Читать книгу Заклание - Владимир Данилов - Страница 3

наша история начинается и наполняется всяческими непонятностями

«Быть или не быть…»

В очередной раз мне предстояло принять участие в игрищах, что так развлекали Гамлета миллион лет назад. Только, в отличие от него, мое положение не так критично: банальное, скучное повышение, только что предложенное мне на затянувшемся совещании – это тебе не престол Датского королевства. Потому-то я мог спокойно расслабиться и отложить принятие решения на более удобное время, нежели одиннадцатый час ночи, да еще в вагоне метро.

Именно так я и сделал. Отгородившись от грохота поезда затычками наушников, я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, отдаваясь магии мелодии и волшебству голосов.

«Не проскочить бы свою станцию», – подумал я, растворяясь в вокале Adele.

Впрочем, об этом я беспокоился зря: этой ночью проспать остановку (грешен, такое иногда случается) была не судьба.

Пролетали минуты, сменялись станции, в плеере один за другим менялись треки, и вот в какой-то момент, колдуя и завораживая, для меня запела Anastacia. Сексуальная хрипотца ее голоса каждый раз будоражила и, цепляясь за что-то в моей душе, заставляла подпевать неизвестные слова на малознакомом языке. Не прошло и пары секунд, а я уже представлял и даже слышал, как сплетались наши голоса, как…

Сильнейший толчок в бок в мгновение разрушил возникшие чары. Что-то твердое и объемное, воткнувшись мне аккурат под ребро, беспрерывно подталкивая, пыталось меня сдвинуть.

Я тут же открыл глаза – и едва сдержался, чтобы не выругаться в голос: одиннадцатый час вечера, вагон метро почти пуст, на лавочке, что напротив, всего два человека, а этот гад, вместо того, чтобы свободно сесть именно там, настойчиво пытался влезть между мной и крупной такой женщиной. Причем он не просто заталкивал свое седалище в небольшое пространство между нами: он сначала поставил сумку, словно отгородившись ею от меня, и в оставшееся совсем крошечное местечко, очевидно с разбега (иначе просто никак), втискивал свое естество, которое я тут же возненавидел. А в той долбаной сумке, судя по объему, звуку и неприятным ощущениям в моем боку, находилось нечто похожее на металлические банки.

В ответ на подобную наглость и бесцеремонность я, естественно, не сдвинулся ни на миллиметр. Что, впрочем, ничуть не смутило банковладельца, и он продолжал елозить, толкаться и настойчиво отвоевывать себе место.

Если бы поползновения на мое пространство продлились еще немного, то, скорее всего, я бы вынул наушники и сказал этому типу все, что о нем думаю, но через пару секунд тычки прекратились и зловредный субъект успокоился: наверное, женщина слева от него не выдержала и сдвинулась.

Я выдохнул, закрыл глаза и попытался расслабиться, что, впрочем, у меня не получилось: адреналин, растекающийся по крови, бурлил и требовал действий – хоть каких-то. Тогда я приоткрыл глаза (чуть-чуть) и начал наблюдать за объектом моей неприязни – не напрямую, конечно, а в стекло напротив.

Объект оказался не молод, далеко за пятьдесят. Лицо помято-кривоватое, худощавое, подернутое седой хлипкой бородкой. Он не только выглядел не комильфо, но еще источал не сильный, но очень ощутимый специфический аромат несвежести. До запаха бомжевания, конечно, было ему далеко, но немытость, нестиранность и укрепляющаяся тухлеца создавали основу амбре, изобилующего разными нераспознаваемыми оттенками.

В любое другое время я бы и секунды не задержался рядом с источником подобных ароматов, но беспардонность, с которою он только что забирался на лавку, сделала свое черное дело: просто так взять и уйти, оставив победу за его наглостью, – этому не бывать. Я слегка пошевелился и сдвинул треклятую сумку в сторону ее хозяина.

В стекле напротив мужик подскочил, замер на пару секунд, а затем начал агрессивно ввинчиваться в лавку. Его губы зашевелились. Похоже, мужичок выражал неудовольствие, до которого мне не было ни малейшего дела. Тем более, в тот момент внутри меня звучал голос Кристины Агилеры, а разменивать подобное чародейство на всхрюкивания дурно пахнущего субъекта как минимум не умно.

За движениями мужичонки вновь последовали толчки в мой многострадальный бок, но, к счастью, это продолжалось недолго: женщина не выдержала и снова отодвинулась.

Увы, время покоя оказалось недолгим. Я только решил, что представление закончилось, как мужичок подскочил, а затем живенько так достал из внутреннего кармана очки и нацепил их на нос. В темном стекле вагонного окна отражающиеся очки выглядели настолько странно, что я решил рассмотреть их вживую.

Повернув голову, я увидел старую, дряблую кожу немолодого лица с пятнами ярко выраженного воспаления: находиться рядом с этим человеком становилось еще неприятнее. Что же касается очков, то их странность оказалась куском несвежего махрящегося бинта, обмотанного вокруг обеих дужек.

Тем временем неугомонный товарищ продолжил рыться у себя за пазухой. Видимо, внутри его темно-серого жилета с множеством раздутых карманчиков таилось много других «сокровищ».

Секунд через двадцать копошение прекратилось и на свет божий появился блокнот – огромный такой блокнотище. Как в его одежде могла разместиться эдакая здоровенная почти книга, ума не приложу. Но лишь мужичок ее достал, руки его затряслись, рот задергался и начал кривиться, а грудь заходила ходуном. Мне показалось, что даже сквозь музыку я слышу то ли хрипы удушья, то ли всхлипы отчаяния. В это мгновение он походил на карася, вытащенного на берег, сходства чему добавляли глаза – выпученные, почти выскакивающие из орбит.

Столь странная метаморфоза настолько приковала мое внимание, что я не заметил, как в наушниках сменился трек, и поплатился за это: рев Muse едва не порвал мои барабанные перепонки. Запредельная громкость их нового альбома требовала экстренного уменьшения звука, а я этот момент прозевал.

Угомонив британских рокеров, я продолжил наблюдать за мужичком.

К тому моменту большущий блокнот уже лежал раскрытым на коленях и трясущиеся руки истерично его листали.

Не то чтобы мне было любопытно, но все же я заглянул в ту книгу, и ничего, кроме разнокалиберных и разноцветных каракулей, не увидел. Там были еще кружочки, в большинстве слов, большие и идеально круглые.

Тем временем странный человек ткнул в страницу неровный, узловатый палец и покоробленным ногтем, подобно первоклашке, стал водить по строчкам: кракозябры, кружочки, кракозябры…

Похоже, в той самой галиматье скрывался какой-то смысл: я не столько увидел, сколько почувствовал, что истеричный страх отпустил мужика. Тот сразу оправился, расслабился, и мне показалось, что улыбнулся. А еще через секунду я заметил, что он смотрит на меня в черное противоположное окно с не меньшим интересом, чем я смотрю на него.

Пока мы вот так подглядывали друг за другом, поезд замедлил ход и въехал на станцию, чернота за окнами исчезла.

Остановка.

Я достал телефон и стал перебирать плейлисты, думая, что бы послушать. В итоге мой выбор остановился на сборнике треков из Бондиады, и когда зазвучал Skyfoll, а я, довольный, поднял глаза, то обнаружил человека, застрявшего в закрывшихся дверях. Паренек, почти мальчишка, сжатый дверьми аккурат пополам, пытался прорваться внутрь вагона. Первое, на что я обратил внимание – чутошная, жиденькая, вздернутая кверху бороденка, комично выглядящая на почти безволосом лице. Она подергивалась и, словно вторя ей, острый выпирающий кадык простреливал то вверх, то вниз, то вверх, то вниз.

Двери разошлись, паренек ввалился в вагон, и через секунду поезд уже набирал скорость.

Привлеченный столь эффектным появлением нового попутчика, я невольно переключил внимание на него, тем более что и сам парнишка плюхнулся на сидение прямо передо мной.

Что ж, скорее всего, я не ошибся и пареньку года двадцать два, не больше. Вытянутое лицо, заостренный подбородок с той самой курчавой и столь неуместной бородкой. Забавный удлиненный нос, расширяющийся к кончику, напоминая клюв птицы, альбатроса кажется. Глаза…

Глаза паренька если не с ужасом (с чего бы?), то с растерянностью уж точно, смотрели на меня, затем в сторону, как бы на моего странного соседа, потом опять на меня, и так снова и снова.

Решив, что смущаю парнишку столь пристальным разглядыванием, я откинулся на сиденье и закрыл глаза (не до конца, конечно), продолжая незаметное наблюдение.

Но паника в глазах паренька, не уменьшилась, теперь он не просто смотрел на моего соседа, но и… пытался перемигиваться с ним, что ли.

Возможно, я так бы и продолжал наблюдать за мимической игрой его лица вплоть до своей остановки, если бы случайно не посмотрел вниз. Мой взгляд скользнул по темно-синей футболке, черным супермодным джинсам, обуви паренька…

…да так там и завис.

На его ногах красовалось нечто странное и неуместное: ботинки не ботинки, туфли не туфли, штиблеты не штиблеты – я не знаю, как это назвать. Что-то кожаное, потрепанное, потертое, прошедшее через века. Нет, правда, его обувь выглядела не то что не современной, а совершенно антикварной: может в сороковых или в шестидесятых годах такая и была в моде, – но однозначно не сейчас. И еще, эта его обувка, она казалась мокрой – насквозь: едва парнишка переставлял ноги, в образующихся складках явно проблескивала вода.

Вид древней, раздолбанной, да еще мокрющей обуви на ногах современного, модного парня так ошарашил меня, что я, забыв про маскировку, открыл глаза и буквально вперился взглядом в его ноги. Когда же я посмотрел вверх, то увидел неприкрытый ужас в широко раскрытых серых глазах.

Поезд прибыл на мою станцию, а я осознал это лишь за несколько мгновений до того, как двери вагона закрылись. Лишь чудом я успел выпрыгнуть на платформу.

Возможно, через десяток-другой секунд я бы начисто забыл о своих попутчиках, тем более что повода помнить о них не было никакого: мало ли странных людей встретишь в метро. Но один момент словно впечатал их образы в мою память: когда вагон, из которого я выпрыгнул, медленно набирал ход, из окна, почти прижавшись друг к другу, на меня смотрели два человека: несвежий мужик с большущим блокнотом и парнишка в мокрых ботинках.

«Чудики с бороденками», – подумалось мне, и тут я вспомнил про маршрутку.