изменение давления при посадке, утомление от дальнего беспосадочного перелета или то, что я испортила ей настроение.

Моя реакция на лице была совершенно непроизвольной. Теперь я очень жалела, что не сумела сдержаться, и она ее заметила. Почему я вечно сую нос не в свои дела и оцениваю, причем делаю так, что все замечают? Прихорашивается пожилая пассажирка? Да ради бога!

Думать надо, Лена, о своих обязанностях, ан нет, Лена опять вляпалась. Эх, если бы я тогда знала во что, то, наверное, смотрела бы на свою модную прихорашивавшуюся перед зеркальцем старуху холодно и бесстрастно, словно мраморная безрукая статуя Афины Парфенос в Лувре.