Читать книгу Анна Шелкова - Владимир Аполлонович Владыкин - Страница 14

…В последующие дни в семье Бобровых произошла, говоря современным языком, разборка. Николай Сергеевич допытывался у жены: кто её друзья? Галина Егоровна, как настоящая партизанка, хранила упорное молчание, или просила оставить её в покое. Николай Сергеевич запретил супруге куда-либо выходить из дому. Она, конечно, поняла, из-за чего на неё обрушился гнев мужа, и в свою защиту лишь отпускала короткие фразы. Наконец, было сказано, что с этого дня дальнейшее совместное проживание невозможно, он будет добиваться скорейшего развода. У Галины Егоровна от услышанного округлились глаза, и на секунду всё потемнело…

Бобров уехал на работу в тягостном, неприятном чувстве. Людмила также высказала матери ряд упрёков и посоветовала уехать к своей матери и прекратить подрывать авторитет отца.

– Это вы пошли на меня своим заговором! – закричала Галина Егоровна, полная отчаяния. – Да, вы… нелюди, вам нужно только положение, слава, почёт, а человек вам ничто, козявка, которую легко раздавить!

– Ах, перестань, мама, нести вздор, сколько раз тебе говорили! А ты не ведаешь, что творишь, ты не признаёшь свою вину, ты предала отца!

– Я его не предавала? Это он меня! Если бы, Люда, ты знала, какой он самодур! – она отчаянно покачала головой, – Меня он ревновал к каждому столбу. Я была с ангельской душой, наивная, непосредственная. Вот как вы сейчас, а он… Он отравлял мою душу придирками, топтал моё достоинство, как половую тряпку. Так сколько я должна была терпеть и сносить спокойно его тупую деспотию?

– Мама, всех нюансов ваших отношений, я не знаю. Отца я не защищаю. Но почему ты не понимаешь, что против него настроила весь город?

– Да это неправда! С ним ничего не случится… Меня друзья очень ценят, любят, по крайней мере – уважают! С ними я почувствовала себя счастливой, со мной они считаются. Если хочешь знать – женщиной почувствовала… Я бы давно могла его оставить, да вас, малышек, пожалела…

– Мама…

– Люда, не перебивай, дай выскажусь в последний раз! – оборвала окриком Галина Егоровна. – Да, я подлая, но я женщина. Отец этого не понимает, он привык мной помыкать и командовать… Всё лучшее я отдавала вам! А вы этого не оценили. Вам всего дороже авторитет отца, а я уже не нужна? – она заплакала.

– Мама, не путай одно с другим. Ты себе отчёта не отдаёшь, что сделала, какой моральный урон отцу нанесла…

– Это всё красивые слова. Что ты, Люда, знаешь? На его худосочной честности счастье не построишь! Ну чего ты за его авторитет вшивый ухватилась, как за манну небесную. Ты ещё жизни не видела…

Людмила молча смотрела на мать и поняла, что у неё, наверное, была всегда такая позиция. В душе она соглашалась с матерью, что так сейчас думают большинство. Но только некоторые притворяются, с трибун говорят правильные слова о справедливости и заботе о народе, а на деле поступают совсем наоборот. Но таких, как отец, раз-два и обчёлся, они истинные фанаты своего дела. В современной жизни, наверное, как никогда в большом ходу высокая приспособляемость во всех слоях общества. Поэтому всем не нужны идеалы Бобровых, так как поражены микробом коллективного эгоизма. Негласная двойная мораль правит обществом, исповедуемая двурушниками, приспособленцами и карьеристами, которые только прикрываются добропорядочностью. А сами жульничают и воруют.

– Хватит, мама, зато я уверена, что так, как делаешь ты, порядочные женщины с ангельской душой не поступают, – тоном отповеди проговорила Людмила.

Галина Егоровна, чтобы вызвать у родных к себе жалость, заплакала навзрыд, закрыв ладонями лицо.

– Ты жестокая, как и отец, из всего делаешь проблему, а на чувства мои тебе наплевать! – сквозь рыдания прорывались слова, полные скорби, обиды и безудержного страдания.

Мама, если ты уверена, что пить начала по вине отца, то ещё не поздно вам восстановить добрые прежние отношения.

Галина Егоровна, опустила голову, и в досаде медленно ею покачала.

– Видишь, как далеко зашло, ты его люто ненавидишь, мстишь ему. Тогда легче всего начинать жить заново, но уже отдельно ему и тебе. Докажи отцу, что он тиранил и сковал твои возможности?..

– У меня для этого нет профессии? Зато я могу налаживать деловые связи. Но тебе не жалко, что я уйду? – спросила она, немного успокоившись.

– Другого выхода просто нет. Сейчас браков много распадается. Вы будете не исключение, мама…

– Наташа тоже так считает? – жалобно спросила Галина Егоровнами. – И, конечно, вы останетесь не со мной, – обречённо махнула она рукой, при этом в её ожидающем взгляде, полном мольбы и скорби, блеснул испуг, что от неё немилосердно отрекаются дочери, как от прокажённой.

– Мама, извини, но нам за тебя стыдно. Тебе достаточно этого? Но мы от тебя не отказываемся, мы тебя по-прежнему любим…

– Да? Спасибо, хоть на этом. Куда же я должна уйти, неужели не претендую на часть этой квартиры?

– Разумеется, но бабушка живёт одна, а ты о ней совсем забыла…

– Я забыла, а вы на что же? Хорошо придумали! Не боитесь, что люди станут думать: мать изгнали из дому? Ещё камнями забейте, как библейскую грешницу?

– Мама, это ничуть не хуже того, что сейчас говорят о вас с отцом разные небылицы и были…

– Меня бесполезно обсуждать. Отсюда я не уйду пока отец не предоставит мне жилплощадь… – крикнула она.

– Ты хорошо знаешь, что на такое условие он не пойдёт!

– А почему я должна терять то, что здесь мне по праву принадлежит? – возмущённо крикнула Галина Егоровна. – Просто вы алчные, готовы меня лишить последнего…

– Да нет же, но у бабушки, живущей в старинном доме, большая двухкомнатная квартира.

– Ну так что же, завтра отец приведёт женщину. Как это будет называться, он правильно поступит?

– Ему, наверное, тоже нелегко ломать устоявшийся семейный уклад, но коли так получилось ты уж не обижайся. В том, как вы жили – хорошего тоже мало, сплошной кошмар…

– Почему он ни разу не поговорил со мной нормально и в душу не заглянул? Не растрогал так, чтобы всё внутри затрепетало и вызвало бы воспоминание о самых лучших наших днях? Вместо душевного участия – одни упрёки, на какие и вы мастерицы, как тут не запить? Но ведь я вовсе не беспутная! – с душевной болью вырвалось у неё и слёзы снова потекли. – Если очень захочу, то и пить брошу… Ах, никому я не нужна, и друзья тоже пока друзья, пока отец у власти, а как уйдёт – все его оставят, знаю я это, знаю! – покачала сокрушённо она головой.

– Мама, понимаю твои чаяния, что мы не умеем общаться, это, к сожалению, верно. Но у отца такая ответственная работа, такая огромная моральная, психологическая нагрузка! Естественно, с него вина не снимается, он жестковатый. Наверное, мужчины все такие… в любом возрасте. Редко встретишь по-настоящему сильных и душевных, принципиальных и нежных.

– Слава Богу, ты ещё не хлебнула такого липового счастья. Зато сердцем понимаешь. Я же скажу от себя. Избегай мужчин похожих на отца. Хотя все они эгоисты. – Галина Егоровна отвернулась, махнула рукой, вспомнив непристойную выходку знакомого мужчины, потом в досаде рукой взялась за лоб.

– Мама, возможно, ты по-своему права. Но мне пора в институт…

Галина Егоровна подняла руку, слабым движением отмахнулась, дескать, ступай, не держу. Потом она только слышала, как за дочерью тихо притворилась дверь. Сейчас она пыталась восстановить в памяти весь разговор, а именно что говорила Людмила относительно того ближайшего события, которому они были готовы её подвергнуть. Всё уже заранее решено, как по приговору суда, не подлежащему отмене. Людмила защищала отца, вот что ясно, как горькое вино. Галина Егоровна с трудом припомнила слова дочери: «Сейчас много расходятся, или распадается браков и вы с отцом не исключение. Ты отца ненавидишь, ты ему мстила». Выходило, что дочери давно всё обдумали и обсудили, они дорожат репутацией отца, а то, что мать гибнет по его вине, это они отвергают, как недоразумение. Им легко отказаться от матери, чем признать отца виновным во всех её несчастьях. Людмила старалась её уговаривать, с холодным расчётом выпроваживала к бабушке, будто у неё уже больше нет никаких прав в этой квартире. И хоть не сказала, что таким конченым пьяницам, как она, мать, лучше не жить.

От сознания этой горькой мысли, Галина Егоровна машинально закурила и сокрушённо покачала головой, поднося сигарету к губам в такт своему степенному покачиванию. Вот и дожилась, что отныне дочери не хотят видеть рядом мать. На душе было бесконечно тяжело. Однако оправдывать себя не хотела, видно, такая у неё несчастливая судьба, поделом ей досталось. А ведь всё в руках самого человека. Он только и может влиять на свою судьбу. Но как это делалось, она совершенно не ведала. Ведь хорошо понимала, что взялись за неё дочери – вершители её дальнейшей судьбы? Конечно, зачем им увядшая мать, главное, они молоды, вступили во взрослую самостоятельную жизнь, им пора обзаводиться кавалерами, у Люды, наверное, уже имеется кто-то, потому не стала терпеть пьяницу мать, ей стыдно за неё перед женихом. Наташа всегда больше к отцу тянулась, а чем же он таким к себе притягивал её, ведь он с обеими мало общался? Разве что иногда помогал уроки делать, они считали его большим человеком. Но вырастила дочерей она, мать, за что вот такая «награда», такое неблагодарное отношение, словно к скотине какой. Будь они все неладны! «Господи, прости, не хочу проклинать моих девочек. Но чего же ты меня от погибели и растления не уберёг, вверг, как в пучину огненную – печально, покаянно, с мягкой укоризной роняла она слова, отчего глаза вновь наливались слезами…

Галина Егоровна глубоко вздохнула, затянулась сигаретой жадно раз три и вдавила её в пепельницу. Ей самой до чёртиков в глазах опротивела такая несобранная, расхристанная жизнь, какую она безвольно, но с радостью ложного обновления впечатлений вела несколько лет. К тому же на ней лежала несмываемая вина того, что уже была не раз грешна перед мужем не только телом, но и душой, потому как узнавала от него некоторые сведения по его работе, так и передавала теневым дельцам. Все они были руководители предприятий, промторгов и продторгов, частные торговцы на рынках, строители-шибаи, и такие люди, о которых мало что знала и чем они конкретно занимались. Собственно, говоря, от мужа она редко что могла добиться. К примеру, выбить разрешение на право работы по договору шибаям. Зато в её распоряжении были его деловые бумаги, которыми набит портфель. Но иногда Николай Сергеевич подвергался её расспросам…

При швейной фабрике открывались цеха по новым технологиям пошива ширпотреба, экспериментальная лаборатория, изучавшая спрос покупателей на ту или иную модель и шила пробные модели. Тогда это было новинкой. В районе открывались дополнительные автоматизированные линии по розливу вина, пива и водки. Благоустройством дорог занимались самостийные бригады шибаёв, равно как и в строительных отраслях. И на всё надо было заполучить разрешение через председателя райисполкома или его помощников. На рынке заезжие торговцы просили постоянно закреплённые за ними места, а кто-то просил место под строительство пивбара, небольшого кафе, забегаловки просто установить бочку для продажи пива или кваса…

Всех этих деловых людей с замами связывала незаконная нажива. Галина Егоровна зная превосходства супруга, что он органически не терпел протекционизма, прозрачно его замам намекала, что Николай Сергеевич сильно загружен работой, поэтому должны выполнять его прямые обязанности, как того велят обстоятельства. Больше всего она обращалась к заму по благоустройству и торговле, к которому быстро подобрала ключик, что бы Никита Олегович понимал её буквально с полуслова. Сначала, конечно, у него срабатывала защитная реакция, а что если Галина Егоровна просто вздумала прозондировать помощника мужа на предмет, так сказать, личной преданности шефу?

Но в то же время он был немало наслышан о жене Боброва, участвовавшей в тайных банкетах всей городской верхушки, которую, некоторые полагали, она ловко использовала с каким-то своим дальновидным прицелом. Причём её присутствие на гульбищах держали в секрете, чтобы Бобров не прослышал о супруге пикантные выходки. Впрочем, иные дельцы воспринимали её даже как полпреда, представлявшего мужа, нарочно избегавшего шумные сборища, придерживаясь какой-то допотопной морали, и при этом сознательно нарушал партийную этику, то есть кастовость…

Итак, Никита Олегович, рассеяв подозрения относительно деловых качеств Галины Егоровны, брался пробивать её предложения, полученные ещё от кого-то. Если бы кто другой просил, то он бы ещё подумал, надо ли рисковать ради сомнительного дела. Он побаивался сурового преда райисполкома. Ведь сама жена шефа просила об услуге, тогда надо непременно уважить. Она, похоже, знает что делает. Только непонятно, зачем за спиною мужа затеяла порулить районом?

Но потом ему позвонили, чтобы неукоснительно выполнял все её поручения. Причём ему перепадали вознаграждения. И Никита Сергеевич догадался о затеянной игре Галины Егоровны против своего мужа, сумевшей для этого опасного дела втянуть в него с расчётом зама. Затем тонко намекнула, что Бобров скоро уйдёт, а его место непременно займёт он, Никита Олегович. Перспектива была соблазнительна, а жена шефа душа, а не человек.