Читать книгу Надеждой тешусь… - Владимир Борисович Дергачев - Страница 7

Тем временем, в институте стали появляться новые сотрудники, вызывавшие у старожилов неподдельный, почти антропологический интерес. Самым удивительным была их невероятное невежество. Так, пошутив однажды в присутствии будущих корифеев науки, насчёт Елдырина, которому впору набросить на него, Москалёва, шинель, он столкнулся с вопросительными взглядами.

– Ельдигин? Это кто, из какого отдела, – спросили его, и Москалёв был вынужден пересказать «Хамелеона» Чехова, попутно уточняя, что в рассказе классика фигурировал Елдырин, а Ельдигино было небольшой деревушкой по дороге на озеро, куда Москалёв часто ездил купаться летом.

Ирочка по-прежнему продолжала веселить институтскую публику – новым достижением была сделанная юной экономисткой рассылка очередного опуса с указанием «Нью-Ёрка» в перечне городов-получателей, который она к тому же искренне считала столицей США. На насмешки коллег не реагировала, заявляя, что их выпады – издержки «верхнего образования» и нечего тут больно умничать.

Между тем перестройка и ускорение уже всерьёз будоражали умы патриотов, уставших от нараставшей неразберихи и начинавшей надоедать бездеятельности руководителей. Компенсировать отсутствие прогресса в институте решил сам Наумов. Единственное, что его подвело – это потеря чувства меры, и даже скорее – чиновничьего нюха. А может, начальник отдела просто устал от бесконечных игрищ в разных кабинетах, высоких и не очень, где пытался реализовать однажды задуманное – разогнать половину сотрудников, создав мощное интеллектуальное ядро, способное и готовое заниматься настоящей наукой. Исчерпав все доводы и не видя конца бесконечным компромиссам, Наумов решил пойти «ва-банк», сразу ударив «по верхам». «Верхами» оказался всё тот же ЦК, куда и пошло написанное им письмо о бессмысленности работы института, научной импотенции сотрудников и необходимости срочной и коренной реорганизации института. Не учёл одного – система работала по обкатанной схеме: письмо вернулось обратно в институт, прошло совещание, потом собрание, где непревзойдённые специалисты бюрократических игрищ задали шефу вполне простой вопрос: А что сделал он сам для укрепления научно-кадрового потенциала института? Ответ, конечно же, никого не удовлетворил: кроме приглашения Наумовым на работу своего бывшего коллеги, им же потом и уволенного, практически ничего. Что крылось за этим «практически» – никто так и не понял, но осуждение было единодушным. Шефу ничего не оставалось, как реализовать свою давнюю мечту и переквалифицироваться в… таксисты. Уже через три месяца все судачили о телепрограмме, в которой ещё не так давно потрясавший всех своей велеречивостью учёный рассказывал теперь уже телезрителям о праве на забастовку, о роли закона о трудовых коллективах и своём видении проблем таксопарка. Больше Наумов на телевидении не появлялся и постепенно о нем все забыли.

* * *

В кабинет Клещёва постучали.

– Да, что ещё? – отрываться от новой публикации в «Иностранной литературе» очень не хотелось. Журнал дали всего на два дня, вся Москва только и говорила об очередном литературном шедевре зарубежного дива. На столе росла гора бумаг, просмотреть которые не было времени. Всё откладывалось.

В кабинет боком просочился страновик из сводного сектора.

– Понимаете, Иван Сергеевич, тут такое дело, не знаю, как и быть. Пришёл обзор из страны, которой я занимаюсь, всего на 14 страницах. Половина разделов не прописана вовсе, таблицы тоже отсутствуют, в общем – полная халтура.

Да чего же некстати пошли эти обзоры, подумал Клещёв. То хоть волком вой, то ни вздохнуть ни… Замечание вернуло Клещёва в мир министерских реалий.