Читать книгу Идеальная Катя - Владимир Дараган - Страница 9

– Никогда не проходи мимо антикварных магазинов! – настаивает Влад.

Владу пятьдесят лет, сейчас он холостяк, а значит любит философствовать, классифицировать женщин и заботиться о здоровье. Выглядит он прекрасно: волосы еще темные, лицо мужественное, тело гибкое и крепкое. У него крупный подбородок – когда он надевает шляпу, то его можно снимать в рекламе любых товаров для настоящих мужчин. Живет он в небольшой квартире, заставленной мебелью из IKEA. У него все из этого магазина, кроме компьютера и содержимого платяного шкафа. Его интерес к антикварным магазинам мне непонятен, я смотрю на него с удивлением.

– Но ничего там не покупай, – заканчивает он свою мысль. – У антикваров надо думать о бренности нашей жизни, это позволяет выбирать правильные ориентиры.

Об ориентирах я слышу не первый раз. Влад убежден, что каждую минуту ты должен или получать удовольствие, или делать что-то, приближающее эту минуту. И еще надо, пока есть силы, постоянно идти вверх: там, наверху, минуты удовольствия богаче и сочнее. Как пример, он описал свой ужин в ресторане, где стоимость каждого блюда равнялась моей недельной зарплате.

– Ради таких минут можно и попотеть! – заключил он.

Влад работает аналитиком в крупном банке. Там он не очень потеет – три дня в неделю работает из дома, где, забывая про свой банк, пишет философские эссе и консультирует несколько фирм. Заказы на консультации подбрасывают его друзья, бывшие жены и любимые Владом женщины. Все женщины, побывавшие в его квартире, становились любимыми навсегда. Он умудряется помнить и любить всех одновременно. Самое странное, что женщины отвечают ему взаимностью, делятся своими секретами, советуются и советуют. Влад умеет казаться ласковым и сильным, ничего не обещать, все помнить и все прощать.

Мы стояли перед входом в антикварный магазин. Дверь из светлого дуба, в темных царапинах и пятнах. На витрине рядом с дверью расставлены старые фарфоровые вазы, бронзовые полуобнаженные женщины и несколько картин, написанных не позднее прошлого года, но зато в тяжелых бронзовых рамах со множеством завитушек.

Мы вошли, звякнул колокольчик, на звук которого вышел хозяин лавки. К моему удивлению, он оказался довольно молодым мужчиной, высоким, с зачесанными назад светлыми волосами и трехдневной щетиной на худом лице. Хозяин кивнул Владу, мельком взглянул на меня, как бы оценивая мою китайскую пуховую куртку и лыжную шапочку, сделал приглашающий жест и уселся в кресло у окна, полузакрыв глаза.

Влад подвел меня к длинному столу, прикрытому небрежно сколоченным ящиком со стеклянными пыльными вставками.

– Видишь эту авторучку? Это «Паркер», один из первых.

У меня в школе была китайская авторучка с золотым пером – предмет зависти одноклассников. Она писала неплохо, но однажды я уронил ее на пол, перо погнулось, я, как сумел, его выправил, но ручка стала царапать бумагу, и ее приходилось наклонять, чтобы хоть как-то избегать скрипа и мелких клякс.

– Это напоминание о будущем, – сказал Влад. – Когда у нас будет много свободного времени, мы будем не по клавишам стучать, а писать такой ручкой на дорогой мелованной бумаге. На компьютере ты за секунду копируешь чужие мысли, не постигая их глубины. Ручка же не позволит тебе спешить: ты будешь вдумываться в каждое слово, ты не сможешь писать небрежно, научишься формулировать свои мысли до того, как они лягут на бумагу. А с компьютером мысли у тебя появляются уже после написанного, когда ты понимаешь, что написанное или плагиат, или дурацкие поучительные советы.

– А что тебе мешает писать такой ручкой прямо сейчас? – спрашиваю я.

Влад состоит из противоречий, которые и делают его привлекательным.

– На пути вверх важнее скорость, а не глубина. Сейчас никто не воспринимает глубину, она мешает бежать, пожирает время, которого у нас так мало.

– А кто будет читать твои глубокие мысли, написанные на мелованной бумаге?

– Никто, писать нужно для себя, чтоб осознать, что ты успел или не успел, что еще можешь исправить, получить от жизни или отдать ей.

Я никогда не слышал от Влада таких красивых фраз. В обычной жизни он вполне нормальный мужик, с ним можно не спеша выпить на кухне, обсудить, куда катится мир, посетовать на ускорение времени и на нехватку никуда не спешащих собеседников. Я читал его эссе – писал он их быстро, минут за двадцать. Одно такое эссе Влад написал, пока я на его кухне жарил мясо и готовил салат. В том тексте он утверждал, что степень удовольствия зависит от скорости удовлетворения желания. Мысль была не его, но он сумел привести примеры из своей бурной жизни, безоговорочно доказывающие правоту этого тезиса.

– Сейчас невозможно придумать ничего нового, – говорил Влад, обмакивая кусок мяса в соус. – Мы обречены повторять чужие мысли, примеряя их к себе и к тем, кто нас окружает. При моем темпе жизни я могу писать только так.

– Смотри, какая шикарная вещь!

Влад снял с полки бронзовый, местами позеленевший подсвечник.

– Представь, ты сидишь за большим столом, покрытым зеленым сукном, горят три свечи, на бумаге мелькают тени. Огонь – это жизнь! Ты никогда не будешь чувствовать себя одиноким с таким подсвечником!

Я не мог представить Влада, страдающим от одиночества. «Скайп» он выключал только, когда к нему приходили гости.

– Чем старше мы становимся, тем меньше людей, с кем хотелось бы поговорить, – Влад как-будто прочитал мои мысли. – Вот тогда пламя свечи и будет скрашивать твое одиночество.

– Может, лучше собаку завести? – предложил я.

– Никогда! Она будет мучиться, когда меня не будет дома. Нельзя ради вечерних удовольствий заставлять кого-то страдать весь день.

– А твои женщины не страдают?

– Нет, мы расстаемся, когда я чувствую, что без меня им будет лучше, чем со мной.

Я промолчал, понимая, что его погруженность в себя быстро подталкивает женщин к такой мысли.

– А вот еще одна вещь, что может скрасить наше будущее.

Влад показал на старый механический арифмометр. Там надо было двигать рычажки, устанавливая числа, а потом крутить ручку, чтобы выполнить нехитрые математические операции.

– Это заменит тебе калькулятор в телефоне?

– Да, когда я не буду торопиться и смогу думать о каждой цифре.

У Влада была ученая степень по математике, он блестяще владел компьютером, знал десяток языков программирования, и я не мог представить, как он крутит ручку арифмометра. Но говорил он красиво, и я слушал, не перебивая.

– Математика давно устарела – она не может описать наши чувства, мечты, наше восприятие мира, его красоту и гармонию. И это кусок железа будет напоминать, что все наши компьютеры – это просто улучшенные версии арифмометра. В них нет души, как нет ее в этой старой машинке.

Гармония мира и цифровая техника – это вторая любимая тема рассуждений Влада. На первом месте стоят женщины с их непостижимостью и отсутствием логики Аристотеля.

– Поцарапаешь ты стол этой машинкой, – сказал я, разглядывая арифмометр.

– Ерунда! В ИКЕЕ я куплю резиновые пупки-самоклейки – пусть прогресс немного коснется старины.

Мы подошли к ящику, где стояли конверты со старыми грампластинками. «Ну уж тут Владу будет нечего сказать!» – злорадно подумал я.

– Ты знаешь, что у меня в планшете закачаны сотни песен, нонстоп музыка на целый вечер – сказал Влад, разглядывая тяжелую шеллачную пластинку. – А тут одно старое танго Оскара Строка, 78 оборотов в минуту. 390 оборотов и песня кончается. Тебе надо подойти к граммофону и поставить новую пластинку, чтобы продолжить праздник.

– Так это же неудобно, я уж не говорю про качество звука.

– Сейчас музыка из компьютера и телефонов – это просто фон нашей жизни, способ заглушить воспоминания, уйти от грустных мыслей о бренности бытия. А если тебе надо встать и что-то сделать, чтобы услышать любимую мелодию, то это совсем другое восприятие. Это будет минутой, приносящей наслаждение, ради которой тебе пришлось оторвать зад от дивана. А шум… Посмотри в окно!

Я посмотрел. Окно явно не мыли года два, но еще можно было разглядеть, что на улицу спустился зимний вечер, пошел снег, мелькающий желтыми точками в свете уличных фонарей.

– Ты видишь, как спокойно на улице, как бесшумно падает снег. И даже грязное окно не мешает тебе это почувствовать. Как математик, я могу сказать, что у тебя в голове включились фильтры, отсеивающие лишнее и дополняющие то, что ты не видишь. Качество восприятия зависит от тебя самого, а не от шума и пыли, которые ты перестаешь замечать, когда начинаешь думать. Заботит ли тебя размытость фотографии, если на ней изображена любимая женщина? Волнуют ли тебя ее одежда и поза? Ты ее не видишь, а представляешь. Представляешь такой, какой ее любишь.

И тут я понял, за что Влада любят женщины. Его можно без устали слушать даже тогда, когда он нес полную чепуху. Хозяин лавки приоткрыл глаза и наклонился вперед, стараясь не пропустить ни одного слова.

– Будете покупать? – поинтересовался он. – Сегодня у нас скидка. Три пластинки по цене одной.

Влад пожал плечами.

– Сергей, ты же знаешь, что я только готовлюсь жить по-человечески.

– А сейчас ты как живешь? – блондин встал и подошел к нам.

– Как робот! Впитываю, запоминаю, осмысливаю. Ты же знаешь меня. Кстати, как здоровье твоего отца?

– Неважно, – на лице блондина отразилось нечто, похожее на печаль. – Боюсь, что через пару месяцев мне придется продавать эту лавку.

– У меня есть связи, знакомые доктора. Могу я помочь?

Блондин покачал головой.

– Жаль, эти сокровища разбредутся по городу.

– На помойку они разбредутся, – вздохнул блондин. – Кто купит этот хлам.

– И то верно, – согласился Влад. – Через пару месяцев я еще не буду готов начать снижение.

– А на твоем взлете ты ничего не купишь про запас?

– Нет, – сказал Влад. – Я еще живу, а это будет тянуть меня вниз.

Мы вышли на улицу. Стало совсем темно, где-то в конце улицы гудела снегоуборочная машина. Влад вынул из кармана телефон.

– Ты извини, мне нужно сделать важный звонок.

Я кивнул, похлопал его по плечу и пошел к автобусной остановке.