Читать книгу Герой романа. Литературные эссе - Владимир Буров - Страница 6

Я не стал писать это эссе, как буквально эссе. Теперь я помещаю эссе в романы. И сейчас просто беру два фрагмента из двух романов.

Из романа Сириз

Они пошли в парк. Там жарили шашлыки. Алексей предложил заказать.

– С дымком не хочешь?

– Попозже, а то я уже и так не очень-то хочу воссоздавать из небытия мое эссе. Поспать бы. Ты включил диктофон?

– Да.

– Кстати, ты комедии любишь?

– Любил бы, если бы они мне встречались. Комедия бывает очень редко.

– И ты прав. И знаешь почему? На комедии нет спроса у издателей. Они хотят комедию, как беспрерывный смех. Хотят таких комедий, как:

– Укрощение строптивой.

Как:

– Комедия ошибок. – Это ранние пьесы Вильяма Шекспира. В них смех начинается, и продолжается, можно сказать, беспрерывно. Как у Аркадия Райкина. Писавшего… прошу прощенья, читавшего по системе:

– Ни минуты без смеха.

И вот сейчас все также просят:

– Давай, давай, чтобы ежеминутно летели искры до небес. – А не получается. Почему спрашивается? И я вам отвечу. Просто комедия, такая комедия, как Укрощение строптивой и Комедия ошибок, не свойственны душе человека. Можно рассматривать этот жанр, как:

– Исключение из правил. – Могу сказать, что шутов таких, как Джим Керри, осталось меньше на Земле, чем осталось монархов.

Как написал А. Аникст:

– Романтическая комедия более прогрессивный жанр, чем просто Комедия ошибок. Именно он свойственен душе человека. Люди хотели бы именно таких комедий, но… никто их не продает. Нет таких пирожков. Нет такого пива, нет такого коньяка, я бы сказала. Почему? Потому что в такой комедии существует перепад. Ведь, что такое:

– Романтическая комедия? – А это наполовину комедия, а наполовину мелодрама. То так, то эдак. А так нельзя! Хотя даже Джеймс Бонд настаивал:

– Смешать, хотя и не взбалтывать.

Хотя Аникст говорит, что романтическая комедия является более прогрессивной, тем не менее, у нас она еще не востребована. Как говорится:

– Прогресс у нас еще впереди. – Уж если комедия – так комедия, а если мелодрама, то мелодрама. Вместе нельзя. Как говорится, спасибо, что мелодраму разрешили. Хотя и отдельно от юмора. Напрасно, впрочем, вы думаете, что это очень мало. Жаку Оффенбаху вон больше четырех человек выводить на сцену вообще не разрешали. Пятому герою приходилось говорить плакатами.

Дорогие друзья! Это была только присказка. Сказка будет впереди!

Я очень рада, что смогла увидеть в этой пьесе больше, чем другие. Можно сказать, что я счастлива.

– Кстати, – обратилась Даша к парню, держащему диктофон, – я название пьесы уже сказала? Или только подумала? Точно, забыла. Ничего страшного, скажу сейчас. Это:

– Два Веронца!

Перечисляю записанные Аникстом противоречия. Первое, самое знаменитое географическое противоречие:

– Милан и Верона – находятся в глубине страны. – Поэтому нельзя плыть из одного города в другой. А Шекспир плывет. В пьесе плывет Валентин.

Место действия – частью Милан, частью Верона, частью лес между Миланом и Вероной.

Второе противоречие.

– Спид, слуга Валентина, приветствует Ланса, слугу Протея с прибытием в Падую, тогда как на самом деле они встречаются в Милане.

Третье противоречие.

– Валентин попадает в лес, который совсем не похож на итальянский.

Четвертое противоречие.

– Финальная сцена кажется не просто искусственной, а вообще не логичной. Протей, друг Валентина, любивший Джулию, ни с того, ни с сего вдруг начинает объясняться в любви к девушке своего друга Валентина, к Сильвии. Но это бы еще ничего. Он почти тут же просит прощения за свое нелогичное поведение. И это еще бы ничего. Но все тут же прощают его! Как говорится:

– Финита ля комедия! – Ибо теперь уже даже не смешно. Ибо никто уже ничего не понимает. Что Это?

Дж. Довер Уилсон – критик говорит о несообразности финала. И объясняет эту несообразность дефектностью рукописи. Это раз. Второе предположение:

– Рукопись создана из ролей.

Для каждого актера были написаны отрывки, а потом их соединили в рукопись пьесы. Что-то пропустили. В тексте нет, а на сцене что-то там имелось в виду, как само собой разумеющееся.

Другие противоречия объясняются неопытностью раннего Шекспира. Это когда он пишет:

– Падуя, – а надо бы Милан, где встречаются друзья.

И просто описками Шекспира.

– У тебя сигареты есть? – спросила Даша.

– Я не курю, – сказал Алексей. – Впрочем, сигареты у меня есть. Может принести кофе? У тебя в горле не пересохло? Ты волнуешься.

– Кофе давай. А насчет волнения – это вполне естественно. Я ведь сделала открытие.

Она выпила половину чашки, и продолжила свою пламенную речь.

– Друзья мои! За несколько сотен лет никто не заметил еще одного противоречия. Такого же в принципе, как и перечисленные, но ключевого. Да, это противоречие можно назвать:

– Кодом Шекспира.

Смотрите. Все замечают, что лес, в который попадает герой, не итальянский. Это Шервурдский, английский лес!

Кстати, насчет того, что все замечают противоречия. Нет, конечно. Как сказал Пушкин – это особый талант внимательного критика. Так можно прочитать Два Веронца, и ничего, все покажется нормальным, и не заметишь, так называемых, знаменитых ляпов Вильяма Шекспира. Тем не менее, продолжаю дальше. Замечают нелогичное поведение Протея в финальной сцене, замечают еще более нелогичное поведение друзей Протея, которые его прощают. Замечают, что Валентин плывет из сухопутного города Верона в сухопутный город Милан. Замечают, что встреча в Милане, объявляется встречей в Падуе.

И не замечают, что перед нами не Валентин, не друг его Протей, не Джулия, дама, любимая Протеем, не Сильвия, дочь герцога, любимая Валентином, не Ланс, шут Протея, не Спид, шут Валентина, а:

– Актеры! – Да, друзья мои, это были актеры. А не сами люди. Фантастика! Все это видели, но никто не знал. Никто не знал этого Кода Шекспира. А ведь это то же самое противоречие. Смотрите:

– Вместо итальянского леса мы видим Шервурдский лес. Это не описка, и не незнание по молодости лет отличия между итальянскими лесами и английскими. Просто Шервудский лес здесь:

– В роли итальянского! – Точно так же, как Шекспир в роли, например, Протея.

И точно так же, как Падуя в роли Милана. Объяснение элементарное:

– Спектакль дается в Падуе. – И следовательно, Милан пьесы находится сегодня в Падуе. Точно также можно сказать, находясь в Москве:

– Приветствую тебя в Петербурге. – Это как в песне:

– Друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Москве. Всегда будет в Москве. Хотя в спектакле речь идет о встрече в Петербурге.

Как человек состоит из двух людей, из актера и из Гамлета, так и лес двойной, и состоит из персонажа, то есть из итальянского леса, и из актера, то есть из Шервурдского леса. Великолепно, честное слово! Это так логично! Но… все считают, что:

– Актера нет на сцене! – Фантастика! Даже в программке написано, что актер существует, но никто не считает его за человека.

– Высоцкий, Смоктуновский… нет. Как сказано в кино Москва слезам не верит:

– А кто это?

Так почему актера нет на сцене? По одной простой причине:

– Этого не может быть. – Ну, если есть Гамлет, откуда, спрашивается, возьмется еще и Смоктуновский?

Как сказал Пушкин:

– Два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место.

Но, как написано в Библии один человек может быть одет в тело другого человека. И тогда финальная сцена становится понятной. Логичной. Такой же логичной, как представление Смоктуновского Гамлетом.

Ведь одеть на себя можно не только роль умершей Дездемоны или Джульетты, но… и роль друга! Ведь кто такой друг? Это тот, кто может за вас заступиться. Заступить, следовательно, ваше место. Вот друг Протей в финале и заступает место своего друга Валентина, и объясняется в любви Сильвии, подруге своего друга Валентина. Поэтому во второй сцене его все легко и прощают. Ведь он говорил от имени, в роли своего друга Валентина. Помог другу объясниться в любви. Как Валентин Протей объяснился в любви к женщине любимой Валентином, патом раскаялся, как Протей. А люди не понимают, они автоматически думают, что все опять произойдет, как в песне. Когда друг отправился вместо друга на свидание, да так и остался навсегда с девушкой друга. Здесь все по-честному. Как говорится:

– У Шекспира ляпов не бывает.

Ведь как Смоктуновский превращается в Гамлета? Он берет текст, слова Гамлета, и костюм Гамлета. Протей делает то же самое. Он берет слова Валентина, а вместо костюма надевает ревность. И сцена становится не только объяснением в любви, но и сценой ревности, то есть не только комедией, но и драмой. Получается такое определение романтической комедии:

– Комедия – драма – мелодрама. – Такое движение чувств. И превращение всех, так называемых ляпов Вильяма Шекспира в достоинства его пьес.

Самое известное противоречие о море, по которому Валентин плыл из Вероны в Милан, я уже расшифровала в другом месте. Скажу здесь кратко.

На сцене, в кино, как в физике, движение часто показывается, как движение дороги или моря относительно героя. Точкой отсчета в этом случае служит:

– Небо. – Как на корабле. Сначала герой отмечает на небе координаты Вероны. Например, по Полярной звезде. А потом… потом приплыли! Приплыли в Милан, как только на небе появятся координаты Милана. Но главное здесь то, зачем Шекспир это делает?

Дело в том, что способ, которым Шекспир определяет местоположение героя:

– Виден только из зрительного зала!

Поэтому рассказ о том, как герой плывет из одного сухопутного города Вероны в другой сухопутный город Милан, является рассказом о новом устройстве мира. Устройстве, преобразовании мира после Воскресения Иисуса Христа. Устройстве, когда мир делится на две части. Как театр делится на сцену и на зрительный зал.

И следовательно, в пьесе Вильяма Шекспира Два Веронца нет никаких противоречий, если действие пьесы происходит на сцене. Или, что:

– Весь мир театр, а люди в нем актеры.

Замечу еще одну интересную вещь. Если бы, например, в пьесе был описан не Шервурдский лес, а итальянский, как вроде бы должно быть, то это было бы ошибкой. Да это ошибка. Ибо такое правдивое описание было бы утверждением, что на сцене сам Высоцкий, а не актер, исполняющий его роль. Сам Гамлет, а не Смоктуновский в его роли. Следовательно, был бы описан обман. Поразительно, честное слово. И все, что надо для понимания правды, для понимания Кода Вильяма Шекспира, это знать, что:

– Актер на сцене!

В Евангелии это деление мира первой увидела Мария Магдалина, когда ОБЕРНУЛАСЬ, чтобы увидеть Иисуса Христа.

И да, еще одна интересная вещь. Смысл неузнавания. Сильвия, подруга Валентина не узнает Валентина в исполнении Протея. Как и Джулия, подруга Протея не узнают Протея в его же Протея исполнении. В первом случае, а именно Сильвия принимает его за Протея со словами Валентина. Второй вариант, Джулия принимает его тоже за Протея со словами Валентина. Но первой не нравится костюм, а второй слова.

Смысл неузнавания в том же, в чем у Пушкина в Дубровском. Марья Кириловна не узнает Дубровского в костюме князя Верейского. Хотя возможно и у Пушкина был обмен не только костюмами, но и телами, как у Шекспира. Правда, тогда пришлось бы разобраться с женитьбой. Со словами:

– Но я другому отдана и буду век ему верна. – В принципе это возможно. В другом эссе это уже сделано по поводу неузнавания жениха другой Марьей, Марьей Гавриловной в Метели Пушкина.

Неузнавание – это увеличение степени конкретизации. Это небесный телескоп Хаббл. Он лучше, потому что находится уже не на Земле, а на Небе. Почему так? Потому так, что это не только рассказ, но и показ. Не только слова, но и дела. Дубровский обещает спасти Марью Кириловну. Но как? Как это сделать, чтобы получилось? И используется этот коронный прием, этот Код Шекспира:

– Дубровского не узнает не только героиня романа, но и другой, специфический герой романа, а именно:

– Читатель. – А если уж он не знает, то никто не знает. И похищение невесты, как в Дубровским, так и в Метели заканчивается успешно. Впрочем, как и в Выстреле, как и в Барышне-крестьянке.

Я пока не поняла, меняются ли местами подруги Протея и Валентина, Сильвия и Джулия, но вполне возможно, что и это было. Тогда и прокомментировать это можно соответственно. Но важно, что происходит не просто обмен телами, а меняется только часть. Не один становится другим, а один выступает в роли другого.

Еще более логично, что в финале все прощают Протея, потому что обращался он не к Сильвии, подруге Валентина, а к своей подруге Джулии, не узнав ее в роли Сильвии.

– Ну как? Ты записал?

– Записал.

– У меня дома есть еще записи. Я добавлю к этой, и получится курсовая работа.

– Кстати, – добавила Даша, – если настаивать на слове «плыли», и кому-то мало, что это означает определение координат города – Вероны или Милана – по звездам, то можно еще уточнить. В этом случае сам полуостров, омываемый морем с трех сторон, будет в роли этих городов, Вероны и Милана. Или вы думаете, что ему – полуострову – как Пугачеву из Капитанской Дочки Пушкина будет мал этот полушубок? Не влезет полуостров в город, который на нем находится. Но именно это произошло при Воскресении Иисуса Христа, когда Мария Магдалина не увидела Его в мире, но увидела в Театре. Театр оказался больше мира. Более того, мы вообще не можем увидеть мира без театра, а конкретно: без текста. Мария Магдалина увидела Иисуса Христа в Тексте Евангелия. Получается, что Слово больше Мира. А в данном случае Верона или Милан пьесы, больше реального полуострова, омываемого водой.

А вы говорите, негде плыть из Вероны в Милан! Воды, как видите, хватает. Было бы желание плавать, а плыть можно и по Морю, и по Небу.

– Все удивляются, что Шекспир делал такие «ошибки», – сказал Алексей – А в фильме «В Аду» с Жаном-Клодом Ван Даммом в главной роли, где показана русская тюрьма – нет ни одного русского. Одни американцы. Может быть, несколько человек там было русских эмигрантов. Это не важно.

– Они, что, тоже, что ли, зашли по ошибке, – как сказала бы Лидия Смирнова, показав кулак Георгию Вицину?

– Вот в фильме Лиозновой про Штирлица, – сказала Даша, – евреи точно по ошибке стояли в проходах гестапо Мюллера.

– Да, Лиознова точно ошиблась, – сказали русские цензоры, когда узнали, что эсэсовцы, стоящие в проходах гестапо Мюллера не чистокровные арийцы, а имеют как раз наоборот, родословные чистокровных евреев. Решили не допускать такого глумления над арийцами. А зря.

– Увеличением является также узнавание, – добавила Даша. – Только благодаря узнаванию Жана-Клода Ван Дамма нам удается самим попасть в эту тюрьму. По-настоящему, фирменно, мы может одеться только в знаменитого актера. В Янковского там, или Ярмольника.

Но узнавание это не противоположный неузнаванию способ конкретизации. Это одно и то же. Дело в том, что узнаваемый актер никогда не пытается скрыть, что он играет роль. Он всегда неузнаваем. Попросту говоря, он не похож на того, кто должен быть на ринге. Ведет себя, если можно так сказать:

– Как дурак. – Например, Жан-Клод Ван Дамм падает в первом же бою на Кумите, в Поисках Приключений. А почему? Во время боя он отвернулся от своего противника француза, кажется, и получил мощный удар по лицу. Ради чего боец может отвлечься на ринге? Атомная война началась? Ну а ради чего еще? Нет, оказывается, он начал переговариваться мимикой и жестами с бывшим агентом Ноль Ноль Семь.

– Мол, не надо напрягаться, – говорит Джеймс Бонд. А Жан-Клод ему отвечает:

– Чего ты говоришь? Я не очень понял. – Ну и тут получает по морде. Предварительно, правда, он видит поднятый вверх большой палец Джеймса Бонда. Мол, ты уже победил.

Как это может быть? Как можно показывать такое несоответствие реальности? Мы не узнаем реальности. Точно также, как не узнаем в Двух веронцах итальянского леса. Но на самом деле Жан-Клод Ван Дамм вместе с режиссером и рассказывают нам правду.

Сегодня нам интересен фильм только, когда в нем играет известный актер. Недаром такие актеры, как Том Круз или Мел Гибсон берут половину всего бюджета фильма. И тут возникает интересный вопрос. Перед Шекспиром, я имею в виду. Как сделать так, чтобы людям и через пятьсот лет, даже через тысячу, как часто говорит Чехов, было интересно. Ромео и Джульетту они узнают, а актеров кто вспомнит через тысячу лет? Можно даже забыть, кто и Чайкой-то был. Треплев или Заречная. Все зависит, кто кого играл. А без них произведение теряет, как уже говорилось, половину гонорара. И соответственно половину своей художественной ценности. Можно даже сказать, что мы видим уже не подлинник, а только копию. И способ был найден:

– В роли одного героя стал выступать другой герой. – Они оба обладают известностью! Они оба описаны в пьесе! Вот почему одно из произведений Пушкина называется:

– Выстрел. – А не Выстрелы.

Стреляет один и тот же человек! Один раз.

Мы привыкли думать, что Сильвио спешит отомстить Графу, потребовав долг – выстрел – в самый неподходящий для Графа момент:

– Перед свадьбой. – Графу жаль будет терять невесту. Если он будет убит Сильвио, невеста ему не достанется. Это раз. И два – это заставить Графа еще раз по нему, по Сильвио выстрелить. Графу должно быть стыдно, что на дуэли он два раза стрелял в Сильвио, а тот ни разу.

На самом деле, месть более реальна. Сильвио спешит не застать Графа под венцом, а хочет, как Протей Шекспира выступить в роли противника. И Сильвио предстает перед Графиней в роли Графа. Протея узнают, он одет только в слова Валентина, говорит его текст о любви, но на вид так и остался Протеем, а Сильвио уже одет в тело Графа. Если предположить, что жених и невеста были знакомы до свадьбы. Ведь в принципе это не обязательно. Гинерва невеста Артура никогда не видела Артура, и по дороге могла выйти замуж за Первого Рыцаря. Если бы он захотел воспользоваться приемом Шекспира, и представился бы ей Артуром, так бы и случилось. Ведь они любили друг друга. А за Артура Гинерва выходила по расчету.

Поэтому, друзья мои, Графиня вышла замуж за Сильвио, и не надо искать его убитым в сражении под Скулянами. И Графу ничего не осталось, как в роли Сильвио приехать в дом Сильвио, чтобы… чтобы отдать долг, чтобы Сильвио сделал в него свой отложенный выстрел. И получается, что в картину оба раза стреляет Сильвио. Ему не надо попадать пуля в пулю. Это был один Выстрел.

Таким образом, для того, чтобы понять, кто такой был Гамлет, нам нужно знать не одну роль, а две. В пьесе должны быть слова не только для Гамлета, но и для Смоктуновского. Уверен, роль Гамлета можно разбить на две роли.

Из этого устройства мира следует удивительнейший вывод:

– И времена могут меняться местами. – Да, друзья мои, в реальности одно время может занять место другого.

Прошлое может играть роль настоящего.