Читать книгу Книга тайн - Владимир Андриенко - Страница 3

Год 283-й до н. э. Александрия Египетская[4]

(Из дневника профессора Крылова)

Александрия.

Дворец царя Птолемея Первого, прозванного Сотером.

Год 283 до н. э.

Пожилой полный человек с круглым лицом, обрамленным аккуратной седой бородкой, наблюдал с балкона дворца за кораблями, входившими в порт.

Две греческие триеры медленно шли по водной глади, лениво шевеля рядами весел. Паруса были свернуты при полном штиле, который держался со вчерашнего дня. На обвисших флагах кораблей можно было видеть афинскую сову и знаки македонской династии. Купцы из Афин в последнее время были в городе частыми гостями. Они пришли за пшеницей и доставили в качестве пассажиров отряд наемников, желавших наняться к щедрому владыке Верхнего и Нижнего Египта.

Быстроходное торговое карфагенское судно догоняло триеры. Купцы привезли груз стеклянной посуды и красок. Старик даже знал, что это за судно и кому оно принадлежит. Ведь его хозяин в прошлом году преподнес отличный подарок – кинжалы карфагенской работы, богато инкрустированные золотом и серебром, с причудливыми рукоятями в виде морских змей.

«Всем нужна египетская пшеница, – подумал старик. – Хотя боспорская пшеница лучшей нашей. Тамошние греки даже могли бы отвадить от нас часть торговцев. На наше счастье, воды Черного Понта кишат пиратами. Боги еще не забыли этой страны. И пусть так будет и в будущем».

Этим человеком, наблюдавшим за кораблями, был царь Верхнего и Нижнего Египта Птолемей Лаг. На нем белоснежный хитон, обнажавший руки старика с золотыми браслетами на запястьях. Многослойное ожерелье сверкало на груди в лучах солнца переливами драгоценных камней. Голову венчал драгоценный калаф[5] с уреем.[6]

За царем стоял старик, в одеянии жреца. Украшений на нем не было. Он опирался на простой деревянный посох и солнце пекло лысую голову с загорелой кожей. Но если издали его можно было принять за служителя культа одного из богов Египта, то вблизи было понятно, что это ученый, переселившийся в Александрию из Греции. Никаких знаков жреческих корпораций он не носил. А какой служитель культа откажется от такой татуировки на руке?

Ученый, в отличие от полного царя, был худым как щепка и на его лице, покрытом морщинами, выделялись лишь выразительные глаза. Это верный соратник и друг царя – философ Диокл.

– Вот о чем мечтал некогда мой царь и повелитель Александр. Смотри, Диокл, сколько кораблей спешат в наш порт, и афиняне, и карфагенцы, и жители Крита, – Птолемей повернулся к худому философу. – Я еще помню то время, кода здесь была только рыбацкая деревушка. Как там она называлась? Ты не помнишь, друг мой?

– Ракотис, государь, – подсказал царю Диокл.

– Да, да, Ракотис. Мы тогда пришли на это место с молодым царем, и за нами была молодая армия победителей. Какое это было прекрасное время, Диокл. Все было не так как сейчас. Мы тогда были молоды и полны сил.

Философ знал, что царь мог часами говорить о прошлом, о своем повелителе Александре, о славных битвах и походах. Он много раз слышал из его уст историю основания Александрии, о том, как архитектор Дейнократ предложил царю основать здесь город, достойный славы и величия македонского завоевателя.

– И здесь в этом удобном месте Дейнократ предложил основать город! Я хорошо помню, как он раскинул перед нами свой плащ и стал строить на нем домики из песка, показывая, как все это будет выглядеть. Ты ведь не помнишь Александра, Диокл?

Философ уже сотни раз отвечал на это царю. Но снова сказал, как и всегда, словно слышал вопрос впервые:

– Нет, государь. Я был тогда еще мальчишкой и жил в Афинах. Самого царя никогда не видел.

– Этот город символ его величия, Диокл. Только боги могли решиться на подобное.

– И твоего, государь, величия. Ведь в годы твоего правления Александрия стала подобна миру, а остальная земля не более чем окрестности Александрии, а все иные города не более чем деревни Александрии.

Птолемей кивнул головой. Он также немало потрудился над этим городом. Благодаря ему, строились храмы и дворцы, воздвигались статуи, прорывались каналы. В Александрию стали стекаться десятки ученых: философов, историков, астрономов, географов. Царь распорядился начать сбор рукописей со всего мира, и приказал переводить их на греческий язык.

– Благодаря тебе, государь, я получил возможность заниматься наукой. Где бы еще я смог прочитать столько сочинений философов и историков. Переводя египетские папирусы, я столкнулся с тайными знаниями, которыми обладали жрецы тысячу лет назад!

– Ты, я слышал, много споришь с неким Манефоном? Кто он такой?

– Один умный юноша. Он египтянин и не так давно проживает в Александрии, государь.

– Он жрец?

– Да, государь. Он воспитывался при храме Птаха в Мемфисе. Ты ведь знаешь здешние традиции, что ученный должен быть жрецом. Он получил звание младшего служителя Птаха.

– Это так, – согласился царь. – В Египте ученые обязательно жрецы. В Греции и Македонии все не так. И он умен, этот твой Манефон?

– Весьма умен, государь. Он обещает стать хорошим историком и писателем. В спорах с ним я нахожу много удовольствия.

– Завидую тебе, друг мой. Мне же пока некогда заниматься науками. Дела государства!

Диокл понимал своего царственного друга. Он знал, какие заботы гнетут государя. Царь следил за формированием армии, строительством кораблей, строительством каналов и торговлей, лично присматривал за производством папируса, который поставляли во многие страны тогдашнего мира, и спрос на него все возрастал.

Хорошую прибыль давали гончарные, стекольные и ювелирные мастерские Александрии и ремесленники при нынешнем царе, сумели стать довольно процветающим сословием.

Казна государства наполнялась золотом, и это давало возможность начинать новые строительные проекты и собирать в Египте все новых и новых ученых, которые охотно ехали служить столь щедрому владыке.

– Я много говорил со своим сыном, друг мой, дабы он после меня покровительствовал торговле. Хороший царь должен видеть все преимущества этого важного для государства дела.

– Многие стали богатыми благодаря торговле, – сказал Диокл в тон царю. – Хотя я далек от всего этого, государь. Что мне земные богатства? Ты слишком щедр к своему слуге.

– Богатства земные дают шанс хорошо работать философам и историкам, писателям и поэтам. Наши корабли идут в Грецию, в Италию, в Карфаген. А знаешь на что нынче спрос в Карфагене, Диокл?

– Нет, государь. Я не купец.

– Египетские аметисты, наше александрийское литое стекло. И главное – слоновая кость, которую доставляют нам из Нубии. Торговля – главный нерв государства.

– Ты мудр, государь. И твое долгое царствование – это счастье созданного тобой государства. Ведь это ты, а не Александр снова возродил славу и величие Верхнего и Нижнего Египта.

Птолемей не мог с этим не согласиться. Но он не любил восхвалять себя. Его мучило, что он не выполнил некогда главную волю своего друга и своего повелителя Александра Великого.

– Ты всегда хватишь мои деяния, Диокл.

– И делаю это не из лести, государь. Ты знаешь, что я честен с тобой и не похож на твоих придворных. Тех, кто готов за золото продать родного отца.

– Ты не любишь придворных, друг мой. Я это знаю. И я знаю, что ты совершенно не умеешь льстить своему царю. За это я ценю тебя. Ты ни разу не воспользовался моей дружбой для личной выгоды. И потому я всегда советуюсь с тобой по некоторым вопросам государственного управления. Вот и сейчас я пригласил тебя не просто созерцать красоты Александрии с балкона моего дворца. И не для того чтобы решать проблемы метеков.

– Я готов помочь тебе, государь.

Царь немного помолчал, и Диокл терпеливо ждал, когда тот начнет говорить.

– Я совершил преступление в годы молодости. Ты ведь знаешь про это, Диокл.

Философ не раз про это слышал. Птолемей любил каяться.

– Государь если ты снова станешь вспоминать про сына Александра, то нет в этом преступления. Ты поступил тогда правильно. Иного выбора у тебя не было, и ты показал себя мудрым и дальновидным политиком.

– Но мой царь доверил мне своего сына, Диокл. И тогда я поклялся служить ему.

– Государь, – Диокл попытался возразить царю, но Птолемей прервал его.

Царь Египта стал рассказывать о том, чего не знал ни один историк, которые описали жизнь и деяния Александра и Птолемея Лага. И этого сам Диокл никогда от своего царственного друга не слышал…

…Царь Александр Македонский, после того как он посетил оазис Амона в Ливийской пустыне, был официально коронован как новый фараон Верхнего и Нижнего Египта. Его признали все жрецы, и признал сам бог Ра.

Александр не остановился в Египте, став фараоном. Он продолжил войну с Дарием до тех пор, пока не сокрушил персидского царя и его империю до основания.

Он короновался в Вавилоне как новый повелитель невиданного до тех пор по размерам государства. И затем пошел воевать в Индию. Там его ждали неудачи. Вернувшись в Вавилон, Александр назначил своим наследником своего сына от царевны Роксаны, еще когда этот младенец не родился. Но македонскому царю уже предсказали, что родится сын.

Александр призвал к себе нескольких самых близких друзей. Среди них был Птолемей.

– Тогда царь говорил со мной наедине, – продолжал Птолемей. – И он просил меня присягнуть своему сыну Александру II, еще не родившемуся. Он уже тогда определил его в новые фараоны Египта. Меня же он назначит наместником Египта до того как новый молодой фараон войдет в возраст.

– Ты хочешь сказать, государь, что Александр видел в своем сыне нового фараона Египта? – удивился Диокл.

Этого он не мог и предположить. А получается, что Александр Македонский, прозванный Великим, предвидел разногласия между соратниками после своей смерти и выбрал для сына в удел Египет, а не всю созданную им империю. И царь приставил к нему своего самого верного соратника Птолемея.

Царь продолжил:

– Жрецы храмов Амона-Ра, Осириса, Исиды, Аписа составили записи о том, что после смерти Александра новым фараоном становиться Александр II. Все эти папирусы хранились у жреца храма Ра в Гелиополе по имени Несмин. И в этих папирусах было отмечено, что я, Птолемей Лаг, назначаюсь первым вельможей и хранителем царства Египетского, до вхождения в возраст наследника.

– И эти папирусы до сих пор сохранились? – спросил Диокл.

– Нет, – покачал головой царь. – Я приказал забрать их из храма и доставить ко мне. Затем я сжег их. Я сам пожелал стать царем.

– А что случилось с этим жрецом? – осторожно спросил Диокл.

– Я приказал убить его, – ответил царь. – И тех, кто ездил за папирусами, также по моему приказу умертвили. Я не хотел видеть ни одного живого свидетеля. Мое право на царствование никто не должен был оспаривать. И другие жрецы именем богов сделали меня новым фараоном! А Александр верил мне как никому! Эта вера в нем укрепилась, после того как я раскрыл заговор пажей. Тогда я спас моего царя. Вот он и доверил мне сына. Но я предал его доверие.

Диокл удивился тому, как откровенен с ним царь. Он испугался. Такие тайны он доверяет философу и писателю-историку. Доживет ли он после этих откровений до завтра? Ведь тайна, которую ему открыл Птолемей – была страшной тайной. Получается, что Птолемей был государем незаконным – узурпатором власти. И узнай про это жрецы, в Египте могло начаться даже восстание против власти Птолемея.

– Ты побледнел, друг мой? – царь заметил состояние своего приближенного. – Но тебе не стоит переживать. Твоя жизнь вне опасности. Я верю в твой ум, Диокл. Ты не станешь рассказывать про это никому. Ведь никаких доказательств у тебя нет.

– Ты прав, мой царь. Я предан тебе всей душой. Могу ли я предать тебя?

– Все способны предать, Диокл. Я же предал моего царя. Затем, – продолжил свой рассказ Птолемей, – мой царь умер. И собрались тогда на совет все соратники Александра, чтобы решить судьбу созданного им громадного государства. И именно я первым предложил тогда каждому владеть землями, которые нам пожаловал царь.

А вот это не было новостью для Диокла.

– Но насколько я знаю, государь, – возразил Диокл, – тогда все диадохи[7] поддержали тебя. И не предложи этого ты, это предложил бы иной. Ведь брат Александра полоумный Арридей, что сидел в Македонии, не мог править вместо него! Не ему было держать в руках столь огромное государство. Держава Александра была обречена развалиться после его смерти на многие части.

– Но я предал своего царя, Диокл.

– Так поступил бы каждый на твоем месте. А для Египта твое правление было благом! Ты сумел привлечь к себе египтян. Ты сумел договориться с греками, что жили в Египте. Они все признали тебя, государь. Ты присоединил к Египту Киренаиду. Ты возродил величие Египта.

– Но я провозгласил себя фараоном. И тень Александра прокляла меня, Диокл. Никому я еще не рассказывал про это. Сам мертвый царь в ночь, после моей коронации явился мне и предал мой род проклятию.

– Сам Александр явился тебе во сне? – изумился философ. Он хорошо знал, что мог означать такой сон. Это было страшное проклятие мертвого. – Это не могло тебе показаться, государь?

– Нет. Я видел его словно живого. Он был бледен, и он стоял в тех же доспехах, в которых его хоронили. Я был страшно напуган. Это был даже не сон, друг мой. Я не могу теперь сказать, я спал тогда или нет.

– Это могло быть только видение, государь. Видения могут рождаться в наших головах.

– Но это было не видение, Диокл. Это было проклятие. Проклятие того, кто ушел за грань смерти.

– Кто знает, государь? Кто может сказать это наверняка? Мир всего лишь зеркало наших поступков.

– Ты снова начинаешь говорить загадками, Диокл.

Диокл теперь точно знал, почему Птолемей побоялся провозгласить себя богом, как делали до него все фараоны Египта, и остался только царем.

Но это было не все, что хотел сообщить ему Птолемей. Самая главная новость была впереди. Она касалась будущего, а не прошлого и потому была много важнее…

Дом философа Диокла, друга фараона Птолемея Первого.

Год 283 до н. э.

Весь следующий день Диокл просидел в своем доме. Он никуда не выходил за стены, и приказал слугам разыскать Ахилла, единственного сына и наследника.

«Нужно поговорить с сыном. Царь поведал мне много интересного. И начал Птолемей издалека. С чего бы это? Он решил именно со мной поделиться большим государственным секретом».

Слуга открыл двери и пропустил в покои философа воина.

Молодой человек не был похож на отца. Его высокое и стройное тело – было телом воина, а не философа. Он был мускулист и широкоплеч. И с ранней юности его привлекало оружие и физические упражнения. Он совершенно не проявлял склонности к философии и наукам.

Злые языки даже поговаривали что Афродисия, жена Диокла, прижила Ахилла не от тщедушного и худого философа, но от египтянина, командира пеших лучников Птолемея. Но сам Диокл знал свою жену лучше. Она была верной и порядочной женой. А Ахилл, скорее всего, пошел в своего могучего деда Клеомана, отца Афродисии.

Ахилл унаследовал от воина Клеомана страсть к войне и сражениям. Он хотел стать солдатом, и отец устроил его в личную гвардию царя простым воином. Теперь сын был уже таксиархом Золотой стражи и товарищем молодого принца Птолемея-Младшего.

– Ты хотел меня видеть, отец? – спросил Ахилл, входя в комнату, где Диокл хранил папирусы, над которыми работал.

– Да, сын. Я хотел тебя видеть.

– Мне сейчас некогда отец. Я должен идти в таверну «Щит Александра». Там у нас встреча с друзьями. Придут командиры конной гвардии и командиры колесничих. Можно я зайду к тебе вечером, отец. Или лучше завтра утром.

– Нет, – резко возразил философ. – Ты станешь говорить со мной сейчас. Не стоит тебе быть столь легкомысленным. Речь идет о твоем будущем, сын.

– О будущем? – удивился Ахилл серьезности отца. – Но мы с тобой много говорили о нем. Неужели это столь важно? Я уже воин в царской дружине. Я таксиарх.

– Это важно! – вскричал Диокл. – Я должен тебе сказать то, от чего зависит твое будущее. Ты давно видел молодого Птолемея?

– Принца? Которого из Птолемеев?

– Младшего. Сына царя от Береники.

– Я видел его вчера. Он мой друг. Ты же знаешь, что старший принц Птолемей-Мага меня терпеть не может. А что такое, отец?

– Завтра наш царь провозгласит указ о том, что передает власть в руки молодого Птолемея! Вот что!

– Как? – Ахилл сел на стул. – Молодой принц станет соправителем?

– Нет, – покачал головой Диокл. – Если бы он стал соправителем, то все нити власти все равно были бы у старого Птолемея. Но он передает сыну всю полноту власти! Молодой Птолемей станет новым фараоном! И фараоном единственным!

– Царь добровольно откажется от всей власти? Невероятно! В обход старшего сына царя! – удивился Ахилл. – Но смирятся ли с этим принцы Птолемей-Мага и Аргей? Принц Птолемей-младший рожден второй женой царя Береникой. А Береника не больше чем простая служанка.

– Вот именно, сын мой. Именно! И пока жив наш царь, никто не осмелится оспаривать его решения. Но после его смерти молодые принцы сцепятся в смертельной борьбе за корону Верхнего и Нижнего Египта. Эта династия обречена, сын мой. Обречена!

– Ты что, отец? Но ты сам говорил, что царство при Птолемеях укрепилось как никогда и это новый расцвет Египта.

– Так было, сын. Но теперь все не так. И не спрашивай меня почему. Я не могу тебе ответить на этот вопрос. Это не моя тайна и она умрет со мной. Да и опасно знать то, что стало известно мне. Сейчас я боюсь того, что мои дети и будущие внуки падут вместе с проклятой династией.

Ахилл был поражен переменой, которая произошла с его отцом. Он до этого всегда был верным сторонником царя и его династии. И то, что он говорил теперь, не укладывалось в голове молодого воина…

Дворец фараона, покои царственной принцессы Арсинои, дочери Птолемея Первого и царицы Береники Прекрасной.

Год 283 до н. э.

Молодой Ахилл ночью отправился на тайное свидание с принцессой Арисиноей. Молодая взбалмошная красавица уже месяц дарила его своей любовью. И об их связи, благодаря хитрости принцессы, пока никто при дворе не догадывался.

Арсиноя была дочерью царя Птолемея Первого от второй и любимой жены Береники. Принцесса пошла в мать и была такой же красавицей. Придворные без лести называли её самой красивой женщиной Александрии.

Принцесса была высока ростом и обладала стройной фигурой нимфы, словно боги намеренно создали её для того, чтобы позировать скульпторам, дабы могли они воспроизвести в мраморе то, что создано небожителями из плоти и крови.

Длинные черные вьющиеся волосы Арсинои опускались ниже плеч, и её смуглая кожа говорила о дорийском происхождении принцессы.

Настоящие египтянки при дворе Птолемея отличались от гречанок более низким ростом и более крупными чертами лица. Эти носили по давней моде пышные парики. Мать Арсинои царица Береника, также обладавшая роскошными волосами, никогда не пользовалась этим предметом туалета модницы того времени. И дочь царя всегда гордилась тем, чем наградили её боги.

Арсиноя носила легкую и небольшую диадему вместо закрытого калафа, дабы не скрывать красоту своих волос. Но глаза она всегда подводила, как это делали знатные египтянки.

Когда Ахилл проник через балкон в покои молодой принцессы, он увидел её сидящей на кровати. Она была в платье, украшенном золотым шитьем и драгоценными камнями, какие носили знатные египтянки, и в изящных сандалиях из золоченых нитей с жемчугом.

Ахилл явился в египетской рубахе без рукавов и юбке с передником. Таким его любила видеть Арсиноя. Его могучая фигура тогда открывалась во всей красе. Греки не считали такую одежду приемлемой, но все больше молодых юношей предпочитали именно египетские традиции.

– Ахилл!

– Арсиноя! Я так ждал часа нашей встречи. Я уже думал, что принцесса позабыла меня.

– Я уже давно удалила служанок и приказала им меня не беспокоить до самого утра. Они так болтливы. Сюда войти никто не посмеет. Мы одни.

– А царь? – спросил Ахилл, подходя к ней и садясь рядом. – Твой отец не может навестить тебя?

– Отец никогда не приходит ко мне в эти часы. Да и своим вниманием он меня редко балует. Он любит по-настоящему только моего брата Птолемея-младшего. Всех остальных сыновей и дочерей он ни во что ни ставит. Хоть я и дочь его любимой Береники.

– А что бы он сказал, если бы я попросил тебя в жены, Арсиноя?

– Не думаю, что царь на это согласится, Ахилл. Ему выгодно выдать меня замуж за какого-то царя во имя царства Египетского. Да и египетские традиции не позволят этого сделать.

– А у меня новости, Арсиноя. Твой отец собирается передать трон твоему единоутробному брату Птолемею.

– Что? – принцесса посмотрела на любовника. – Птолемей станет соправителем отца?

– Не соправителем, он станет царем. Твой отец добровольно передаст ему бразды правления государством. И тогда я стану просить нового царя, другом которого являюсь, отдать тебя мне в жены.

– Не стоит этого делать, Ахилл, – прошептала она и обняла молодого человека за плечи.

– Отчего, Арсиноя?

– Мой брат тебе также откажет! Египетские традиции все больше входят в нашу жизнь. Мы больше не македонские знатные люди из семьи Лагов. Мы семья самого царя.

– Но…

– Ахилл! – она прервала его. – Не стоит тебе тратить время на разговоры. Я сейчас принадлежу только тебе. В эти часы я твоя. Зачем тебе рассуждать о том, что будет завтра?

Она расстегнула застежку каласириса и он спал с её плеч, обнажив грудь красавицы. Ахилл не заставил себя уговаривать и, в свою очередь, расстегнул пояс и его одеяния упали вниз.

Записи из дневника Крылова.

Москва 1918 год.

Марина вернулась….

Я лег спать рано. Работать мне не хотелось. Было холодно, а побаловать меня горячим чаем некому. Жены нет, и никто не поставил чайник на огонь. Конечно, я мог и сам это сделать, но в доме кроме кипятка и двух кусочков пайкового сахара для чая нет ничего.

За окнами шумел ветер и странно завывал в каминных трубах. Мне снились рабы срывающие цепи. Уже два дня я работал над статьей для журнала «Борьба классов» о восстании рабов в Пантикапее в 102 году до н. э. Нужно было показать весь накал «классовой борьбы», дабы отработать паек. Подобный труд совсем не был мне интересен, тем более что нужно было «связать» восставших рабов с восставшим против «гнета царизма» пролетариатом России. Но что делать? История Деди власти не интересовала. Вот и выводил я на бумаге строки о «гениальных предвидениях» господина Маркса и о движущей «силе истории». А завтра еще придется все печатать на машинке. Ибо выделенная мне для работы машинистка делала по три грамматические ошибки в каждом предложении, а о запятых вообще имела самое смутное представление.

Ночью я проснулся. Не знаю почему. За окнами не стреляли, как обычно, и, кроме монотонного завывания ветра, ничего не мешало мне спать. Но я проснулся, словно от громкого окрика.

Рядом с кроватью сидела женщина. В тусклом свете свечного огарка её лица видно не было.

– Кто здесь? – спросил я, привстав с постели.

Она в ответ лишь произнесла мое имя:

– Кирилл.

Я сразу узнал голос. Это была Марина. Она вернулась и была рядом со мной. Мое сердце начало бешено колотиться. Только потеряв её, я понял, как она мне дорога.

– Марина?

– Ты успел забыть жену?

– Марина? Это и в самом деле ты?

– Это я, Кирилл. Я рядом с тобой.

Я вскочил с кровати и обнял женщину. Я вдохнул запах её волос, и мне захотелось стоять вот так часами, не отрываясь от неё. Я всю жизнь писал работы, которые покажутся скучными множеству людей, и сейчас мне трудно столько лет спустя описать мои чувства. Но могу сказать, что это был тот самый миг счастья. Тогда я это понял.

– Марина! Здесь произошло нечто странное. О тебе никто не помнит…

– Тише, Кирилл. И не дави так сильно.

Она отстранилась от меня. Я с неохотой выпустил жену из объятий.

– Но ты вернулась. Я знал, что ты была. И ты есть.

– Не все так просто, Кирилл.

– А что такое, Марина? Что случилось? Куда ты пропала.

– Я должна была уйти, Кирилл. И все из-за твоего Деди.

– Деди? – удивился я.

Она знала про Деди! И это моя Марина, которая никогда не интересовалась историей Египта. Но то, что она сказала дальше, еще больше удивило меня.

– Ты знаешь про него?

– Я не только знаю про него, но знала и его самого, Кирилл.

– Не могу тебя понять, Марина. Что ты говоришь?

– Ты знаешь, кто такие Нетеру, Кирилл?

– Еще бы мне этого не знать, Марина. Нетеру из Абгеред, это те, кого принимали за богов Египта в древние времена.

– В нашем понимании они и есть боги, Кирилл. И я сама, если все тебе расскажу, не уложусь в твоем понимании. Этот Нетеру мой враг, и мой друг одновременно. Благодаря ему я стала той, кто я есть теперь.

– Ты хочешь сказать, что знаешь Деди? Человека из старинной египетской легенды? – спросил я.

– Не просто знаю. Я была его женщиной, той самой кто родил ему сына Осиса.

– Что?

– Я родила от Нетеру сына, Кирилл. Но это было давно. Еще до тебя. Я понимаю, как все это для тебя звучит. И в качестве доказательства я желаю тебе кое-что показать.

– Показать?

– Да. На слова нужно потратить слишком много времени, а они ничего тебе не докажут. А так я все просто покажу. Но для этого тебе стоит вернуться в постель. Ложись.

– Ложиться?

– Да.

Я исполнил просьбу жены.

– Закрой глаза, Кирилл.

Я закрыл…

…Она показала мне величественный тронный зал. И я видел его! Словно сам был внутри этого здания.

– Ты видишь? – спросила она.

– Что это? Как это происходит? Я не могу понять…

– Это Дикатерион.

– Дикатерион? Дворец Правосудия? Но это Александрия! И не просто Александрия…

– Это Александрия 283 года до новой эры или до Рождества Христова, Кирилл.

– Я не могу понять, как ты это делаешь. Это видение?

– Не задавай мне таких вопросов, ибо я не смогу тебе дать ответов, Кирилл.

– Но я вижу великий город прошлого. Я вижу дворец и вижу людей. И…

Я осекся, ибо увидел старого царя. Это был Птолемей Лаг, основатель династии Лагидов…

Дворец Правосудия – Дикатерион.

Год 283 до н. э.

Тронный зал Дикатериона, величественного дворца Правосудия, был наполнен народом. Фараон Египта призвал лучших людей Александрии, жрецов, чиновников высокого ранга, командиров военных отрядов, иноземных гостей и послов.

Царь Птолемей Лаг был в день передачи власти облачен подобно фараону Египта в традиционную для египетского владыки одежду. Этим он порадовал египетских жрецов, которые толпились у его трона. Жрецы Осириса и Исиды часто пеняли царю на то, что он не чтит древних традиций и часто носит греческие хитоны и хламиды. Они говорили, что раз боги Египта признали его, то стоит ему стать истинным египтянином и отречься от иных обычаев.

Греческие жрецы Зевса-Амона с недовольством посматривали на египтян, жрецов солнечного бога Ра. Это были соперничавшие при дворе фараона культы. Еще Александр Великий, известный своей веротерпимостью, пожелал совместить культ греческого Зевса, царя богов и людей, и египетского великого бога Амона. Центром нового культа стала Александрия, и там был возведен величественный храм нового божества. Служителями этого культа были в основном греки. И они не желали усиления при особе царя своих египетских конкурентов.

Сам Птолемей лучше находил общий язык с греками. В Греции и Македонии жречество жило подачками сильных мира сего, и храмы зависели от расположения царя. В Египте же жречество было почти независимым и соперничало с фараоном. Но царь понимал, что здесь нарушать установленный веками порядок нельзя, и вынужден был искать компромисс.

Жрецы Ра из Гелиополя пытались возвысить свой культ Солнца выше культа Зевса-Амона и не ослабляли натиска на повелителя.

С солнечными жреческими группировками соперничали священнослужители храма бога-быка. Жрецы этого культа были египтяне, и они соединили культ быка-Аписа с культом египетского Осириса и греческого Зевса, назвав нового бога Сераписом. Но этот культ был пока слишком молодым, хоть царь и сделал быка покровителем царского города.

Жрецы Сераписа стояли обособленно и посматривали на враждующие группировки с ухмылками. Вражда Ра и Зевса-Амона была им на руку…

В этот день Птолемею нужно было выглядеть настоящим фараоном. Стража в приемном зале была в египетских юбках с накладками и калафами на головах. В руках они держали щиты и копья. На груди у каждого воина было золотое ожерелье со знаками царствующего фараона.

Придворные также собрались здесь в египетских одеждах, и все это походило на роскошные выходы великого Рамсеса. Фараон воссел на трон и скрестил на груди традиционные символы царской власти скипетр и плеть. На двойной короне красного и белого цвета сверкал золотой урей, символ божественной царской змеи и глазами-изумрудами.

Жрецы провозгласили славу фараону Верхнего и Нижнего Египта, избраннику и слуге богов, Птолемею. Они отошли от древних традиций обожествления фараона, ибо Птолемей Лаг, основатель династии, так и не решился присвоить себе божественные почести, как было положено в Египте.

Птолемей решился только на нескольких жен. Ведь он был отпрыском знатного в Македонии рода Лагов. А по македонским традициям мужчина мог иметь одну жену. Но сам царь Александр, завоевав персидскую империю, завел себе по персидской традиции нескольких жен. И за ним последовали его соратники.

– Во имя богов, и согласно их священной воле, – провозгласил жрец Зевса-Амона, наш владыка, великий фараон Верхнего и Нижнего Египта Птолемей, да живет он вечно, желает объявить свою священную волю народами и странам, мирно проживающим в благоденствии под его священной десницей!

Придворные провозгласили:

– Слово и воля фараона!

– Внимание и повиновение!

Многочисленные придворные и жрецы затихли. Они ждали слова Птолемея. Старый фараон громко заявил:

– Объявлю всем моим подданным, что намерен я провозгласить своим наследником и новым фараоном Верхнего и Нижнего Египта моего сына Птолемея, коего вижу я как хорошего преемника власти и будущего великого государя, что приумножит славу Египта и расширит его границы!

Придворные молчали. Для многих это заявление было неожиданностью. Для Египта не был чем-то новым институт соправительства. Так делали некогда великие фараоны XII династии Аменемхеты и Сенусерты.[8] Но сейчас Птолемей не провозглашал своего сына просто соправителем. Он провозглашал своего сына новым царем. Он добровольно передавал высшую власть сыну. Такого в Египте еще не случалось.

– Ибо я считаю, что владыка должен быть полон сил, а я уже стар и устал от бремени двойной короны, – продолжил фараон. – Боги согнули мою спину, и бремя забот о благе народов населяющих царство, более непосильно для меня. И считаю я, что лучше быть отцом хорошего царя, чем царем, утратившим силу! Внимайте словам моим, ибо просветили меня в том решении сами бессмертные боги!

Придворные покорно провозгласили:

– Слово и воля фараона!

– Внимание и повиновение!

Молодой принц Птолемей, также облаченный с царской пышностью, приблизился к трону. Принц был худощав. Он не обладал мощной атлетической фигурой, какая была у его отца в молодости. Но лицо он имел красивое. Он походил на мать – прекрасную Беренику.

Могучий принц Птолемей-Мага, сын царя от его первой жены Эвридики с ненавистью посмотрел на своего счастливого брата. То же самое сделал и другой брат Птолемея-Младшего принц Аргей. Он сжал рукоять своего длинного ассирийского меча. Костяшки его пальцев при этом побелели.

Философ Диокл перехватил взгляды принцев. Он понял, что борьба за власть будет страшной. Проклятие Птолемеев уже начало свое разрушительное действие…