Читать книгу Жизнь без десерта - Владимир Де Ланге - Страница 1

К закату дня мороз крепчал и подгонял хозяйку деревенского особняка быстрее кидать постиранное белье из тазика на натянутые веревки. Мокрое белье тут же коробилось, и вода, стекающая с постиранных рубашек и штанов, моментально превращалась в причудливые сосульки.

Ветер нехотя раскачивал бельевые веревки, за высоким забором сгущались сумерки. Зимний вечер задержался было над двором, по которому шустро бегала ладная хозяйка, но ненадолго, и над таежной деревенькой воцарилась ночь.

Закончив стирку, Вера вышла из бани, потянулась, осмотрелась, и вновь принялась за дело. Теперь она бегала по всему двору, ловко огибая высокие сугробы, то с ведрами воды, то с бадьей распаренного зерна, то с охапкой дров на руках. Хоть и одежда на Вере хранила городскую принадлежность: вельветовые штаны ярко зеленого цвета, драповый берет, припорошенный соломенной крошкой, синяя импортная куртка, подвязанная по талии шпагатом; но в сноровке деревенским женщинам она не уступала.

Напоследок, она протащила корыто с коровьими лепешками сначала по двору, потом через – узкий проход между баней и туалетом, и, пройдя метров десять по картофельному полю, вывалила свежайший коровий навоз прямо на снег, при этом она мурлыкала себе под нос одну и туже песню: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, … не морозь меня, моего коня …»

Двор, огороженный забором и деревянными пристройками, освещала тусклая лампочка над крышей дома. Протоптанные во дворе дорожки, с высоты птичьего полета, могли показаться звериными тропами, веером расходящимися от крыльца добротного дома, сделанного из бруса. Каждая тропинка имела свой пунктам назначения. Хорошо протоптанные дорожки вели только к стайке, бане и колодцу, а узенькие извилистые – к туалету и гаражу, зато от крыльца к воротам можно было дойти по тротуару, состоящему из двух широких досок. Тротуар, гордость хозяйки, был очищен от снега метлой и имел форму прямого угла.

Остальные тропки расчищались по необходимости и большей частью протаптывались сами по себе. Самая широкая тропа пролегла между крыльцом дома и баней. Против крыльца, по всей длине двора, был выстроен деревянный навес для хранения дров. Под его широкой крышей стояла нескладно сложенная поленница, а перед поленницей – чурка с топором-кувалдой в кривом распиле.

С запада, дровяной навес подпирался стайками, а с восточной стороны его ограждала баня.

Баня и стайки были срублены из почерневших от времени стволов. Эти избушки имели такой старообрядческий вид, что вызывали у Веры необъяснимую тоску по царскому времени. В большом сугробе перед баней находилась собачья будка, а сбоку – пристроился туалет, в котором над дыркой специального назначения находился самодельный унитаз, сделанный руками отца хозяйки дома. Главным украшением туалета была фабричная туалетная крышка. Хорошая вентиляция нужника достигалась дверными щелочками, через которые хорошо проглядывался весь двор.

За дровяным навесом и туалетом пролегло заснеженное картофельное поле.

Дощатый гараж был построен в восточной парадном, углу двора, и от него к воротам вел сплошной высокий забор, а забор подпирала поленница. Между забором и домом стояли стопудовые ворота, выкрашенные в зеленый цвет. Ворота запирались на деревянный засов.

Между гаражом и воротами находился колодец, к нему от тротуара вела очень извилистая тропа, ходить по которой было так же скользко и опасно, как и черпать воду из обледенелого колодца.

С новогодними морозами вода в колодце за ночь покрывалась ледяной коркой, и Вера сначала кидала в колодец колодезное ведро, набитое камнями, а, когда лед разбивался, то она вместе с Катюшей черпали воду их колодца наперегонки, пока она вновь не покрывалась льдом.

Восточный хозяйственный угол двора занимали стайки, одна стайка предназначалась для свиней и овец, а другая, более просторной и высокая, для коров и кур. Между стайками проходил крытый коридор, ведущий на коровий загон. Под высокой крышей коровьего сарая хранилось сухое пахучее сено.

От коровьего сарая к дому тянулся заборчик, калитка которого была завалена снегом. За этим заборчиком открывался вид на небольшой огород, огороженный от улицы редким штакетником. Урожаем овощей гордиться Вера не могла, зато георгины у нее вырастали на славу всей деревни.

Если в гараже обычно сушились зерно и картошка, то машина, для которой и строился этот гараж, стояла перед крыльцом, в центре двора, и зимой представляла собой самый большой сугроб.

С улицы, если две глубокие калии от широких колес совхозной техники можно было назвать улицей, парадный фасад этого добротного дома украшали тонкая березка в заснеженном палисаднике, вечернее свечение красных атласных штор в окнах дома, да, высокие ворота, которые в ночной темноте казались позднему путнику неприступной крепостью.

Этот врачебный дом был выстроен на высоком берегу сибирской речушки, за которой начиналась тайга.

Постепенно в таежную тишину уходили последние звуки засыпающей деревни, и на охоту в тайге выходили дикие звери.

Вера любила субботу, особенно, когда все дела по хозяйству завершались, и для нее наступал субботний отдых, предвестник долгожданного покоя в воскресное утро.

Как это замечательно, просыпаться в воскресенье от веселого шепота детворы и от желания готовить им завтрак! Зимой корова была в запуске, а вся домашняя скотина уже с субботнего вечера была вдоволь напоена и накормлена, поэтому никто не имел права тревожить покой хозяйки утром выходного дня.

Как заслуженную награду, воспринимала Вера свою очередь идти в баню.

Парилась в бане Вера всегда в свое удовольствие. За целую неделю это было то короткое время, когда у нее появлялась возможность припомнить свою принадлежность к женскому полу. Собственная женская судьба представлялась Вере прогоревшими углями, которые хоть и тлели себе потихоньку, но жара не давали. Женщина уже давно отучилась себя жалеть, потому что для жалости к себе у нее сил не оставалось. Теперь ее спутниками по жизни были усталость и одиночество.

Что толку жаловаться, когда нет рядом утешителя? Да, и какие могут быть сентиментальные переживания в бане, когда мыться Вере приходилось самой последней из семьи и зачастую за полночь, в то время, как ее чистые и выпаренные ребятишки в чистеньком белье ждали маму за кухонным столом.

В традициях семьи после бани полагались беляши или манная каша.

Дети ожидали прихода мамы из бани, а Катя по праву старшинства пугала малышей рассказами про «банницу», которая в полночь выбиралась из-под скамейки в парной и охотилась за ребятишками, чтобы затащить одного из них под лежанку. Дрожа от страха, Таня и Витя еще больше гордились своей мамой, которую боялась не только банница, но и вся деревенская детвора.

Хотя в тот морозный день в бане было не так жарко, как обычно, но Вера была довольна и тем теплом, что осталось от жара. Она, ковшик за ковшиком, плескала воду на остывающие камни, вытягивая из духовки последний пар, потом банным веником вбивала его в тело, чтобы согреться на всю неделю вперед.

Надо сказать, что в бане ей часто припоминался разговор с одной веселой вдовой.

Болела вдова редко, но на прием к Вере ходила регулярно. Жаловалась эта славная татарочка не столько на свои болячки, сколько на вдовью участь.

«Ох, Вера Владимировна, однако, досталось мне, горя-то, полные-то кошелки. Детей-то я, однако, одна, без мужа, ростила, а где они теперяча? В городе, однако, большими людьми стали. Я-то и не горюю, я баньку себе протоплю, жаркую – жаркую, на верхнюю полку заберуся и хлястаю себя веником, однако, между бедрами по одному срамному месту, чтобы не зудело и мужика не просило. Всяку таку дурь из себя выколачиваю, чтоб не донимала».

Этот совет Вере тоже пригодился. Она опять плеснула из ковшика воду на угли. Они зашипели, и горячий пар взлетел облаком к потолку. Отхлестав себя с оттяжкой, женщина с жалостью посмотрела на самодельный веник, который уже потерял листву и превратился в метелку из прутьев.

Когда все субботние традиции были соблюдены, и накормленные дети лежали по койкам, Вера вышла на крыльцо. Зная свою врожденную рассеянность, она выработала привычку уходить на ночной покой задом наперед, чтобы перед сном самой убедиться, что все во дворе находиться в порядке.

Ну вот, как всегда, она забыла выключить свет в бане. В длинной ночной сорочке, с наброшенной на нее фуфайкой и в домашних тапочках на босу ногу Вера пробежалась в баню, вывернула лампочку под потолком и поспешила обратно. Но у самого крыльца она вдруг остановилась и сделала три шага назад для того, чтобы разглядеть лучше ночное небо, закрытое с четырех сторон домом, высоким забором и дворовыми постройками. Пусть у нее тяжелели от инея ресницы, пусть мороз холодил пальцы ног, но разогретая баней кровь, еще гудела в ее теле. Стоя посреди снежной дорожки между крыльцом и баней, она подставляла себя морозу, чтобы тот остудил мучившее ее постыдное желание быть любимой мужчиной, которого нет.

Женщина с какой-то непонятной надеждой всматривалась в вышину, где в кромешной тьме тихо блистали звезды, свидетели ее позорного одиночества.

Какой она видится звездам издалека? Несчастной женщиной? Ломовой лошадью?

Мороз пробирался к сердцу, а ее сердце было уже давно остыло и уже не мечтало о высоком. О какой романтике можно было говорить, если даже Деда-Мороза она с радостью бы обогрела в своей постели.

Вера еще раз пристально посмотрела ввысь, и, отведя взгляд от звезд, решительно оправилась назад, в еще теплую баню. Ощупью стащив со скамейки теплое байковое одеяльце, она вышла на мороз и расстелила одеяло посередине снежной тропы между домом и баней, грузно опустилась на одеяло коленями и замерла. Через какое-то время, в морозной тишине послышался ее страстный шепот.

– Бог на небесах, … мне стыдно. Дай мне …, пожалуйста, … мужчину.

Произнести эту просьбу было трудно, но слова уже сорвались из ее уст, и никто не устыдил Веру за неприглядную откровенность. Ночь равнодушна в таким падшим женщинам, как она, а бог? А Бог тем более!

– Бог, ты прости за мою просьбу. Я ведь знаю, что ты меня слышишь. Знаю, что не все хорошо, что хочется …, но как мне вытерпеть еще одну ночь в одиночестве?

Опять тишина, тьма и немигающие злые звезды.

Вера немного помолчала, оглядываясь вокруг себя. Ни одна звездочка с высоты не упала, не одна ветка не хрустнула. Знамений не было. Она поднялась с коленей, дрожа от холода, и быстро поднялась на крыльцо. Дома ее ждали мягкая постель и тепло.

Уходя в дом, она не заметила, как ей вслед горько вздохнуло морозное небо.

Как было Вере знать, что за тысячи километров от ее дома, в этот час смотрел в темнеющие сумерки тот единственный мужчина, кому она была предназначена судьбой. Сердце Ронни не екнуло от зова тоскующей вдалеке суженой, таким слухом оно не обладало. Мужчина впервые за долгие годы чувствовал себя свободным человеком. Брачные оковы рухнули, а его душа еще не могла в это поверить. Мужчина наслаждался жизнью, как голодный человек на пиру, поэтому даже намек на повторную женитьбу воспринимался им как проклятие.

Да, для этих двоих рассвет еще не наступил.

Сытые дети спали. Вера, еще немного покрутившись на кухне, проверила печи и задвинула задвижки, чтобы тепло не уходило в тайгу. Потом довольная собой она улеглась в кровать с книгой в руках. Это книга называлась просто и страшно: «Диагностика кармы».

Эту книгу посоветовала ей прочесть соседка, учительница математики, что поселилась с семьей за оврагом. Конечно, Вера знала о карме, но при чтении этой книги она приходила в ужас. Получалось, что человек родился на свет, что быть тут же проклятым, даже от собственной мысли. Как прикажите людям жить, если каждое его необдуманное слово или желание могло обернуться гибелью, не только человека, но и его рода.

Как хорошо, что раньше она этого не знала, а то бы стала глухонемой с рождения.

Автор этой книги явно гордился тем, что озадачил читателей кармическими проблемами. Для своей книги он черпал информацию из недосягаемых для обычного человека сфер духовной жизни самой вселенной. Он помогал людям освободиться от порчи, а сам при этом при периодически то слеп, то заболевал, то травмировался в несчастных случаях.

После прочтения первой книги жизнь представлялась Вере неизбежным хождением над огненной пропастью по острию кинжала.

Во второй книге читатель предупреждался, что скорая гибель человечества предрешена, ибо каждое греховное помышление или затаенная обида отравляет карму не только отдельно взятого человека, но и всего человечества. Самое страшное заключалось в том, что сойти с этого острия безупречной жизни можно только посмертно.

В третьей книге описывались упражнения по очищению своей кармы.

Вот и сейчас, когда дети спали в детской комнате, накормленная скотина – в сараях, и фамильный пес Пират – в будке под снегом, Вера с опаской стала листать страницы этой третьей книги. В ночь на воскресенье можно было позволить себе побездельничать, нежась в постели и подумать над своей кармой.

Возле ее кровати на столе горела настольная лампа под розовым абажуром. Вера готовилась глобально простить свое прошлое, чтобы победить зло в будущем, а для этого она воспользовалась практическими советами по проведению сеансов телепатического гуляния в прошлой жизни, чтобы дать своему воображению опять прожить кризисные события и попробовать волевыми усилиями простить обиды, воскрешенные памятью, и этим очистить себя и весь свой род от всякого рода проклятий.

Такого опыта прощения прошлых обид у Веры еще не было, а у автора книги был. Поэтому женщина, доверившись книге, легла поудобнее на кровать. За окном трещал мороз, в печи шебуршились тлеющие угли, а на кухне из рукомойника редкие капли падали в тазик, отбивая ритм ночи. В спокойствии духа Вера закрыла глаза и вытянулась под пуховым одеялом, а руки положила поверх его.

Настольную лампу Вера выключать не стала. Со светом не так страшно вытаскивать из архива прошлых лет непрощенные ею обиды.

Как это было? Кого ей надо простить? Сколько прошло с тех пор лет, когда она была замужем, жила в городской квартире и готовилась стать вдовою? Года два, три, нет больше …

Шантюбе. Ночь. Вера сидела в кресле, рассматривала старые фотографии из семейного альбома, в предчувствии несчастного случая с Женей, и готовила себя к трауру. Она рассматривала фотографии из семейной жизни, разговаривая сама с собой.

– Здесь я сфотографировала Женю, он был пьян. А на этой – он выглядит таким благородным, видимо порода у него княжеская, хотя пьющая. А, здесь Женя с детьми.

Дзинь-дзинь!

Резкий звонок в дверь нарушил предрассветную тишину. У Веры испуга не было, только сердце зашлось от предчувствия беды.

Пришла беда отворяй ворота.

– Это должно быть, милиционеры у двери! – уговаривала она себя вслух. – Надо встать и спокойно открыть дверь. Когда скажут весть о смерти Жени, изобрази растерянность на лице.

На пороге стояли не люди в милицейских погонах, на пороге квартиры стояли два израненных мужчины, в разорванных одеждах, перепачканных кровью. В одном из них женщина с трудом узнала своего мужа. Женя косил глазом, над ним нависла розовая отечность. Он из последних сил поддерживал другого раненного человека, по лицу которого бежала кровь. Вера помогла мужу дотащить раненного до дивана и положить его на подушку. Потом Женя посмотрел на нее, словно видел в первый раз.

– Что сука рот раззявила? Лечи, давай, моего друга, а не то … Что «лыбишься»? Давай, делай, что тебе говорят! Чтоб мой друг к вечеру на ногах домой утопал. Брысь, мне в туалет надо.

Первый момент Вера не могла двигаться, реальность происходящего ускользала от понимания. Как случилось, что в ее доме умирает незнакомый мужчина, муж отмывает руки от крови, а ей самой вспоминается Татьяна и ее бессмертный супруг, душегуб.

Воспользовавшись тем, что Женя ее не слышит, Вера низко наклонилась над умирающим гостем и тихо спросила его: – Что случилось?

– Авария, – еле слышно проговорил он.

– Вы хотите жить?

Мужчина застонал, и чуть заметно кивнул головой.

– У вас тяжелая травма головы. Возможен перелом основания черепа, и налицо явные признаки кровоизлияния в мозг. Только в больнице смогут оказать помочь. У нас вы определенно умрете. Не слушайте мужа, требуйте вызова «скорой помощи».

Когда в комнату вернулся муж, раненный мужчина попросил увезти его в больницу, пообещав не обращаться в суд. Вскоре незнакомца с травмой головы унесли на носилках из квартиры, а Женя повалился на диван и … уснул.

Вера стояла у балкона, глядела на спящего мужа и пыталась побороть в себе отвращение к нему. В душе у нее рождалось твердое решение, исполнение которого не нуждалось в определенных условиях.

Тут из детской спальной комнаты осторожно выглянула Римма. Она с недоумением посмотрела на дочь, а в сторону дивана даже взглянуть боялась. В тот момент она еще не понимала, что происходило в доме ее дочери, но чувствовала сердцем, что в нем твориться неладное.

Вера взяла маму за руку и бережно повела на кухню.

Римма ей не противилась. В то утро ее самоуверенность и житейская мудрость уступили место растерянности. Впервые, она слушала Веру без комментариев, только ее глубокие вздохи сострадания делали рассказ дочери более драматическим.

– Верочка, ну зачем ты скрыла от нас с папой весь этот ужас? Мы с папой нашли бы способ поддержать тебя. Ты могла ведь к нам позвонить, а мы бы приняли меры …

Вера открыла дверцу холодильника и стала накрывать стол. Она не знала, как ответить маме так, чтобы не обидеть ее. Чуть задумавшись, посмотрела она на свое отражение в кипящем никелированном чайнике, и осталась им не довольна. Мама же, отпив глоток утреннего чая, опять настойчиво повторила свой вопрос:

– Разве то, что ты скрывала от нас свои несчастья тебе помогло? Зачем ты столько лет молчала? С проблемой трудно справиться в одиночку, ведь мы твои родные, мы любим тебя и внуков, и в обиду не дадим. Зачем?

– Затем, мама, что это я сама выбрала Женю своим мужем. Я любила, имела семью, родила детей, но все случилось совсем иначе, чем я ожидала. Я имею право ошибаться, потому и расплачиваться я должна сама. Понимаешь, мне не надо чужого счастья, скроенного по чужим меркам и с чужого плеча. Зато теперь я поняла, что больше так жить, я не стану.

Вера подлила себе чаю, сделала бутерброд для себя и для мамы, и решительно поменяла тему разговора. Теперь назад хода не было.

– Мама, я не откажусь от вашей помощи в моем трудоустройстве. Я вас очень прошу узнать, нет ли в пригородах Караганды место для педиатра с предоставлением жилья.

– А в Караганде тебе, что плохо будет?

– Я бы хотела жить в селе, чтобы иметь свое хозяйство. В городе трех детей мне одной не прокормить. Подумай, ведь только от моего Жени могли родиться Катюша, Танюша и Витенька. Как мне на него обижаться, ведь он их отец?! Жалко, что теперь им придется расти без него. Мое решение уйти от мужа твердо и обжалованию не подлежит. Так и скажи, папе, что мое решение обжалованию не подлежит!

– Женя об этом знает?

Две женщины разом прислушались к мужскому храпу, доносившемуся на кухню из зала.

– Еще нет. Я ему скажу это сама, когда вы уедите домой, а пока мне нужно собираться на работу. Сегодня я подам заявление на увольнение. Мама, вы присмотрите за детьми, пока я не вернусь?

– Вера, ты что, меня хочешь оставить одну? Одну с этим пьяным мужиком?

От такого близкого соседства с пьяницей Римме становилось не по себе. Вера улыбнулась и заверила маму, что Женя будет спать сном убитого и не проснется до вечера.

Вечером того же дня мама уехала домой.

В течение месяца Римма нашла для дочери место педиатра в поселке Мирном, а папа отправил за Верой грузовик для переезда на новое место жительства, хотя он в душе он еще надеялся, что все в семье у дочери уладится.

Прошло десять дней.

Когда Вера из окна увидела многотонный грузовик, то у нее от страха подкосились колени, но принятое решение уже имело силу закона. Она бросала мужа на произвол судьбы, а тот все никак не понимал этого.

Больше всего на свете Женя был рад тому, что его пассажир остался жив и что он не написал заявление, поэтому он пропустил слова Веры о разводе мимо ушей. Но, когда она стала готовиться к отъезду, то потребовал объяснений.

– Женя, какие тебе нужны объяснения? Я не терплю, когда меня называют тварью и сукой. Я не выношу безразличие ко мне, как к человеку и как к женщине. Я женщина, и мне не нравится быть твоей половой тряпкой. Я устала одной нести ответственность за семью. Поэтому я ухожу от тебя, оставляю тебе квартиру, дачу и гараж, а детей бери с собой.

Он слышал эти слова и не слышал

– Вера, это что за новости такие? Это, по какому такому праву? У меня и так голова раскалывается, а тут ты со своими причудами.

– Выпей аспирина. Напомню, что днями за мной приедет машина, а если не приедет, то все равно уйду от тебя, куда глаза глядят. Лучше, помогай мне складывать вещи и запаковывать чемоданы. Я уже уволилась с работы.

– Слушай, не дури. С чего ты так расхорохорилась! Забыла, что молчание золото? Я муж тебе, мы в браке. Разве я не приношу тебе деньги? Разве не кручусь юлой вокруг твоей юбки?

– Извини, но поезд уже ушел. Зачем жить нам вместе, как надоевшие друг другу знакомые?

– Что, знакомые? Ты сама забыла дорогу на мой диван! Верка, ты же знаешь, как я тебя люблю! Иди ко мне.

– Сегодня приголубишь, а завтра выставишь за дверь. Это мы уже проходили.

Вера встала из-за стола и покорно стала готовить ужин. Скоро должны были вернуться домой дети. Женя стоял у окна и теребил свои отросшие усы. За окном природа радовалась хорошему дню, а осень, еще не верила, что скоро наступит зима.

Отварные пельмени дымились на столе, когда пришли дети.

В тот вечер семья ужинала вместе, дети радовались, и их мама больше не плакала. Перед сном Вера обратилась к Жене, сидящему на балконе.

– Единственное, за что я жалею, что мой отъезд станет для тебя поводом напиться. Может быть, другая женщина и сможет отвадить тебя от водки, а я сдаюсь.

– Другой женщины не было и не будет. Ты подумала о детях?

– Конечно, я подумала о них. Но я не могу больше быть для них ширмой, за которой ты ведешь себя, как отъявленный грубиян, пропивающий свой рассудок. Я всегда гордилась своим отцом и не хочу, чтобы кто-нибудь из детей, тебя возненавидел. Пусть они запомнят тебя такого, какой ты был в этот вечер. Пусть плохо думают обо мне, чем о тебе.

На следующий день Женя взял недельный отпуск. Он окружал Веру заботой и вниманием, а он помогал ей запаковывать чемоданы и каждый вечер объяснялся ей в любви. Но … настал час прощания. К их дому подкатил грузовик.

Самым трудным моментом этого переезда был вынос из дома первого тюка, а потом работа по выносу вещей пошла, как по маслу. Вера и оглянуться не успела, как грузовик с ее пожитками уже мчался по Казахской степи в неизвестное будущее.

В совхозе «Мирный», в 90 километров от Караганды, нашлось свободное место для педиатра и там ей предстояло начать жизнь заново.

Женя остался один в квартире. В зале стояла старая кровать, в углу – телевизор, а на кухне имелась необходимая кухонная утварь. Вера хотела уехать налегке, а мебель оставить мужу, но такого «безрассудства» не позволила ей допустить Римма.

Машиной в гараже, квартирой на пятом этаже и дачей покупала Вера свою свободу, освобождая себя от супружеских клятв.

В этом своем решении стать одинокой матерью она никого не винила, и прощать было ей некого.

Лежать на спине Вере мешала нудная боль в тазобедренном суставе. Немного покрутившись под пуховым одеялом и прислушавшись к треску дров в печи, женщина продолжила разговор с памятью.

Что было потом?

В совхоз «Мирный» Вера приехала под осень.

Руководство совхоза предоставило ей жилье: двухэтажный дом с приусадебным участком, из которого никак не могла выехать в Германию семья уволившегося педиатра. Поэтому Вере пришлось временно расквартироваться в детском отделении поселковой больниц, а детей она отправила под присмотр родителей в Караганду.

Нагрузка на педиатра в совхозе была значительно меньше, чем в городе. Несмотря на все усилия занять себя делом, у Веры появилось много свободного времени.

Участковая больница находилось в двухэтажном кирпичном здании, которое было построено силами совхоза, но в последние года совхоз становился убыточным. Больница нищала на глазах. Теперь в детском отделении вместо больных детей временно расквартировалась Вера, между детскими койками стояла мебель, привезенная из Шантюбе, вещевые узлы с детской одеждой, ящики с банками дачного варенья. По вечерам женщина напоминала собой больничное приведение, бродила одиноко из палаты в палату, не понимая, что произошло с ее жизнью.

Иногда она выходила на улицу посмотреть на свой будущий дом. Этот большой и благоустроенный дом с приусадебным участком был единственным утешением для нее.

По выходным дням из палат, где лежали терапевтические больные, звучали странные песни. Сначала Вера думала, что на втором этаже больницы проходили репетиции художественной самодеятельности, но мелодии песен были странными и непривычными для слуха. Женщине верилось с трудом, что взрослые люди могли так серьезно распевать явно церковные песни, хотя из всех слов она разбирала только одно: «Аллилуйя.»

В это время Веру увлекали больше песни Булата Окуджавы. Поэзия Окуджавы в песнях балладах под гитару заменяли ей общение с другом, и жизнь без привычной заботы о детях и о муже медленно теряла смысл.

– Хорошо было бы на перепутье, знать куда надо повернуть. Пойдешь вправо – голову свернешь, а влево – счастье найдешь!

Эта случайная мысль подтолкнула Веру не ждать у моря погоды, а самой найти свою судьбу. В одно из воскресных дней Вера отправилась в Степногорск.

Год назад она получила от Саши, любившего ее всего одну ночь, заказное письмо. Из письма Вера узнала, что он приезжал в Шантюбе летом и гулял по улицам ее города, но ее не встретил. Конечно, она не ответила на то письмо, потому что оно пришло из той жизни, где она изменила мужу, но теперь все поменялось. Как свободная женщина, Вера решила проверить, а не являлся ли Саша ее настоящей судьбой!?

Бригадир проходчиков встретил Веру на перроне автобусного вокзала поцелуем в губы и букетом роз, а дома ее ждала бутылка водки, маринованная селедка и бурная любовь. От новизны ситуации она закурила.

– Чему быть, того не миновать.

Первый знак, не одобряющий Верин разгул, случился в полночь.

В Сашину квартиру тихо постучали. Так могла стучать только робкая женщина в надежде на тайное свидание со любимым.

– Это кто? – тихо спросила Вера.

– Тсс, – прошептал на ухо Саша, – не обращай внимание.

После этих слов он по-медвежьи грубо обнял Веру, стал целовать ее щеки, шею и грудь, а ей почему-то становилось от этих поцелуев стыдно.

В квартиру опять просительно постучали. Саша сделал вид, что стучат к соседям. Он разгорался желанием обладать притихшей Верой, которая вместо любви испытывала уже отвращение к самой себе. Стук в дверь прекратился, и Вера с Сашей, как нашкодившие коты, крадучись, ушли в спальню.

В ту ночь сон не приходил к Вере, еще и потому, что эта ночь с любовником имела противный запах. Как только мужчина заснул, Вера тихонько выбралась из кровати и прилегла в зале на диване.

Здоровый хозяйский кот высокомерно посматривал на нее, расположившись на спинке кресла. В ночной темноте кошачий взгляд можно было назвать лукавым. Это был второй знак Вериного падения.

А утром Саша приготовил завтрак и ушел из дома, чтобы предупредить своих родственников о приезде Веры. Оставшись одна, женщина быстро выяснила источник тошнотворного запаха, отравляющего ее интимные чувства. Вонь исходила из угла, за телевизором. Сдерживая рвоту, Вера убрала за котом его жидкие испражнения. Это было третьим предупреждением, говорящим о ее моральном разложении.

Вера не плакала, прощаясь с Саше навсегда. Стоя на остановке междугородных автобусов, она желала мужчине только счастья.

Вернувшись в поселок Мирный, Вера почувствовала такую пустоту на душе, словно из ее нее через открытые краны истекали все душевные силы.

Осень в тот год, быстрее обычного, раздевала деревья и кустарники, нагоняла серые тучи, моросила дождями и предвещала холодную зиму.

Когда на землю упал первый снег, врачебная семья русских немцев, наконец-то, собралась покинуть свою родину, для того чтобы начать жизнь заново, теперь уже как русские немцы в Германии. Вера навестила отъезжающих немцев, пожелала им счастливого пути и взяла ключи от входной двери. У калитки ее догнал Вольдемар, их старший сын.

– Тетя Вера, а вы не знаете, что вам не зайти в наш дом даже с ключами! Наш пес Пират никого из посторонних не пускает даже на порог.

Вера всполошилась.

– Какой такой, Пират?

– Настоящая кавказская овчарка! Пират сторожевой пес, никого в дом не пропустит! Пират даже покусал нашу соседку, любопытную тетю Аню, что живет через огород. Оторвался с цепи и покусал!

Вера тут же вернулась обратно, и попросила объяснение у главы семьи, оставляющей ей дом с псом в придачу, хотя возвращаться было плохой приметой.

– Как вы можете оставить меня один на один с вашей собакой! Она же кусается! Забирайте пса с собой в Германию! … Разве кавказские овчарки в Германии не нужны? … Нет?! … Хотя бы тогда, привяжите этого Пирата на цепь, да покрепче.

Заручившись обещаниями отъезжающих хозяев, посадить пса на цепь, Вера ушла ночевать последнюю ночь в больнице.

Прошло три дня. Пират сидел на привязи, а Вере привыкала к новому жилью. На втором этаже располагались три спальные комнаты, а на первом – кухня и большой зал. Приятно после работы вернуться в свой дом. Вера предвкушала пожарить на ужин яйца на масле и, впервые, за столько времени, была довольна жизнью. Покручивая в руке ключами, Вера открыла калитку и по заснеженной тропинке направилась к крыльцу, как, вдруг, перед ней на крыльцо дома вспрыгнул черный огромный Пират.

– Гр-р-р … гр-р-р … гр-р-р.

Пес рычал на ту, которая выгнала из дома любимых хозяев и вероломно проникла в его собачьи владения. Вера кинулась в сторону. Перескакивая с кочки на кочку, она побежала по заснеженному огородику и ловко перескочила через маленький заборчик, за которым находился такой же огородик ее соседей, где проживала некая Анна, которая была первой жертвой этой кавказкой овчарки, а второй жертвой, по всей вероятности, будет уже сама Вера. Почувствовав себя на чужой территории в безопасности, она со страхом оглянулась на собаку, которая не собиралась сдавать своих позиций. Несколько долгих минут, стояла она на чужом дворе и смотрела на Пирата, а Пират с таким же недоверием – на нее.

Тут мимо уличного забора, смеясь и болтая, прошагали две школьницы. Пират настороженно поднял уши, пригнул голову и рванулся к калитке, которую Вера забыла прикрыть за собой. Лай собаки и девичий визг возымели на нее свое действие, и она закричала во весь голос.

– Пират! Не смей! Назад!

Команда подействовала! Пират перестал кидаться на убегающих девчушек, и он, вернувшись к родному крыльцу, вновь уселся перед входной дверью.

– Ага, получилось! Глупый пес признал меня своей хозяйкой!

Вера уже без страха отправилась на свой огород. Но, перелезая через заборчик, ее сердце вновь замерло в груди, в густых морозных сумерках засверкал грозный собачий оскал. Гр-р-р!

Бедной женщине ничего другого не оставалось, как податься восвояси. Переночевав в детском отделении, утром следующего дня она обратилась к соседу по огороду, мужу покусанной Анны, который занимал половину соседского дома, построенного совхозом для специалистов.

– Я, ваша новая соседка. Меня зовут Верой Владимировной. Я вас прошу защитить меня от собаки бывших жильцов моего дома.

– Ах, этот Пират Пиратович! У меня с ним старые счеты. Недавно он покусал мою жену Аннушку. Вера Владимировна, вы не волнуйтесь. Я охотник и знаю, как поступать с диким зверьем. Через день, другой, его труп будут клевать вороны.

Вечером того же дня Вера беспрепятственно вошла в новый дом. Ей было немного жалко Пирата, и то, что его труп не предадут земле, но себя жалела она больше и не желал жить в пустом детском отделении, когда у нее был свой дом!

Прошло еще три дня.

Как-то раз, Вера вернулась домой еще засветло, но в пустом доме было так холодно и неуютно, что она сразу же забиралась в постель, чтобы постель успела согреться к ночи. Она уже засыпала, как в дверь позвонили.

На пороге дома стоял сосед-охотник. Закутанная в одеяло Вера приготовилась услышать новости о Пирате.

– Здравствуйте, Виктор Васильевич, у вас тоже так холодно в доме?

– Здравствуйте, уважаемая соседка. Каждый день обещают дать теплую воду в батареи, но пока придется потерпеть. Совхоз летом проложил новые трубы для центрального отопления, осталось только пустить по ним горячую воду. Но я пришел к вам не за этим. – Спасибо вам за Пирата. Теперь я могу спокойно проходить в мой дом.

– Уважаемая Вера Владимировна, мы на вашего Пирата целых три дня охотились ....

Тут Вера не выдержала несправедливого обвинения.

– Подождите-подождите. Это вовсе не мой пес!

– Так вот. Этого вашего пса мы втроем не смогли подстрелить. Хитрюгой он оказался, этот Пират, злодей недобитый! Чуть засечем его на мушку, так он с глаз пропадает, в темных углах отсиживается. А теперь, кто его знает, где он прячется. Так, что извиняйте, а я вас предупредил. Но, если, вам что другое надо, то непременно обращайтесь, поможем, чем сможем. Ведь, соседи, чай.

Хочешь – не хочешь, а Пират стал Вериным собственным псом. Готовить для себя одной было скучно, поэтому Вера стала она готовить для двоих, для себя и для Пирата, находящегося в бегах. Варила она обычно борщи из банок, которые для Пирата заправляла хлебом и содержимым рыбных консервов. Эту похлебку наливала Вера в глубокую миску и ставила у порога, когда уходила на работу. Сытый пес – это вам не голодный, он не будет бросаться на людей. Когда Вера возвращалась с работы, собачья миска была чисто вылизана. Это радовало женщину, и в ней появилась даже симпатия к своему Пирату.

Однажды, воскресным денем, поутру, вышла Вера на порог своего дома посмотреть, сколько снега намело во дворе за ночь. Не успела она сделать шаг за порог, как, тут же заскочила обратно, плотно закрыв за собой дверь. От удара собачьих лап входная дверь содрогнулась.

– Пират! Такой огромной собаки я еще не видывала! Он мог бы завалить и проглотить меня, как волк бабушку «красной шапочки». Но, может быть, он проголодался?

Собачий борщ был уже сварен и остывал на веранде. Взяв тяжелую кастрюлю с варевом в руки, Вера плечом приоткрыла дверь во двор, где стояла собачья миска, и чуть не выронила кастрюлю на землю. Собака высоким прыжком бросилась на женщину и … стала с аппетитом чавкать еду прямо из хозяйской кастрюли.

С тех пор началась дружба между Верой и кавказкой овчаркой Пиратом, если эти отношения можно было назвать дружбой. Собака добровольно взяла шефство над поварихой вкусного борща. Это шефство проявлялось в конвоировании хозяйки до места работы, независимо от того, нужен ли ей этот конвой или нет. Пират не любил прохожих. Он считал своим долгом защищать Веру от человека, а та защищала прохожих от своей собаки, поэтому всю дорогу на работу ей приходилось бегать от людей, и на приветствия знакомых людей она только махала рукой.

Мороз в 30 градусов в конце ноября разорвал трубы отопления в траншеях, которые так и не успели засыпать землей. Надежда на скорое тепло и воду у поселковых пропала. Вера спала, не снимая зимнее пальто и валенки, укрываясь двумя матрацами. На работе тоже было холодно, и женщина принимала пациентов, сидя над маленькой электрической плитой. Жаловаться было некому.

Катя, Таня и Витя стонали под гнетом бабушкиных старорежимных методов воспитания и слали маме свои жалобные письма. В декабре Вера на ногах перенесла пневмонию, замерзнуть в собственной кровати в ее планы не входило.

Автобусы из-за отсутствия бензина не ходили. Чтобы проповедовать детей, женщине приходилось на перекладных добираться до станции, а там поездом добраться до Караганды.

В один из таких приездов, когда от непривычной жары городского дома, от тягостной встречи с детьми у Веры кружилась голова, порог родительской квартиры переступил Женя, вернее сказать, его бесславная тень.

Из воротника добротной синей дубленки, сшитой на заказ в карагандинском ателье, торчала худая шея мужчина, его испитое лицо под соболиной шапкой имело синюшный оттенок. Истерзанный вид мужа мог разжалобить кого угодно, только не Веру.

– Ты зачем пожаловал?

Но Веру перебила Римма, она выбежала из кухни со скалкой в руках.

– Разгильдяй! Душегуб! Жену и детей бросил на произвол судьбы и явился, чтобы нас дискриминировать в собственном доме?

Римма имела диплом по Научному Коммунизму и любила такие объемные слова, как «дискриминация».

– Пожалуйста, не сердитесь! Я дачу продал, но меня ограбили в моей квартире, избили и чуть не убили. Завтра я собираюсь уехать на золотые прииски. Я извиняюсь, можно мне переночевать, и я об…

В коридор вбежали дети. Таня стремглав бросилась к отцу и крепко обняла папу за ноги. От счастья она закрыла глаза. Катюша быстро подошла к отцу и заботливо сняла с его головы шапку, стряхивая с нее снег, подросшую девочку не испугал побитый вид отца и его терпкий запах табака с перегаром. Только Витя стоял у косяка двери в коридор и смотрел на отца из-под лобья.

– Сынок, Витенька, ну, подойди-ка сюда.

Тут и Витя подбежал к папе, который радостно поднял мальчишку на руки и бережно прижал к своей груди.

От этой картины «Не ждали» у любой сердобольной женщины непременно побежали бы слезы из глаз, но у Веры слез не было.

– Завтра уедешь на свои прииски. … Пропил дачу?! Мне не на что жить, а ты пропил дачу?!

– Вера, те, кому я продал дачу, меня избили, а деньги украли.

– Это меня не волнует. Ты оставишь меня и детей в покое. Я же не прощу у тебя элементов! Так, … дети, быстро в туалет и спать. Надо выспаться.

А рано утром она первым поездом вновь приехала в Мирный, помнить о муже она не собиралась. Вечером, когда Вера пыталась заснуть, гулко прозвучал в коридоре телефонный звонок. Она выбралась из-под матраса, и, дрожа от холода, побежала по лестнице вниз. Ее шаги эхом раздавались по пустым комнатам врачебного особняка. Вера подошла к дребезжащему телефону, и взяла трубку в руки.

– Алло.

– Вера, ты просила Женю остаться?

Голос папы прозвучал озабоченно.

– Я? Папа, конечно, нет. Это Саша просил тебя Женю задержать, чтобы тот переписал машину на мое имя.

– Ну, как я Жене это скажу? Мне стыдно удерживать ему, только ради машины. … Так, делай, что хочешь, а я отправлю его к тебе, как-никак, он остается твоим законным супругом.

– Папа, отправь его лучше к брату.

Еще не нашлось на земле человека, способного переубедить Володю в своем решение, если оно казалось ему правильным.

На следующее утро Женя добросовестно помогал своей жене перевезти мебель из больницы в новый дом. Ночью, когда дом приобрел жилой вид, уставшие бывшие супруги лежали на одной кровати, чтобы быстрее согреться. Чувствуя под одеялом тепло мужа, Вера вспоминала разговор рабочих, помогавших переносить мебель из больницы в дом. Из этого разговора выходило, что Женя наркоманом со стажем, а признать мужем наркоманом ей очень не хотелось.

– Нет, никакой Женя не наркоман. Он просто исхудал от голода, одиночества и водки, и у него слабый характер, – подумала она про себя, засыпая.

Эти мысли незаметно терялись, глаза слипались, Веру тихонько разбудил Женя.

– Ты что, совсем меня не любишь?

– Ох, Женя, какая может быть сейчас любовь, когда тепло под одеялом, и … от усталости стонут кости.

Как только это предложение было проговорено, Вера забылась сладким сном. О чем думал Женя, слыша спокойное дыхание жены, останется его тайной.

Прошел месяц с той поры.

В доме не было тепла, воду привозили на водовозках, и то с перебоями, зато в сарае у Лебедевых были корова, свиньи, куры и кролики. Эта живность была куплена на деньги от продажи квартиры в Шантюбе. В гараже стояла разбитая машина, но Верин папа уже обещал помочь с ее ремонтом. Женя был трезв и благодарен Вере, за то, что не прогнала. Его взяли учителем истории, дома он управлялся со скотиной и заботился о Вере.

Однажды, они получила по почте письмо. Его написала Катюша.

«Мама и папа. Не бросайте нас, пожалуйста. Мы хотим жить с вами. … Бабушка заставляет Таню и Витю на прогулке ходить вокруг дома, держась за руки. … Это письмо мы написали тайно от бабушки. … То мороженное, которое сделала для нас мама, было очень вкусное. Бабушка дает нам его кушать по ложечке. … Заберите нас к себе. Мы хотим увидеть корову Зинку и собаку Пирата. Витя по ночам плачет, а Таня скучает молча.»

Это письмо, написанное Катюшиным детским подчерком, изменило судьбу семьи.

Женя соорудил самодельный электрический агрегат-ракету, который выдавал тепло, как огнедышащий дракон, обогревая весь второй этаж, где располагались спальни, а Вера посадила Пирата в пустую овечью клетку, чтобы тот не напугал детей, потому даже Женя побаивался эту кавказскую овчарку.

И, вот, семья Лебедевых воссоединилась.

По случаю приезда детей были куплены два килограмма печеней, которыми дети вскармливали Пирата, но на следующий день Пират вырвался из овечьей клетки на свободу. Он бросился на Витю, сидевшего на снегу. Вера остолбенела, но пес легко перепрыгнув через мальчика, удрал!

Тут сердце женщины, занимающейся очищением кармы, тревожно забилось. Вера вспомнила то, что до сих пор не могла простить. Она открыла глаза. Потолок над ней был в розовых узорах от абажура настольной лампы, а от печки исходило приятное тепло. Спать не хотелось. Память уводила ее в прошлое, и это прошлое требовало больше отмщения, чем прощение.

В один из темных зимних вечеров Витюша гулял на улице. Тепло одетая, Вера сидела в кресле просторной прихожей и периодически выходила во двор, посмотреть, как сын играется с салазками у крыльца. Пират внимательно поглядывал на мальчика из своей будки, он был опять на привязи. Вскоре со школы пришла Катя и заверила маму, что Витя еще не хочет домой. А минут через десять, а, может быть, через пятнадцать, в прихожую вошел и сам Витя. Его шубка и валенки были в снегу, поэтому Вера тут же потянулась за веником, чтобы смести с одежды мальчика снег.

– Мама, меня покусала собака.

– Какая собака, сынок?

Задавая этот вопрос, женщина с выметенных валенок переключилась на шубку, с которой под взмахами ее веника снежные хлопья летели на пол.

– Меня покусала собака Пират.

Вера спокойно развернула сына к себе лицом, потом сняла с него выметенную шубку и подняла на руки. Тут она сама почувствовала липкое тепло. Штанишки ее мальчика были пропитаны … кровью!

– Витька, тебя покусала собака?

– Собака Пират, – спокойно уточнил мальчик и потерял сознание.

Теперь ее сердце мамы заменилось на сердца врача «скорой помощи». В нем не было никаких эмоций, мешающий трезво оценить ситуацию.

– Катя достань простынь из шкафа. Женя – ножницы, полотенце и тазик. Танюша помоги мне раздеть Витю.

Вера уложила на свежие простыни раздетого сына. Вся паховая область мальчика была порвана. К счастью разорванные раны от собачьих клыков оказались только на внутренней части бедер, паховая область была не задета. Промыв раны раствором марганцовки, Вера прижгла их мумием. Витя пришел в себя только через несколько часов.

– Сынок, как это случилось?

– Меня покусала собака Пират.

Конечно, Женя с Верой по горячим следам вышли во двор. Пират был на цепи и виновато смотрел на хозяев, наклонив голову на бок. Как можно ругать собаку, когда она сама раскаивается в содеянном.

Утром следующего дня Вера отправилась на работу. Витя лежал на кровати, так как он разучился ходить, а Танюша заботилась о нем до прихода одна, на второй день мальчик поднялся с постели, а на третий стал потихоньку ходить.

Прошло еще три дня.

Витя уже бегал, за ним хорошо приглядывала Танюша, пока Катя была в школе, а родители на работе.

Одним ранним утром, по дороге на работу Веру окликнул мужчина, который представился Фаридом, зоотехником. Фарид жил в том же коттедже, где проживали Анна и ее муж, неудачный охотник на собак, только с обратной стороны.

Фарид рассказал Вере, как несколько дней назад он возвращался с работы поздним вечером, и, подходя к своему дому, услышал плач ребенка. Когда Фарид зашел к себе в дом, то плач смолк, значит плакал не его сын, а какой-то другой малыш на улице. Потом он опять вышел на улицу. Плач доносился со двора его соседей, живущих с ним через стенку. Ребенок плакал, и кого-то звал. Это заставило мужчину поторопиться. Фарид вбежал во внутренний двор соседа и, пройдя через заднюю калитку, увидел возле собачьей будки на снегу маленького мальчика в шубке, которого тащила собака внутрь будки, где визжали щенки. Фариду пришлось лопатой отбивать ребенка от клыков суки.

Рассказывая это, мужчина неожиданно улыбнулся Вере.

– Вы знаете, ваш сын удивительно стойкий паренек. Он о чем-то просил собаку, видно хотел с ней по-хорошему договорить, но лопату в руках держал. Я думаю, ему очень хотелось посмотреть щенят в будке, поэтому он так близко подошел к соседской собаке, а она была на привязи. От моей помощи ваш Витя отказался и сам пошел домой, не забыл он и про санки. Я их только через забор помог ему перенести. Сколько лет вашему сыну? 3 года? Бравый джигит растет. К вам я не зашел, потому что Пирата побоялся. Цепь он рвал, от бессилия защитить ребенка своей хозяйки.

После этого рассказа, у Веры перехватило дыхание от счастья, на глазах выступили слезы благодарности. Дома она опять спросила у сына, какая собака его покусала, Витя насупился и сказал: – Меня покусала собака Пират.

Витя не любил вспоминать плохие события, приключившиеся в его жизни. Поэтому он решил по-детски мудро, что все плохое, надо забыть и забыть, как можно быстрее. Зачем говорить маме о том, что он зашел на чужой двор, чтобы посмотреть кто в собачьей будке скулит на разные голоса, и посмотрел. В будке было темно, но Витя смог разглядеть маленьких пушистых щенят, которые попискивали, наверное, от голода. Он не хотел их обидеть, а собака-мама не любила любопытных мальчиков, и она была сильнее Вити. Зачем собака тащила его в будку, мальчик так и не понял.

А еще через неделю всю семью Лебедевых пригласила в баню эта семья охотника, что было очень мило, очень по-соседски. Баня была жаркая и хозяева гостеприимные. К Вере, с разомлевшей от тепла и чистоты, обратился старший сын охотника.

– Тетя Вера, недавно, ваш Витя зашел к нам ночью во двор. Он пришел к нам во двор и сразу побежал к нашей собаке. Наша Умка ощенилась, она родила пятерых щенков.

Вера посмотрела на мальчика с любопытством, который от внимания взрослой женщины еще больше разговорился.

– Знаете, какая наша собака злая? Ее мама была волчицей, но ваш Витя ее не испугался. Он пришел в наш двор через калитку, а потом так потешно брыкался и визжал, когда наша собака Умка потащила его к себе в будку, хотела с ним поиграть.

На лице вымытого мальчика тоже играла довольная улыбка, такая же, какая была и на лице его матери, а Вера почему-то стало неловко, что ее сын без спроса вошел в соседский двор.

Только дома, лежа в своей постели, дошла до нее ужасная правда. Ее соседи видели, как их собака-волчица кусала беззащитного ребенка, ее сына, и никто из них не поспешил ему на помощь!

Этого Вера не могла простить никому!

«Пусть им будет сам бог судьей».

Завыл на луну Пират. Вера сонно потянулась. Она выключила настольную лампу и ее убаюкивала счастливая мысль, что ее верный Пират никогда не даст свою хозяйку и ее детей в обиду. Он защитит их всех от злых людей и от охотничьих псов! Он сильный!

Когда она с детьми осталась одна в Андрюшино, то младших детей в первое время обижали деревенские ребятишки, и Таня с Витей прибежали к ней жаловаться. Сначала Вера хотела разжалобиться, а потом вспомнила о Пирате. Когда дети вышли за ворота с Пиратом на поводке, то все ребятишки забрались, кто на столб, кто на забор, в общем, кто куда, ибо Пирата было за что уважать. Вериных детей Пират любил, а чужих игнорировал, но в свой двор он не пускал ни взрослых, ни детей.

Представляя запряженного в санки Пирата, а рядом с ним ее веселых ребят, Вера заснула, оставляя дальнейшую работу над кармой до следующей субботы.