Читать книгу Я ещё живой. Рассказы и повести - Владимир Анатольевич Удод - Страница 9

На нашей шахте сменилось руководство. Пришёл молодой, красивый, энергичный директор с огромным багажом идей. Жизнь на предприятии завертелась с новой силой. Как говорится, новая метла по-новому метёт, и вместо старых кадров на шахте стали появляться новые лица. Причём преимущественно среди женского персонала. На шахте, как и в армии, мужчины составляют подавляющее большинство, и к женщинам у шахтёров особое отношение: как конторских работников их тихо, а иногда и не очень тихо, ненавидят, но как представительниц прекрасного пола обожают. Надо сказать, что наши конторские дамы и до этого отличались привлекательностью, но с приходом нового директора стали появляться просто красавицы. Что наш директор – страстный поклонник женщин, всем стало известно очень быстро. Очередную любовницу из аппарата управления стали называть «мамкой», что нисколько ту не смущало, пока она находилась в фаворе. Однако новый руководитель не отличался особым постоянством, и смена «мамки» не заставляла себя ждать. Но речь пойдёт вовсе не об этом.

Однажды директор не смог устоять перед красотой очередной претендентки на рабочее место и принял её в бухгалтерию на освободившуюся должность: ее предшественница пенсионного возраста ушла на заслуженный отдых со всеми полагающимися почестями. Звали молодую красавицу Елена. И она действительно была прекрасна во всех отношениях. Высокая, стройная, улыбчивая… Притязания директора отвергла сразу, и он быстро к ней остыл, благо на его век красавиц хватало с избытком. Зато на Леночку запал мой коллега, начальник третьего участка Сергей Петрович Парфёнов, в общении с друзьями – просто Серёга или Петрович. И ведь женатый человек, жена тоже далеко не уродина, двое детей. У Лены детей пока не было, но муж-то был – и, судя по поведению молодой женщины, любимый муж. Однако на Серёгу это не имело никакого влияния. Уж как он не подъезжал к предмету своего обожания! И конфеты с тортами приносил в бухгалтерию, и шампанским баловал весь отдел, и рассыпался в комплиментах. Но красавица твёрдо держала дистанцию, не давая даже повода усомниться в её порядочности. Серёга, в полном смысле этого слова, начал сохнуть. Дела в семье и на руководимом им участке пошли резко вниз. Друзья знали о его безнадёжном увлечении, сочувствовали ему, пытались вразумить, но тщетно.

Однажды он стоял со своим лучшим другом, начальником четвёртого участка Николаем, и они о чём-то беседовали. Я подошёл, поздоровался и поинтересовался:

– Опять, Колька, Серёгу воспитываешь?

– Скоро совсем помешается от этой Ленки, – ответил сочувственно Николай.

– Ох, братцы, худо мне совсем, – пожаловался Серёга, – уже до развода дело доходит. Месяц к жене не подхожу. Не могу просто. Стоит у меня Ленка перед глазами – и всё тут. Я только и представляю, как я с ней и так, и вот так, и вот так.

Он жестикулировал руками, показывая как именно, но моей фантазии не хватило, чтобы представить эти немыслимые позы.

– Вот только её и вижу, – продолжал жаловаться Серёга, – и ведь прекрасно понимаю, что надеяться не на что, а поделать с этим ничего не могу.

– Да, брат, – вздохнул сочувственно и я, – тут без хорошего психолога не обойтись.

– А напиться пробовал? – спросил Николай. – Давай напьёмся сегодня.

– Да пробовал я, – махнул рукой Сергей, – только хуже становится.

– А если клин клином? – предположил я.

– Я же тебе говорю: даже смотреть на других не могу! – простонал Сергей.

Мы увлеклись разговором и не заметили, как к нам подошёл ещё один наш коллега, начальник первого участка, мудрый Иван Николаевич, который, как и все мы, был в курсе ситуации.

– А ведь Володька прав насчёт психотерапии, – сказал он, и мы все обернулись к нему. – В тебе, Серёга, бушует страсть. Это никакая не любовь. В этом нет никаких сомнений. Только плотские чувства преобладают над разумом – и ничего больше.

– А мне-то какая разница: плотские – не плотские? – с тоской произнёс Сергей. – Что делать, лучше скажи, Николаич.

– Да, Николаич, – поддержал друга Николай, – умничать мы тут все можем, а вот как помочь другу, не знаем.

– Хорошо, – согласился умудрённый жизненным опытом коллега, – знаю одно надёжное средство, но предупреждаю: если я ошибся и это не страсть, а настоящая любовь… Тогда звыняйтэ, бананив у нас нэма. Тут ничего уже не поможет.

– Да говори уже, Иван Николаевич! – не выдержал я.

– Ладно, полезно вам всем на будущее. Тут важно включить воображение на полную катушку. Результат гарантирую. Вот ты, Серёга, видишь Ленку всегда красивой, ухоженной, нарядной, отсюда у тебя возникают соответствующие ассоциации. А ты представь её дома, растрёпанную, неумытую и третий день страдающую от запора. Погоди ты, Колька, смеяться! Вот бедная женщина три дня никак не может сходить по-большому, мучается, страдает, снова садится на унитаз и делает очередную безуспешную попытку освободить кишечник. Напрягается так, что кровью наливается лицо, на лбу набрякают и вздуваются вены, выступает противный липкий пот, потом из орбит вылезают налитые кровью глаза…

Иван Николаевич продолжал красочно описывать все ужасы запора, вероятно, сам на себе имел возможность прочувствовать все его «прелести». Мы обступили новоявленного психотерапевта и внимали его поучениям. Николаич всегда у нас славился как мастер разговорного жанра, слушать его было интересно, а иногда и поучительно. Не знаю, сколько бы длился этот сеанс внушения, если бы его вдруг не прервало появление самой Елены. Её с какими-то бумагами вызвал к себе директор, и она, с папкой в руках, как всегда красивая и нарядная, с неизменной очаровательной улыбкой вышла из конторы и направилась в здание комбината, где располагался кабинет директора. А мы оказались как раз у неё на пути. Увидев Леночку, мы дружно повернулись в её сторону, окаменели на мгновение, но тут одновременно до сознания каждого дошёл посыл нашего Кашпировского, и мы разразились диким хохотом. Бедная Леночка подумала, что у неё что-то не так с внешним видом, оглядела себя быстро, опустив голову, ничего не нашла, потрогала волосы рукой, но поскольку мы продолжали хохотать, сочла необходимым вернуться в отдел. Осмотрев себя в зеркале и опять ничего не найдя, спросила у коллег:

– Что у меня не так?

Сотрудницы изучили растерянную женщину с ног до головы и сделали вывод, что всё нормально.

– А чего тогда эти идиоты начали ржать, когда меня увидели?

– Так ты у них и спроси, – посоветовали ей.

– И спрошу!

К нам она подошла, уже не улыбаясь, и твёрдо сказала:

– Хватит радоваться! Почему вы надо мной смеётесь?

Мы, задыхаясь от хохота, стали её уверять, что она тут ни при чём, что смеёмся из-за анекдота, который рассказал нам Иван Николаевич. А у самих в глазах стояла такая Лена, какой описал её в красках Николаич, и это вызвало у нас новый приступ истерического веселья.

– Вот придурки, – беззлобно констатировала Лена и пошла к директору.

После этого случая мы уже не только на Елену не могли смотреть без улыбки – мы смеялись при виде друг друга. Сидя на планёрке, отводили глаза, чтобы не нарваться на неприятности от директора. Зато Серёгу после того дня действительно отпустило, он начал абсолютно спокойно относиться к предмету своего обожания, а вскоре окрасавица стала для него такой же женщиной из аппарата управления шахты, как и остальные.

Лена, конечно, не поверила про анекдот и пыталась потом у меня выяснить причину нашего дурацкого смеха. Но разве я мог ей это рассказать?