Читать книгу Вера и рыцарь ее сердца. Книга третья. Играть с судьбою в поддавки - Владимир Де Ланге - Страница 1

Провести свой медовый месяц в объятиях любимого мужа, было бы неплохо, но у Веры были на сентябрь совсем другие планы. Самая идея медового месяца казалась ей мещанством, ибо сладкое не подается в начале праздника, перед десертом положено отведать первые блюда, то есть, пройти супругам огонь, воду и медные трубы, а потом и «медоваться» можно.

А, если говорить честно, Вера не могла отказаться от двухмесячной путевки по курсу неонатологии, который начинался через полторы недели после свадьбы. Она была уверенна, что поступает правильно, ведь и через два месяца Женя останется ее мужем, а путевка может достаться другому доктору.

Вера уже год работала педиатром в Зерендинской районной больнице, как главный педиатр района она отвечала за организацию здравоохранения детей и по совместительству на полставки подрабатывала неонатологом в роддоме, хотя институтских знаний ей явно не хватало.

Курс по неонатологии проходил в Алма-Ате, он пользовался популярностью среди педиатров всей советской страны и начинался с первого сентября.

Алма-Ата предстала перед Верой ожившей сказкой Шахиризады. Она впервые воочию увидела настоящие горы, снежные горные вершины грядой высились над столицей, как сверкающий браслет на руке азиатской шахини.

Восточная красота Алма-Аты проявлялась в изяществе архитектурных ансамблей, омытых брызгами высоченных фонтанов, искрящихся на солнце. В тополиной тени журчали горные ручьи, неся в город прохладу ледников, но даже броская красота роз, цветущих на городских клумбах, не могли сравниться с изумительной миловидностью алмаатинок, беспечно прогуливающихся по аллеям парков. Тенистые бульвары, шумные площади утопали в зелени дубов и вязов, а плакучие ивы в печали стояли поодаль, словно держали монашеский обет.

Город Алма-Ата представлялся Вере городом вечного праздника.

По вечерам прохлада и покой сходили на город, чтобы освежить дыхание знойной столиц. Природа безропотно принимала сентябрь, и, не смотря на жару, Вере слышалась в дуновении степных ветров прелюдия ее осеннего увядания.

Чтобы описать осень в Алма-Ате не надо иметь сердце поэта, надо просто перестать спешить по делам, сесть на скамеечку в тенистой аллеи и предаться поэтическому забвению, наблюдая за пожелтевшим листом, самозабвенно порхающем в воздухе, и услышать шелест листвы, хранящей запах горячего лета.

Но долго грустить в след уходящему лету себе дороже, ибо с осенью наступает веселая пора базарной суеты, где каждый человек желанный гость торговцев, которые на разные голоса расхваливают плоды садов и огородов. Не удивительно, что от такого изобилия фруктов и овощей голова покупателей идет кругом.

Ярко желтые дыни и полосатые арбузы были уложены в красочные пирамиды, над медовыми персиками гудели трудолюбивые пчёлы, а от груш в их спелой прозрачности просто не отвести было взгляда. Сладкий яблочный аромат, как дух Али-Бабы, носился над базаром, и не купить яблоки, сочные, спелые, было человеку уже не под силу.

Этот базарный переполох напоминал Вере звучание симфонического оркестра, дирижёра которого срочно пригласили к телефону. Она была убеждена, что, если бы ее мама прошлась по восточному базару хоть один раз в жизни, то дачу бы она немедля продала, … хотя нет, не в маминых привычках покушаться на чужое добро, когда есть свое, пусть не столь хорош был ее дачный огурец или бледная морковка, зато они произрастали под маминым контролем и без вредных удобрений.

С улыбкой Вера вспоминала дачу и ползущую в помидорных зарослях маму, одетую в трижды заштопанные спортивные штаны с несгибаемым шлангом в руках, по которому лениво протекала на грядки драгоценная вода.

Неонтология преподавалась лучшими специалистами республики.

В комнате врачебного общежития с Верой поселилась Тамара. Тамара приехала в Алма-Ату из России, хотя она была на 15 лет старше, но Вера быстро нашла с ней общий язык, как никак, коллеги.

Так повелось, что ужин обычно готовила Вера, благородно давая Тамаре отдохнуть на курсах по неонатологии от кухонной суеты и домашних дел. Когда в их комнату повадился захаживать на чаек Виктор, молодой педиатр из Белоруссии, то Вера стала готовить еду уже на троих, не оставлять же соседа голодать.

Когда же не только Тамаре и Виктору, но и самой Вере, надоедала общежитская еда: жареная картошка или отварные макароны с тертым сыром, друзья шли кушать в ближайший рыбный ресторан, заказывая на троих блюда по дешевле.

Иногда, в общежитие проходили студенческие сабантуйчики. Они проходили экспромтом. В одной из одной комнаты общежития накрывался стол, на который ставились тарелки с закусками, и на собранные деньги покупалась бутылка терпкого грузинского вина. Вино разливалось в стаканы, тосты произносились поочередно, и пили под колбасно-овощную закуску чаще всего за учёбу, за здоровье, а за любовь пили до дна.

На курсы по педиатрии прибыли в основном замужние женщины, и разговоры за столом сначала велись о семье и о работе, потом о неверных мужьях, а в заключении сабантуя – про измены мужьям с любовниками, которые знают толк в любви.

Слушать подобные откровения Вере еще не приходилось, а тут на нее посыпались такие подробности интимной жизни ее сокурсниц, что она стыдливо прятала глаза, не зная куда себя деть.

После рассказа яркой блондинки из Омска, о том, как ей удалось соблазнить молодого официанта из самого престижного ресторана Алма-Аты и переспать с ним, Вера встала из-за стола и принялась собирать посуду, чтобы отнести ее для мытья в общую кухню. Ее одногодок, сосед по комнате, Виктор, свою грязную тарелку демонстративно не отдавал, так как у него от дамских разговоров за столом разыгрывался волчий аппетит на все, что еще было оставалось на тарелках.

Не успела Вера обидеться на обжору соседа, как тут тихо заговорила одна скромная брюнетка, имеющая милое лицо и покладистый характер.

– Я прожила с мужем десять лет, и о другом мужчине даже и не помышляю.

От этих слов Вера поставила стопкой тарелки на стол и вновь присела на свой стул. Исповедь Анжелики показалась ей очень любопытной. От всеобщего внимания щеки говорившей женщины зарделись румянцем, и она хорошела прямо на глазах.

– Да, – призналась она коллегам, – мой муж пьёт, так уж случилось. У нас с ним подрастают двое детей. Но я вам скажу одно, что только при условии, что любовь к другому мужчине станет сильнее, чем моя любовь к детям, я смогу изменить своему мужу. … Но этого не произойдет никогда! … Я хочу быть верной мужу. Я хочу быть примером честности для моих дочерей!

Большинство сидящих за столом смотрело на Анжелику с нескрываемой жалостью, ибо все понимали, что верность алкоголику еще никого из женщин не сделала счастливой. – Анжелика, сколько тебе лет? – сочувственно спросил кто-то за столом.

– Мне 38 лет. Дело не в возрасте, а во мне самой. Я могу вас заверить, что никакая случайная связь не может быть выше семейной верности и любви матери к своим детям. Мои дочери любят отца, … он их по головкам погладит, они и счастливы, они смеются. … Да, что там говорить, вышла я замуж неудачно, но не детям за это расплачиваться. Я большее скажу, если мой муж мне изменит, то я ему не изменю, потому что любую измену считаю грехом. … Нет, нет, я не верю в бога, но у каждого есть совесть, я хочу с ней жить в ладу. Лучше, я сейчас вам фотографии моих девочек покажу.

Тут за столом опять начался переполох. Всем захотелось похвастаться уже не приключениями с любовниками, а фотопортретами своих детей. Детей у Веры не было, поэтому беседы о детях она попускала мимо ушей, когда убирала со стола, а потом отправилась в свою комнату.

Наступил вечер. За распахнутыми окнами потихоньку увядала природа, и запах осени настаивал курсантов на томное настроение, которое больше подходило для душевных разговоров, чем для подготовки к зачетам.

Вера, как и Тома сидели на кроватях, обложившись лекциями, а Виктор сидел за столом перед раскрытой тетрадью с лекциями и задумчиво смотрел в окно

– Как замечательно, что есть такие честные женщины, как Анжелика, – нарушила Вера тишину в комнате, чтобы поговорить о том, что ей не давало покоя после прихода из гостей. Может быть ей хотелось поддержки, а может быть, услышать новую версию по теме супружеская верность.

Тамара сделала вид, что ей холодно, она забралась с ногами под одеяло и перелистнула свой конспект, хотя от тусклого света лампочки под потолком разобрать написанную от руки лекцию было практически невозможно. Зато Виктор горел желанием высказаться по поводу верности в супружеских отношениях.

– Не надо верить басням блондинок! Мне жаль тебя, Вера, ты наивна, как граненный стакан! Открой глаза для правды. Твоя невинная Анжелика только прикрывается детьми, чтобы скрыть свое одиночество и неудовлетворенное желание, быть обласканной мужчиной. А басню про ее честность, которая держится на любви к детям, она придумала для тех, кто наивно полагает, что блондинки могут быть еще и монашками. Я убежден, что честный человек не будет свою честность рекламировать в подвыпившей компании сокурсников.

– О, как ты разговорился, – вступилась за Анжелику Вера. – Ты судишь человека по себе? Может быть, я и наивна, хотя это не подсудно, но не такая смелая, как Анжелика. У нее есть опыт жизни с мужем, и этот опыт дает ей право голоса. Она пошла против мнения большинства наших коллег, которые вдали от дома почувствовали свободу от моральных норм поведения и забыли стыд. Ведь каждый из нас был комсомольцем, мы принимали присягу быть честными советскими гражданами, и любая измена в браке преступна и осуждена обществом.

– У нас партийное собрание? И президиуме самозванка? Не пора ли нам открыть лагеря для изменников в браке? Через пару лет вся наша великая страна сидела бы за колючей проволокой.

– Витя, перестать! – продолжила Вера, – когда-то я услышала, как с высокой трибуны, Хрущёв заявил, что коммунизм наступит в нашей стране через 20 лет, то очень обрадовалась, потому что мне предстояло подождать каких-то 20 лет, а потом жить в обществе, где трудятся по способностям, а получают по потребностям. Сейчас я уверена, что коммунизм мог бы наступить еще раньше, если бы человек жил по уставу коммунистической морали: не убивать, не украсть, не прелюбодействовать.

В комнате потеплело от такой убежденности Веры в счастье всего человечества. Тамара оторвалась от конспектов и с интересом ждала продолжения дискуссии. Виктор в один глоток допил свой чай и пересел к Вериной кровати поближе, чтобы сказать своей соседке правду в лицо.

– Застукать любовников в постели и потом подвесить их за ноги? Это ты предлагаешь? Ты сама-то знаешь, что такое любовь или любовная страсть. Я не женат, но поделюсь с тобой мужским секретом, что, если жена бросает мужа в медовый месяц, то она сама предлагает ему свободу ей изменить. Ведь муж – это тебе не баба у разбитого корыта. Твой муж Женя, Верочка, посидит ночку один на один со своими желаниями, потом еще одну ночку, а на третью ночь отправиться искать свою «золотую рыбку», которая его приголубит, накормит, напоит и спать уложит.

Виктор заметил еще на вечеринке, как болтовня сокурсниц раздражала Веру своей похотливой откровенностью. Ему было искренне жаль свою ровесницу, так предано верившую своему мужу и идеалам коммунизма. Сама идея подготовить Веру к реальной жизни казалась молодому человеку более, чем благородной миссией. Не обращая внимания на то, что у Веры даже дыхание в горле перехватило от возмущения, Виктор продолжил свои рассуждения.

– Что мужчине надо? Вера, ты сама не задумывалась об этом? Так я тебе скажу, что бокал хорошего вина, торшер у мягкого дивана и потом … хоть ящерку рядом положи, он с ней переспит, лишь бы эта ящерка понимала толк в любви.

Тут Вера вскипела, она отшвырнула от себя лекционную тетрадь на подушку, как бородавчатую жабу, и ее лицо выражало абсолютное призрение к соседу.

– Если твои мужские потребности упали до уровня пресмыкающихся, то о моём муже я с тобой говорить не собираюсь и готовить для тебя ужин тоже не буду. …. Как можно быть таким … всеядным? … Время позднее. … Я хочу спать.

Вера указала молодому человеку рукой на дверь.

Тамара в разговор Веры и Виктора так и не вступали. Убрав тетрадки в сумку, она стала готовиться ко сну. Муж Тамары часто не ночевал дома, а когда ночевал, то весь вечер проводил у телевизора, запивая поджаренные орешки охлаждённым пивом. Его не интересовали домашние дела, потому что он был кормилец семьи и нуждался в покое. Недостатка в семье Тамары не было. Но порой женщине казалось, что её сорокалетнее тело просто полыхает от любовного жара, в этом ей было стыдно признаться даже самой себе.

Тамара поехала на врачебные курсы в далёкий Казахстан с тайной надеждой о той любви, о которой не слагают стихи, о которой она никому не расскажет. Пусть это любовь будет наваждением, пусть она будет коротким счастьем, у которого нет будущего и не будет свидетелей.

В тот вечер женщина злилась на Веру, которая не знала, что значит быть отвергнутой мужем и спать рядом с ним. Судьба давала шанс Тамаре встретить того, кого бы она любила всю ночь, все начиналось так романтично, а закончилось так прозаично. Встречи не было, все разошлись по домам.

Веру пригласил профессор. Его лекции отличались четкостью изложения современных основ неонатологии. Сам профессор был небольшого роста, был умен, подтянут и смугл. От неожиданности приглашения, а также от уважения к его возрасту и недюжиму интеллекту, Вера согласилась провести с ним выходные дни в горах, на его даче. Тамара была приглашена на дачу тоже, как ее подруга, ведь у профессора имелся для нее друг. Женщинам были обещаны шашлыки и фрукты первой спелости.

Соблазн поехать в горы, которые всегда манили Веру тайной их появления на земле, был большой, но она рассудила трезво, опираясь на наставления своей мамы.

– Тома, если мы поедем на дачу, то это будет расценено профессором и его другом, как согласие на близкие отношения с ними. Вероятнее всего, что одним застольем уже не отделаешься, а приглашение лечь с ними в постель, нам с тобой не подходит. Конечно, можно хорошо поужинать и в «горячий» момент убежать, но я ещё никогда не была в горах и не знаю, в какую сторону надо бежать. Пойдём-ка лучше, мы с тобой, Тамара, в кино. Когда фильм закончиться, то время будет позднее, и ехать в горы будет поздно. А после кино мы купим дыню, и дома разъедим ее на троих.

Тома тогда не стала возражать, и подруги пошли в кино, но какое может быть кино, если интимный ужин на даче профессора закончился, так и не начавшись? Теперь Тома сидела на кровати, и ее мучило горькое сожаление о том, что она не смогла Веру переубедить, или хотя бы попробовать это сделать.

Прошло три дня, ссора между друзьями забылась, и вскоре троица опять мирно ужинала вместе и готовилась к экзаменам. В такие вечера в гости не ходят и гостей не ждут, а занимаются по экзаменационным вопросам, чтобы не опозориться на экзамене.

Поэтому, когда в комнату постучали, Тамара приподнялась с кровати и удивлённо посмотрела на Веру, а Вера – с явным недоумением на Тамару. Потом обе женщины разом повернули головы к Виктору, но тот пожал плечами и вновь уткнулся носом в свои записи, разложенные по всему столу. Так как, никто из них не поспешил открыть дверь нежданному гостю, дверь распахнулась сама, под напором непрошенного гостя. В комнату важно вошёл молодой мужчина с игривым выражением на лице. Взглянув на него, Вера очень разозлилась.

– Здравствуйте, вам! Моё почтение курсантам-врачам! Прекрасный вечер, чтобы проведывать друзей и товарищей. Готовимся к экзаменам? Так сказать, экзаменационные «страсти-мордасти». Представляюсь сам, Володя, инженер-дорожник, пришел передать некой персоне привет от ее брата.

При этих словах он раскланялся перед Верой.

– Володя, не паясничай, я это не переношу! Что ты здесь делаешь? Тебя никто не приглашал! … Извините, – обратилась Вера к друзьям, – это друг моего брата.

– Вера, что с тобой случилось? Где милая улыбка и рука для поцелуя? Разве так встречают дамы друга их брата?

Потом Володя переключился на Тому и Виктор.

– Давайте знакомиться.

Володя Коваленко быстро очаровал друзей Веры и пригласил всю компанию поужинать в кафе за его счет. Вера была против, но ее согласия не требовалось, она была подхвачена под руки Тамарой и Виктором, и вскоре все сидели за столиком в ближайшее кофе, которое оказалось рестораном.

После весёлого застолья с вином и закусками, Володя проводил друзей к их общежитию. Когда Вера поднималась по ступенькам, он уверенно взял ее за локоть, чтобы поговорить наедине. Довольные вечером Тамара и Виктор отправились в комнату одни, оставив их одних стоять на крыльце общежития.

– Вера, послушай меня, как верного друга твоего брата. Я приглашаю тебя в гостиницу, в мой номер. И мы бы прекрасно проведем этот вечер вдвоем, закажем в номер шампанское и виноград. Ну, ты уже большая девочка и все понимаешь.

Вера была уже знакома с таким вариантом свиданий, когда ее приглашали в номер в качестве фальшивой жены Игоря-боксёра, но теперь она уже взрослая женщина и её не проведешь на мякине.

– Володя, побойся бога, то, что ты замышляешь нехорошо. Во-первых, я замужем! А во-вторых, …

Но Володе было не интересно знать, что у Веры было, во-вторых и в-третьих, … и он стал говорить напрямую.

– Да-да, я знаю, что ты замужем. Поэтому нашим отношениям теперь не будут мешать никому ненужные условности, чтобы лучше узнать друг друга! Ты же сама хочешь этого, я помню твой влюбленный взгляд …

Вера не ослышалась. Это постыдное предложение сделал Володя, лучший и единственный друг брата. От стыда и унижения, она прикусила губу и резко взмахнула рукой. Пощечиной имеет смысл закончить отношения с мужчиной, понимающий смысл пощечины, а этот распущенный сластолюбец пощечины не заслуживал. Махнув на Володю рукой, словно тот был надоедливой мухой, Вера с прямой спиной пошла к своим конспектам.

Ко всему прочему, теперь она поняла, что бить человека по лицу совсем не так романтично, как это описывалось в романах, и даже противно.

На следующее утро Виктор пришёл на утренний чай с понурой головой. Плохое настроение юноши не вызвало никаких подозрений у Веры и Томы, так перед экзаменами курсантам не до сна. После завтрака, Витя вместо того, чтобы схватиться за экзаменационные листы, стал исповедоваться своим соседкам в том, что он переспал ночью с той белокурой Анжелой, хотя об этом его никто не просил.

– Понимаете, не мог я отказать Анжелике в близости, если она сама предлагала себя, – как-то по-детски оправдывался Виктор, и Вера от неловкости старалась не смотреть в его сторону.

– Вера ты этого не поймешь, как горячо Анжела меня просила любить ее. Она просила, как просят милостыню несчастные, и я не смог отказать ей. Я не смогу этого объяснить, но ты, Тома, ты меня понимаешь?

Тамара кивнула, и предложила Виктору погладить его рубашку.

С курсов усовершенствования врачей Вера возвратилась с багажом знаний в области неонатологии и с пониманием того, что мир вечной любви и супружеской верности не существует. Только родительский пример давал еще надежду, что верность в браке – это ее фамильная реликвия.

Замужество никак не повлияло на Верино усердие на работе, она по-прежнему отдавала больным детям свои знания, душу и сердце, а её мужу доставались то, что можно было назвать банальным женским капризом: право мужу спать с ней в одной постели.

К Новому году Жене предложили работать инструктором по спорту в исполкоме Зеренды. На это хорошее назначение повлияли три фактора: три года безупречной службы Лебедева на подводной лодке, его титул мастера спорта и высокое положение в обществе его молодой жены.

Работа спортивного инструктора Евгению пришлась по душе. Дух соревнований, общение со спортсменами давал ему возможность соучаствовать в живой борьбе за медали. Районные соревнования проходили ежемесячно, и каждый раз после соревнований Женя полупьяный возвращался домой, желая быть рядом с той, кто всегда его поймет и приголубит.

– Не сердись, Верочка-котлеточка, я как организатор соревнований просто обязан был выпить за успешное проведение соревнований. Только хорошей выпивкой можно привлечь молодежь к спорту. Именно за это я получаю зарплату. Такова моя работа, делать все для поднятия спортивного престижа района.

Вера понимала, что Женя прав, в ее стране успехи любого мероприятия отмечались с бокалом в руке. Хотя служебное пьянство мужа ей совсем не нравилось, но она старалась не выходить из образа смиренной жены Соколова, героя рассказа Шолохова «Судьба человека», который был для нее идеалом замужней женщины. Вера и пьяному мужу не перечила, а трезвому все прощала, надеясь, что он сам должен когда-нибудь понять, что водка ему не друг.

Теперь она носила красивую фамилию Лебедева, но от перемены фамилии особых перемен не чувствовалось, пока они не стали жить отдельно в частном доме.

В тот год стояла суровая зима, и в доме тоже было холодно. Печка голландка, что стояла по середине комнаты давала тепло в радиусе трех метров, и в дальних углах стены промерзали.

Однажды, в один из зимних вечеров, Вера в холодной избе ждала мужа, муж не приходил, и она медленно замерзала, потому что была убеждена, что растапливать печки – это сугубо мужское дело. Что только она не делала, чтобы согреться, и цыганочку танцевала в свитере и в валенках, и горячим чаем упивалась, но мороз пробирал до костей, замерзали даже стрелки часов и они еле-еле двигались по циферблату. Когда терпение Веры подошло к критической черте, она забыла про свой гонор, быстренько оделась и подалась на поиски мужа, забывшего, что у него есть жена, которая вот-вот замерзнет у холодной печки.

Крадучись, шла она по сугробам вокруг спортивного корпуса, пока не нашла дырочку в одном из замерших окон тренерской комнаты, через которую увидела мужа со стаканом в руке в кругу тренеров. Предательство было налицо!

– Я смерть приму в холодной супружеской постели. И пусть мой труп будет на совести мужа! – решила Вера и отправилась домой, привести месть в исполнение.

Но мстить мужу такой ценой, оказалось на деле банальным самоубийством. Она медленно замерзала в ледяной постели, пока переносить мороз уже не было больше воли.

Тогда Вера зайчиком выпрыгнула из-под пухового одеяла и бросилась к вешалке. Решение замёрзнуть сменилось отчаянном желанием выжить и выжить любой ценой. Она напялила на себя холоднючий тулуп и выпрыгнула во двор, где у порога лежали расколотые дрова. Как драгоценную ношу занесла молодая женщина тяжелые полена в дом, а уже потом со страхом оглядела черную башню посредине комнаты, которая называлась печью.

Растопить печь быстро не получалось, огонек в горниле печи тух, но надежда согреться любой ценой только разгоралась. Снова и снова чиркала женщина спичками, поджигая обрывки газет, обжигая собственные пальцы, пока пламя, набравшись смелости, не охватило дрова жаром. Комната стала наполняться благодатным теплом, а с теплом в комнату возвращался жилой дух. Гордая собой, Вера дважды сбегала на улицу, чтобы полюбоваться столбом густого дума, валившего из трубы её дома. С приобретением опыта печника надежда создать крепкую трудовую семью укрепилась.

К весне молодые супруги Лебедевы переехали в двухкомнатную квартиру во врачебном доме с центральным отоплением, где они отпраздновали свою ситцевую свадьбу и поступление Жени на заочный исторический факультет университета в Петропавловске, Верины родители обещали оплатить его учебу.

Все в семье шло хорошо, как по маслу.

Молодые супруги жили во врачебном доме, что стоял на берегу Зерендинского озера. В этом доме на втором этаже жила семья Людмилы, кузины Вериной школьной подруги, с которой она была знакома еще по Караганде. Именно Людмила повлияла на выбор Веры просить распределения в Зеренду на работу педиатром.

На одной площадке с новоселами проживала семья главного врача Ильинского, жена которого, проворная Аллочка, угостила Лебедевых в день их переселения горячим пирогом.

На втором году замужества Вера с нетерпением стала ожидать начала беременности, но беременность не наступала, как это было положено в счастливых семьях. Из месяца в месяц ее надежды зачать ребенка терпели крах, а у ее мужа больше печалило не то, что в семье не было детей, а то, что Вера все ночи и дни пропадала на работе и находила это вполне нормальным.

– Вера, – возмутился он, как-то раз, когда она явилась домой с рассветом, – сегодня ты опять пришла под утро, как куртизанка турбюро. Иногда мне кажется, что наш дом – это твоя перевалочная база, а я в ней сторонний наблюдатель. Ты сегодня ела? … Я вот хлеб купил, а молоко в бидоне сестра передала. Так и получается, я ложусь в кровать голодный и злой, а ты, ни живая, ни мертвая, какие тут могут быть дети?!

– А ребеночка мне так хочется, … и молока с хлебом.

Вера поцеловала мужа в усы, пшеничного цвета и повела его на кухню, чтобы не драматизировать обстановку, а утолить голод и жажду.

Когда они ложились спать, Женя обнял жену и вздохнул понимающе: – Эх, Верочка– пеночка, ты опять думаешь о больнице! Я это нутром чувствую. А знаешь, я не виноват, что дети в Зеренде болеют, что у нас детей нет! Я вот, что думаю, а не настала ли моя пора пуститься в бега? Ты на себя посмотри. Другие доктора приходят домой вовремя, тоже усталые, но довольные, а от твоей неудовлетворенности даже мухи в нашем доме сдохли. Так-то, вот.

Пожелав жене спокойной ночи, муж отвернулся к стенке и заснул, а Вера сна лишилась.

Конечно, в том, что мухи подохли, Вериной вины не было, они подохли от зимних холодов, но в горькой правде мужа прозвучал печальный прогноз ее семейного счастья, который должен был ее насторожить.

Сколько раз приходила Вера домой с сердцем, онемевшим от врачебного бессилия перед болезнью, уносящей жизнь ребенка. Тогда ей больше всего на свете хотелось дежурить у постели обреченного малыша днем и ночью, словно ее присутствие могло бы его спасти. В такие вечера Вера говорила с Женей и готовила ему ужин, но любить мужа ей казалось кощунством. Пусть он читает сам себе Петрова и Ильфа, приводившие Веру в уныние, а она до рассвета будет штудировать свои конспекты.

Кормила Вера мужа тем, что было пределом её кулинарных возможностей: жареной картошкой, жареными яйцами и лапшой с маслом, правда иногда случались исключения. Надо сказать, что домашними яйцами и молоком снабжали молодую семью родители Жени, которые один раз в месяц приезжали в Зеренду из деревни, навестить семью своего старшего сына.

Однажды, мама Люба зашла к Вере на кухню.

– Вера, что это у тебя там, в тазике на столе замешено?

А в тазике на кухне, припорошенной мукой, Вера целый день месила тесто для вареников с картошкой, которое никак не собиралось вместе, а рассыпалось на мелкие сухие комочки.

Потом, мама Люба, поохав, быстро превратила Верино тесто на вареники в прекрасное тесто для блинов и напекла вкуснейшие блины с хрустящей корочкой. Блины макались в растопленное сливочное домашнее масло, были очень сытными. От их сытости настроение у молодых супругов сразу улучшилось, и им хотелось опять любить друг друга, долго и страстно, словно блинчики обладали силой эликсира любви, и тогда забывались, и Верина занятость, и слабость ее мужа к алкоголю.

Но мама Люба приезжала редко, а Женя выпивал все чаще и чаще, а его жена по-прежнему, день – через день, коротала ночи в больнице.

Вера была убеждена, что жизнь идет своим чередом. Они оба с мужем работали, имели квартиру, а если муж смог стать мастером спорта по тяжелые атлетики, то ему ничего не стоит стать самым трезвым из трезвенников, ведь он учится на учителя истории, ведь и Верины родители тоже трудились, от зари до зари, дома практически не бывали, но семью-то сохранили.

На второй год бесплодных попыток забеременеть, женщина обратилась на прием в женскую консультацию, и врач-гинеколог женской консультации нащупала у Веры беременность в пять недель!

Счастливую Веру положили в больницу на сохранение беременности. Женщина строго соблюдала постельный режим, пила лекарства по назначению, но беременность не развивалась, она замерла. Плод в ее утробе не подавал никаких признаков жизни, зато Верино желание родить ребёнка становилось просто непереносимым.

То, что рождение ребёнка не зависит от ее желания его иметь, принималось Верой с трудом. Если рождение ребенка не может быть ни случайным происшествием, ни запрограммированным явлением, то появление на свет каждого младенца должно восприниматься людьми, как одно из самых совершенных чудес на земле.

Вот, этого чуда Вера была лишена, поэтому долгими бессонными ночами она трогательно прижимала руки к груди, всматривалась в больничный потолок и шептала то, что лежало у нее на сердце, как это делали герои ее любимых романов. Вера молила о сохранении беременности, стараясь не думать о том, что почти все молитвенные просьбы героев прочитанных ею книг исполнялись только в последних главах, после серии страданий и мытарств.

– Боже, дай мне ребенка своим чудесным образом! Сохрани эту беременность. Я готова страдать и ждать чуда. Я очень терпеливая.

Вера хотела даже сказать, что она готова отдать за это жизнь, но вовремя сообразила, что этим она убьет свое дитя, поэтому она решила не искушать судьбу, а просить только то, в чем она нуждалась.

– Боже, я опять прошу тебя, сохранить мою беременность. Извини, что я прошу тебя, не стоя в церкви, перед иконой, а лёжа на больничной койке.

Но молилась она напрасно. Через две недели Веру осмотрел ведущий гинеколог района, и она пришла к выводу, что Вера саботирует педиатрическую службу района, выдавая себя за беременную.

Районным гинекологом в те годы работала Полина Ивановна, незамужняя принципиальная, бескомпромиссная к себе и к персоналу, особа, к тому же высокая, статная женщина, лет сорока с тщательно зачесанными назад волосами, собранными на затылке в пучок. Почему-то она недолюбливала беременных сотрудниц и никогда им не сочувствовала. По соблюдению дисциплины в вверенном ей подразделении в райбольнице не было равных. Она напоминала Вере сержанта-сверхсрочника, которому были не знакомы позитивные эмоции и отступления от правил. Под её руководством стерильность родильного отделения достигла предельно высокого уровня, при котором выживали только самые коварные микробы, но, как гинеколог, в экстренных ситуациях Полина Ивановна терялась и от страха ошибиться, ошибалась.

А, вот, в случаи с Лебедевой Полина Ивановна не сомневалась. Педиатров в районе не хватало, а больные дети имели право на качественное лечение. Обеспечить больницу врачебными кадрами входило в ее обязанности согласно занимаемой ею должности, поэтому намеки на беременность райпедиатра Лебедевой напоминали ей неприкрытый саботаж, и Полина Ивановна сначала предложила выскоблить матку, а так, как Вера отказалась от этого грубо вмешательства в ее жизнь, она была выписана домой с диагнозом ложной беременности.

– Вера, ты … бесплодна.

Такой новостью огорошил Веру муж, когда она печальнее печальных пришла домой, и сидя на диване, оплакивала свою несостоявшуюся беременность.

– Что за чепуху ты городишь! Кто тебе об этом мог сказать, когда я сама этого не знаю?

Вера, не кипятись. Это мне моя сестра, Галя, сказала. К ней в лабораторию заходила ваша гинеколог, и сообщила, что ты никогда не будешь иметь детей. Не смотри так на меня. … Пожалуйста, ну, не молчи … Давай я тебе чай приготовлю. Людмила с 5 квартиры тебе булочек принесла.

Вера почувствовала, как ее руки по Лермонтовки повисли, как плети, и невыплаканная печаль обуяла ее сердце. Такую же безнадёжность она испытала, когда читала стихотворение Лермонтова о несчастном владельце «несжатой полосы», которому уже никогда не доведется выйти из дома, потому что он обессилил и умирал. У Веры еще были силы, она не умирала, но в ее сердце таяла надежда, которую предлагалось запить чаем с булочками.

К вечеру, молодые супруги почувствовали свое одиночество, словно им сообщили, что их светлое будущее обошло их стороной. Жене хотелось пойти в кочегарку по-соседству, где частенько стал проводить свой досуг, но он продолжал сидеть рядом с поникшей женой, пытаясь ее развеселить. Но Вера не хотела веселья, она хотела оправдаться за то, что бесполезно пролежала в больнице неделю и теперь опозорилась, как симулянтка. Когда исстрадавшись, она обессилила, Женя обнял ее и прижался головой к её мягкой груди.

– А, давай, я буду твоим ребенком. А ты будешь меня обнимать, спать укладывать и кормить досыта. Я очень скучал по тебе, когда ты была в больнице. Пойдём в нашу спальню. В спальне не работает отопление, но мы быстро согреемся под одеялом, и нам будет тепло. Я люблю тебя.

Вера стала замечать за собой странную вещь, она не могла ответить мужу просто: «Я тебя люблю», поэтому привычно ответила: – Я тебя … тоже, – и предложила вместо спальни пойти и посмотреть телевизор.

– Мой любимый Верок – колобок, наш телевизор показывает только снегопады и бураны. Уж, не пора ли твоим родителям намекнуть, что нам нужен новый телевизор.

– Нет, это не будет хорошо. Они нам и так достаточно мебели нам на свадьбу привезли. Женя, ты лучше сходи в кочегарку и попроси своих друзей, чтобы котел натопили. Холодно.

Мужчина обрадовался этому предложению жены и довольный собой отправился в кочегарку, где всегда стояла недопитая бутылочка и закуска.

Если Женю утешали друзья кочегары, то Веру – соседи по дому.

С Аллочкой Ильинской Вера не откровенничала.

Это женщина Алла мыслила фразами из газеты «Комсомольская правда», жила и воспитывала детей по коммунистическим нормам, она строго соблюдала воскресные дни, как дни отдыха, и в пасху пекла сладкие куличи.

Её муж, главный врач санэпидстанции, был человеком гулящим. Его бесконтрольную сексуальную активность Вера приписывала к необратимым последствиям травмы головного мозга, которую Ильинский когда-то получил в автомобильной аварии. Измены мужа никак не отражались на добродушном характере Аллочки и на её чрезмерной доброте. Порой Вере приходилось держать оборону от назойливой соседки, но иногда она уступала, и тогда довольная Аллочка, по комплекции напоминающего девочку – подростка, вела ее к себе на кухню и угощала чаем с горячими пирогами, подробно рассказывая все деревенские сплетни за последнюю неделю.

Только с Людмилой, двоюродной сестрой Ларисы Канариной, что жила этажом выше, поделилась Вера своим горем. Бесплотность – это настоящее горе для замужней женщины. Людмила умела хранить чужие тайны, но вскоре о Верином бесплодии говорила уже вся деревня.

После выписки из больницы Вера с головой окунулась в работу, чтобы скорее забыть свою ложную беременность и желание иметь детей. Теперь молодая женщина не сочувствовала при родах другим женщинам, терпевшим мучительные схватки, она им бессовестно завидовала, ведь счастьем родить собственного ребенка она была обделена.

В тот год в Зерендинскую районную больницу пришли на работу новые врачи: Мила Попова, начинающий врач-терапевт из Караганды и Роза Ахметова, красивая интеллигентная казашка.

Мила поражала Веру своей потрясающей непосредственностью, на которую не повлияли ни зрелость, ни диплом о высшем образовании.

Роза обладала острым умом, хорошими знаниями по педиатрии и умела быть верной другу.

Мила Попова выглядела очаровательной старшеклассницей, робеющей перед коллегами и пациентами. Её послушнее ставило в тупик молодых медсестёр, в одобрении которых молодой доктор постоянно нуждалась, а от ее вежливости к санитаркам можно было даже прослезиться.

Хотя Мила Попова училась на лечебном факультете, но в ней не было той терапевтической закваски, которая отличала терапевтов от педиатров. Терапевты всегда умели держать себя на публике достопочтенно, красиво носить дорогую одежду и говорить своё мнение немного скучающим тоном. А Мила Попова по своей внешности напоминала Буратино. Её маленькие чёрные глаза искрились молодостью, жидкие каштановые волосы весело кудрявились, а большой красный рот широко улыбался всему на свете.

А педиатры были из другого теста, их не столько беспокоил их внешний вид, сколько доверие к ним маленьких пациентов, видимо в такой педиатрической опеке нуждалась и Мила, а Вера предложила девушке свою дружбу и проживание в ее доме.

– Познакомь меня с твоей мамой, – попросила Вера девушку при первом знакомстве, –как ей удалось вложить в тебя столько воспитание, что его бы хватить с лихвой на целый сиротский дом! Да, Караганда всегда славилась своими послушными дочерями, но перед твоим примерным поведением я снимаю шляпу. Ты можешь жить у меня, пока тебе не выделят врачебную квартиру. Милости просим.

И Мила Попова приглашение приняла с радостью. Ее история жизни была проста и одновременно печальна.

Родители Милы познакомились в Германии в фашистском концентрационном лагере, куда их семьи были вывезены немцами еще в начале войны. Уже в первый год заключения они осиротели, а еще через год за колючей проволокой, под лай сторожевых псов, зародилась между ними первая юношеская любовь.

Милиных родителей освободили советские солдаты. Из лагеря в солдатских теплушках их вывезли в знойный Казахстан, где под палящим солнцем они должны были привыкнуть к своему положению сирот войны и жить дальше. Чтобы легче было изгладить из сердца страх и одиночество молодые люди решили жить вместе, как муж и жена. После рождения Милы ее отец навсегда ушел из семьи, устав от приступов ревности ее мамы. Воспитывалась девочка той несчастной женщиной, сердце которой разучилось любить, и которая не знала других отношений между родителями и детьми, кроме как быть хорошим надсмотрщиком для дочери. Миле с детства не разрешалось иметь собственное мнение или иметь какое-то желание. Колыбельные песни в доме не пелись, и ласкать девочку было некому. К тому же мама Милы не работала, а жила на элементы от беглого мужа и на небольшое «лагерное» пособие.

Рассказы Милы о ее детстве и юности меняли Верино мнение о тех годах, которые она провела в родительском доме. Да, и в ее доме тоже царствовал мамин закон, но там была свобода думать, читать, высказывать своё мнение, учиться самостоятельности и иметь пусть одну, но подругу.

Веру пугала незащищенность Милы в реальном мире, и она стала заботиться о ней, как о своей младшей сестре, как дома, так и в больнице.

Была утренняя врачебная пятиминутка. Мила где-то задерживалась, и Вера начинала нервничать. Опозданий врачей ординаторов главный врач района не допускал.

Интерьер кабинета главного врача был по-министерски тяжеловесным. Стены оббиты деревянными плитками, а под портретом Леонида Ильича Брежнева стоял огромный дубовый стол, где на кожаном мягком кресле восседал сам Жакибеков, главный врач больницы. Его массивная фигура и его мягкое кресло сочетались друг с другом, как медведь с его берлогой. Рассеянный дневной свет, проникающий в комнату через тюлевые занавески на высоких окнах и персидский ковёр, устилающий пол кабинета, делали обстановку пятиминуток торжественной. Вдоль стен с двух сторон от стола главного врача стояли впритирку простые кресла, предназначенные для врачей больницы.

С приходом новых специалистов этих кресел стало не хватать, и опоздавшие врачи искали себе стулья в других кабинетах. Мила в тот раз пришла последней. Она почти вбежала в кабинет, потом быстро оглянулась по сторонам и вдруг остановилась посреди кабинета, как вкопанная. Видимо, на нее подействовало то, что свободных кресел не было. Решив, что пятиминутку можно слушать стоя, она покорно опустила руки вдоль туловища, приготовившись слушать наставления главного врача.

Такое неординарное поведение молодого доктора главному врачу не понравилось, и в кабинете установилось официальное молчание, означавшее коллегиальное неодобрение, но Мила расценила это молчание, как возможность поздороваться. Она приветливо кивала каждому доктору, пока не пришла очередь приветствовать главного врача. Под начальственным взглядом товарища Жакибекова Мила вытянулась солдатиком и обратилась вся во внимание, ожидая начала пятиминутки. Когда главный врач начальственно кашлянул, то все присутствующие поняли, что он сердится, все, кроме Милы, которая продолжала стоять, как часовой у мавзолея.

Тут молодой стоматолог, сидевший на кресле рядом с Верой, решил вмешаться в ход событий и пошутил. Он кашлянул, чтобы обратить внимание девушки на него, и с улыбкой предложил ей сеть на его коленки.

Мила благодарно взглянула стоматолога, которого уже знала по имени, потом с недоверием на его острые коленки, и, подобрав халатик, спокойно устроилась на них.

В кабинете раздал протяжный вдох, а молодой стоматолог совсем растерялся, ведь и коню понятно, что он хотел только пошутить …

Не замечая всеобщего внимания к ее персоне, Мила продолжала подобострастно смотреть на главного врача, который еще не сказал ни слова. За ее спиной молодой коллега от неловкости момента осторожно сложил руки на груди, чтобы ничего плохо о нем не подумали его коллеги.

От этой немой сцены, главный врач района почувствовал себя лишним в своём кабинете, и уже громко постучал по столу ручкой.

– Мила, встань с кресла немедленно, и возьми стул у секретаря, – зашептала Вера подруге, но та скосила глаза на Веру и недовольно покачала головой, словно именно Вера мешала проведению пятиминутки, но Вера не сдавалась.

– Встань немедленно! На тебя все смотрят! Милочка, прошу, встань с кресла, принеси себе стул!

Тут Мила оглянулась вокруг, и все поняла. Не успела она приподняться, как стоматолог пулей выскочил из кабинета, и через минуту принес девушке стул.

Только тогда все присутствующие облегченно рассмеялись.

Вскоре после этой истории с опоздавшей Милой, на ковёр к главному врачу была приглашена и сама Вера.

На столе перед главным врачом района лежала телеграмма, заверенная областным отделом здравоохранения города Караганды. В письме Вера вызывалась в Караганду в связи с состоянием здоровья её мамы. Рядом с письмом лежал и приказ, подписанный главным врачом, по которому педиатр Лебедева отправлялась во внеочередной отпуск по семейным обстоятельствам.

Испуганная за состояние здоровья родителей Вера в тот же день выехала в Караганду.