Читать книгу Жизнь без десерта - Владимир Де Ланге - Страница 2

Вера готовилась встретить очередной Новый год в Сибири и по сибирским традициям. Ей хотелось, чтобы в этот чудесный праздник все в ее доме блистало чистотой, чтобы елка светилась новогодними огоньками, и на столе среди салатов дымились в тарелке отварные пельмени.

Поэтому в ее доме каждую декабрьскую субботу проводилась генеральная уборка. Эта предновогодняя уборка сильно портила настроение пятнадцатилетней Катюши. Вместо гуляний с подружками и друзьями ей приходилось разбирать шкафы с одеждой, хлопать ковры и следить, чтобы Таня с Витей не улизнули на улицу от домашних дел раньше времени, но малышам нравились праздничные переполохи, которые приближали приход из тайги Деда Мороза с подарками.

О пельменях в новогоднем меню можно было не беспокоиться. Если летом Вера варила детям пельмени из щуки, то под Новый год пельмени планировалось сделать из доморощенной свинины. Под потолком веранды уже висела расчлененная свиная туша.

Рубить замершее мясо, было делом не простым. Топор обычно со звоном отскакивал от туши, а замершая туша – от топора. Это напоминало цирковое представление топора и свиного окорока, которое Веру злил неописуемо. Она бегала с топором за ускользающей задней ляжкой и рубила ее наотмашь.

Когда пол на веранде, становился красным от мясного дождя, то наступало время сбора отколотых мясных кусочков, которых обычно хватало на фарш для пельменей.

С мукой было проще. Мешок муки местного помола уже с осени эдаким барином стоял в углу веранды.

В преддверии Нового года, какая может быть диагностика кармы по субботам. Дыхнуть было не когда, не то, что кармические эксперименты со своей памятью проводить.

Ко всему прочему, в начале декабря, Иван Илларионович, местный электрик, решил рассчитаться с Верой за ремонт электропроводки и рассчитаться он собирался странным образом.

«Рассчитаешься позже».

Вера расслышала в этих словах неприятный намек на то, что она не только сельский врач, фигура в народе уважаемая, но и одинокая женщина. Неудивительно, что неконкретность такого расчета, не давало женщине забыть местного бригадира электриков.

Вместо сосредоточенной подготовки к годовому отчету и подготовки к встрече Нового Года, ее ожившее для любви сердце хотело только одного: настоящего деревенского романа.

Прошло уже три года, когда Вера очнулась на реанимационной койке в районной сибирской больнице, но очнулась уже совершенно другим человеком.

Эти три года ничто и никто не могли помешать ее духовному спокойствию, которое больше походило на тотальное безразличие к себе, к людям и ко всему миру. Такой духовный холод имел свою рациональную полезность: безразличный к собственной судьбе человек не нуждается в любви, в дружбе и в понимании, и никакие эмоции не бередят его душу понапрасну. Теперь Вера посвящала себя скорейшему воспитанию детей, чтобы по их совершеннолетии, снять со своих плеч ответственность за их судьбы.

Речь шла даже не о воспитании Кати, Тани и Вити, а о том, чтобы просто сохранить им жизнь в том сибирском захолустье, куда она забралась.

Как часто Вере казалось, что чем тяжелее был ее деревенский труд, тем ленивее двигалось время, а чем оно ленивее двигалось, тем спокойнее становилось на сердце.

В эти три года личная жизнь казалось Вере недопустимым излишеством, но после учебы в Тюмени во время банного одиночества она стала тосковать, как простая деревенская женщина, а, может быть, как каждая одинокая женщина на земле.

Надо сказать, что плыть по течению жизни холоднокровной щукой ей не позволила жизнерадостная Марина с севера.

Встреча с Мариной произошла во время прохождения прошлогодних двухмесячных курсов терапевтов в Тюмени. Иногородним врачам предоставлялось на время учебы спальное место в общежитии. Марина приехала на учебу в Тюмень из городка, расположенного на крайнем севере, и ее подселили в одну комнату с Верой. Командировочные выплаты Марина имела северные, значит, солидные, поэтому она жила в общежитие с размахом северной царицы, а от ее желания постоянно веселиться и веселить всех вокруг себя, можно было серьезному человеку тихо сойти с ума. Чтобы не потерять свой душевный покой, приобретенный такой ужасной ценой, Вера уходила из общежития каждый вечер на прогулку, она шла по улицам города и по-воровски заглядывала в светящиеся окна горожан, где за занавесками царил сказочный семейный уют.

Иногда она заходила в церковь, чтобы послушать старославянские хоры или в католическую капеллу, где орган исполнял Баха, музыка которого нещадно терзала души верующих и неверующих.

На выходные дни Вера уезжала домой, чтобы проведать детей, оставленных на попечение родителей, которые ушли на пенсию для того, чтобы поддержать свою дочь в «сибирской ссылке», а Марина оставалась в комнате общежития одна и скучала без своей соседки, которая, как никто другой, умела внимательно слушать ее истории и кормила горячим ужином.

С первого дня учебы северянка предложила Вере кооперироваться в приготовлении пищи, где Вере отвадилась роль поварихи, которая привозила из деревни картошку, сало и соленую капусту, а Марина покупала на рынке не только свежее мясо, но и свежие овощи и фрукты. И это в преддверии зимы!

Марина имела хороший аппетит и веселый характер, а Вера не шла ни на какие другие контакты со своей соседкой, кроме деловых отношений.

Однажды, за ужином Марина взмолилась.

– Вера, ну посмотри на себя. Да, краше в гроб кладут. Улыбнись мне, хотя бы только губами, чтобы суп из говяжьих ребрышек не застыл в моем желудке. Ты ведь ненамного меня старше меня, а ведешь себя, как копченная старуха. Волосы зачесаны назад, под глазами темные круги, а губы поджала, как агрессор перед нападением. Так охладеть душой, как ты, можно только перед экзекуцией. Смотри, сколько на свете радостных событий, неожиданных свиданий и полные вороха любовных приключений. Верочка, проснись, наконец-то, и пой …

Такие разговоры Вере не нравились.

– Марина, прекрати. По какому праву ты разговариваешь со мной так неуважительно? Ты знаешь мою жизнь? … Нет. Тогда не суди тех, кто тебя все-таки старше и не учи меня жизни. Если я тебе, Марина, мешаю развлекаться, то подожди пять минут, и я уйду.

Закончив свою короткую речь, Вера решительно вышла из-за стола и, накинув на плечи зимние пальто с полинявшей чернобуркой, рванулась к выходной двери, но Марина уже стояла на пороге.

На внешний вид, Верина соседка была толстушкой без всякой гармонии. Но широкое в плечах тело при полном отсутствии талии славно держалось на отменно стройных женских ножках, обутых в высокие зимние сапоги. Ее пухлый живот под небольшой грудью прикрывался модной распашонкой из черного атласа. Пусть Марина имела излишний вес, но двигалась она с таким изяществом, словно прошла школу бальных танцев при Дворце культуры. Вера заприметила, что стоило ее соседке игриво обратиться к незнакомцу, как тот, тут же, делался плюшевым мишкой в ее пухлых ручках, но на Веру эти чары не действовали.

– Марина, пропусти меня к выходу. И не думай, что ты можешь меня переделать.

– Стоп! Ты думаешь, ты одна такая, обиженная на всех, буржуйка! Тебе просто нравиться киснуть день ото дня! Скоро в твоей душе, как в голландском сыре, начнут мыши дырки прогрызать!

– Марина, отойди с дороги!

– И не подумаю! Нет уж, дорогая моя передача, сначала давай доедим с тобой то, что стоило приличных денег! Даже Царевны – Несмеяны не откажутся от киселя с клюквой и от сладкой булочки. Ну, сделай милость, не будь такой «букой», а хочешь, я Иванушку на печи в гости приглашу? … Давай мириться!

Вера не любила долгих упрашиваний, она сняла верхнюю одежду и отправилась вместе с Мариной пить кисель, который сама же сварила. В этот вечер Марина и рассказала ей свою историю любви или честно поделилась личным опытом борьбы за самоуважение.

– Мой муж, который «первый и единственный», после рождения сына обозвал меня «коровой». Кто хочет быть коровой? … Я тоже не хотела. Первым делом я сразу кинулась к зеркалу, и увидела вместо той завлекательной студентки медицинского института, которой я была вовремя нашей свадьбы, растолстевшую «корову» в халатике. Ты думаешь, что я стала жалобно мычать и давать себя доить? Нет! Я отправила моего годовалого мальчика к своей маме, а сама поехала по распределению на север страны за туманом, за запахом тайги и за длинным рублем. Хо, Верочка, на севере женщины редкость, а такие толстушки, как я, вообще в дефиците. Ну, и случилось так, что я стала любовницей одного очень влиятельного человека. Знаешь, каким путем? Я лизала его квелый пенис, как раскисшее в жару мороженное, а он меня за это боготворил.

Через год приехал на север и мой любимый супруг. Побитой собакой пришел он ко мне на порог, и умолял устроить ему протекцию. По моей наводке его приняли на работу оператором на местное телевидение, и в дом впустила, ведь муж он мне. Кстати, «коровой» меня больше никто не обзывал, хотя я и на грамм не похудела. Терять собственное женское достоинство нам не положено по статусу, полученному от Евы!

– Марина, кто тебе сказал, что я достоинство свое потеряла.

– Кто сказал? Да, ты на себя посмотри со стороны! Кто ты по паспорту? Какая у тебя половая принадлежность? … Женская! Но даже твои собственные хромосомы забыли сами кого они рода. Как ты одета? С твоей прической в молодогвардейцы записываться надо.

– Стоп. Марина, оставь молодогвардейцев в покое. Мне все понятно и дальше продолжать не надо. Давай я завтра печенье напеку. Масло и яйца у нас есть.

– Завтра, Верочка, после сдачи контрольной по урологии мы устроим праздничный обед для нас и для наших коллег, мужчин!

– Марина, у нас всего двое мужчин на курсе, и оба женаты.

– Вот, именно! И эти двое к нам придут на ужин. Только, ты не убегай на ночь, как в прошлый раз. В прошлый раз мы с Кимом изрядно промерзли на улице, чтобы тебя найти у черта на куличках. Прошу, не уходи из дома. Ведь мужчины тоже хотят хорошо поесть! Хорошо?

– Марина тебе нравиться Юрий Ким?

– Мне бы больше понравился Виктор Цой, но мы сейчас говорим не об этом. Нравиться или не нравиться, это неправильный подход к делу. Он любовник с недужим опытом измен! Одним словом, он мой милый мальчик, аристократ с азиатским наклонностями.

На следующий день, после обильного ужина, Марина ушла со своим «аристократом» на прогулку по вечерней Тюмени. Вера принялась убирать со стола пустые бутылки и грязную посуду. За опустевшим столом упрямо сидел второй гость мужского пола, очень скромный участковый врач, женатый человек. Когда посуда была убрана, Вера с укоризненностью во взоре посмотрела на засидевшегося гостя, а тот стал строить ей глазки.

– Сергей, кому вы подмигиваете? … Мне? … Учтите, что мне не нравятся подобные штучки. … Так, прекратите смотреть на меня, как приблудный пес. … Я не намерена терпеть вашу вольность.

Но коллегу, который раннее не внушал Вере опасения, от выпитого вина потянуло на взятие баррикад.

– Почему? Верочка, кто может помешать нам просто любить друг друга? Все так просто и понятно. Любить мужчине женщину еще никому не запретили!

– Это ты скажешь своей жене. … Сережа, давайте поговорим по душам, зачем вам лично нужны мимолетные увлечения. У тебя есть семья, а у меня, в деревни, трое маленьких детей и мои очень строгие родители. Я не могу все объяснить в двух словах. … Прежде, всего не надо ко мне приближаться. Учти, я, как тебе сказать, … не женщина.

– А кто вы …?

Вера попала в точку, она добилась цели, Сергей пронырливо устал поклонился и удалился, но прежде, чем выйти за дверь он подозрительно посмотрел на нее, уже как на коллегу.

Настало время задумать и самой Вере, ибо последний вопрос застал ее врасплох. У нее была уверенность в только том, что она … не мужчина.

Два месяца учебы пролетели быстро, и Вера, довольная хорошо сданными экзаменами, ехала на рейсовом автобусе в свое Андрюшино. Зима упала на землю белым, сверкающим на солнце, пушистым ковром. Сидя у окна, женщина любовалась убегающим пейзажем и думала о том, что с ней в Сибири произошло?

Вместо ответа на этот вопрос, появилось приятное желание быть обласканной мужчиной, которое оживляло ток крови по ее жилам, но не более.

С приездом домой это желание не пропало, а, наоборот, уже мешало Вере жить.

Папа и мама, заметив позитивные перемены в настроении дочери, уехали в Караганду, готовиться к дачному сезону, а их дочь решила начать новую жизнь с 1 января Нового года.

Для этой цели подходил положительный мужчина, в зрелых годах, который должен быть холостым и трезвенником. Из всех Андрюшинских мужиков, только один Иван Илларионов, бобыль и бригадир электриков, подходил на роль принца из «Сказки про Верочку», но познакомиться с ним Вера у веры не было повода.

В тот год зима пришла в Андрюшино рано. Она щедро рассыпала по полям и лесам снег и пугала все живое крепчайшими ночными заморозками. Темнело рано, а во врачебном доме в доме включался варварским методом: ударами кулака по стене в коридоре или по дверному косяку на кухне. Пригласить в дом Ивана Илларионовича порекомендовала Вере благородная Наталья Александровна. Она охарактеризовала Ивана Илларионовича, как человека серьезного, богатого коммуниста, собирающегося до старости жить в родительском доме. К мнению Натальи Александровны, опытного фельдшера по детству и обладательницы семейного счастья, Вера прислушалась, ведь она и сама понимала, что шутки с электричеством – пожароопасная игра.

Приходы в дом постороннего человека, тем более мужчины, случались только по крайней необходимости, а если кто и заходил в дом, то его быстро выставляла за ворота бойкая Катюша под лай Пирата, который считал себя истинным хозяином подворья.

Иван Илларионович, вошел во врачебный дом, как к себе домой. Он по-хозяйски окинул взглядом Верино жилье изнутри, словно этим взглядом помечал свою территорию. Этот коренастый мужчина был невысоким и крепким в теле, вступив на порог врачебного дома, он сразу заполонил собою все пространство вокруг. Белые валенки до колен, полушубок на меху и натянутая до бровей шапка-ушанка делали Ивана похожим на боровик, выросший в начале декабря.

Не зная, как подобает вести себя одинокой и очень приличной женщине в присутствии деревенского электрика, Вера попыталась развлечь гостя разговорами о политике, о культурной жизни страны, но пришелец не шел на контакты с пользователем оголенной электропроводкой.

Видя его нелюдимость, Вера присела на тумбочку под вешалкой и замолчала. Она тихо сидела, сложа руки на коленях, и с интересом наблюдала за работой профессионала – электрика, удивляясь его способности разбираться в проводах, запутанных в клубок.

Наступал момент расчета за его услуги, а денег в доме не было, водки не было тоже. Думая о том, как можно рассчитаться за работу электрика без денег и без водки, Вера исподтишка разглядывала Ивана Илларионовича из-под полы детской шубы, висевшей на вешалке.

«Флегматик со скудными эмоциями и недостаточным воспитанием».

Но это заключение педиатра не могло быть обидным для мужчины, потому что тот не умел читать чужие мысли. Вопреки этому резюме, Вере импонировали его уверенные движения, неторопливость и степенность.

Красное от мороза лицо выдавало в нем любителя зимней рыбалки. Его маленькие глазки походили на медвежьи, в прищуре которых чудился хитринка, с которой идут на охоту, а еще он был обладателем прямого с горбинкой носа, обветренных губ и волевого подбородка.

Чтобы не дать своему воображению разыграться, Вера решительно встала и подошла к стулу, на котором стоял электрик. Тянуть время с оплатой за услугу женщина больше не могла.

– Иван Ил-л-ларионович, можно я рассчитаюсь с вами после получки?

Электрик удивленно посмотрел на подскочившую к нему докторшу, которая до этого так мирно сидела под вешалкой, и, ничего не ответив, стал опять заниматься своим делом.

Странно, но эта женщина приглянулась Ивану с первого взгляда, но не внешностью или одеждой, а какой-то непонятной ему открытой доверчивостью. Она напоминала ему бедного француза, бежавшего из России в 1812 году. Поэтому он осознано тянул время с ремонтом электричества во врачебном доме, скрывая свой растущий интерес к той, которую деревенские разом зауважали.

Иван уже был много наслышан о причудах приезжей докторши.

По весне она насильно раздавала трехлитровые банки с малиновым вареньем рубщиками дров. Ребята, привыкшие к самогону, с ума сходили, не зная, как им избавиться от этого варенья. Вся деревня изрядно посмеялась, когда она обозналась коровами и весь день гонялась по деревни за коровой своего соседа, пока не загнала ее в свою стайку и не увидела, что вымя у ее коровы было совсем другое. Но больше всего изумляли земляков ее купания в таежной речке, в которой плескались обычно только голые ребятишки. Зато на приеме в больнице, даже видавшие виды старички и старушки до слез умилялись почтительному обхождению врачицы, и стали похаживать к ней не по болезни, а для того, чтобы беседовать, посудачить.

Впервые Веру Владимировну увидел Иван только прошлым летом, когда та шла по центральной дороге села. Она шла по пыльной улице, как по дворцовой площади. На ней был белый шелковый костюм с удлиненной юбкой, красные туфельки на полных ножках, а гладко причесанные волосы делали ее похожей на ссыльную княжну.

Удивительно было то, как в этой женщине сочетались благородные манеры и трогательная доброта к простым людям.

Теперь, стоя на стуле и видя с высоты своего положения растерянный вид докторши, которая теперь стояла у окна, Иван решил уважить женщину.

– Денег мне ваших не надо. У меня их, однако, и куры не клюют.

Вера подошла поближе, решая, как ей реагировать на эти слова, или признать ответ электрика унизительным, или, наоборот, дружелюбным. Женщина выбрала второй вариант.

– Тогда я вас чаем с вареньем угощу! Хорошо?

Тут электрик в самошитых валенках ловко спрыгнул со стула, нажал пальцем на выключатель и свет загорелся. На свет сбежались из комнат дети. Радостно всем, когда в доме горит по вечерам свет. Вера уже потянулась к чайнику, но напрасно.

– А, вот чаи-то я с детства не употребляю, увольте. Водку-то не пью я с юности, однако. Если пью, то бишь, молоко парное, но только от маминой буренки.

Запахнув овечий тулуп на груди, электрик пошел к выходу. В этот момент Вера от всей души ненавидела зазнавшегося деревенского мужика со среднетехническим образованием. От огорчения за свою несостоятельность заплатить мужчине за услуги, как это подобает порядочной даме, Вера гордо подняла голову и направилась вслед за противным Иваном Илларионовичем, чтобы провести его к воротам мимо будки с Пиратом, который уже рвал цепь.

Искусать наглеца, пробравшегося в дом его хозяйки, было для Пирата делом собачьей чести. У самых ворот Иван вдруг оглянулся на хозяйку и бросил в ее сторону, словно бы невзначай: «Не сердись, рассчитаешься позже».

От этих слов, несколькими часами позже, женщине захотелось вновь иметь личную жизнь. Эти слова разжигали в ее теле пламя желаний быть любимой и любить, и немедленно. Это желание любви не могли победить ни изнурительный крестьянский труд, ни доводы рассудка, который по ночам предавал свою хозяйку, а сам виновник этого безрассудного желания любви не спешил исполнить свою угрозу.

Именно об этом мужчине и молила бога Вера в одну из суббот, той морозной полночью, когда стояла по среди двора на коленях.

Настало 31 декабря. В зале стояла украшенная елка, а огоньки на елке не горели. В обед, сгорая от стыда, Вера постучалась в окошко дома, где жил электрик со своей мамой.

Беззастенчиво светило яркое зимнее солнце, и снег поблескивал лукаво. Усадьба электрика была купеческой, деревянный карниз дома украшала замысловатая резьба, ставни были тоже, как из музея, а крыльцо высокое, начисто выскобленное от снега.

На стук в окошко во двор вышел сам Иван, с накинутым на плечи тулупом.

– Иван … Илларионович, у меня не горят новогодние лампочки на елке. Могли бы вы прийти ко мне домой и проверить эти лампочки. Я вам буду очень признательна. Я получила зарплату и в состоянии с вами рассчитаться.

Так Иван уже во второй раз пришел в дом к этой странной женщине. Через полчаса после его прихода елка уже светилась разноцветными огоньками, и в дом вошел праздник.

Вера, видя, что гость задерживается, принялась молоть мясо, наколотое ею заранее, и Иван принялся ей помогать. Между кручением мясорубки Вера рассказала молчаливому гостю про успех костюмированного бала в больнице, где дети медицинских работников сыграли новогоднюю сказку, но видимо Ивану сказки и дети не нравились, поэтому он засобирался домой.

– Я всегда встречаю Новый год с моими родителями.

Уже на крыльце мужчина резко остановился, повернулся к Вере лицом, и, глядя ей в глаза, спросил, вернее, хотел спросить.

– Я зайду позже, чтобы поздравить тебя с Новым Годом … Вера … ты …?

– Приходи. Я буду ждать.

Это был замечательный Новый Год.

Бог услышал просьбу Веры и исполнил ее самым лучшим образом. Младшие дети, уставшие от праздника, спали в спальне, Катя гуляла в молодежном клубе, а Вера смотрела «Голубой огонек» рядом с мужчиной, который приоделся к празднику в белую старомодную рубашку. После бокала шампанского, под томительные мелодии танго, со стоном любовного голода отдавала Вера себя мужчине, который был готов даже убить ее, если бы этой близости не произошло.

Иван любил ее властно и просто, как в старину, без прелюдий и романсов. Вера чувствовала себя возлюбленной самого мужественного, смелого и мудрого деревенского мужика.

Но всему есть свой конец. За темно Ваня стал опять Иваном Илларионовичем, местным электриком, и он ушел в свой купеческий дом, а Вера пошла в стайки, поить и кормить скотину, не разрешая себе засомневаться в праве на грешную любовь без брака.

Потом взошло солнце Нового Года. Дети проснулись поздно, и тут же побежали в зал посмотреть под елкой подарки. Их радость была неподдельной. Дед Мороз выполнил свое обещание и под елкой лежали подарки.

– Мама, ты видела Деда Мороза?

– Конечно, видела, разве вы сами не слышали, как утром на него тявкал Пират? Но Дед Мороз так спешил, что чуть не споткнулся на пороге. Вы можете посмотреть его следы на крыльце.

Дети выбежали на крыльцо.

– Ого, какие большие следы Деда Мороза! Он что, на нашем дворе хороводы водил? – в восхищении произнес Витя, глядя на следы от подшитых валенок ночного гостя.

Счастье светилось в глазах женщины и на следующий день. Ее сердце замирало от ожидания скорого признания в любви от мужчины, с которым она провела прекрасную новогоднюю ночь. Но признания не последовало и через неделю. Все оставалось так, как и было в Старом Году.

Сначала, выйдя на работу после праздников, Вере никак не удавалось скрыть своей радости от грядущих перемен в ее судьбе и, ни с того, ни с сего, ей очень захотелось хоть с кем-нибудь поделиться почти осуществившемся счастьем.

Радушная Наталья Александровна, фельдшер детского кабинета, с интересом выслушала новогоднюю историю врачихи, главным героем которой был местный бобыль Иван. А уже через неделю та же Наталья Александровна сочувствием утешала Веру в своем кабинете, потому что история про Ивана и Веру не имела продолжения. И тогда-то и прозвучала Верина неосторожная фраза, которая позже имела большие последствия.

– Ох, Наталья Александровна, вы знаете, я бы хотела родить от него сына, с такими же кругленькими маленькими глазками. Пусть рождение сына будет мне хорошим назиданием на будущее, принимать в своем доме посторонних мужчин. … Кстати, у Ивана Илларионовича ведь нет собственных детей?

– Нет, он бездетный.

Вера сразу почувствовала, что проговорилась. Она сказала лишнее, очень личное.

Наталья Александровна пытливо ждала продолжение рассказа и по ее розовощекому лицу пробежала тень неудовлетворенного любопытства, но добавить к сказанному Вере было уже нечего, она сама не понимала, кто ее за язык потянул, выболтать то персональное, о чем не делятся даже с друзьями. Но слово – не воробей, если вылетело, то не поймаешь. Вздохнув, Вера отправилась на обход больных в отделении.

Учеба в Тюмени ей пошла на пользу. Страха перед взрослыми больными у нее больше не было.

На рождество, Вера потеряла терпение, и сама позвонила Ивану Илларионовичу, каря себя за слабохарактерность. Не успела она положить трубку телефона на рычаг, как Иван в валенках и тулупе нарисовался у ее порога. На дворе стояли рождественские морозы.

– Однако, я долго ждал твоего звонка, – вместо приветствия сказал мужчина, быстро сбрасывая свою одежду на пол в темноте теплой спальни.

– Ты ждал, что я позвоню тебе c экстренным сообщением, что у меня началась течка? Ты не перепутал ли мой адрес с фермой?

– Вера, ну зачем нужно так много говорить? Давай будем наслаждаться тем, что дает нам жизнь. Заниматься любовью и радоваться ночи, которая все покроет, ведь так это было всегда.

Иван не догадывался, что какое тревожное чувство зародилось в ее сердце после его успокоительных слов.

В наслаждении от близости с деревенским любовником она уже не теряла голову, и голос рассудка хладнокровно предрекал хозяйке скорое окончание этой порочной связи, но вместо того, чтобы порвать отношения достойным образом, она продолжала нежиться под боком у Ивана и в любовной неге гладила пальцем его черты лица, чтобы запомнить их, хотя бы наощупь. Провожая гостя перед рассветом на крыльцо, Вера приняла решение больше никогда не звонить ему, ни в нужде, ни просто так. Иван этого решения женщины не знал, и он просто не звонил Вере, ни вечером, ни днем.

Незаметно подошло крещение.

Катюша любила гадание и мистические тайны новогодних праздников, которые можно было назвать народным фольклором. Старшая дочь долго уговаривала маму опять погадать с ней и ее подружками на блюдце, но Вера не согласилась.

После того ужаса, который она пережила при последнем гадании в совхозе Мирный, женщина дала себе зарок больше не допускать гаданий в доме и твердо стояла на этом. Катя, обидевшись, ушла гадать к подружке, а Вера, прислонившись к теплой печке спиной, незаметно для себя вспомнила то гадание на блюдцах тогда, после которого в ее доме случился пожар.

Тогда тоже стояли крещенские морозы. В зале врачебного особняка в поселке Мирном, в ту ночь загадочно горели свечи. Вера с Катей сидели за столом перед начерченным черным карандашом на картоне алфавитном кругом. В зале было тепло от двух обогревателей, что стояли у промерзших окон. Младшие дети и Женя отправились спать наверх, а Вера стала вызывать духи умерших знаменитостей. Гадание шло на Катюшиных воздыхателей. Сначала Веру смешили детские вопросы дочери – подростка к вызываемым духам. Потом случилось что-то странное, что сильно напугало женщину. Может быть, духов стала раздражать настырная Катя, которая хотела разузнать, кто их восьми мальчиков любит ее сильнее, а, может быть, сама Вера засмеялась в неурочный момент, но блюдце неожиданно стало рваться из-под рук гадальщиц и метаться от одной буквы к другой. Слова складывались в проклятия и ругательства. А в ночь после гадания в доме и случился пожар.

Одному только богу известно, как Катюша проснулась, вышла из комнаты, где от дыма ничего не было видно и спряталась в туалете. Вера проснулась не от того, что почуяла дым, она спала в детской комнате при закрытых дверях, а от того, что дочь почему-то задержалась в туалете. Тушила пожар вся семья, но от подушки, упавшей на обогреватель осталась только обгоревшая труха.

Нет, гаданий больше в доме не будет, когда-нибудь и Катя поймет, что гадания имеют силу насильственно менять судьбу человека, что к добру не приводит. Если чему случиться, то пусть это случается само по себе.

Убедив себя в своей правоте, Вера закрыла заслонки в печки и прилегла на кровать. В крещенскую ночь плохо спиться в одиночестве, она стала ждать приход Кати с гулянья, а сама думала о том, что было очевидным: для Ивана переспать с женщиной было субботним развлечением, а для Веры – почти браком.

Прошло еще недели две, как-то Иван Илларионович зашел в кабинет главного врача, где вместо старого Петра Петровича, который ушел на пенсию по возрасту, уже хозяйничала его заместитель Лебедева, единственный врач в Андрюшино.

Иван Илларионович зашел к Вере, не потому что соскучился, а, чтобы пригласить ее осмотреть его заболевшую маму.

– Конечно, после обеда я зайду к вам.

– Вера, ты куда пропала? Почему ты не звонишь?

– Это я-то не звоню? А ты? Я ждала вашего звонка и ждала долго, но напрасно.

Вера поднялась со своего стула и близко подошла к мужчине. Она была просто обязана открыть свои намерения этому человеку, которого так непростительно быстро впустила в свою жизнь.

– Я должна вам сказать, уважаемый Иван Илларионович, что такие отношений, какие есть между нами на сегодняшний день, не могут быть продолжены. Вы, Иван Илларионович, можете развлекаться с любой другой женщиной в округе, это ваше право, но только не со мной. Больше об этом говорить мы не будем.

Молчание. Первым заговорил Иван.

– Вера, почему ты так все решила … решила сама, и за себя, и за меня?

Вера не собиралась отвечать на этот вопрос, который еще давал надежду на восстановление отношений с любовником, и опять уселась за свой начальственный стол, предупредив Ивана, что после приема больных в амбулатории она зайдет к ним домой, как участковый врач.

Иван покинул кабинет. Он был явно доволен этим коротким разговором, ведь он привык держаться в стороне от всего, что могло бы нарушить его славный быт и славу деревенского бобыля.

Все закончилось, любовные страсти прошли, как по Лермонтову.

И скучно, и грустно! – и некому руку подать

В минуту душевной невзгоды…

Желанья… что пользы напрасно и вечно желать?

А годы проходят – все лучшие годы!

Любить – но кого же? – на время не стоит труда,

А вечно любить невозможно…

В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа,

И радость, и муки, и все там ничтожно.

Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг

Исчезнет при слове рассудка,

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг -

Такая пустая и глупая шутка!

Так поэтически Верина личная жизнь раньше срока ушла в отставку.

Февраль на дворе рвал и метал от безнадежности остановить приближение весны, а жители деревни готовились праздновать масленицу.

В одну из суббот, когда после буранов вновь ударили морозы, в больницу привезли на вездеходе из деревни, расположенной на болотах, женщину с криминальным абортом. Состояние больной ухудшалось с каждым часом, а акушерку никто не смог найти. Вере удалось только довезти умирающую женщину в районную больницу, а там она умерла.

На дворе стояла глубокая ночь, когда Вера вернулась домой. Дикая скорбь овладела ей, и радовало то, что ее дети убрались в доме, управились со скотиной, протопила баню и вымылись. Дети не встречали маму, они спали, так и не дождавшись субботних беляшей. Вера быстро переоделась в одежды скотника и поспешила в стайки. Корова уже изжевала все сено из яслей, что Таня с Витей надергали из стога, и свиньи купались в собственном помете.

Сначала Вера почистила у свиней, потом – у коровы. Напоследок, она поставила зерно париться на печь и отправилась на поле, надергать скотине сено из стога.

После первой оттепели мороз превратил раструшенный стог сена в ледник. Вытаскивать сено для скота из обледенелого стога в тридцатиградусный мороз Вера воспринимала, как наказание свыше за то, что она, сбежав от законного мужа, приветила любовника, который насмеялся над ней.

Ночь, стужа, и Вера, стоящая на развороченном стогу под необъятным черным небом. Горькие слезы застывали в глазах, пальцы отмерзали в рванных рукавицах, живот стягивала судорога от напряжения, но, сколько бы Вера ни силилась, из-под снега выдергивался только небольшой пучок сухой травы. Что значит пучок травы для коровы, теленка и овечек!? Но сдавать было нельзя, ведь животные не виноваты в том, что им досталась в хозяйки такая грешная женщина.

Когда сено лежало в яслях, Веру ждала холодная баня. Вымывшись, она без ужина забралась под одеяло, но спать не хотелось. Тело ломило от усталости, ныло бедро, и на душе было тоскливо. Книга о карме ждала ее на столе под лампой с розовым абажуром. Вера включила лампу.

Так, на чем она остановилась в отпущении обид? На Пирате. На соседях равнодушно смотревших, как Витю кусает их дворовая собака волчьей породы.

– Автор книги знал, наверное, что забыть сердечную обиду легче, чем ее вспомнить. Кого мне надо еще простить? В поселке Мирном я и тоже пыталась простить тех, кто прощения и не просил, и не заслуживал! Вместо облегчения, я страдала от унижения, от того, что просила прощения у воров и у негодных людей, для того чтобы угодить богу! Может быть, я была не готова прощать искренне? Может быть, прощая, я брала вину других на себя? Я лицемерила, и теперь страдаю от карм и одиночества?

Эта мысль показалась Вере достойной исследования. Она улеглась под мамино пуховое одеяло и отпустила свой дух витать в прошлом с одной целью вытравить из него все, что настраивало злодейку-карму испортить ей жизнь в настоящем.

Совхоз Мирный. Зима.

Как-то раз, на здоровый прием детей пришла мамаша с годовалым ребенком на руках. Она светилась неподдельным материнским счастьем, ее ребенок был развит по возрасту и здоров. В поселке не было ни отопления, ни водоснабжения, отсутствовали в магазинах продукты питания, даже спичек и поваренной соли не было на прилавках, а женщина выглядела довольной жизнью. Вера в душе изумилась такому открытому счастью этой женщины со здоровым ребенком на руках, для нее не имел значения кризис в стране, ее не пугала всеобщая нищета, ее абсолютно не волновало то, что ее шестой ребенок был не привит.

Причина отказа от вакцинации была очень проста: родители ребенка больше верили богу, чем врачам. В своей практике педиатра Вера еще не встречала такого религиозного упрямства! Сафонова горячо убеждала Веру поверить, что верующему человеку грешно бояться за жизнь детей.

– Не переживайте, Вера Владимировна, наших детей не прививки защищают от болезней, а сам Всевышний Бог. Я знаю, что у вас доброе сердце. Чем навязывать мне ваши прививки, лучше вы сами, Вера Владимировна, подумали бы о своей душе. Я вам книжки принесла, почитайте на досуге.

– Хорошо, уважаемая Сафонова, давайте договоримся по-хорошему, мы делаем профилактические прививки Юрику, а я на досуге читаю ваши книги.

Счастливая Сафонова с ребенком на руках вскоре ушла домой. Она так и не поддалась на шантаж, а Вера мстительно закинула в ящик две маленькие книжки со словами: «Я не тот человек, который поддается на происки сектантки».

Вера понимала, что она во многом проигрывала этой простой женщине. Она не могла светиться счастьем, как Сафонова, хотя жизнь в ее семье наладилась: Женя в совхозе Мирный не пил, работал историком в школе и щедро ставил Катюши двойки по своему предмету; Витя и Таня по причине мороза сидели дома, им было вместе хорошо; Пират стал четвероногим членом семьи; Вера училась печь хлеб, доить корову и лечить взрослых людей.

Почувствовать себя счастливой женщиной ей мешал страх, который науськивал по ночам, что ее Женя, рано или поздно, запьет, что дети не получат правильного образования; что ей не справиться с руководством совхозной больницы, где нет тепла, медикаментов, воды и бензина для машины «скорой помощи».

Ответственность за работу участковой больницы легла на плечи Веры тяжелым грузом.

Особо изболелось ее сердце за тех трех беспризорных больных, старика и двух старушек, у которых не было родственников, и они оставались жить в палате больнице без центрального отопления.

В палате, где лежали старики, работало два обогревателя, круглосуточно, а постельное белье стирали сотрудники больницы по домам, так как воды не было. Зато кормили стариков хорошо, по-домашнему.

Первым умер парализованный дед, бывший алкоголик. Его парализовало еще весной прошлого года, на рыбалке в День Троицы, родственники от него отказались, поэтому он доживал свои дни находясь на больничной койке, а умер в лютые морозы под Новый Год. Его бывшая жена, забыв то зло, которое он творил при жизни, по-людски похоронила его.

Зато две бездомные старушки дожили до тепла. Одна из них была бывшая трактористка, она приехала на целину по комсомольской путевке и слыла деревенской дебоширкой, она буянила и в больнице, но холод загнал ее в постель, где она и стала справлять нужду.

Другая старушка, божий одуванчик, иногда вылезала из кровати и тихонько передвигалась по комнате, пользовалась ночным горшком и все выглядывала в окошко своего сына, боясь пропустить его приход.

Вера отметила, что после такой трудной морозной зима люди словно отучились болеть, потому что в холода люди в больницу не ходили, они выздоравливали дома от горячего молока с маслом или от куриного бульона с перцем. Часто больные приходили за помощью к Вере домой, а однажды, к ней на веранду положили человека с ножом в груди. Слава Богу, что его удалось перевезти в районную больницу, правда, а машине головорезов, но главное, что раненый остался в живых.

Как-то раз, от скуки, в часы приема больных, которых не было, Вера открыла первую книжечку счастливой Сафоновой, которую звали Надей.

В этой книге прописывались «истины первоклассника» в историческом контексте: делать добро и любить ближнего, этот постулат был знаком с пионерского детства, но в книжках были написаны и другие идеи, с которыми Вера согласиться не могла.

– Иисус праведник, он страдал за грешника, чтобы его спасти, а безгрешных детей не спасет? Он не спас и меня, чтобы я страдание восприняла нормой жизни? Или, если ребенок не считается грешником, то значит его можно мучить? Я не просила Иисуса Христа за меня умирать, зачем мне нужна эта жертва? Чтобы тяжелее было на сердце? Он умер на кресте, чтобы дать мне почувствовать себя его убийцей? Ох, зачем я только открыла эту книгу. Завтра же отнесу эти книги назад Сафоновой. Теперь я знаю, что ей сказать насчет профилактических прививок.

Воспоминания детства мешали женщине совершать паломничество в свое прошлое. О том, чтобы простить свою маму за пережитый ужас в детстве не было и речи. Мама есть мама, как на нее можно долго обижаться, ведь кроме нее у Веры не было другой мамы. Посчитав свой пульс и успокоив учащенное дыхание, Вера возвратилась опять к работе над своей испорченной кармой.

В тот год поселок Мирный замело снегом по крыши. Только здание конторы, школы, особняки для специалистов да двухэтажная больница победоносно выглядывали из-под снежного покрова своими вторыми этажами. В глазах у односельчан читались недоумение от происходящих бедствий, потерянность и ожидание грядущей катастрофы. Пробираться к домам, заметенным до крыш снегом, иногда приходилось через снежные норы. И Вера ныряла в эти норы, чтобы навещать детей до года, как это было положено в практике любого участкового педиатра.

Дом у Сафоновых был приметен тем, что проход ко крыльцу был очищен от снега и выметен до земли. Веру встретили приветливо, от тепла и гостеприимства она быстро согрелась и теперь привить годовалого сына Сафоновой становилось высшей целью всей ее жизни.

– Надежда, поймите, если верить вашей книге, то все, что случается на земле, случается по воле бога. Не думаете ли вы, что и предохранительные прививки были созданы не по умыслу человека, а по божьему замыслу, чтобы защитить наши народы от вымирания во время эпидемий?

Надя, держа малыша на коленях, внимательно посмотрела на доктора, а потом перевела свой взгляд своего мужа, словно давая ему первое слово в этом разговоре. Павел, отец ребенка, присел на табуретку к женщинам и стал говорить.

– Ваши слова мне очень по душе, уважаемая Вера Владимировна. Вы приняли Божью весть с пониманием. Его святая воля на каждом из нас. Вы прочитали книги о нашем Господе. Теперь мы приглашаем вас к нашему столу отпить чайку.

В тот раз Вера от чая с вареньем и пряниками отказалась, но в другой раз она поддалась уговорам Сафонова старшего, чтобы поближе познакомиться с семьей верующих людей, которые развал страны не воспринимали трагически, а, наоборот, радовались, что они о Боге могут говорить открыто. Чаепитие всегда способствует дружбе. История этой семьи казалась банальной, но в ней было место для мистики, которая была не понятна.

Всего несколько лет назад многодетная семья Сафоновых слыла самой неблагополучной семьей поселка. Надежда с мужем пили беспробудно, а дети росли, как придорожная трава. Сафонов в пьяном виде нередко бил жену, силу его кулака знали и дети.

Любовь Господа Христа открылась Наде первой в семье. Она услышала о ней из уст молодого проповедника евангелиста, который вырос в семье ссыльных баптистов. Божий служитель не ругал Надю за пьянство и за плохое воспитание детей. Он читал ей стихи из библии, которые оказались понятными для женщины и давали надежду, эту надежду Иисус Христос прежде дал грешнице Марии Магдалине. Слова проповедника о том, что жена должна быть покорной мужу, стали откровением для Нади. Это единственное, что она могла тогда сделать Господу за его любовь к ней, к Наде Сафоновой. Чтобы не потерять эту надежду на спасение, она перестала пить все, что могло содержать алкоголь.

Два месяца она служила мужу, ни единым словом, не попрекнув его за грубость, за пьянство и за нищету.

Глава семейства Сафоновых рассказал Вере свой путь ко Христу, когда он вез ее из поселка в Караганду, навестить заболевшую маму.

– Вера Владимировна, вы слышали, как моя жена пришла к вере, а через ее веру во Христа пришел я ко спасению. Сначала я не понял, что происходит с Надеждой. Я даже ее ударил пару раз, так, для острастки. Она слезы утрет, а талдычит: «Ты в доме хозяин, так сказал мне Господь». Я подумал, что жена умом тронулась, а она молчит и по дому управляется. Потом я решил, что она снюхалась с попом. Я и к нему пошел, чтобы тому мозги вправить. А он хоть молодой, но умным человеком оказался. «Ты, говорит Павел, – на себя посмотри. Твою Надю сам Бог призвал тебе женой быть в кротости и в почтении тебе, как ко главе семьи. И тебя Иисус Христос тоже спас, чтобы не мучился ты в аду после смерти. Покайся в грехах, пока не поздно. Этим спасешь и себя и свою семью. … Вера Владимировна, я и сам не знаю почему, но тогда я поверил словам этого проповедника. Другим не верил, а ему поверил. Пить перестал, разонравилась хмельным ходить. А как пить перестал, то и друзей потерял. Вот тогда, в одиночестве, я долго обдумывал свою поганую жизнь, и стыд стал мучить. Хотелось даже опять к бутылке приложиться, но вместо этого к пастору пришел, потом на собрание ходить стал. Жизнь наша с Надей поменялась. Теперь у нас большая дружная семья. В Боге мы все верующие, братья и сестры. Хотите с нами познакомиться? Вера Владимировна, вы готовы к покаянию?

– У меня библии нет.

Это первое, что пришло в голову Вере в тот момент.

– Мы с Надей подарим вам евангелие.

Прошло несколько месяцев, как Вера принесла эту тонкую синюю книжку домой, но читать евангелие, как другие книги, она не могла. Эта книга читалась как-то отрывисто и была порой непонятна, словно не на русском языке была написана. Зато ее стал внимательно изучать Женя.

– Вера, послушай, блудный сын был с радостью встречен его отцом, когда потратил все свое наследие на блуд. Это про нас, когда мы приходим к Богу.

Сознавать, что Бог, вечный и всемогущий, это неправдивая сказка, а настоящая быль, и что Иисус не просто историческая персона, а сын Бога, стало для Веры прекрасным откровением, но в практической жизни это откровение было для нее бесполезным.

На собрания евангелистов Женя не ходил, а Вера ходила, правда, редко, ей очень хотелось еще раз услышать о настоящем Иисусе Христе.

А Бог сам стал являть себя Вере, и в ее жизни стали происходить чудеса.

Как-то, ночью, когда она шла на вызов к мужчине с болями за грудиной, страх холодил ее сердце сильнее, чем тридцатиградусный мороз. Все терапевтические больные были сплошной загадкой для Веры, педиатра со стажем. «А вдруг у больного инфаркт?» – думала она по дороге, и чтобы справиться с паникой смотрела по сторонам, в надежде найти поддержку, но ее не было. Ночь, пустынные улочки, заснеженные дама и скрип снега под ногами. Потом она перевела свой взгляд наверх и загляделась. Яркая луна освещала небо, и оно не было черным, оно было мистически голубым и сверкало россыпью звезд.

– Боже, как может быть красиво небо, когда мы все спим. Если это творение твоих рук, то ты … прекрасен … Но в жизни все не так красиво и празднично, а в жизни все наоборот. Даже твоя небесная красота живет отдельно от тех, кто страдает. Говорят, что ты любишь человека, отдал сына за него. Твоя любовь мне не доступна, даже для понимания, но я прошу тебя, по твоей любви, дай мне то, что я не имею: знания кардиолога. Не дай этому больному с болями в сердце умереть по причине моей некомпетентности. Молю тебя, мой Господь, не дай взять грех на душу.

Сказав эти слова, Вера для большей значимости сказанных слов погремела своим врачебным чемоданом, в котором лежали медикаменты на все экстренные случаи: одна ампула анальгина, одна ампула папаверина и ампула димедрола. Правда, были еще и кое-какие терапевтические таблетки.

Войдя в дом больного, Вера знала, что должна делать. Ее врачебные действия были уверены и ее рекомендации родственниками больного исполнялись незамедлительно. Жена заболевшего тут же договорилась с машиной, друзья семьи перенесли больного из дома в малогабаритный Москвич на одеяле, и больной все 40 километров езды по заснеженной дороге проспал от простого укола димедрола. Из машины в больницу его везли уже на носилках.

Дежурный врач районной больнице устало проворчал, читая направление участкового врача из захолустья.

– Это вы написали в направлении диагноз: инфаркт миокарда?

– Да, это я. Я думаю, что повреждена задняя стенка миокарда.

Вера говорила со странной       уверенностью в своих словах. Она была просто счастлива, что довезла больного с обширным инфарктом миокарда живым.

– Вы, без ЭКГ и без биохимических анализов крови поставили больному инфаркт миокарда?

– Да, – скромно созналась Вера.

– Вы глубоко заблуждаетесь, уважаемая коллега, хотя посмотрим, что нам напишет ЭКГ, а пока присядьте в приемной, мы займемся вашим больным.

Обширный инфаркт задней стенки миокарда подтвердился, мужчина был госпитализирован в реанимационную палату. Уже через несколько дней после этого случая, домой к Лебедевым зашла жена больного.

– Спасибо вам, доктор. Кардиолог, лечащий моего мужа, так и сказал, что за жизнь моего мужа я должна благодарить участкового врача, вас, уважаемая Вера Владимировна.

Вера сама уже не помнила, какие назначения были сделаны мужу этой благодарной женщины, но она знала, что мужчина остался жив, потому что Бог услышал ее молитву.

Во второй раз чудо произошло так реально, что Вера с восторгом рассказывала о нем всем знакомым и друзьям.

Это произошло, в период разгула январских морозов. Вера везла из Викторовки в поселок Мирный деревенские гостинцы, которые передали внукам родители Жени. Гостинцы были упакованы в четырех сумках. Эти тяжеленые сумки женщина могла протащить только на шесть шагов вперед, и то, в два захода.

Поздним вечером поезд из Кокчетава подъехал к небольшой станции, что находиться в сто километрах от Караганды и в десяти километрах от поселка Мирный. Вера вполне логически выбрала более короткий путь к дому, поэтому она вышла на этой станции.

Ни ночь, ни сорокоградусной мороз не пугали женщину, ибо она очень соскучилась по мужу и детям. Спрятав в придорожные сугробы, перевязанные шпагатом сумки с салом, сливками, копченым мясом и свежей выпечкой, женщина отправилась на поиски телефона.

Вера очень надеялась на телефонную связь, по которой планировала вызвать Женю с машиной на помощь. Машина к тому времени была на ходу и стояла в гараже при доме.

Снег обнадеживающе звонко поскрипывал под ее ногами. Населенный пункт, что расположился при железнодорожной станции, состоял из четырех домиков, барачного типа. В окнах этих глинобитных землянок горел тусклый свет электрической лампочки.

Уже в первом доме ей сообщили, что телефонная связь будет только завтра, а, может быть, к концу недели. Проситься на ночлег к чужим людям Вера не осмелилась бы даже под угрозой смерти.

Выйдя на дорогу, она перетащила свои четыре сумки на обочину и, как уселась на одну их них, так и сидела, периодически поглядывая на часы. В полночь мороз стал просто нетерпимым, а с Верой медленно замерзали ее четыре неподъёмные сумки. Мысли о смерти заставили ее вспомнить слова Сафонова, сказанные при их первом знакомстве: «Надо покаяться, пока не поздно». Только теперь она поняла смысл этих слов.

«Поздно каяться – это значит, что после смерти каяться уже бесполезно».

Тишина в ту ночь стояла звенящая, наверное, от холода. Вера положила руку в варежках на отмерзающие коленки и стала себя искусственно успокаивать, глядя на звезды, которых высыпало видимо-невидимо.

«Звездочки, ясные, звезды прекрасные, что вы храните в себе, что скрываете? Звезды хранящие мысли глубокие, силой какою вы душу пленяете?» …

Но Лермонтовские звезды не пошли на сближение с замерзающей в одиночестве женщиной и хладнокровно улыбались ей свысока. Разочаровавшись в звездной поэзии, Вера решила серьезно поговорить с Богом.

– В евангелии написано, что если попросить тебя с верою, то ты исполнишь любую просьбу. Как просить с верою то, что нереально? Уже двенадцатый час пошел. Мороз не даст мне просидеть и полчаса на этих сумках, а их я никогда не брошу, в них продукты питания для всей семьи. … Выхода я не вижу, его просто нет и не может быть. Осталось только попробовать проститься с жизнью … или попросить Тебя с верою?

Вера покрутилась на сумке и подняла руки в варежках к небу: «Нет у меня другого спасителя, кроме тебя, мой Бог. Спаси меня или я просто замерзну здесь, на краю дороги насмерть. Моя жизнь в твоих руках».

Сказав это с той верою, на которую была только способна, Вера почувствовала себе так покойно, что захотелось спать. Ее вновь стали радовать звездные хороводы вокруг луны, похожей на круглое лицо купчихи, и даже мороз, пробирающий сквозь одежды мороз, не нарушал ее душевного равновесия.

В степи завыли волки. Нет, Вере не показалось, где-то неподалеку выли дикие звери. Тут женщина вскочила в испуге.

– Что я делаю? Я замерзаю насмерть и ничего не делаю?! Надо ведь что-то предпринять! Но что?

Тут Вера вспомнила, что она все отдала в руки Господа и волевым усилием подавила тревогу. Ей оставалась одно: ждать божьего решения. Женщина опять уселась на сумку и уже не могла ни думать, ни мечтать, ни действовать.

Вера сосредоточилась на подсчёте минут, она считала до 60, и эта была минута, потому она загибала палец и принималась снова считать опять до 60, так прошла вторая минута. Ровно через 8 минут вдалеке замигал свет, через какое-то время послышался шум мотора. Шум нарастал, нарастал, и, вот, перед Верой остановился малюсенький Запорожец. Водитель Запорожца с большими усилиями затолкал Верины четыре сумки в теплый салон своего автомобиля, потом он запихивал и саму Веру на переднее сиденье рядом с шофером, так как она так окоченела, что плохо сгибалась. Отогреваясь от тепла мотора, подмороженные ноги стали болеть, но женщина смотрела через окно на небо, откуда звездным светом приветствовал ее сам Бог.

Печка стала остывать, и заныло бедро. Вера выключила лампу и натянула одеяло на голову. Разве она могла обижаться на Сафоновых и на других верующих, за то, что стоя на коленях перед собранием евангелистов она чувствовала не покаяние, а унижение. Еще большее унижение испытала Вера, когда просила прощение у завхоза, которого она так хотела уволить за воровство.

Это насильственное покаяние как-то оправдывало ее побег из поселка Мирного в Россию.

Теперь она живет в Андрюшино, и подошло время сна.

Последнее, что пришло в голову перед тем, это обещание самой себе опять найти ту синюю тонкую книжку, евангелие, которую ей подарили Сафоновы и почитать на досуге.