Читать книгу Возвращение Орла. Том 1 - Владимир Алексеевич Фадеев - Страница 27

Женька знал, что сейчас придётся заехать ещё в одно место – дединовский краеведческий музей. Музей – сказано сильно, комнатка в клубе. И что Семён нашёл в музейщице? Ладненькая, конечно, но не так чтобы и высока, не так чтобы и красива, что-то было, но до этого что-то нужно было ещё доскребтись, а зачем?.. А ведь уже какой год – первым делом к Катеньке, мёдом намазано… Такие девки в ГИГХСе!

Катенька была на месте. Обрадовалась.

– Приехали!..

Семён, как дурачок, умилялся, ручку целовал, а Катенька, словно мать сынка (вот соплячка!) в это время другой рукой трепала его белобрысую шевелюру.

– Всё белеешь?

Волосы у Семёна были настолько светлыми, что лишь капелькой живой желтизны отличались от беспигментных седых, отчего с детства клички у него были в одно русло: «белый» да «седой», до тех пор, пока не попался на проходной с литром спирта в авоське – такую простоту даже знакомый охранник не мог не оценить, воскликнув: «Семён Семёныч!». И это перебило всех «седых» и «белых», прилипло намертво – Семён.

– Приехали… – ещё раз с каким-то непонятным Африке удовлетворением повторила музейная мышь. – Когда?

– Да только что, вот за флягой и успели заскочить.

– На косу? На косу-у… – опять как бы не спрашивала, а только убеждалась в уже известном ей.

– Поедем?

– Работаю.

– В праздник?

– Какой из…

– День рождения у меня, – хоть как-то решил встрять Африка, – но только двадцатого февраля.

Катенька вскинула брови, обожгла.

– Правда? И у меня двадцатого февраля.

Женька смешался: то ли она шутит навстречу, то ли на самом деле такое совпадение, посмотрел девушке в глаза, пытаясь отгадать, поискать что-то февральское – соловьёв или черёмуху… нет, не шутит.

– Фазовые ровесники, – и, электрик, пропел, продолжая дурачиться: – Майскими короткими ночами… – Споткнулся, взгляд девушки как будто заострился, Африка, только что собравшийся что-нибудь брякнуть о её, в сравнении с ним, молодости, вдруг сам почувствовал себя недорослем, и брякнул, чего не собирался: – А у меня тоже дочь Катя, маленькая ещё, котёнок…

– От третьего брака, – вставил Семён.

– Не завидуй, – и опять к Кате, – а ты знаешь, какой 20-го февраля праздник?

Катя посмотрела вопросительно на него, на Семёна, пожала плечиками: – Да никаких… разве что Льва Толстого от церкви в этот день отлучили, так это не праздник, – немного помолчала и прибавила: – 20-го Толстого от церкви, 18-го дворян от службы, 19-го крестьян, правда через сто лет, от крепости. Не задумывалась раньше, а деньки то какие… освободительные!

Семён украдкой транслировал Африке восклицательные знаки: мол, какова, всё знает! А тот отмахнулся.

– Ерунда всё это! 20 февраля – туристский Новый год!

– Не слышала.

– Конечно, это же мы учредили.

Уже несколько лет Капитан таскал команду в конце февраля в многодневные лыжные походы по местам боевой славы – партком давал зелёный свет, профком деньги, что ж с пользой не покататься… Пьянствовали каждый день, но особенно 20-го февраля, в Женькин день рождения, а поскольку в году это было первое походное дело, то так и приурочили: туристский Новый год.

– Ну-ну-ну… – замахал руками Семён, – фазовые, разовые, базовые, джазовые… остановитесь! Праздник – это мы приехали…

– В Дединове праздник через неделю, только никого же не раскачаешь, – вздохнула.

– Не переживай, отметим! – опять влез Женька. – Но через неделю – это долго. Сегодня-то никаких нет?

Теперь и Семён посмотрел на Катю, как минутой назад она на него.

«Чего-то они темнят!» – подумал Женька.

– 13 мая это же не 20 февраля, – сказала Катенька многозначительно, – это день в году осевой, на него много чего нанизано.

– Что? Что?? – начал превращаться Женька в Африку и обратно. – Нам же сегодня столько пить, хорошо бы знать, за что.

– За приезд и пейте.

– Это мы само собой, ты мне дату какую-нибудь назови!

– Тебе? – смерила его взглядом, как перечислила: взрослый, здоровый, весёлый, развратный, не очень, может быть, умный, зато добрый… ф-фу, вздохнула… К Женьке-Африке вернулось внутреннее ощущение недоросля. «Что она, пигалица, о себе думает?» – Тебе… – «Как будто галстук к моей рубахе подбирает…» – Клятвы сегодня на староверов наложили.

– Что наложили? – потёр шею.

– Раскол сегодня узаконили, – пояснил Семён.

– Сегодня?

– Сегодня, только триста с лишним лет назад, – прикинул, – триста двадцать два.

– Ну? Отметим и раскол.

– Как ты его отметишь?

– Расколем что-нибудь, и… обмоем!

– Дураки. – И грустно засмеялась.

Вот тогда… Бывает – по отдельности в лице всё не слава богу, а сложилось – и красота; а тут наоборот – всё: носик, губки, глазищи, даже лоб, открытый от туго забранных в пепельную косу волос, прямо классический, а вместе… как недорисованный портрет. Африка, особенно когда в командировках, женщин видел только через экран возможного флирта, и сейчас никак не мог примериться. «Накамуфлировать её, может быть…». Показалось, что она его прочитала, хотел исправиться комплиментом и не мог сообразить, что похвалить – разве что глаза? Но вовремя остановился, сообразив (не хуже классика!), что, когда хвалят глаза, это значит, что остальное никуда не годится.

А вот когда она засмеялась… словно свет в комнатке включили, Женька даже на люстру трёхрожковую посмотрел, не от неё ли? Гм… интересное сочетание частиц… Красота…

Спросил, чтоб только не обнаружить это любование:

– Церкви разве в Дединове староверские?

И ещё раз девушка преобразилась: свет с лица, сразу потускневшего, как в две воронки, стёк через эти огромные глаза куда-то внутрь, но не погас там, а полился теперь оттуда волнами, синхронно с волнующейся же, неровной, как бы требующей собеседника, речью.

– Как посмотреть… Все здешние церкви в первоначальном виде построены до раскола. Так какие они? И Казанская, и Троицкая, это на Ройке, рядом с вашей столовой… А уж, – кивнула на дверь, за дверь, – Воскресенская вообще пятнадцатого века, за двести с лишним лет до Никона. Какая она, по-вашему?

«Музейщица… экскурсовод…»

– Вот эта, через дорогу, – 15 века? – Женька не знал, чему больше удивляться.

– Да, ей больше пятисот лет… правда, перестраивали двести лет назад. – И как бы оправдываясь: – Но и до перестройки была каменная, только другая… и перестроенная, она была не такая как сейчас, красавица была, только нужно увидеть, а что не увидеть – довообразить. Представьте: большой, для того времени, каменный храм, классицизм, боковые приделы – Петропавловский и Рождества Предтечи, а с нашей стороны, мимо чего ходите, – апостола Иакова и преподобного Василия. Пять куполов, и все горят…

– Сожгли?

– На солнце горят, балбес!.. – вздохнул Семён.

– Сломали… один только и оставили.

– С-сволочи!..

– А вы, Женя, верующий?

– Я… – на самый главный для своих последних лет вопрос Женька честного ответа не знал, тяжело давалась ему вера, и религия, и православие. Ходит вокруг, щупает, а вступить в реку не может. Где сход к этой реке? – Я русский.

– Понятно.

– Он, Катюша, физик, да ещё электрик, он к богу от другой клеммы запитан.

– Ты за моего бога не говори, я к нему, в отличие от вас, правильно запитан, – обиженно буркнул Женька, который раз подтверждая этим семёнову догадку о странной антиатеистической ломке ловеласа и пьяницы; но долго обижаться он, простая душа, не умел, а к семёновой нарочитой иронии давно привык, хотя и не понимал, что он, единственный в этом тайнодействии друг, к нему последнее время цепляется. – И про ваши церкви, кстати, песню даже написали.

– Это и правда кстати, – и к Семёну: – Как твоя поэма?

– И так, и так… что-то написал, но застрял, вот, к тебе за вдохновением.

– А я твою книжечку дала почитать одному хорошему человеку, из Тулы, ничего?

– Это уже твоя книжечка.

– На праздник, может быть, приедет, вернёт… Но он тоже кое-что оставил, я завтра принесу, тебе должно быть интересно, – сказала с рекомендательным нажимом.

– У нас своего читать не перечитать, и никакой мути – слеза! – Африка достал фляжку, но его как будто не замечали.

– А стихи у тебя чудные, только без энциклопедии не поймёшь.

– У нас всё чудное, – подтягивал-таки на себя одеяло Африка, – один Орёл только случайно залетел, чудной.

– Орлы случайно не залетают, это же не оса.

– Не оса – Осёл… ну, в смысле – ос.

– Так осёл или орёл?

– Да разница-то в одну букву.

– В целую букву! Это много. И пьёте вы много.

– Вот-вот… а не хочешь, Катенька, спиртику? Вку-усный!

Семён перебил:

– Я за тобой часов в шесть приеду, обязательно. И Лёха, наверное, уже у нас, на косе. Приплывает?

– Раз в неделю, дразнит отца.

«При чём тут Лёха? Темнят, темня-ят!..». С ходу разгадать секретец отношений не удавалось, и Женька немного нервничал. Тайна сродни вакууму – засасывает. Вот уже вроде и ревность. Что бы, казалось, Женьке до этой музейной мыши? А вот засветилась какая-то недосказанность и повлекла, как моль на свечку: «А я-то, я-то? А мне-то, мне-то!»