Читать книгу Вера и рыцарь ее сердца. Книга третья. Играть с судьбою в поддавки - Владимир Де Ланге - Страница 2

Удар ногой, дверь в спальню чуть не вылетела с петель.

Вера вздрогнула, крепче прижала спящего ребёнка к груди и быстро оглянулась по сторонам. Кровать, на которой лежало мамино стеганое одеяло, трельяж и окно за спиной не могли укрыть ее от неминуемой гибели. Бежать было некуда.

Когда на пороге спальни появился Женя, то ее сердце зашлось в груди от животного страха. Злобный оскал на мужском лице говорил сам за себя, пощады не будет! В левой руке муж держал охотничье ружьё, приклад которого упирался в правое плечо, а указательный палец правой руки лежал на курке.

– Ты, сука, тварь, стой смирно, я целиться буду, чтобы не мучилась долго! Ведь тебя, суку, давно пристрелить надо!

Его язык заплетался, руки дрожали, а ствол ружья искал мишень для выстрела. Реальная угроза действовала на Веру гипнотически, она стояла кроликом перед удавом, и еще крепче прижимала к груди ребенка, ибо ее рассудок отказывался верить даже в саму возможность подобной ситуации. Хотя ее сердце колотилось в бешеном ритме, она хранила спокойствие, чтобы ненароком не разбудить дитя.

Женя сначала целился в голову своей жертвы, но ему мешал сосредоточиться ее спокойный взгляд. Потом в мушке ружья он стал видеть не одну, а две лохматые головы жены. Выбрать нужный лоб из двух одинаковых мужчина не смог, как бы он не старался. Тогда он чуть приспустил чёрное дуло двустволки и стал метиться в более широкую цель, в женскую грудь. Ему совсем не мешало, завёрнутое в пёструю пелёнку тело ребёнка, наоборот, это даже усиливало злорадный эффект от совершаемого им преступления: преднамеренного убийства жены.

Этим моментом расправы над той, которая мешала его счастью, быть свободным мужчиной, Евгений собирался насладиться на всю оставшуюся жизнь. Предвкушением этого момента жил он последнее время, а теперь осталось только нажать на курок.

… Мысли опережали события. Полет пули и ее взрыв в теле ненавистной ему женщины был уже предрешен. Надо убить эту бабу, которая одним взглядом могла вывести его из себя, сделать его ничтожеством для окружающих, а он хороший человек, а не убогий с подворотни, его любят и уважают друзья, а эта толстуха ему не судья. Только ее смерть освобождала Женю от укора в ее тоскующем взгляде.

В этот решающий момент мужчине нравилось сознавать истину, что пуля не знает ни жалости и не знает пути назад, она достигает цель всегда, … если хорошо прицелиться. И Евгений целился в грудь Веры очень аккуратно, потому что он собрался ее убить наповал, чтобы не было никчемных слез. Женский плач всегда действовал ему на нервы.

Целился он долго, пока не понял, что нажать на курок ему что-то мешало, что-то такое, что не доставало для полноты ощущений от совершаемого им убийства.

Женя с детства слышал визг свиньи в сарае, когда с первыми заморозками забивался скот, он затыкал уши, но предсмертный свинячий визг звенел в голове пока не наступала внезапная тишина, эта тишина была страшной, и тогда ему казалось, что его накрыло с головой тяжелое одеяло, из-под которого ему не выбраться никогда, но это только казалось.

То, что Вера не визжала, а тихо ждала выстрела с покорностью овечки, делало триумф мести несостоятельным.

Вера стояла у окна. Все уже было предрешено свыше. Выстрел и смерть.

О чём можно думать, когда в тебя целятся в упор?

Может быть, о том, что в больнице не станет райпедиатра? Или о горе родителей по убитой дочери?

Первое, что пришло в голову Вере, было то, что она стала «тварью и сукой». Как это могло произойти, что она перестала быть человеком, а превратилась животное женского рода.

Яркой вспышкой вспомнила она мамино предупреждение об опасности брака с алкоголиком. Но это воспоминание пришлось ей совсем не по душе. Умирающему человеку неприятно сознавать, что под пулю убийцы он встал добровольно. Человека предупреждали, а он не поверил, и вот теперь поздно что-то менять. Надо умирать …

Тема любови родителей больше подходила для предсмертных воспоминаний Веры.

«Пусть это будет последним воспоминанием в моей жизни», – подумала она, и оставшиеся мгновения жизни припомнила свою неудавшуюся семейную жизнь, и все ее попытки что-то изменить в судьбе.

Когда встревоженная телеграммой Вера приехала в Караганду, родители встретили дочь на вокзале. Они выглядели вполне здоровыми людьми. Ситуацию с телеграммой мама прояснила по дороге домой.

– Вера, скажи мне на милость, почему не ты, а твоя соседка Алла Ильинская, сообщила нам, что над тобой издеваются ваши гинекологи, объявляя тебя во всеуслышание бесплотной женщиной. Учти, это лживые слухи! Завтра утром я положу тебя на обследование в городской роддом. Если будет нужно, то ты пройдёшь курс стационарного лечения. Мы утрём носы вашим гинекологам верным диагнозом и правильным лечением. Почему же ты нам ничего не говорили? Мы же тебе не враги.

После маминой взбучки, слово взял папа.

Володя сидел за рулём своих «Жигулей» и вёз любимую дочь домой. Он был несказанно рад увидеть свою Верочку живой и невредимой.

– Вера, нам стало известно, что Евгений выпивает. Может быть, он выпивает потому, что у вас нет детей? Вот, мама тебя определит на лечение к лучшим специалистам и у тебя непременно будут дети. В нашем роду бездетных женщин нет. Ты постарайся убедить своего мужа, что дети у вас будут, чтобы он не отчаивался.

Целый месяц держали Веру на больничном режиме. Все слои её матке были поражены гнилостной инфекцией. Это объясняло тот противный запах, ту нестерпимую вонь, которая исходила от Веры в последние месяцы после лечения от ложной беременности.

«Такое инфицирование матки возможно только при нелеченом микроаборте», – к такому выводу пришла главный гинеколог городского роддома, хорошая мамина знакомая.

Этот диагноз утешал.

– Значит, я перенесла микроаборт! Значит, что у меня всё-таки была настоящая беременность, а неложная, как у психически нестабильных дам! – рассуждала Вера, лежа на больничной койке. Но теперь не инфекция, а угроза формирование постинфекционных спаек могли привести к истинному бесплодию! Это Вера понимала, и безропотно принимала все назначенные ей болезненные процедуры.

Лежать в палате с женщинами, страдающими бесплодием, которые были согласны на любые пытки, лишь бы родить ребёночка, курортом не назовешь. Такое мощное желание противостоять приговору судьбы Веру неимоверно восхищало.

Её диплом врача, престиж районного специалиста, обеспеченность родителей ничего не значили для женщин с диагнозом бесплодность. Целый мир с его красотой и многообразием жизни, с различными общественными порядками и противопорядками, с войнами и миротворческими организациями, с пороками и шедеврами искусства, в этой палате теряли свою значимость.

Неодержимое желание родить собственного ребенка доходило до исступления. Соседки по палате настороженно встретили Веру, словно она могла быть соперником их счастью. Каждая из них боялась лишним словом спугнуть надежду на чудо, которое могло достаться другой, поэтому всем приходилось быть начеку.

Когда Веру выписали домой, то ее надежда когда-нибудь родить ребенка приобрела просто мистический характер, но у ее мужа было совсем другое желание, каждый день ему хотелось пропустить стаканчик бормотухи и наслаждаться жизнью. За месяц лечения жены в Караганде он упивался свободой делать то, что ему самому хочется.

Вера помнила наказ папы и тоже верила, что только рождение ребенка может спасти ее брак, а мужа от его пагубной привычки пить по пустякам.

Было удивительно, что Верино желание родить ребенка передалось ее соседкам, и они одна за другой стали уходить в декретный отпуск, а Вере оставалось только надеяться на чудо, которое должно спасти ее семью.

Вскоре и ее подруга Людмила родила второго мальчика, такого пригожего и славного малыша, что хотелось его бесконечно баюкать и ласкать, а у Веры были только работа и дом, а в доме муж, который часто пребывал навеселе, то есть в нетрезвом виде.

Если дома она незаметно превращалась в клушу в халатике, которая квохчет по домашним делам, то в больничном белом халате к ней возвращалась ее настоящая жизнь, в силе и в чести.

Для Веры настало время, которое мама называла работой на авторитет, чтобы в недалеком будущем уже авторитет работал уже в обратном порядке.

Руководить педиатрической службы района без сплоченной команды, все равно что плавать в песке. Вера сплотила вокруг себя молодых педиатров и Милу Попову, которая продолжала жить в ее доме.

Однажды, вечером, когда Жени дома не было, в доме Лебедевых собрались все, кого Вера любила. Причиной послужило крайне важное событие: Вера при тщательном исследовании собственного живота нащупала над лобковым сочленением плотный долгожданный комочек. Потом его щупали все подруги по очереди. Они морщились от натуги, пальпируя Верин живот, и при этом беззвучно кивали головами, что означало: все может быть. Только Людмила, живущая в соседях, призналась, что она что-то нащупала, но поздравить с началом беременности подругу не решалась.

Плотный комочек внутри живота не рассосался и через неделю. В сопровождении Розы, Милы и Людмилы отправилась Вера к участковому гинекологу. Диагноз беременности, 5-6 недель, подтвердился.

В феврале женщину взяли на учёт как беременную, а через 10 месяцев Вера родила дочь, которую назвали Катюшей. Катюша родилась в Караганде, в первом городском роддоме. Почему в Караганде?

Под прицелом двустволки Вера вспомнила, как она с животом наперевес бродила по перрону в Кокчетаве, чтобы встретить свою маму. Не приехать на вокзал Вера не могла, потому что не имела права нарушить семейную традицию, которая гласила, что гостей надо встречать уже на вокзале.

За день до этого, Женя обещал сам поехать в Кокчетав и привезти маму домой, поэтому Вере только оставалось приготовить семейный обед. В день приезда мамы она с утра ушла под расписку из роддома, где находилась под наблюдением, так как перехаживала все предполагаемые сроки родов. Когда же у порога квартиры она обнаружила мужа, спокойно храпящего на полу, то без раздумья поспешила на рейсовый автобус в Кокчетав.

Римма охнула, когда увидела на перроне вокзала беременную Веру, грузно шагающую среди бегающих пассажиров, она сначала расплакалась, потом взяла себя в руки и увезла беременную дочь в Караганду.

В поезде они ехали с молодым человеком, который ей сказал простую истину, что он бы никогда не отпустил беременную жену в путь, а хранил бы ее, как зеницу ока. Веру хранила мама, она мечтала навеки разлучить дочь с бандитом, который назывался зятем.

Когда на следующий день по приезде в Караганду у Риммы родилась внучка, она назвала ее Катюшей.

Это были самые счастливые минуты Вериной жизни. Она млела от счастья быть мамой! Когда Вере принесли дочку на первое кормление, в её сердце открылась любовь, которую ей так хотела разделить с Женей.

… Дочка на руках зашевелилась. Её маленькая ручка высунулась из пелёнки и доверчиво легла Вере на грудь. Тут женщина опомнилась!

– Мамочка, что же я делаю. Мой ребенок, моя Катенька, в опасности!

Вера непроизвольно вытянула правую руку кверху, как это делают робкие первоклассники. Женя не понял этого момента и приспустил ружьё, давая возможность жене сказать последнее слово.

– Женя, можно я положу Катю на постель, а то она проснется, и будет плакать.

Просьба жены выглядела благородной. Жене нравилось быть добрым, он ведь не бандит бесчувственный. Дуло двустволки указало на кровать. Вера бережно положила ребёнка на подушку. Девочка потянулась и преданно почмокала губками.

Теперь Вера могла спокойно умереть. Она знала боль и муки, успех и ее сердце познало любовь, но ей было жалко Женю, ведь, когда он опомниться, то сильно пожалеет за то, что убил ту единственную, которую он будет любить до конца своих дней.

Все, теперь должен прозвучать выстрел.

Женя опять приложил приклад к плечу, взвел курок, хорошо прицелился. Вера в спокойствии духа закрыла глаза, чтобы мертвой не смотреть в потолок холодным немым взглядом.

– Эй, отстань! Отвали! Отвали, кому говорю!

От этих возгласов мужа, Вера вздрогнула и посмотрела, что происходит, почему ружье не стреляет?

Дуло двустволки металось в разные стороны, а Женя по-птичьи оглядывался по сторонам, пытаясь нелепыми движениями кого-то сбросить с плеч. Через мгновение он зарычал, резким движением отбросил от себя двустволку и, дико озираясь, выбежал из комнаты.

Ружьё выстрелило.

Этот послеобеденный выстрел, разбудил младшего сынишку Людмилы, и та, подхватив испуганного малыша на руки, быстро спустилась по лестнице вниз.

Входная дверь квартиры Лебедевых была открыта. Внутри квартиры надрывалась плачем Катюша. Людмила осторожно вошла внутрь. В спальне у стены лежало ружьё, а в углу у окна сидела на корточках Вера.

«Ж-ж-ж-я п-п-п н-н-н– … … К-к-к-к-к п-п-л– … т.»

Заикание мешало Вере рассказать подруге то, что произошло, но дырка в шкафу и ружье на полу уже говорили сами за себя.

На следующее утро в квартиру Лебедевых тихо постучали. Вера, осторожно обойдя, спящего у двери Женю, открыла дверь. На пороге стояла Мила и улыбалась Вере своей самой замечательной улыбкой, в руках она держала конверт.

Мила Попова уже неделю жила в Кокчетаве, где проходила специализацию по офтальмологии, так как больница остро нуждалась в окулисте.

В конверт был вложен авиабилет на самолёт в Караганду, в один конец.

– Вера, все нормально. Быстро одевайся, и счастливого пути. Такси тебя ждёт за мостом! Я специально приехала за тобой, когда Роза рассказала мне, что произошло. Как такое могло сучиться?

Ясно думать Вера не могла. Она побросала в свою широкую хозяйственную сумку кое-что из детских вещей и переступила порог дома с дочуркой на руках. Женя проводил жену громким храпом.

На улице счастливо светило весеннее солнце, пахло весной, дул легкий ветерок с озера. Таксист знал свое дело, и машина уверенно ехала в Кокчетавский аэропорт. Вера сидела у окна машины Волги, и разум возвращался к ней.

– Я не имею права подставлять себя под пули. Я не имею права забыть, что я не собственность мужа! Я не имею права оставить дочь сиротой и не видеть, что на улице весна!

Утром следующего дня самолёт приземлился в Караганде. Весенний степной запах ветра был до слез родным и желанным. Этот запах родины победил все сомнения, и теперь побег не казался Вере трусливым желанием спрятаться от проблем, а единственно верным решением, изменить свою жизнь.

Катюша, утомлённая перелётом, притихла на ее руках. Домашний телефон родителей не отвечал, а в кармане у Веры бренчала какая-то мелочь.

Водитель «такси» согласился довезти женщину с младенцем на руках по месту назначения бесплатно. Хороший таксист ей попался, добрый.

Внезапное появление дочери с грудным ребенком на руках, идущей по дачной тропинке, привело ее родителей в состояние оцепенения. Они видели Веру и не спешили к ней навстречу. Словно отсутствие ответов на массу вопросов: «Что случилось? Где Женя? Где вещи?», мешало им принять беглую дочь под свое крыло.

Первой опомнилась Римма, после короткого замешательства эта ситуация с возращением блудной дочери стала для нее предельно ясной. Вера наконец-то сделала правильный шаг. Ведя дочь к дачному столу, чтобы накормить свежим щавелевым супом, она мимоходом приказала Володе выгонять машину на дорогу.

Дома Вера рассказала родителям правду о жизни её семьи. Её рассказ неоднократно прерывался папиным восклицанием типа: «Какой негодяй!» и маминым утверждением: «Подлец!».

– А, как же Женины родители на это безобразие смотрели. Неужели они не могли вмешаться? – с недоумением спросила в конце Вериной печальной истории Римма.

– Мама, что они могли сделать, если Женя относился к ним с каким-то презрением и даже ненавистью.

– И, как можно так ненавидеть своих родителей, чтобы их презирать? Это как-то не по-божески, – осторожно вмешался в разговор Володя.

– Папа, причем тут бог. Женя сказал мне сам, что маму он ненавидит, потому что она беспредельно добра к нему, а отца – за буйство по пьяному делу. Женя будучи мальчиком сам ни раз прятался с матерью от отца, когда тот грозился убить его мать. Теперь Женин отец трезвенник, а его мама, по-прежнему, так добра к детям, что, кажется, что ей все равно, что они делают в жизни, лишь бы жили и в гости приходили. Если, они что-то плохое учудят, то Любовь Андреевна пожурит их ради приличия, а потом будет потчевать, как дорогих гостей.

Вера не решалась называть при родителях Любовь Андреевну «мамой Любой», а отца своего мужа она, даже в мыслях не держала, чтобы назвать «папой».

Когда Вера отправилась в спальню кормить Катю, то горько стало у нее на душе. Не так, думала она вернуться в отчий дом, хотела приехать к родителям, сидя за спиной у всадника гарцующем на вороном коне, а «всадник» оказался «без головы».

Не все рассказала Вера родителям о своей замужней жизни, ибо зачем их огорчать, показывая в кого превратилась их дочь в замужестве. Она думала спасти того, кого спасти не могла, думала любить того, кто не нуждался в ее любови, и родила дочку тому, кому нельзя доверять детей.

Любовь и брак с Женей оказались на проверку ее собственной блажью.

Впервые Вера разочаровалась в любви к мужу, когда после возращения из Караганды домой с новорожденной дочкой на руках, она встречала Новый Год в доме Лебедевых старших. Именно тогда, она поняла, что изменила своей мечте детства, что Женя не ее рыцарь и никогда им не станет.

Катюше было полтора месяца, когда вся страна готовилась к новогодним праздникам.

Вера уже не ждала новогодних чудес, ее чудо было крошечной девочкой, теплым младенцем, таким родным, таким желанным, что дух захватывало.

Комната, где находился ребенок прогревался в ту зиму электрическим обогревателем, и эта комната казалась Вере раем. Пусть Женя напивался каждый день, пусть мороз на дворе, но Вера была счастлива, как никогда в жизни. Когда Женя приходил домой поздно ночью, вваливался в дом и падал на диван, Вера внутренне радовалась тому, что муж вернулся домой, потому что само ожидание его возвращения мешало ей предаваться материнскому счастью.

Когда под Новый Год к ним приехал отец Жени, чтобы забрать семью сына к себе в деревню, Вера не захотела покидать свое укромное место, где она была так счастлива. Она предупредила свекра, что пьяные выходки ее мужа никто, кроме нее, терпеть не будет.

– Вера, ты … это … брось чепуху городить! С какой стати, наш сын будет нам в тягость! Ты лучше внучку потеплей укутай, и поехали, пока дороги не замело. Там Андреевна пельменей налепила. Новый Год праздник семейный. А с сыном я сам разберусь, не впервой.

В деревне на празднично накрытом столе, среди обилия, закусок красовались пузатая бутылка шампанского: всё как положено в приличных семьях. Сначала наливочкой проводили Старый Год, потом за пять минут шампанское открыли, с шумом и с пеной. Весело было, а мама Люба в рюмочки подливала и в тарелочки всякие закуски подкладывала, а Катюша в уюте прогретого дома спала себе и спала. Бабушка Люба ее накупала и убаюкала, так что Вере и осталось только отдыхать. После застолья Любовь Андреевна отправила ее с Женей в молодёжный клуб, пообещав присматривать за Катей.

Вера шла по снежной поселковой дороге в клуб и чувствовала себя необычно хорошо, чувствовала себя замужней женщиной, у которой есть, хоть и пьющий, но умный и сильный муж.

В празднично убранном клубе стояла новогодняя ёлка. Вокруг елки толпился веселый народ. Женя смеялся, шутил и танцевал, но не с Верой. В клубе собрались вместе его друзья и подруги с детства, с которыми ему так хотелось пообщаться, и Вера это понимала, но разве понимание может сделать кого-нибудь хоть на капельку счастливее?

Как в юности, она простояла у стенки клуба, вглядываясь в разряженную толпу чужих ей людей. В конце концов, потеряв из вида мужа, Вера отправилась домой.

Не смотря по сторонам, бежала молодая мама по пустой деревенской улице. Мела метель и вторить ее завыванием Вера не собиралась, она бежала туда, где посапывало её единственное счастье, её отрада, ее доченька Катенька, для которой она всегда будет любимой мамой! Любовь к дочери согревало ее сердце, а ее сердце уже теряло способность говорить со звёздами, слушать тишину и спорить с ветром. Теперь романтика и поэзия оказались лишними в жизни Веры, которая разочаровалась в любви, в себе и в своей мечте.

Вера уже спала, когда услышала громкие голоса.

Где-то рядом ругались Женя с отцом. Прислушавшись, можно было определить, что ругались на крыльце дома, но о чем, трудно было разобрать, поэтому Вера не стала тревожиться, она потянулась и нежно поцеловала Катюшу в щечку, девочка сладко спала у нее под боком.

– Все хорошо, мой котеночек, все будет хорошо.

Когда Женя вернулся домой было далеко за полночь. На пороге его встретил отец и в дом сына не пропустил.

Евгений решил разобраться с отцом, который вздумал показать свою власть над ним, мастером спорта, подводником, женатым человеком, которого так любят девушки. Чтобы заставить отца замолчать, он схватил его за горло, зато у его противника было два преимущества: трезвость и не дюжий опыт драчуна. Резкий удар отца в челюсть, снизу-вверх, рассек Женину губу, и из раны во все стороны брызнула кровь. Потом отец повез сына в амбулаторию, где рассеченная им губа была грубо сшита.

Что касается самой Веры, то ей было стыдно. Она тихо радовалась, что спокойно проспала всю новогоднюю ночь, не участвуя в этом разбойничьем новогоднем кошмаре.

Вера не рассказала эту историю родителям ещё и потому, что ей хотелось быстрее забыть недавнее прошлое, где она плохо сыграла роль жены, и как можно быстрее забыть того, кто причинил ей столько страданий.

Потом Вера уснула с Катюшей в своей бывшей спальни, ее родители долго советовались, как им поступить. Свое решение огласила дочери Римма, когда собиралась на работу.

– Мы с папой подумали и решили, что ты можешь пожить с Катюшей у нас.

Так, через годы, Вера возвратилась в свой родной дом, не соло нахлебавшись своей свободой и мечтой.

Пять месяцев у родителей прошли, как один день. Если раньше Вера была дочерью на выданье, то теперь она превратилась в дочь, сидящую на шее у своих родителей, которые кормили дочь с Катюшей, а Вера вела домашнее хозяйство. К приходу родителей дома было всегда убрано, постирано, еда приготовлена.

Вера редко, но встречалась и со своими подругами, но их жизнь замужем тоже взывала к жалости. Жизнь словно посмеялась над их юношескими планами выйти замуж и родить детей.

Ирина бросила своего женатого любовника и женила на себе сына маминой подруги, так как носила от него ребенка.

Другая Верина подруга, красавица Лена, жила с Андреем в квартире его родителей и воспитывала сына, она становилась сварливость, что губило ее красоту, в добавок, ее мучило сожаление, что ради Андрея она упустила стольких перспективных женихов с квартирами.

Ларисин любимый муж оказался разгульным молодым человеком, который был не прочь и кулаками помахать. Когда Вера услышала от своей школьной подруги, умницы и аристократки по крови, бабьи ругательства, то совершенно упала духом.

Мир растоптал все, чем жила ее юность.

За пять месяцев жизни у родителей, Вера морально окрепла, а Катюша сделала свои первые шаги. О первых шагах дочери она рассказала Жене, который, хоть и редко, но звонил в Караганду, потому что он был отцом Катюши и только его могли радовать первые успехи дочери. Необъяснимое чувство жалости к мужу мешало Вере быть счастливой без него. Женя говорил по телефону, что тоже скучает, что ищет работу, что сидит без денег. Это попрошайничество продолжалось, пока Вера не дала ему номер сберегательной книжки, где лежали деньги, подаренные им на свадьбу.

Такое неадекватное поведение дочери лишало Римму спокойствия. Как-то раз, летним погожим днем, она открытым текстом объявила Вере свой материнский наказ.

– Вера, ты живёшь у нас уже почти полгода. Пока тебе не исполнилось 28 лет, надо решать свою судьбу. У тебя есть ещё шанс, начать все сначала, сделать правильный выбор, а ребенок этому не помеха!

О том, каким образом нужно Вере решать свою судьбу Римма не сказала, а Володя, оставшись с дочери наедине, сказал: – Ты маму слушай, она тебе зла не пожелает, но делай все по совести. У ребёнка есть, какой-никакой, но отец. Катюше нужен не дядя со стороны, а родной папа. Запомни, что судьбу мы делаем сами.

Оценив обстановку, как зашедшую в тупик, Володя перешел от слов к делу. Он поехал в Зеренду, с целью воссоединить разбитую семью дочери. Римма была крайне недовольна таким поступком мужа, но, что она могла сделать, если Володя что решал, то и делал. Упрямству её мужа, мог позавидовать любой осёл!

Видавший виды на своем веку, Володя приехал в Зеренду и ужаснулся. От бывшего атлета, подводника остались только его скелет и обвисшие мощи. Квартира дочери, обставленная мебелью со знаком качества Карагандинской мебельной фабрики, теперь напоминала притон алкоголиков. Собутыльников своего зятя Володя разогнал взашей, а самого Евгения встряхнул морально и физически, чтобы тот опомнился и вспомнил, что у него есть жена, дочь и ответственность главы семьи.

Потом Володя ежедневно варил картошку и картофельный суп с консервами, которыми его щедро снабдила в дорогу Римма, откармливая сбившегося с пути мужчину и помогая ему привести квартиру в порядок. Женя мечтал увидеть новорожденную дочь, но в душе боялся признать себя отцом, к отцовству он был не готов.

Когда квартира была приведена в божеский вид, Женя попросил у тестя 50 рублей, чтобы рассчитаться с долгами. Володя не хотел оскорбить трезвого зятя недоверием, как никак десять дней жили они бок о бок, и тот пропил эти деньги за один вечер.

Утром следующего дня Женя очнулся от похмелья. У него страшно болела голова, и нестерпимо сохло во рту. Какое-то время он долго всматривался в сидящего рядом с ним представительного мужчину, одетого в костюм с орденской планкой на груди, и никак не мог припомнить, каким образом он оказался в мягком кресле у окна междугороднего автобуса, и почему его сосед по креслу сильно смахивал на Вериного отца.

– Евгений, ты для меня второй сын, – начал свою речь сосед, и Женя сразу понял, кто сидит рядом с ним. – Ты болен, мой сын, и тебе нужно лечиться от алкоголизма. Евгений ты имеешь жену и дочь. Мы с мамой всё сделаем, чтобы тебе помочь.

После этих слов Женя понял, что это был не сон. Он едет с отцом Веры в Караганду. В этот момент испуг дрожью прошелся по телу. Он боялся встречи с женой, словно ему предстояло поднять штангу, которую ему поднять невмоготу. Менять что-то было уже поздно, он сидел в междугороднем автобусе, который мчался в направлении Караганды.

Вера не сразу узнала в отощавшем мужчине с серым осунувшимся лицом и в замызганном пиджаке, болтающемся на нем, как на вешалке, своего мужа, родного и любимого, и ею овладело томительное чувство жалости к нему. Она ничего уже не могла с собой поделать, ибо все эти месяцы разлуки она скучала по нему, единственному, кому когда-то отдала свое сердце. Может быть, ее выбор оказался ошибочным, но Вера будет ему верна, несмотря ни на что.

Через пять день нарколог равнодушно вшил в ягодичную мышцу Евгения спираль, в которой находился яд, убивающий человека, употребившего хоть одну каплю алкоголя. Вернее, яд находился в одной из десяти спиралей. Но доктор взял для инъекций спираль наугад, ибо он сам не знал, в какой именно из спиралей находится этот яд. Теперь у Жени выбора не было: либо пан, либо пропал.

Оклемавшись на дармовых харчах у тещи, молодой мужчина вновь почувствовал вкус жизни женатого человек. Он увез Веру с дочерью обратно в Зеренду, а Римма с Володей их благословили на дорогу.

Хотя Римма долго не могла простить мужу того, что тот собственноручно принудил дочь жить с алкоголиком, а Володя этого и не отрицал. После того, как он возился с Женей в Зеренде, возвращая его к жизни, мировоззрение умудренного опытом мужчины дало сбой, и Володя сделался агрессивным борцом за трезвость и за здоровый образ жизни, а его зять хоть и перестал употреблять спиртное, но счастливее от этого не стал.

Трезвый Женя постепенно превращался в злого, угрюмого, недовольного жизнью, человека, которому даже друзья становились в тягость. Сама Вера не обращала внимание на изменение характера мужа, она терпела его выходки, и ждала, когда к мужу возвратятся силы, ум и врождённое чувство юмора.

Женя вновь продолжил заочную учёбу в Петропавловском институте и устроился на работу в бригаду лесников-пожарников. Под осень он привозил Женя домой целые сумки грибов, от одного вида которых у Веры ползли глаза на лоб, потому что каждый гриб перед засолкой нужно было почистить и помыть в пяти водах, а эти лесные грибы, тысячами, плавали в ванне. Но разве такая мелочь могла помешать ее счастью, быть женой непьющего человека.

Катюша радовала родителей своей самостоятельностью, она не давала себя ласкать, и вскоре превратилась в маленького диктатора. Девочка требовала еду, а когда ее отняли от груди, то устроила лежачую забастовку: целые дни лежала она в постели, отказываясь от еды. После года Катя уже с спросонья приказывала вывести ее на прогулку и с недетской одержимостью сопротивлялась укладыванию в кровать, пока она не поняла, что ее дочь перешла все границы дозволенности!

Однажды, гости сами уснули за накрытым столом, дожидаясь Веру, которая так и не смогла уговорить своего ребенка ночью спать.

Показать годовалому ребенку, кто в доме хозяин, стало делом первой важности. Поэтому на следующий вечер Вера прочитала ребенку только три книжки, потом без уговоров уложила годовалую дочь в кроватку, накрыла ее по самую макушку одеялом, а придавила одеяло руками, чтобы малышка не вырвалась на свободу. Катя изо всех сил пыталась вылезти из одеяльного капкана, но Вера была сильнее. В заключение, девочка сумела высунуть только свою ручку и указательным пальчиком пригрозила маме: – Но, но, но, мамка.

После этих слов она уснула, и стала по ночам послушно спать.

Когда Кате исполнилось полтора года, государство стало выплачивать мамам пособие по уходу за ребенком. Пособие в 35 рублей казалось Вере подарком небес, но на работу выходить, рано или поздно, полагалось.

Настало время, и Катюшу отправили в детский сад, где она продолжила борьбу за свою независимость, а ее мама вышла на работу.

С годами понимаешь, что временем, когда судьба улыбается человеку, надо особо дорожить, и Вера старалась скорее к привыкнуть к тому спокойному состоянию души, когда жизнь равномерно движется от одного праздника к другому.

Выход на работу оказался очень необходимым для Веры событием, он принес ей ту позитивную энергию, которую по большому счету можно назвать счастьем каждого дня.

За время ее декретного отпуска в больнице произошли перемены.

Главный врач Жакибеков отдал свой пост заведующему хирургическим отделением Ибраеву Омару, а тот на свое место районного хирурга поставил своего друга Исинбаева Мурзу.

Врачебным коллективом эти перемещения по службе не обсуждались по этическим соображениям, ведь, когда твой товарищ выбивается в лидеры, перед ним положено снимать шляпы, а это не просто акт уважение, это скорее всего прощание с другом.

Если Омар был человеком маленьким, щуплым и серьёзным, то его друг Мурза был тоже маленьким, но толстым и весёлым. Теперь друзья не сидели рядом на врачебной пятиминутке по понедельникам. Ибраев восседал на кресле за дубовым столом, а Мурза – по его правую руку на простом кресле у стены.

С руководством Ибраева врачей обязали выполнять такие заумные отчётно-статистические формы, с которыми и программисту по компьютерам было бы трудно справиться. Толку от такой статистики не было никакой, ведь информацию собрать по району, где плохо работала телефонная связь, было невозможно.

Новшеством были и часовые пятиминутки по утрам в кабинете главного врача, после которых очереди больных стояли уже на улице. Новая метла всегда по-новому метет, только зачем надо было отменять чаепитие для врачей в полдник Вера не понимала и не одобряла. Как райпедиатр она видела пользу этих коротких пауз для отдыха, на которых участковые педиатры и педиатры стационара пили чай и говорили о работе.

Хорошо, что у природы есть только один хозяин, поэтому она подвергалась реформам и не подчиняясь перестройкам, а летом согревала людей теплом, как это было положено по сезону.

Однажды, в солнечный понедельник, на утренней пятиминутке кресло заведующего хирургическим отделением осталось не занятым. Слух о том, что хирург Исинбаев новоиспечённый заведующий хирургическим отделением, проигнорировал отчётную пятиминутку у главного врача, пронесся по всей больницы.

Такое скандальное поведение друга и подчиненного сильно сердило Ибраева Омара. К концу рабочего дня, его узкое лицо от недовольства сделалось ещё более узким. Из полученной информации выходило, что Мурза после того, как он в воскресенье побывал на ковре у главного врача, домой не приходил, не явился он на работу и на следующий день.

Во вторник, за чаепитием в ординаторской педиатрического отделения, каждый из присутствующих высказался по поводу пропавшего коллеги. Кто-то вспомнил, как в прошедшую пятницу, счастливый Мурза шел домой, готовясь отметить юбилей своей жены. Вера в этом разговоре не участвовала, она не могла отвязаться от страшной мысли, которая лезла в ее голову, что Мурзы нет в живых

Как раз в те прошедшие выходные Вера несла ургентное дежурство.

В субботу её срочно вызвали к температурящему ребёнку в детском отделении. После консультации больного, она по привычке заглянула в диагностическую палату приёмного покоя. Там, в большой холодной палате, одиноко лежал мальчик, лет десяти. Родителей, сопровождающих ребёнка, не было. Вера осмотрела мальчика и наметила план дальнейшего наблюдения. Потом она вызвала дежурную медсестру по приемному покою, чтобы отдать ей свои распоряжения.

– У меня есть подозрение на острый аппендицит. Как жаль, что Ибраев больше не консультирует детей. Кто сегодня дежурный по хирургии? Новый хирург? Мм-м .... Попросите лучше анестезиолога Мендыбаева осмотреть ребенка, он лучше понимает хирургическую патологию у детей. Но сначала нужно сделать развёрнутый анализ крови, а потом повторять его по часам …

– «Потом» не будет! – перебила Веру, влетевшая в диагностическую палату, новый заместитель главного врача по административной работе, Камилла Рахметовна. Как административный работник, Камилла Рахметовна была знакома с трудом врача только по отчётным статистическим формам и решениям медицинских советов. Видимо, к летнему отпуску она решила подкопить деньжат и взялась подрабатывать дежурным врачом по выходным дням.

В ту субботнюю ночь на воскресенье, обычно подтянутая и застёганная на все пуговицы, Камилла Рахметовна выглядела, как застигнутая врасплох любовница должностного лица. Ее белый халат был помят и распахнут. Белая блуза под халатом была застёгнута вслепую, потому что одна половина халата оказалась короче другой. Высокий медицинский колпак скособочился на голове.

– Так вот, Вера Владимировна, – продолжила Камилла Рахметовна тоном начальницы, – этот мальчик переводится в детское отделение, а если ему будет нужна консультация хирурга, то я сама разберусь. Вы, Вера Владимировна, научитесь соблюдать субординацию. Я дежурный врач по больнице, и я буду отдавать распоряжения по больнице.

– Камилла Рахметовна, – пыталась Вера спасти ситуацию, зная болезненное высокомерие этой женщины, – при всем к вам уважении, обратите внимание на признаки у ребенка симптомов «острого живота». Без консультации хирурга нельзя его госпитализировать в соматическое отделение! А новый хирург …

Вера хотела бы сказать, что новый хирург, ещё не имеет опыта консультации детей, хотя на самом деле она должна была сказать другое, что у нового хирурга больше амбиций, чем опыта и знаний, а расхаживать по отделению в халате с пятнами крови подобает только мяснику в лавке, но это было бы не к месту.

– Вы бы, Вера Владимировна, – перебила ее Камила Рахметовна, – лучше с таким же рвением занялись вашей отчётной документацией, вы уже и так задержали информацию по ревматикам на целых два дня. Теперь вы свободны. «Скорая помощь» отвезёт вас домой.

Уже из дома Вера позвонила дежурной медсестре детского отделения и распорядилась, чтобы та, кровь из носу, но добилась консультации хирурга.

Утро. Воскресенье. Вера входит в палату детского отделения. Рядом с ней находится её друг, сосед и коллега, хирург Мендыбаев, который подтверждает диагноз острого аппендицита у мальчика из диагностической палаты и берет его в хирургическое отделение. Такой расклад вещей успокаивал, и женщина крепко уснула, прямо у себя в кабинете …

Ее разбудили яркие лучи солнца. Оказалось, что на находилась в своей кровати, а рядом посапывала Катюша. Вера тут же выпрыгнула из постели и побежала звонить в отделение. Постовая медсестра детского сообщила, что ребёнка хирург проконсультировал, но он своей записи в истории болезни не оставил. Дело принимало серьезный оборот.

Каждый доктор знает приказ, что ребенок с признаками аппендицита обязан был наблюдаться в хирургическом отделении, а тот уже который час находился в детском отделении.

– Роза, – обратилась Вера к дежурной медсестре, – вы не можете уйти со смены без этой записи хирурга. Его запись должна быть в истории болезни, во что бы то ни стало. Я сейчас же бегу в отделение, дождитесь меня.

Когда Вера зашла в больницу, через большие окна больницы струился в палаты утренний свет, а пряный запах соснового бора наполнял отделение свежестью жаркого лета. В такую погоду просто преступно думать о чем-то плохом, но Вера думала.

В истории болезни ночного пациента стояла короткая запись хирурга. Под диагнозом «состояние аппедиксоида» стояла крутая безобразная закорючка. Вера тут же пригласила на консультацию Мендыбаева, который днями и ночами обитал в хирургическом отделении, словно дома его не кормили. Даже воскресным днем он любил пребывать среди прооперированных больных и хирургических сестричек.

Только к обеду Верин сон воплотился в явь. Она с Мендыбаевым вошли в палату, где должен был лежать ночной пациент, но мальчика в палате не оказалось.

Потом выяснилось, что боли в животе у ребенка под влиянием обезболивающих прошли, и нянечка отвела его в столовую, завтракать.

– Ох, Вера Владимировна, – вздохнул Мендыбаев, осмотрев ребенка. – Это не «аппеликсоид», это настоящий хирургический «шизоид». Думаю, что аппендикс уже лопнул и сальник брюшины локализовал процесс. Надо срочно оперировать!

Оперировали ребенка в срочном порядке командировочные хирурги, приглашенные из столицы в районную больницу поработать на время отпусков в районную больницу. Хотя операция прошла успешно, состояние мальчика оставалось тяжёлым, и об этом был поставлен в известность новый главврач Ибраев Омар.

Омар был человеком гордым, и ему не понравились колкие замечания столичных хирургов, подрывающие не только авторитет главного врача, но и авторитет всей районной больницы. На разборку случая прободного аппендицита был приглашен Исинбаев Мурза, только что вступивший в должность районного хирурга.

Мурза оставил своих гостей за праздничным столом, поцеловал именинницу – жену, поспешил в больницу, как требовала того новая должность. За завтраком он выпил с гостями бокал вина, но это его не беспокоило, ведь у него был выходной день и ургентную службу по отделению нес молодой хирург.

В кабинете у главного врача сидели командировочные хирурги. Они переговаривались между собой, поглядывая на часы. Вошедшего Мурзу никто не поприветствовал, и он быстрым шагом прошел к своему креслу, что стояло подле стола главного врача. Вовремя зачитывания истории Мурза по привычке, сидя в кресле, ритмично болтал своими короткими ногами.

Конечно, командировочные хирурги постарались с пристрастием оценить хирургическую службу больницы и не обошлось без сарказма. С нарушениями по тактике ведения больного ребенка с болями в животе главный врач согласился и сходу объявил Мурзе, как заведующему хирургическим отделением, строгий выговор, а от себя лично добавил, что ему стыдно за своего друга, который посмел явиться в кабинет главного врача в нетрезвом виде.

От высокомерного тона друга Мурза напрягся, покраснел, болтать ногами перестал и почувствовал в груди жар. Задетое самолюбие не позволяло ему оправдываться. Мурза с поникшей головой вышел из кабинета под презрительные взгляды командировочных хирургов, для которых Зеренда была и оставалась дикой периферией.

Старые обиды, как змеи подколодные, прячутся где-то в сознании человека, чтобы при случаях, ужалить человека в самое сердце.

Мурза вырос в детском доме. Только его жена и друг Омар знали, как обижали Мурзу в детстве такие же сироты, как и он сам. Для детей и для учителей он был всегда толстым тупицей, хотя Мурза так старался доказать, что толстые тоже бывают умными.

После окончания школы он поступил в медицинский институт, и там над ним смеялись ровесники за его детское усердие, хорошее прилежание и волчий аппетит. Доверять друзьям Мурза пытался всю жизнь, как этого желал его отец в последнем письме с фронта, но друзья его постоянно предавали.

И, вот, когда он стал взрослым человеком, женат на красавице с русой косой, получил профессию, высокую должность, и был опозорен. Обида душила его, потому что его принародно позорил лучший друг. Мурза не чувствовал в себе больше сил, стать достойным человеком и еще раз поверить в дружбу. Отец не смог бы гордиться своим единственным сыном, одиноким, глупым и толстым.

Никто не увидел, какой дорогой пошёл Мурза из больницы, но каждому хотелось, чтобы он живым вернулся домой. Через пять дней тело утопленника выкинуло волной на берег озера. Горе пришло в семью Исинбаеваых.

Со смертью Мурзы что-то очень важное надломилось в душе Веры. Может быть, ее беспокоило причастность к этому самоубийству коллеги, или предчувствие пойти по его стопам? Она никогда не читала книги с оборванными страницами, а тут реальная жизнь оборвалась на полуслове.

Как мысль убить себя самого могла овладеть человеком, имеющим веселый характер, доброе сердце, хорошую семью, уважение в обществе и успехи на работе? Такую правду жизни Вера отказывалась понимать, но факт оставался фактом, не всё так хорошо у других, как это кажется окружающим, у каждого есть своя тайна.

Тайна была и у Веры, даже две тайны. Первая детская тайна, тайна ее страданий, уже не так беспокоила, как ее новая тайна. Этой тайной являлось предчувствие, что она живет по сценарию, который был написан не для нее, и это было ее трагедией, потому что Вере ничего другого не оставалось, как доиграть этот чужой сценарий до конца, который вполне может оказаться ужасным.

Теперь любая нестабильность в стране, на работе и в семье пугала Веру, и она не позволяла себе думать о будущем дальше своего отпуска, стараясь жить только одним днём. Любые новшества в жизни приводили ее в смятение, и ей уже расхотелось, когда-нибудь посетить остров Пасхи.

А тут, неожиданно Вере предложили по комсомольской путевке навестить Португалию, страну, которая манила ещё со школьной скамьи.

– Роза, – оправдывалась Вера перед подругой за свою трусость, – меня не надо пускать в Португалию, я слишком политизирована. Дай мне волю, так я все народы приведу к тотальному коммунизму. Об этом ведь мечтал товарищ Ленин? … Но я очень хочу, хоть одним глазком, увидеть заоблачные горы и океан.

Помог расстаться с мечтой детства Женя. Он сказал одну банальную фразу: – Какая Португалия, когда в карманах пусто.

Вера добровольно отказалась от путевки, потом позвонила маме, чтобы та ее утешила, как могут утешать только мамы.

– Доченька, – прервала разговор мама, – почему же ты не посоветовалась с нами. Когда будет у тебя ещё такой шанс побывать за границей, увидеть мир, Португалию, в конце концов? Мы бы, конечно, помогли тебе с расходами. Вера, я тебя не узнаю, ты так легко сдаешься …

Тогда Вера постаралась быстро забыть о путевке, и ей показалась, что она начала стареть, в душе появилась лень и жуткий страх, что-то менять в жизни. Быть, как все, стало ее девизом жизни!

На место Веры нашлись желающие увидеть мир океана и горы Португалии, а Вера никогда не узнает, почему судьба именно ей предложила эту путёвку в Португалию.

– Иго-го балля!» – сказала годовалая Катя своему папе перед сном. Это был ее первый детский рассказ про лошадку, которая не могла вылезти из ямы.

В тот день, Вера с Катей ехали в автобусе и увидели из окна, как в степи белая лошадь отчаянно барахталась в яме с жидкой оранжевой грязью. Шофер остановил автобус, и мужчины, все как один, выскочили из автобуса, чтобы вызволить несчастное животное из ямы с жидкой глиной. Лошадь из ямы вытащили, но подняться на ноги она не смогла. Автобус поехал дальше, и пассажиры молчали, понимая, что, если спасенная ими белая кобыла так и не поднимется с земли, то ее пристрелит хозяин …