Читать книгу Благословенно МВИЗРУ ПВО. Книга одиннадцатая - Владимир Борисович Броудо - Страница 9

Череповецкая бригада после удачно проведённых стрельб начала загружаться на эшелоны, а полковник Горб, и я вылетели с аэродрома «Камбала» в Ярославль.

Прошло совсем немного времени после возвращения с полигона и чуть больше со злополучной операции на моей голове в Ярославском госпитале, как я начал чувствовать нарастающую боль в виске и левом глазу.

Я и жена провели консилиум и решили, что это последствия хирургического вмешательства в мой затылок. К врачу идти было некогда – с головной болью я выехал (в очередной раз) на стрельбы с Вологодским полком.

На полигоне я поведал о своей проблеме однокашнику – командиру полка Урузмагу Огоеву и выказал нежелание идти к живодёрам в госпиталь. Тот сказал, что начальник здравоохранения Вологодской области у него лучший друг и предложил приехать к нему на консультацию.

Голова болела, глаз дёргался, поэтому по приезду с полигона я так и сделал – приехал в Вологду.

Начальником здравоохранения Вологодской области было предложено мне лечь на диагностику (и очевидно последующую за тем операцию) в областную нейрохирургическую больницу.

Я согласовал такое решение с комкором генералом Майоровым, и он мне разрешил выехать на лечение в Вологду.

Через пару недель меня уже диагностировали в нейрохирургии. Множество всяких анализов и замеров не дали врачам возможности принять решение о причинах первой операции сделанной в Ярославле.

Тогда мне ввели в кровь изотопы и под каким-то колпаком посмотрели их движение. Что это дало – не знаю (врачи мне ничего не объясняли), но было принято решение: делать операцию.

Периодически меня навещал Урузмаг – полк его стоял под Вологдой, от больницы около двадцати километров.

Вечером, перед днём операции, он снова приехал и забрал меня к себе домой: расслабиться, отвлечься от проблем и поужинать.

Я, не подумав, согласился….

Застолье в разговорах и воспоминаниях о курсантской жизни продолжалось до трёх утра, затем Огоев отвёз меня обратно в больницу – надо было отдохнуть перед операцией. В здание меня долго не пускали – разбирались, кто я и как оказался вне палаты ночью. Дверь открыли только через полчаса после предъявления «пропуска» – бутылки водки и двух банок тушёнки, которые оказались у Урузмага в машине.

В десять часов утра меня повезли на операцию.

Сначала наркологи вставили мне трубки и начали вводить наркоз, он не действовал. Тогда они спросили меня, не употреблял ли я вечером алкоголь (можно было и не спрашивать – наверняка запах благородного коньяка, который мы пили с Урузмагом веял по свей операционной).

Вот такой французский коньяк мы с Урузмагом Огоевым употребляли в ту памятную ночь перед нейрооперацией

В память о моём безрассудстве Огоев после операции вручил мне одну из тех бутылок французского коньяка что мы употребляли в ту памятную ночь.

Я храню эту бутылку как свидетельство о том интересном времени.

«Немного» – сознался я.

Слава Богу операцию отменять не стали, но (как мне потом сказали врачи) дозу наркоза пришлось серьёзно увеличить….

Очнулся я через пять часов в палате. Тяжёлое состояние. Только помню, открыл глаза, вижу – всё передо мной плывёт.

Плывёт и дверной проём, а в нём… стоит Анна!

Думал сон или наркоз ещё действует, а оказалось, что Урузмаг ей позвонил и сообщил о проведённой операции. Анна не выдержала и приехала. Операция в Вологде длилась больше четырёх часов.

Пролежал я в нейрохирургии около месяца.

Перед выпиской спросил у врачей, что у меня было. Ответили: с самого начала был обыкновенный жировик (липома), но это поняли только после проведения повторной операции и взятия анализа на гистологию. Пояснили что здесь, в Вологде, меня так долго обследовали, думая, что при первой операции хирурги увидели что-то очень серьёзное, такое, что не смогли сами прооперировать.

Врачи проговорились о том, что меня чуть не покалечили в госпитале во время предыдущей операции: рассекли липому как фурункул, а не вырезали её капсулу. Затем (что им вообще не понятно) – не сделав ничего, зашили затылок.

И это ещё не всё: в военном госпитале Ярославля эскулап-пенсионер сделал недопустимо глубокий разрез, повредив нерв – нейрохирургам пришлось его сшивать.

Может и так – не знаю…

Однако точно одно: врачи областной нейрохирургической больницы сделали своё дело великолепно – глаз дёргаться перестал, прошли и головные боли.

Рассказывая о лечении в Вологде нельзя не рассказать об интересных соседях по палате в нейрохирургии.

В палате, где я лежал кроме меня находилось четыре человека, но двое были обычными, как-бы «безликими» и мне не запомнились. А вот двоих я запомнил отлично.

Первый был заслуженным учителем – поджарый в возрасте человек лет около шестидесяти по имени Пётр Иванович. Он обычно сидел, упершись тяжёлым взглядом в стену, думая о чём-то своём, и не реагировал на разговоры в палате. Изредка он доставал из тумбочки пачку каких-то лекарств и несколько штук высыпал себе в рот запивая водой. Вскоре я узнал – его мучают страшные головные боли из-за того, что у него в голове образовалась какая-то опухоль. Врачи его обследуют для принятия решения о дальнейших действиях. Ежедневно к нему приходила жена – щуплая, просто одетая женщина. Она садилась рядом с мужем, и перекинувшись парой фраз, они замолкали. Просидев около часа, женщина уходила, оставив мужа в той же позе в какой она его застала.

Мы (остальные четверо в палате) были молодыми, жизнь казалось вечностью, и мы просто не понимали, что происходит в душе этих двух пожилых людей…

Второй человек из нашей палаты, который мне хорошо запомнился – молодой вологодский парень был золотоискателем.

Он проработал в Якутии на добыче золота пять лет. Эта профессия и особенности добычи золота меня интересовали, и я много расспрашивал его о его работе на приисках, благо обстановка позволяла это делать.

Парень рассказал мне обо всей опасности, интриге и тяжести добычи жёлтого металла. Узнав, что я военный и подполковник – Виктор (так его звали) меня зауважал, и я стал для него авторитетом.

Позже я узнал, что я стал для него неоспариваемым лидером не только за моё воинское звание, а за то каким именем я его назвал.

А дело было так. Однажды я сказал, что он ведёт себя как Че Гевара. Парень насторожился и замкнулся, очевидно, думая, что это какое-то оскорбление. Я его обиду понял не сразу – кто в те времена не знал, кто такой Че Гевара?

Пришлось ему рассказать о товарище Че.

Объяснил, как мог что Эрнесто Че Гевара латиноамериканский революционер, коменданте Кубинской революции 1959 года. Друг Фиделя Кастро (Виктор о нём слышал).

Объяснил, что я назвал его именем этого революционера потому, что Че Гевара был решительным парнем со своими убеждениями. Он даже выдвинул новую теорию революции: она придавала особое значение небольшим группам революционеров, способным на радикальный политический поворот.

Очевидно, я рассказал толково, так как заинтересовал Виктора хорошо раскрыв героическую сущность революционера.

На следующий день по его требованию друзья принесли книгу о кубинце, прочитав которую он потребовал всех в палате называть его не иначе как Че Гевара. Приходившие друзья стали обращаться к нему таким же образом.

Деньжат у новоиспечённого товарища «Че» было много и, конечно, было много друзей, желающих вместе с ним потратить заработанное. Каждый день золотоискателю приносили огромное количество еды, он делился, и наша палата ужинала «до отвала».

Именно в Вологодской больнице я впервые попробовал копченую куру – она мне очень понравилась. Пошутил, что таких кур я бы съел много – килограмм десять. На следующий день мешок копчёных цыплят был доставлен друзьями «Че» в нашу палату. Мы вечерами с удовольствием их уминали, а по субботам и воскресениям даже запивая хорошим вином (поставки осуществлялись всё теми же друзьями «Че»).

Как-то на рассказе золотоискателя сопалатники по больнице акцентировали внимание на том, что артелью «мылось» золото, безвыездно из тайги по два года. Естественно, что мужиков заинтересовал серьёзный вопрос: как они обходились без женщин.

Вот что рассказал Виктор.

– «У нас была одна женщина на девять мужиков, работала поваром – начал он своё повествование – к ней все ходили «за этим делом». Проблема для меня заключалась в том, что она брала с мужиков золотом, причём слитками, а у меня их не было. Ребята давали ей тонкие золотые пластинки размером около квадратного сантиметра. Где они их брали я не имел никакого представления и даже не мог вообразить откуда их берут. От меня это члены бригады держали в строгой тайне. Я работал с ними недавно, был самый молодой, и мужики, посмеиваясь надо мной, говорили:

– «Мы бережем твоё целомудрие! Рано ещё тебе за такие услуги рассчитываться золотом»».

При этих словах Виктора в палате начали хихикать, а один из молодых парней сразу стал выражать золотоискателю соболезнование. Тот прервал его на полуслове:

– «Да подожди ты! Дай дорассказать. Всё тайное когда-то становится известным. В этом случае тоже так случилось. Как-то, после сильного запоя я решил выведать у одного из мужиков, где они берут золотые пластины для поварихи. Конечно, я знал то, что самородки выглядят не так, да и мы занимаемся тем что намываем золотой песок. В руках эти пластины я не держал, но думал, что может мужики каким-то образом золотой песок прессуют.

При работе может и повезёт найти самородок, но «замылить» (украсть) его не так просто – на каждом прииске у добываемого металла своя проба».

Виктор пояснил, что в добываемом золоте обычны примеси серебра, меди, железа, свинца, ртути, платины, марганца и других металлов. В разных местах разработок пропорция отличается.

Вот по составу этих примесей могут найти в каком районе и даже прииске произошла кража.

И вообще – с самородками шутки плохи: за ними ведётся специальный контроль и учёт. Быстро найдут и посадят.

– «А вот с золотыми пластинами всё оказалось до смешного просто – продолжил свой рассказ Виктор – тот, кого я спрашивал расслабился от спирта и «пожалел» меня. Он посоветовал сходить в подполье мастерской – там в одном из ящиков (сказал каком) взять самородок и тоже посетить повариху.

Я с интересом ждал возможности попасть в мастерскую (на прииске тоже существуют свои порядки). Не знаю, что меня больше интересовало: самородки или повариха. Когда мне такая возможность представилась я залез в подполье и открыл указанный ящик.

То, что я увидел, привело меня к приступу смеха. Я увидел распиленный на пластинки… латунный самовар! – так закончил один из своих рассказов о жизни золотоискателей «товарищ «Че».

Всё же надо рассказать, как закончилось пребывание в нашей палате заслуженного учителя Петра Ивановича. Грустно закончилось…

Как-то на одном субботнем ужине к нашей компании неожиданно он решил присоединиться. Мы удивились – он до этого никогда себе этого не позволял и даже не участвовал в наших разговорах. И в этот раз он не выпил предложенного вина и только изобразил что что-то ест. Все настороженно недоумевали, но вдруг он заговорил, обращаясь сразу ко всем:

– «Ребята, мне врачи предложили делать операцию по удалению опухоли. Слабоват я для таких дел. Я и жена не знаем, что делать, детей у нас нет – спросили бы… Что бы вы сделали на моём месте?». Его вопрос вогнал всех в недоумение – ну что мы можем посоветовать и вообще – кто мы такие? Однако молодость и уверенность в завтрашнем дне постепенно развязала всем языки:

– «Надо делать…. Конечно, надо оперироваться… С дикой постоянной головной болью нельзя жить… Всё будет хорошо …. Врачи здесь ассы сделают всё как надо!».

Ребята приводили примеры из собственного опыта пережитых операций, рассказывали разные случаи из жизни друзей и родственников. Всё заканчивалось удачно – люди выздоравливали. Результатом нашего разговора стал только один вывод – надо соглашаться на операцию.

Такого же мнения придерживался и я. Операция в Вологде у меня была седьмая по жизни и самая сложная. Все операции (кроме госпитального эскулапа) закончились хорошо, и я был уверен – здесь в нейрохирургии Петру Ивановичу сделают всё как надо.

Он слушал нас молча, но в его глазах скользила какая-то грустная неуверенность и даже безысходность. После ужина Петр Иванович поблагодарил нас за поддержку и сказал, что очевидно мы правы – надо соглашаться на операцию.

Пару дней жизнь в палате продолжала бурлить шутками, рассказами, анекдотами, воспоминаниями. Хоть и серьёзная больница нейрохирургия, но молодость брала своё – о плохом мы не думали – его просто не могло быть!

Те, кому уже сделали операцию постепенно приходили в себя и рассказывали, что это совсем не страшно. Те, кому она предстояла, конечно побаивались, но прятали свои страхи под излишней возбудимостью.

Заслуженного учителя Петра Ивановича прооперировали через двое суток, во вторник после того субботнего ужина.

В палату он не вернулся…

Когда пришла жена Петра Ивановича чтобы забрать оставшиеся в палате вещи – мы не могли смотреть ей в глаза. Понимали – мы не при чём, но всё же было как-то не по себе….