Читать книгу Петров и Васечкин в Африке. Приключения продолжаются - Владимир Алеников - Страница 4

Впервые Петров и Васечкин влюбились в Машу в первом классе. Причём одновременно. Из-за какой-то дурацкой ангины (это потом выяснилось) Маша появилась в 1-м «Б» на две с лишним недели позже начала занятий, только семнадцатого сентября. И в ту же минуту, как она возникла на пороге класса, вся такая аккуратная, в отглаженном белом воротничке, в белых носочках и с двумя косичками, которые заканчивались большими, опять же белыми, бантами, в ту самую минуту, когда Маша широко и в то же время чуть застенчиво улыбнулась (только она так умела) и громко сказала: «Здравствуйте, меня зовут Маша Старцева!», оба они – и Петров, и Васечкин, которые уже успели крепко подружиться к тому времени, – бесповоротно в неё влюбились.

Влюблённость эта была чувством странным. С одной стороны, она вроде бы никуда не девалась, присутствовала постоянно, но, при этом, неожиданно захлёстывала то одного, то другого, накрывала с головой, как огромная морская волна. В этих случаях Васечкин, который в отличие от Петрова тщательно свои чувства скрывал, вынужден был приходить на помощь несчастному другу.

У самого же Васечкина особенно острый приступ влюблённости случился в третьем классе, когда он решил покорить Машу каким-нибудь геройским поступком и подговорил Петрова, Вову Сидорова и ещё троих приятелей изобразить из себя хулиганов, от которых он её, Машу, и должен был спасти в самый критический момент. Кончилась эта затея скверно. Маша повела себя совершенно непредсказуемо. То есть поначалу всё шло хорошо, хулиганы, как и было задумано, к ней пристали, в нужное мгновение появился Васечкин, гордо крикнул «Отстаньте от неё!» и, как лев, отважно бросился на защиту Маши, раскидывая нападающих в разные стороны.

Однако, вместо того, чтобы восхититься геройством Васечкина, Маша, против ожидания, чуть ли не до слёз прониклась искренним сочувствием к якобы побитому им Петрову (на самом деле Васечкин до него и не дотронулся, Петров просто сам упал и корчился на земле, изображая, как ему больно) и с ним, Петровым, жалея его всячески, тогда и ушла, объяснив Васечкину напоследок, что он – просто зверь! А Петров к тому же самым подлым образом тщательно хромал, когда уходил, поддерживаемый сердобольной Машей. Чтобы она его ещё больше жалела.

Но в тот же год, уже ближе к лету, как следует накрыло и Петрова. Теперь уже Васечкину пришлось спасать положение, и он скрепя сердце пожертвовал собой и разработал для друга целый план покорения Маши под кодовым названием «Укрощение строптивой». План был назван по одноименной пьесе Шекспира, которую к тому времени Васечкину прочёл вслух папа, решивший серьёзно взяться за образование сына.

Петров, следуя васечкинским указаниям, то обещал Маше вмазать так, что она сразу перестанет быть строптивой, то не давал ей есть в школьном буфете. Прежде чем она успевала открыть рот, он сам с невероятной скоростью поглощал Машин завтрак.

Однако все эти старания ни к чему не приводили. Маша только пожимала плечиками, покачивала головой и говорила: «Ну ты, Петров, совсем!»

А закончилось всё неожиданно. В критический момент укрощения, когда, казалось, до победы оставалось совсем немного, «волна» внезапно опять захлестнула и Васечкина, так что он не только ничем не помог другу, а ещё и сам потерял дар речи и стал предлагать Маше какие-то бессмысленные подарки типа ножика со сломанным перочинным лезвием. Маша, разумеется, удивлялась, говорила: «Какой ты странный, Васечкин!» – и даже предлагала отвести его в медпункт.

Надо заметить, что происходило такое помутнение рассудка ежегодно и преимущественно весной. Друзья поочерёдно теряли аппетит, бормотали что-то несвязное, смотрели сумрачно, тщательно причёсывались по утрам, прежде чем отправиться в школу. Мама Васечкина называла подобное состояние весенним обострением.

На сей раз обострение началось у Петрова. На дворе стояла середина апреля, шестой год их совместного с Васечкиным и Машей обучения подходил к концу. Случилось это так.

Был последний в тот день урок – литература. Петров вместе с остальными вошёл в класс, уселся, потом по привычке покосился в Машину сторону и вдруг почувствовал, что в ушах у него сначала как будто что-то зазвенело, а потом вроде как заложило ватой. В то же время внизу живота как-то неприятно потянуло. Петров судорожно сглотнул и тоскливым неподвижным взглядом уставился на Машу, о чём-то оживлённо беседовавшую с Людой Яблочкиной.

Васечкин, сидевший рядом, в свою очередь не менее увлечённо рассказывал Петрову об открытии новой галактики, но тот ничего из этого рассказа не слышал и никак на новость не реагировал. Васечкин, в конце концов, озадаченно замолчал и проследил за тоскливым взглядом друга, после чего всё понял.

– Опять началось, – не столько спросил, сколько заключил он.

Петров молчал.

– И давно сохнешь? – поинтересовался Васечкин.

На этот раз Петров осуществил некое осмысленное действие. Он вздохнул. Вздох этот мог означать что угодно – и давно, и недавно.

Но Васечкин этим вполне удовлетворился. Он пребывал в самом благодушном настроении по случаю солнечного весеннего дня и летних каникул, ждать которых оставалось уже не так долго. Поэтому он, на время забыв о собственных переживаниях по поводу их общего идеала (понятно, какого – красавицы, отличницы и спортсменки Маши Старцевой), тут же проникся сочувствием к другу и, как всегда в таких случаях, незамедлительно дал хороший совет.

– Чего ты тормозишь, Петров? – снисходительно произнёс Васечкин. – Тебе надо с ней перетереть, и всё будет океюшки!

– Чего перетереть? – не понял Петров. – Зачем это нам что-то перетирать? Мы что, варенье, что ли, будем варить?

– Ну ты тормоз! – рассмеялся Васечкин. – В смысле объясниться! Догнал?

– А-а… Вроде догнал… – снова вздохнул Петров. – А что я ей скажу… – начал было он, но осёкся.

В это время в класс вошёл учитель литературы Феликс Александрович, которого все ученики шестого «Б» называли просто Феликс.

Все с грохотом встали.

– Здравствуйте! Садитесь! – сказал Феликс.

Все сели. Феликс поправил очки, откашлялся и торжественно оглядел класс. Такой взгляд бывал у него, когда он хотел чем-то поразить аудиторию. Феликс обожал свой предмет, но школьной программы ему казалось недостаточно. Поэтому он периодически отступал от неё, посвящая то один, то другой урок своим любимым писателям и их творениям. Поскольку учителем он был превосходным, шестой «Б» нисколько не возражал против подобных отступлений. Наоборот, все ждали таких сюрпризов, знали, что учитель обязательно припас для них нечто необычное. Так случилось и теперь.

– Сегодня, дорогие мои, – проникновенно начал Феликс, – мы немножко отступим от нашей программы и поговорим о замечательной пьесе великого французского драматурга Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак». Это великолепная комедия с потрясающей любовной интригой. А в её главного героя, поэта Сирано де Бержерака, поверьте мне, просто невозможно не влюбиться. Перед его любовными речами не может устоять ни одна женщина.

На этих словах Васечкин, поначалу слушавший довольно рассеянно и думавший о своём, навострил уши, пихнул Петрова в бок и поднял кверху указательный палец, что означало – внимание!

– У него был очень большой нос, – продолжал тем временем Феликс, – но свою, как сейчас принято говорить, нестандартную внешность Сирано с лихвой окупал талантом и непревзойденной храбростью. Даже беззаветно полюбив свою кузину, красавицу Роксану, и понимая, что он не добьётся взаимности, де Бержерак нашёл в себе силы сделать всё, чтобы его возлюбленная была счастлива.

Васечкин двумя пальцами смерил свой нос и, посмотрев на полученный результат, пришёл к выводу, что нос у него вполне обыкновенный. Он покосился на Петрова. Тот внимательно слушал, слегка кивал в знак согласия. Петров тоже, как и Сирано де Бержерак ради Роксаны, готов был сделать всё, чтобы только Маша Старцева чувствовала себя счастливой. Нос у Петрова, кстати, после тщательного измерения оказался также, как и у Васечкина, совершенно обычного размера, слегка курносый.

– Он пожертвовал частью себя! – страстно говорил Феликс. – Своими чувствами и талантом! Стал тенью своего соперника, его другом, советчиком, тайным суфлёром, подсказывавшим ему слова любви. А свою собственную любовь он пронёс через годы, так и не смея открыться перед любимой. Всё решил случай.

Шестой «Б» слушал, замерев. А Маша даже прикусила губу, что означало у неё крайнюю степень заинтересованности.

– Дело в том, что для Роксаны оказалось недостаточно просто услышать признание в любви. У неё была особая чуткость к слову. Она очень ценила выразительную речь. Поэтому, когда молодой гвардеец Кристиан, в которого она тоже, между прочим, искренне влюблена, признаётся ей в любви, но не может это своё признание облечь в красивую поэтическую форму, Роксана очень разочарована. Вот послушайте.

Феликс раскрыл книгу и начал читать:

Кристиан: Я вас люблю!

Роксана: Чудесное начало. Я тоже слушаю, любя.

Кристиан: Я вас люблю!

Роксана: Ну, дальше.

Кристиан: Что ж, вам мало?

Роксана: Но как вы любите?

Кристиан: Я так люблю тебя!

Роксана. Ах, так… но как же это?

Кристиан: Очень!

Роксана: Я чувство с радостью делю, но ведь язык любви неточен. А как вы любите?

Кристиан: О, дьявольски люблю!

Роксана (зевает): Как остроумно!

Кристиан: Ваша шея!.. Так обольстительна… (Хочет поцеловать.)

Роксана: Что с вами, Кристиан?

Кристиан: Роксана, я от счастья пьян!

Роксана: Скажите что-нибудь свежее.

Кристиан: О звёздах?

Роксана: Нет же звёзд.

Класс, затаив дыхание, внимательно слушал. Сцена признания в любви захватила всех поголовно. Васечкин не выдержал и хихикнул. Его смешил недотёпа Кристиан, который не мог найти нужных фраз. Уж он-то, Васечкин, в таком случае в карман за словом не полезет!

Феликс строго посмотрел на него. Васечкин сделал вид, что поперхнулся, и закашлялся. Учитель продолжил чтение.

Кристиан: Но скоро будет рой!

Роксана: Скажите хоть о них.

Кристиан: Они… они прелестны.

Роксана: Вы говорите, как сомнительный герой одной плохой, но нашумевшей пьесы! (Встаёт.)

Кристиан: Куда? Постойте! Если так – я всё скажу…

Роксана: Что любите меня вы? Прекрасные слова звучат у вас в устах, как стёртые монеты у менялы. Подите прочь!

Феликс отложил книгу и победным взором окинул класс. Петров и Васечкин переглянулись. На обоих произвело сильное впечатление поведение неприступной Роксаны. Оно им что-то напоминало.

– И что, Феликс Александрович? Так всё и кончилось? – не выдержала Маша.

– Нет, конечно, – улыбнулся Феликс. – Но всё и вправду могло бы кончиться очень скверно, если бы в дело не вмешался Сирано де Бержерак, которого несчастный Кристиан попросил о помощи. А поскольку Сирано владел словом превосходно, то, пользуясь темнотой, он, стоя под балконом, объяснился с Роксаной от имени Кристиана. И Роксана, думая, что это Кристиан так красиво говорит с ней о любви, полюбила Кристиана ещё больше.

– А она, что ли, по голосу не поняла, что это не Кристиан? – удивился Васечкин.

– Она, конечно, обратила внимание, что голос звучит иначе, – ответил Феликс, – но Сирано объяснил это ей волнением, которое он, то есть Кристиан, испытывает во время такого важного разговора.

– И что, это проскочило? – снова спросил Васечкин.

– Да, она поверила.

– Круто! – заключил Васечкин.

И они снова переглянулись с Петровым.

Урок продолжался.

Прозвенел звонок, и все высыпали в коридор. Петров оглянулся, взглядом нашёл Машу, по-прежнему беседовавшую с Людой Яблочкиной. Маша заметила этот взгляд.

– Пока, Петров, – сказала она, проходя мимо.

– Пока, – убитым голосом произнёс Петров.

И Маша ушла.

Петров смотрел ей вслед и думал, что несчастней его на свете людей нет. Подошедший Васечкин заметил этот отчаянный взгляд.

– Отомри, Петров, – усмехнулся он. – Я ж тебе сказал, чего делать.

Петров безнадёжно замотал головой.

– Я не смогу с ней, как ты говоришь, перетереть… – глухо произнёс он.

– Это ни о чём, – сказал Васечкин.

– Почему это ни о чём? – удивился Петров.

– Ну так говорят, – пояснил Васечкин. – В чём проблема-то?

Петров пожал плечами.

– Я, как этот… Кристиан… – выговорил он, запинаясь. – У меня, знаешь, со словами… ну… не очень…

Васечкин хмыкнул и хлопнул друга по плечу.

– Ладно, Петров, я тебе помогу! – великодушно заявил он.

– Как? – поднял брови Петров.

– А очень просто. Как Сирано этому Кристиану. Чем мы хуже?

– Ничем, – согласился Петров. – А ты думаешь, Маша наши голоса не различит? – озаботился он.

Васечкин призадумался.

– По ходу, ты прав! – заключил он наконец. – У Маши такое не прокатит! Есть другая идея! Надо ей эсэмэску накалякать! И всё там перетереть!

На этот раз задумался Петров.

– Не надо эсэмэску, – сказал он. – Лучше письмо.

– Письмо? – поразился Васечкин. – Да ты чего? Кто это письма пишет? Только Татьяна Евгению Онегину. А был бы у неё мобильник, она бы тоже эсэмэску послала. Типа – другому отдана, век ему верна. И смайлик в конце.

– Смайлик? – удивился Петров.

– Конечно. А как же без смайлика. Иначе не канает. В общем, дело твоё. Хочешь письмо, так пиши письмо.

Петров сначала уныло вздохнул, потом пожал плечами и, наконец, развёл руками.

– Я не смогу! – объявил он, произведя все эти три действия. – Не сумею. Не знаю, как написать…

– Я в теме! – усмехнулся Васечкин. – Сказал же, помогу. Так и быть, я настрочу, а ты отдашь. И всё будет оки-токи!

– Оки-токи? – недоверчиво переспросил Петров.

– Ну да, – подтвердил Васечкин. – Именно. Оки-токи!