Читать книгу За озером Байкал - Владимир Дулга - Страница 7

У Жучки под её ничейной этажеркой появились дети. Три крохотных, слепых создания тыкались в живот Жучки, лежащей на боку, пытаясь там что-то найти. Ещё вчера под этажеркой никого не было, толстая и сытая Жучка ходила по коридору, лениво помахивая хвостом и облизываясь после очередной подачки. А утром когда Вовка вышел посмотреть, где мама, он увидел, как все проходящие мимо жильцы, осторожно заглядывали в Жучкин гнездо и ахали – какие щенятки маленькие и разноцветные! Младшая дочь Петра Марковича – Валя, ученица второго класса, округлив глаза, по секрету сказала Вовке, что Жучка их родила.

– Как родила? – не понял Вовка.

Вероятно, Валя и сама не знала, как это произошло но, не желая показаться некомпетентной, громким шёпотом, прошепелявила выпавшими зубами:

– Как, как, родила? Ротом! – и ушла к себе, мелькнув жиденькой косичкой и хлопнув дверью.

Это известие очень озадачило мальчика. Получалось – ходила, ходила одинокая собака, легла спать, открыла во сне рот, а щенята оттуда и повылазили. Это что выходит, если проследить когда она ляжет спать и снова откроет рот, оттуда ещё может выскочить пара щеняток. Вот, оказывается, почему они такие мокрые – Жучка их во рту держала. Надо дождаться, когда она ляжет спать. Вовка принёс из комнаты свой маленький стульчик и стал ждать. Жучка, явно не желала укладываться ко сну, она облизывала своих детей и искоса, настороженно наблюдала за Вовкой. Он сидел на стуле и думал о том, почему она родила их именно сегодня? Откуда про всё это знает умная Валя? Наверное, этому её научили в школе? Вовке идти в школу было рано, целых два пальца до неё, как научила его мама. Если к пальцам на одной ладошке, приставить два от другой, вот и выйдет – школа! Почему он не может пойти сейчас? Вот приставил и пошёл! Ничего не понятно, руки отдельно – нельзя в школу. Вместе – хоть завтра иди! И с Жучкиными детьми совсем ничего не ясно – не было, не было! Бах! А теперь есть, и не один!

Жучка, между тем, начала укладываться спать, сначала она встала и потянулась. А потом, покрутившись на месте, легла, свернувшись калачиком, спрятав всех своих пищащих детей внутрь и прикрыв хвостом, как одеялом. Наступило самое ответственное время – скоро она заснёт! Лишь бы мама не позвала в этот момент домой, и Жучка не проснулась. Вовка очень внимательно смотрел за собакой. Неожиданно Жучка спрятала нос под лапы и кончик хвоста.

– Нарочно прячет, чтобы я не увидел, как она будет рожать! – понял Вовка, тихонько сползая со стула и двигаясь поближе.

Собака приоткрыла глаз, глухо заурчала, но успокоилась

– Наверное, её тошнит, – подумал Вовка, – Вспомнив, что недавно, правильно чистил зубы белым как пудра, порошком. И далеко засунул в рот жёсткую зубную щётку, его, тут же, чуть, не стошнило.

Жучка пошевелилась, из глубины её шерсти, выполз маленький, гладко зализанный собачонок, и пополз к Вовке:

Всё, родила! – радостно заулыбался Вовка, протянув руку, чтобы его потрогать.

В это же мгновение Жучка неожиданно проснулась, визгливо гавкнула, бросившись на Вовку. Мелькнули белые, оскаленные клыки, бешеные глаза. Острая боль пронзила лицо и всю голову, красная тёплая кровь побежала по подбородку, капая на белую рубашку. Вовка закричал, не в силах открыть тяжёлую дверь своей комнаты. Из квартир стали выглядывать испуганные соседи.

Что было дальше, Вовка помнил смутно. Как полураздетая мама несла его, завёрнутого в одеяло, по заснеженным улицам. Потом, его катили на дребезжащем столе с колёсами по каким-то длинным коридорам. Иногда, среди незнакомых тётенек в белых халатах мелькало встревоженное лицо мамы. Как через туман, Вовка увидел, закрытое наполовину лицо незнакомого дяденьки, его добрые глаза. Совсем не больной укол чем-то в щёку, от которого она стала чужой и деревянной. Затем этот дядька, с закрытым лицом, что-то делал возле Вовкиного глаза, сужая свой зрачок и что-то внимательно рассматривая. Вовка задремал. Проснулся, когда мама принесла его домой, вся щека горела и пульсировала, глаз был заклеен большим куском ваты и бинтом, Вовку морозило.

На следующий день, ближе к обеду, мама повезла его на прививку от бешенства. Выходя из дома, Вовка заметил, что ни ничейной этажерки, ни Жучки с её детьми в углу больше не было. Когда мама быстрым шагом, тащила едва успевающего перебирать ногами Вовку по широкому двору, он единственным не заклеенным глазом успел заметить как играющие в песочнице пацаны, с каким-то испуганным интересом и жалостью, смотрели им в след.

Ехать, как сказала мама, надо было до электростанции. Они пришли на остановку возле рынка, остановка была конечной. Автобус, очень похожий на обычный грузовик, только с большим ящиком вместо кузова, стоял в сторонке, поблескивая замёрзшими окнами и круглыми фарами. Водитель – дяденька в чёрной телогрейке и валенках долго копался внутри открытого мотора. Наконец автобус, выдохнув белёсым дымом, шумно подъехал к собравшимся людям, дребезжа и поскрипывая. Забинтованного Вовку и маму пропустили вперёд, и они заняли два места на первом сидении, остальные люди расселись сзади. Откуда-то из глубины машины появилась полная женщина с сумкой на груди и в варежках, у которых были отрезаны пальцы. Она с трудом протискивалась по проходу между сидениями, откручивала от рулончика на груди зелёненькие билеты и продавала их пассажирам. Дяденька водитель потянул блестящую ручку, дверь с шумом захлопнулась, и они поехали. Качаясь, скрипя и подпрыгивая, машина, не спеша, бежала по заснеженным улицам города. Несколько раз они останавливались, в открытую дверь выходили одни пассажиры и садились новые. На одной остановке зашло очень много людей, и мама взяла его на руки, освобождая место. Вовка стал видеть дорогу впереди. Прикатанная колея набегала на машину и исчезала под ней. Редкие прохожие торопливо перебегали улицу, когда они делали это очень близко, шофёр нажимал на кнопку в средине руля, и машина басовито сигналила, люди бежали ещё быстрее, с опаской поглядывая на автобус.

– Это даже хорошо, что Жучка меня укусила! – подумал вдруг Вовка, – сидел бы сейчас один дома. Мама ушла бы по воду, я снова бы плакал, волнуясь за неё.

Вдалеке выбрасывая в низкое небо густой чёрный дым, появились высоченные мрачные трубы какого-то предприятия. Людей в автобусе осталось совсем мало.

– Конечная, ГРЭС, – бодрым голосом объявила кондуктор.

Машина остановилась. С заклеенным глазом как раненный красноармеец, Вовка спустился на землю, и они пошли с мамой к длинному одноэтажному дому, который им показала говорливая кондукторша. В полутёмном вестибюле сдали на вешалку свои пальто и по скрипучим полам двинулись дальше вдоль одинаковых дверей с какими-то табличками. У некоторых дверей сидели люди, ожидая своей очереди.

Нужная дверь обнаружилась почти в самом конце коридора, они оказались четвёртыми. Очередным зашёл молодой человек с забинтованной рукой, через некоторое время он вышел, морщась и заправляя рубашку. Перед ними в кабинет должна была зайти девочка немного постарше Вовки, сопровождаемая пожилой женщиной, по-видимому, бабушкой. Наверное, девочка была здесь не в первый раз, как только бабушка попыталась завести её в кабинет, та намертво ухватилась за тяжёлую скамью, на которой они сидели, и закричала таким страшным отчаянным голосом, что у Вовки зазвенело в ушах. Все попытки бабушки и вышедшей ей на помощь женщины в белом халате завести пациентку в кабинет успеха не имели. Ребёнка можно было только занести вовнутрь и только вместе со скамьей.

Медицинская тётенька, в очередной раз, выглянув из кабинета, посмотрела на жалкие попытки бабушки успокоить девочку и, глядя на Вовкину маму, сказала:

– Ну что же заходите вы!

Подталкиваемый мамой Вовка вошёл в кабинет, первое, что бросилось ему в глаза, была многоярусная этажерка со стеклянными стенками. На её полках, словно на показ, были аккуратно, с какой-то садисткой любовью, разложены блестящие пинцетики, щипчики, кривые крючочки, массивные, матовые плоскогубцы, какие-то металлические коробочки, неизвестно с чем. Другая тётенька в белом халате из блестящей квадратной кастрюли, извергающей клубы пара, доставала длинные стеклянные трубочки и насаживала на них такие же блестящие металлически иголочки.

– С чем пожаловали? – обратилась он к маме.

– Собака покусала, – ответила мама, протягивая какую-то бумажку.

Женщина, выглядывающая за дверь, взяла листок и стала что-то записывать в толстую потрёпанную тетрадь.

– Сколько полных лет? – спросила она маму, – животное истреблено?

Мама что-то отвечала, но Вовка этого уже не слышал. Всё его внимание, помимо воли, было приковано к этим жутким инструментам. Он не знал, для чего они предназначены, но уже, один их матово-безразличный, приковывающий взгляд облик, поднимал в глубине души леденящий всё пожирающий ужас.

– Готовы? Укладывайте «укушенного», – сказала первая тётенька, указывая на кушетку.

Вовка, поняв, что «укушенный» это он, сел на кушетку. Когда мама стягивала с него валенки, он неожиданно уловил в её глазах мгновенно промелькнувшую добрую жалость. Мама закатала ему рубашку на животе, приспустила штаны, Вовка лёг на спину и стал ждать. Медицинская тётка возле кипящей кастрюли, наконец, собрала свой ужасный инструмент. Со словами:

– Сейчас нас тихонько комарик укусит, – приблизилась к кушетке.

Но вместо обещанного комарика с тонкими, прозрачными крылышками, Вовка увидел у неё в руке блестящую прозрачную трубочку, наполненную какой-то жидкостью, со зловещей, толстой иголкой на конце. Вовка забился в ужасе, как карась, которого тётя Циля осенью чистила острым ножиком на кухне. Но не тут то было – мама крепко держала его ноги, а внезапно появившаяся тётка, что выглядывала в коридор, обхватила его грудь и руки. Вовка скосил не заклеенный глаз себе на живот – женские руки с блестящим кольцом воткнули в него толстую иглу и выдавили туда содержимое трубочки. Нестерпимая боль опоясала всё тело. Вовка заорал, что было сил, державшие его руки ослабли, он сел, продолжая плакать. Мама надела на него валенки, в гардеробе помогла натянуть пальто, завязала шарф и шапку. На все её вопросы Вовка не отвечал, стоя на остановке в ожидании автобуса он беззвучно плакал. Ему уже не было больно, его захлестнула обида! Первый раз в жизни его мама, его любимая мама, находясь рядом, не помогла ему и не защитила!

Вовке было невыносимо горько и обидно! Он казался себе никому не нужным несчастным и брошенным! Вовка не разговаривал с мамой до самого вечера до прихода отца. После ужина папа подсел к его кровати и по взрослому сказал:

– Ты, на кого обиделся? На маму? Ей ещё больнее, чем тебе! Но она не обижается, не молчит, как ты! Я скажу тебе правду, как мужчине, тебе ещё предстоит тридцать девять уколов! Это, сынок, много, ты, должен вытерпеть. Договорились?

Вовка молчал. Утром он первым поцеловал маму.